Внутренний карман чемодана

Идет тихий час, А я ищу вас. Я в вашей толстовке. Кружка с коровкой.

Опять ебаный ливень. Прожигая свой тихий час, Антон плетется на поиски Арсения через весь лагерь к маленькому домику медпункта у самого забора и успевает вымокнуть до нитки. Гроза теперь не пугает, как в детстве, а скорее раздражает — единственные кроссовки, что он взял с собой были тряпочными и с тонюсенькой подошвой. Мало того, что каждую песчинку чувствуешь, пока шуруешь, так еще эти невероятно модные паленые конверсы издают противный хлюпающий звук. В этой ситуации Антон занимает позицию нахохлившегося на проводе воробья, зарывшись в свою толстовку как птичка в распушенные перья и сделав хмурое лицо неясно для кого, — в такой ливень на улицу уж точно не выпустят без серьезной причины. В чем трагичность произошедшего, спросите вы? Да в том, что Антон, дошедши до этой будочки, — по-другому он назвать это что-то, похожее внешне на картонный домик, не мог — просто-напросто уперся своим кислым ебалом в закрытую на ключ дверь, над коей даже подобия карниза не было. В тот момент он понял, что поступил как имбецил какой-то, судя по всему, еще и в развитии опаздывающий. Библиотека-то находилось на втором этаже его же корпуса, но нет, надо было ставить на судьбу, которая показала ему не только язык, но и средний палец. Арсений Сергеевич, будь он неладен, тихо-мирно сидит в кресле и настраивает гитару, когда Антон вламывается в эту уютную комнатку как снег в май. Помещение и правда довольно милое, не то что а-ля недоделанный Рай медпункта, хоть и выглядит необжитым. В углу гордо стояла (но все равно жалко смотрелась) кровать, а рядом с ней маленькая тумбочка — точно такая же, как и в пятнадцати-местке. Единственное, что отличало это царское ложе от других царских лож всего лагеря — черный махровый плед, на котором были раскиданы карты из игры УНО, разноцветные фишки и кубики. В центре помещения все же был какой-никакой стол и несколько стульев, наверняка стащенных с актового зала. — Зайдите! Арсений старательно дергает за струны на гитаре, каждый раз что-то проверяя в телефоне, и, вдоволь нагрубив расстроенному инструменту, поворачивается к гостю, который скорее похож на использованную половую тряпку — по настрою на разговоры точно. — Антон? А ты где так промок? Психолог тут же подскакивает со своего места, роется в чемодане, довольно быстро возвращаясь с охапкой вещей, сгружает их на кровать, смешно ворча на себя за неубранные настолки. Опять куда-то убегает, и Шастун слышит монотонный шум — чайник электрический воду подогревает, и ему становится совсем не комфортно. Антон с аккуратностью ювелира закрывает дверь, молясь, чтобы та не хлопнула, у нее не отвалилась ручка, чтобы дверь не дала ему ни по ладони, ни по ебалу, чтобы из-за этого удара не отвалился кусок деревянной притолоки, который держался явно не на правдивом слове, не убил никого, да и много чего еще — в своем везении, точнее его отсутствии, он достаточное количество раз убедился за последние сутки и предпочитает не рисковать. Антон сам себе кажется лишним в этой обстановке и в этой комнате. Поэтому, не желая своей задницей мочить все горизонтальные поверхности, он облокачивается на ближайшую стену — на ней краска еще с эпохи СССР, а не обои, поэтому влажность ее точно не возьмет. Арсений из дальнего угла комнаты кричит, чтобы Антон сбегал переодеться к себе. Встав лицом в угол пятнадцати-местки, Шаст быстро натягивает на себя неопределенную черную футболку и спортивные штаны, которые спер у Воли и так и не отдал, и выскальзывает из комнаты. Антон возвращается и видит на столе две дымящиеся кружки — одна с изображением Зимнего Дворца в Петербурге, а на второй — круглая забавная корова, которая держит в руках тупой пятилепестковый цветок и радужные английские буковки рядом. Шаст уже всю корову облапал, пытаясь согреть руки о чашку, в коей стремительно остывает кофе. Арсений сидит напротив него и, прищурившись, наблюдает за происходящим сквозь свои поттерманские очки. Сгруженную на кровати психолога кучу тряпок Антон старательно игнорирует, пока Арсений чуть ли не угрозами заставляет его надеть что-то теплое. В ответ на свою реплику старший получает от недовольного Антона «Мне куртку припереть что-ли?», театрально вздыхает, — будто его на галеры какие-нибудь сослали, честное слово! — но Шаст все же берет вещь из кучки, оставленной Арсением Сергеевичем. Из всех пижонских вещей Арсения Сергеевича Антон избирает путем тыка пальцем в небо голубую широченную кофту, которая выглядит на вид самой не пижонской, одевает ее поверх футболки и теперь сидит в окружении шлейфа из духов. Арсений уточняет его фамилию и год рождения, а подросток уже готовится воодушевленно пиздить обо всех чудесах его прекрасной жизни. — Тебя что-то интересует обо мне? — Арсений сидит с самым непроницаемым лицом, но под недопонимающим взглядом Антона продолжает: — Ну, я думаю, чтобы человек мог тебе довериться, он должен быть как минимум знакомым. Не станешь же ты первому встречному рассказывать свои проблемы? А так, получается, как бы дашь на дашь. Антон думает, что мужчина какой-то больно адекватный и немного странноват для своей профессии. — Арсений Сергеевич.., — и он опять затыкается, словив от Арсения взгляд, как будто Шаст — враг народа или еще кто похуже. Последний тут же решает, что спутал либо имя, либо отчество, больше ему ошибиться просто негде! Он даже от греха проверяет глазами, не пролился ли кофе на толстовку или еще куда, но безрезультатно. — Ты можешь звать меня просто Арсений. Я тебе кто, дедулька с лавочки у подъезда, чтоб ты меня по батюшке величал? — психолог мягко смеется, отхлебывая из своего Зимнего Дворца, а у Антона отлегает от сердца. В то, что адекватные и приятные, как минимум, в общении психологи существуют, верится слабовато. Шаст хочет воспользоваться возможностью и засыпать его вопросами, но в голове только обезьяна с дисками, поэтому он идет на компромисс, предлагая Арсению самому рассказать о себе. Спустя минут десять, Антон узнает, что Арсу двадцать четыре, по гороскопу он Рыбы, иногда рисует, ненавидит формулировку «Сеня» и много чего еще, но он не запоминает. Пока младший говорит, Арсений что-то помечает в своей тетради, и у Шаста создается ощущение, что его прослушивают, а восход солнца следующего дня он встретит уже в психушке, ведь совершенно забыл о своей гениальной затее наебать эти психологические тесты. Подросток чувствовал себя каким-то преданным Арсом, не прокалывался еще так. Психолог опять скрывается за углом своей коморочки, чтобы сделать кофе — этот напиток мужчина, похоже, пьет литрами при каждом удобном случае. В эту же секунду Антона буквально распирает посмотреть, какие же выводы Арсений сделал, пока обманными путями выведывал у него информацию, в то время, как подросток забыл, где он вообще находится и без опаски выдал, кажется, слишком многое. Кончиками пальцев подросток поддевает уголок толстой тетради, стараясь даже не дышать, чтобы вовремя услышать шаги, листает-листает записи, все не то... Антон находит надпись «Вторая смена. Первый отряд.» и начинает судорожно, но максимально тихо перелистывать странички, чтобы не выдать себя, — Антону как-то не хотелось ссориться с тем, кому он только что выложил всю свою жизнь с горшка — как: — А-а-арс! Заканчивай со своим марафетом гейским и дай пожрать! — разносится по комнате вопль, заставляя Антона почувствовать биение сердца в горле, но он так и застывает тупым идиотом, морально готовясь к подзатыльникам от кого угодно, но только не от Дианы — его, Арсения, сестры, чья макушка и показывается в дверном проеме спустя нескольких не самых слабых ударов о великомученицу-дверь. Самое время ей братика навестить. Антон настолько в тот момент боялся смерти, что не обратил внимания на «гейский марафет», куда ему было! — Опа, Тоха, а че ты его кофту напялил? — вопрос повисает в воздухе, пока девочка подходит к подростку и смотрит в тетрадку Арсения, которую Антон, оказавшись весьма несообразительным представителем сообщества «Homo sapiens», так и не удосужился положить на прежнее место. Ди по-хозяйски забирает тетрадь из его рук, опять кричит что-то Арсу про жрачку и быстренько пролистывает все его записи, в итоге открывает последнюю страницу, и в этот момент челюсти у обоих падают вниз, а с клетчатого листочка на Антона счастливыми глазами пялит его же отражение с коровьей кружкой в руке и в арсовой толстовке. Рядом с портретом выведено: «Антон Шастун. Общительный, нуждается в заботе и поддержке, очень доверчивый».