Внутренний карман чемодана

Да, перед ним стоит психолог собственной персоной. Антон в глубине души, конечно, визжит, сам не догоняя, почему: то ли от такого совпадения, то ли от понимания того, что сейчас произойдет. И что он будет делать, если кто-то сфотографирует, отфотошопит, подпишет специально как можно более двусмысленно и выложит, куда не следует? На самом деле, будь Антон в стенах детского дома, бояться этого определенно следовало. Там без разбитого носа после таких новостей точно не остаться. Но, оглядываясь на других, однополые пары в помещении тоже встречались, и никому не было дела. — Все, что было в лагере, остается в лагере, — вспоминает Антон слова Даши. Да, наверное, именно поэтому тут чувствуешь себя в относительной безопасности: сама среда чуть ли не располагает к совершению ошибки, ибо ясно дано понять, что ничего с тобой не сделают, а на дальнейшую твою жизнь это никак не повлияет. В любом случае, сердечко-то все равно пропускает удар и начинает колошматить так, что уши закладывает похлеще, чем от диких битов, которые до этого играли на дискотеке. У Шастуна появляется новый квест: пытаться придумать логичное объяснение собственному состоянию. Ему страшно? Нет, чего ему тут бояться? Если только Николая Викторовича, который может опять заставить наматывать круги по футбольному полю. Но мужа директрисы здесь нет и не будет (он вроде за здоровый сон и образ жизни, он бы не стал сидеть допоздна с орущими детьми, так рассудил Шаст). Ему мерзко? Нисколечко, он восхищается Арсением и никогда не стал бы стесняться того или иного взаимодействия с ним. Ему нрави... Додумать до конца мысль парень уже не имеет возможности, потому что рука Арсения Сергеевича ложится к нему на талию. Он, что, девчонка, получается? Не остается ничего, кроме как припечатать собственные ладони к плечам психолога, сминая влажную черную ткань подушечками пальцев. Антон поднимает глаза и встречается со взглядом мужчины. Его взгляд озорной, никак не осуждающий. На него смотрят точно не как на того, с кем противно оказаться в такой сомнительной ситуации. Глаза у психолога как будто блестящие, футболка и волосы слегка влажные, и он резким движением пальцев зачесывает их назад, чтобы не мешались. Подросток, боясь то ли опозориться, то ли ляпнуть какую-то дичь, отчего-то виновато опускает глаза вниз, рассматривая шею мужчины, на которой среди множества родинок Шаст увидел железную цепь. Ту самую понтовую с фотографии из профиля ВКонтакте. Она красиво лежит на едва заметных выступах от ключиц и дополняет образ. Шастун, как любитель металлических украшений, выбор мужчины определенно одобряет. Видимо, Попов улавливает настроение и стеснение парня и просто придвигает его резким движением ближе к себе, заставляя его тихонько взвизгнуть и буквально уронить подбородок себе на плечо, и Антон благодарен: теперь ему не надо прятать свои глаза от внимательных голубых напротив. С разглядываниями их пары со стороны Шаст предпочитает не сталкиваться: просто прикрывает веки, проваливаясь в темноту, которую иногда нарушают яркие вспышки света от диско-шара, и пытается двигаться в такт медленной музыке, окутывающей помещение. Подросток, прижатый к мужчине, чувствует рельеф его тела: психолог явно качался и следил за собственной фигурой. Ладонями Шаст ощущает движение плечевых мышц, которые плавно перекатываются под кожей, когда психолог поудобнее перехватывает младшего за талию. Его разрывают противоречивые мысли: сбежать отсюда и вернуться в свою зону комфорта, оставшись неприступным особняком, еще и припозорив Арсения? Или продолжить находиться в теплых руках мужчины, надышаться дорогим одеколоном, который пах терпко, но приятно? Задумавшись, Антон случайно наступает носком кеда на белый кроссовок Арсения и почему-то чувствует себя слоном в посудной лавке. Ах да, это сравнение идеально описывает Шаста. — Извините, — чуть испуганно шипит Шаст, желая провалиться сквозь кафельный пол куда-нибудь в подвальное помещение, где его никто не достанет и впоследствии сожрет крыса-мутант. Психолог лишь мягко шепчет ему в волосы «не переживай», и подростку хочется ответить, мол, ладно, как скажешь, не переживу. Арсений хорошо двигается. Не просто шатается бревном (как Антон), а вырисовывает в воздухе плавные восьмерки бедрами и плечами. Младшему остается только занять позицию ведомого. Руки Попова периодически перемещаются по талии Антона, но это не заставляет чувствовать себя некомфортно — Шаст решает довериться своему партнеру по танцу, плавно сдвигаясь в том направлении, в которое его подталкивают мужские ладони. Медляк выходит даже в какой-то степени чувственным, музыка вскоре плавно затихает, а парочки по инерции начинают останавливаться и сворачиваться, стыдливо пряча друг от друга красные щеки. И в правду, что может быть более неловким, чем лагерная любовь? В прочем, та же участь в какой-то степени постигает и Антона. Он смущен таким стечением обстоятельств, но несмертельно, Попов же выглядит так, будто проделывал это все тысячу раз, настолько он спокоен и расслаблен. Или так просто выглядит уверенность в себе? Отстранившись, психолог треплет мальчишку по волосам и Шаст неудачно вспоминает, что мыл их позавчера вечером, так они еще и мокрые от пота, поди. — Благодарю за танец, принцесса, — Арсений, заводя одну руку себе за спину, а вторую держа на уровне груди, сгибается в шуточном поклоне перед подростком и устало смеется. — Спокойной ночи, Антон. Принцесса краснеет и хочет побыстрее скрыться с бала, забыв не только туфельку, но и некоторые смущающие мгновения.

***

Свечку, ясное дело, никто не проводит. Тот, кто не ходил на дискотеку, уже спал, а кучка тех, кто посетил мероприятие, только ближе к полуночи в туалет вламывается, дабы привести себя в порядок и подготовить ко сну, хотя отбой в лагере был полтора часа назад. Антон, на ходу засыпая, продирает глаза и нашаривает в прикроватной тумбочке полотенце, мыло и зубную пасту с щеткой. Краем глаза в полутьме (горела лишь часть лампочек из-за позднего времени) Шаст замечает Никиту: лидер отряда с ноги открывает дверь в пятнадцати-местку, запуская комаров и других обитателей животного мира, резкими шагами направляясь к своей кровати, — через две от Антона, но в том же ряду. — Ребят, блять, вы мне поспать сегодня дадите? — слышится раздраженное шипение от самой близкой к выходу кровати — Матвиенко, с растрепанной гулькой на голове и в гавайской рубашке, поднимает на двоих ночных жителей испепеляющий взгляд. — Мало того, что свет нам не даете выключить, так еще и дверьми хлобыщем! Никита хватает все банные принадлежности и так же быстро покидает отрядную комнату, ничего не ответив; Антон следует за ним — умыться-то надо. И покурить ему тоже надо, ага. Туалетная комната располагалась в каменном корпусе, который находился совсем не далеко от хлипкого деревянного здания пятнадцати-местки. Там жили третий, четвертый и пятый отряды. (У второго отряда было, как и у первого, что-то вроде своего отдельно стоящего домика). Стараясь не поднимать лишнего шума и не будить детей, а как следствие, и их вожатых, от которых пацанам потом бы прилетело, они направляются по своим делам. Никита сегодня какой-то нервный. Шаст решает докопаться до него по пути обратно, спускаясь по лестнице каменного корпуса. — Забей, Антон, это мое личное дело, — оповещает его Никита, когда они подходят к площадке с беседкой, на которой их и собрали вместе в первый раз. — Зарулишь со мной покурить? В детском доме так принято: есть у тебя что-то свое — ты делишься с теми, к кому доброжелательно настроен. — Я не курю, Тох. Но с тобой пройдусь. Шаст аж просиял от того, что вышел на контакт с Никитой так легко. Вместе они идут вглубь площадки, часть которой уходит в небольшой лесок-перелесок, из-за чего курящего Антона и непреднамеренного соучастника Никиту будет не видно. Антон останавливается, спиной привалившись к железному холодному турнику. Где-то, казалось, совсем рядом, под ногами, стрекотали кузнечики и пели сверчки, даже от черного ночного неба, которое сейчас выглядело необъятным, исходил гулкий белый шум, как от самолета. Ветер неспеша покачивал ветви деревьев и кустарников, запутываясь в высоких кронах и верхушках сосен. У Шастуна, красотой завороженного, даже дыхание перехватывает. Ночной ветер треплет его мокрые после умывания волосы, приятно холодит лицо. Антон достает из кармана розовую погремушку Богдана, на пробу затягиваясь неглубоко. На боку устройства загорается белая маленькая лампочка, и Антон чувствует на языке сладкий привкус винограда. Надо же, а эта штуковина не так уж и плоха в эксплуатации. Вдруг совсем рядом с ними раздается резкий звук, отчего оба инстинктивно дергаются, а Антон быстрым движением запихивает электронку в карман, раздосадованно цокнув языком. Чуть ли не вывалившись из особо густого скопления деревьев, на площадке появляются еще одни ночные посетители: Даша и Диана. Девушки шли, подхватив друг друга под руки и звонко смеясь, не замечая парней. Сестра Арсения, улыбаясь, держала в руках небольшой букет полевых цветов, который девушки явно нарвали недавно. Окинув взглядом девушек и успев порадоваться за них, Антон перемещает взгляд на своего компаньона: капитан «Белых чаек» выглядел еще более угрюмым, чем до этого. — Дело в одной из них, ведь так? — на пробу выдает в холодный воздух Шаст, решив во что бы то ни стало, но разобраться с этим. Никита только тяжело вздыхает, ероша свои светло-русые волосы. Наконец выдает: — Диана вообще когда-нибудь отлипает от Даши? — уже с открытым раздражением в голосе спрашивает Никита. — Что между ними происходит? — Ну, они вроде вместе приехали, так что им завались общаться друг с дружкой, не? — Антон крутит в руках электронную сигарету, стараясь сделать максимально беспечное выражение лица и не подать вида, что он о чем-то осведомлен. — Ты хотел Дашу на медляк пригласить? — предполагает он, позволяя себе короткую шкодливую улыбку при взгляде на Никиту. Он выглядит пристыженным и озадаченным. — По ситуации бы смотрел. Как видишь, у нее есть дела поважнее, она даже на дискотеку не пришла. Всё со своей Дианой моталась не пойми где, — хмыкает парень, засовывая руки в карманы широких шорт. — Пойдем, Шаст.

***

Ночь выдается относительно спокойной. По сравнению с приютом — точно. В лагере можно не ожидать в панике того, что на утро ты будешь в зеленке, с отрезанными волосами, примотанный к кровати или со сбритыми к хуям бровями. И хорошо. Но ему действительно жаль, что уже одна третья времени пролетела. Завтра к Антону приедет Паша, возможно, с Лясей, чему он не мог быть не рад. Сегодня был его первый танец, первый медленный танец. У Антона опять эмоции смешиваются в одну бесформенную кучу: вроде как и с девочкой хотелось потанцевать хоть раз в жизни, но тогда с какой? Чтобы предлагать барышне танец, нужно испытывать к ней симпатию. А вроде и с Арсением это вышло легко, непринужденно и по-человечески тепло. Но... Антон так боится привязанности... Относительно недавнее прошлое наглядно показало: чем сильнее ты привязан, тем больнее тебе будет этого человека терять. Тем сложнее потом будет заполнять эту пустоту чем-то полезным, а не алкоголем да сигаретами, тем рискованнее будет заново прикипать к кому-то душой. Но окрыляющие чувства, которые посещают каждый раз, когда рядом с тобой тот, кого ты любишь, несравнимы ни с чем. Это как выпить пятилитровую канистру с водой, зная, что завтра ты отправишься в пустыню навсегда. Нельзя взять и напиться, что называется, «на будущее», а еще никто и ничто не вечно, и это, пожалуй, самое херовое. Перед смертью не надышишься.

Вы, 0:47

паш, привези сиг каких-нибудь ради всего святого

Вы, 0:49

и зажигалку :)

Антон молится, чтобы Павел увидел эти сообщения до того, как сядет в машину и окажется в беспросветной лесной глуши, где ни то, что табачки никакой вам в радиусе пяти километров, там даже связь, и та отсутствует. В это время на втором этаже пятнадцати-местки до сих пор горел свет. Психолог снова и снова дырявил глазами собственный рисунок семнадцатилетнего парня, которого сегодня обнимал за талию и трепал по волосам. «Антон Шастун. Общительный, нуждается в заботе и поддержке, очень доверчивый». Новая волна стыда накатывает на Арсения, когда он вспоминает, что Антон видел этот рисунок. И драную подпись к нему, которая явно не вписывалась в рамки профессионализма, за который Попова и наняли. Стыд и срам, честное слово. Ему не хочется разбираться, что он думает и чувствует касательно этой ситуации. Младший вызывал в нем теплые чувства, желание помочь и защитить. Каким бы хорошим психологом Арсений Сергеевич ни был, он не мог грамотно проанализировать свое состояние. В нем играют отеческие чувства? Или у него просто давно никого не было? «Ты что, только что задумался о ребенке в романтическом плане?!» — истеричным тоном проносится у мужчины в голове. Какого лешего всё так трудно?! Рявкнув то ли на себя, то ли на рисунок улыбающегося пацана, Попов захлопывает тетрадь, убирая ее поглубже в тумбочку. Вырвать этот лист Арсению не позволяет что-то свыше. «Пиздец. Спокойной эта смена не будет.» — последняя мысль, которая мелькает у Попова, перед тем, как он снимает очки, и, накрываясь одеялом с головой от комаров и холода, проваливается в сон.