«УНО», рисунок,
Странные мысли,
Гороскоп... Ты придурок?!
А там — совместимость.
— Он рисует только тех, кто ему нравится... Бля-я... Антохово, ты влип, — Диана почему-то смеется, а Антону становится стремно. Во-первых, в каком смысле «нравится»? Во-вторых, он что, и правда гей? В-третьих, что вообще, блять, происходит? Последняя фраза ярче яркого написана на лице у вошедшего в помещение Арсения, смотрящего то на Шаста, который так и держит в руках злополучную тетрадь, то на Ди, которая начинает откровенно ржать. Сестра выхватывает у Антона тетрадь, которой он пытался закрыть быстро краснеющие щеки, хлопает психолога по плечу и плюхается на кровать брата, закутываясь в плед с кисточками, и — вот же бесстыжая — продолжает пялиться на рисунок. Антону хочется выть оттого, насколько она его сейчас подставляет. Арсений стоит как ни в чем не бывало со своим Зимним Дворцом в руках и пачкой каких-то мармеладок для Дианы, которая тут же летит в нее, с характерным стуком врезаясь в стену, а потом падая девчонке на голову. Ей как-то вообще наплевать, она беззастенчиво фотографирует арсово художество, говоря, что отправит снимок маме, и начинает уплетать принесенное братом угощение. Повертевшись немного на кровати, она находит картонную коробку с карточками УНО и, состроив Арсу щенячьи глазки, просит поиграть. Арс соглашается, но только если все они будут сидеть тут, а то «дикие животные только коробку выплюнут». Диана быстренько печатает в отрядную группу, Арсений, отчего-то погрустнев, тоже хватается за телефон, а Шаст до сих пор маячит где-то в прострации — для него слишком много значит это вот все. Почему-то становится сначала страшно, потом стыдно, потом он сомневается в правильности услышанного, а напоследок решает, что это не должно никак его касаться, хотя подсознательно понимает, что нихуя не сможет он забить на это. Последний раз, когда он взаимно влюблялся, был примерно никогда. И каждый раз это был ужас во плоти, когда частый посетитель твоих снов считает тебя «ну, извини, слишком стремным», когда над тобой ржут, а тебе и так не сахар. Самое последнее, что хотелось Антону делать в своей жизни, так это своими руками обрекать кого-то на этот первосортный пиздец, пусть и в самом минимальном проявлении. Но, несмотря на все вышеперечисленное, самооценочка Шастуна начинает рыпаться в песках дна Марианской впадины. Офигеть, он, чудаковатая пожарная колонча, смог кому-то понравиться. Антону в голову начинают лезть мысли, что родом из краев под названием «а что было бы, если бы», и перед лицом подростка, как бы он ни старался, генерируется все то, что бы могло случиться в отношениях с Арсением Сергеевичем. И он бы не стал обманывать, говоря, что ему это противно. Теперь ему очень уж хочется расспросить Диану, уточнить это все, только бы лишний раз не мучаться. А как бы Арсений Сергеевич его называл, будь они вместе?.. Хотя, Диана наверняка не скажет, а опять начнет ржать. Тогда можно Дашу попросить... А их отношения всегда бы держались в тайне, или только до конца смены? Хотя... После конца смены ему еще год сидеть в противном приюте. Нет, Даша решит, что ему нравится Арсений, разнесет Ди, а та в свою очередь скажет Арсу, и позор обеспечен. А психолог бы к нему приезжал? А он бы позволял брать себя за руку, целовать?.. Или это только с девчонками? У Антона есть не самая лучшая черта — он слишком много думает, двусмысленно воспринимает информацию и накручивает себя, даже не задумываясь, что ответы на многие вопросы лежат совсем на поверхности. Ну, или у в руках у Дианы, которую он по-прежнему боится расспрашивать. Потом он неудачно вспоминает, что находится в чужой толстовке, и как это наверное смотрится со стороны. Лицо почему-то начинает гореть, а глаза по-дурацки влюбленно блестят. Он ловит себя на том, что ему нравится эта толстовка, а у Арсения хороший вкус. Антону хочется дать себе по лицу. Он только что не из мухи слона сделал, а из амебы кита, или кто там самый большой на планете? Тем временем в комнату заходит почти половина отряда, Даша сразу же подсаживается к Ди, которая начинает что-то увлечённо рассказывать, Шаст очень надеется, что раз в комнате много людей, подруга воздержится от двояких шуточек. Диана раздает всем карты, недовольно фыркает в ответ на сообщение какого-то Эдика — еще одна незнакомая подростку по имени персона, которая, похоже, знатно всех раздражает, потому что недовольство от его прихода подхватывают все. Антон догадывается, кто это — какой-то подонок, все время пытающийся ткнуть всех таблом в свою настоящую татуировку, ведь «охуеть, ему пятнадцать лет, а тату в пятнадцать лет — это так круто». Кажется, он тоже из приюта. Стол пододвигают к кровати, создавая таким образом лишнюю лавку, все присутствующие усаживаются вокруг. Оставшаяся половина отряда точно сидит в телефонах по своим комнатам, и Шаст с чистой совестью не завидует. А, нет. Все-таки завидует. Но Диме, который сидит напротив него и пытается уломать Сережу показать свои карты. Или Диане, которая свободно валяется на Арсе, при этом о чем-то шушукаясь с Дашей. Но точно не себе. Подруга так прекрасно расположилась на кровати, что он застрял в самом углу между стеной и... Мать его, Арсением, которого Ди стремительно подталкивает в сторону, к Антону. Подросток уже перестал дышать в попытке не занимать своей тушкой ни миллиметра лишнего, а на тот самый миллиметр освободившегося пространства к нему придвигается психолог. Антон хочет зачитать «Отче наш», но помнит только название и первые два слова молитвы, соответственно. Очень подходящая ситуация для молитвы, главное — мотив-то какой! В первой партии Антона просто гасят Серёжа с Димой, скидывая на него либо «плюс четыре», либо «пропуск хода». В ту же секунду, как Антон реабилитировался от сантиметровой стопки цветных картонок, меняется последовательность игроков, и теперь ему скидывает эти же самые карты Арсений. Антон забывает про это несчастное «УНО», — оказывается, кричать надо было! — когда по милости Арсения у него на руках теперь три карты вместо той одной. Диана вводит в оборот красный цвет, карт с которым у Антона ровно ноль, подруги скидывают по очереди по несколько карт с одинаковыми цифрами, избавляясь почти от всех. Выигрывает как ни странно, Арсений, положив сестре две «плюс четыре», получил за это по голове, зато, падла, с довольным видом пытается ещё Антону помочь. Младший чертыхается, когда психолог наклоняется к самому уху, чтобы сообщить какой-то наверняка гениальный план действий с его картами, которых опять стало слишком много. Шастуну кажется, что посмотри он на Арсения, у него зрачки расширяться начнут, как у наркоманов, но ещё неясно отчего. «От страха» — думает Антон. Второй раунд Антон благополучно тащит лишь на своём везении, выбывая из игры за Дашей, которая стала победителем в рекордные сроки. Он, если по-честному, не нуждается ни в какой победе в «УНО», он сидит и не может нарадоваться новой компании, а все вокруг непринуждённо болтают, отпуская не всегда удачные шутки, в ответ получая отчего-то беспричинный смех. Арсений даже на серегин мат внимание не обратил, хотя высказывался тот нелестно и далеко не тихо. Психолог, тоже выбыв из игры, просто наблюдает за детьми исподлобья, изредка хихикая над возмущениями по поводу плохой тасовки карт, когда идёт целая череда одного цвета или цифры.***
Виолетта собирает весь отряд на веранде. Уже темно, тихо, и огоньки окон корпусов расплываются перед глазами, образуя яркое пятно, будто калейдоскоп. На улице непривычно холодно для лета. — Всем добрый вечер, — неизвестно откуда появляется директриса лагеря, что ведёт под руку какого-то парня. Кудрявые светлые волосы, средний рост и белая футболка с принтами, которая ярким пятном выделяется в ночи. За собой он катит чемодан, а за спиной рюкзак, и Антон думает, что это их новый товарищ по отряду. — Это ваш новый вожатый Александр, прошу любить и жаловать! — неожиданно. Начинается свечка. — Это когда все сидят и рассказывают о прошедшем дне, — терпеливо объясняет Шастуну Даша, которая, похоже, в лагере не впервые. — Говоришь всё: что понравилось, что не понравилось, что запомнил и бла-бла-бла, — она очень активно жестикулирует и забавно гримасничает, когда речь идёт о чем-то, что ей не нравится, а Антон смеётся. В центр круга, образованного лавочками для атмосферности, как выразилась вожатая, ставится телефон со включённым фонариком, а сверху — двухлитровая бутылка с водой. Свет прикольно бликует внутри бутылки, создавая интересные тени на полу. На самом деле, раньше это делали со свечами, но от греха решили выйти из ситуации возможностями гаджетов. На свечке новый вожатый много рассказывает о себе, подавляющее большинство времени просто клевеща на свой универ, где расписание сессий сдвинули. Виолетта успевает прикрикнуть на Богдана, который достал телефон, а он в свою очередь начинает распинаться о правах сотрудников лагеря, в итоге просто сваливая в корпус с воплями о том, что весь этот лагерь ждёт «праведная кара» его мамочки. Тому, кто будет говорить суют в руки игрушку — дианиного Стича, которого оригинально так и зовут. На самом деле, слова ребят на свечке строятся по единому сценарию. Каждый рассказывает о том, с кем он сегодня общался, как кормили, добавляет, что все понравилось и замолкает. Некоторые оживленно рассказывают об «УНО» с Арсом, о рисовке плаката. Антон, боясь ляпнуть лишнего, просто составляет среднестатистическую тираду о плакате-тихом-часе-«УНО»-как-покормили. Он даже отличился, сказав, что рад приезду Саши. Всё щёлкают. Даша шепчет ему, что щелчки — тихий знак согласия с твоими словами. Подросток думает, что лагерь являет собой целую секту со своими обычаями и даже языком жестов. Виолетта благодарит группку активистов за старание над отрядным уголком. Антон сегодня рад больше обычного. Начинается следующая, не менее интересная традиция «День отшумел». Отряд становится в круг, плечом к плечу. Каждый вытягивает руки, перекрещивает их и берет ладонь соседа. Все качают вниз-вверх образовавшейся «цепочкой» в такт речевке: — День отшумел и, ночью объятый, лагерь отходит ко сну. — Доброй вам ночи, наши девчата! — мальчишки смеются, но все равно говорят. — Доброй вам ночи, наши ребята, —тихонько вторят им девочки — их все-таки четверо! — а Антон ловит в их взглядах искренность. — Спите спокойно, товарищ вожатый, завтра снова в путь! — общий гомон голосов опять заполняет помещение веранды. Всё смеются, от холода что-то подрагивает в районе грудной клетки, а пальцы ледяные. Все, радостные, летят в корпус, ныкаясь под одеяло, мигом забывая про жёсткую кровать, на которую гнали по приезду. Никита пытается вразумить Богдана, который яростно отпихивает его, сидя в обнимку со своим айфоном. Парниша получает пару комментариев от Серёжи, заебавшегося слушать его вопли, удостаивается прозвища «золотое дитятко» и, прокляв всех и вся, ложится в кровать. Говорить в ответ Серому ничего не стал — побаивается. Антон как идиот, накрывшись одеялом с головой, проверяет свою совместимость с Рыбами по гороскопу.