***
Подготовка к этой вылазке оказывается намного грандиозное, чем Антон мог себе придумать. Саша и Виола вертелись вокруг каждого, пытаясь чуть ли не цвет носков проконтролировать. Ах да, Мальвина (так теперь в кругах детей называли вожатую из-за цвета волос) посоветовала брать тёмные носки, чтобы несильно их испортить, если что. Вот мама-утка, один в один. Заботливая ещё такая, вьется вокруг каждого независимо от того, какой вклад он внес в процветание отряда. Надо же иметь такую снисходительную любовь ко всем! Как к своему коту: покушал — молодец, в туалет сходил — тоже! В тапки мне насрал? Хорошо, малыш, что у тебя не запор! Кстати, шлепки Виолетта тоже проверила у всех. А то! А вдруг речка? А вдруг кроссовки порвутся? Ответственность, она такая штука. Внимание к деталям решает все. К радости некоторых личностей, которые посещали футбольный кружок, и к несчастью Антона, с ними в путь должен был отправиться и Николай Викторович — инициатор всей этой движухи, соответственно. Мужик, видимо, считал себя мастером на все руки: и детей усмирить, и кардио-тренировку устроить посреди ночи, и в футбол погонять, и на местности сориентироваться, раз уж на то пошло. Антон благодарит себя за то, что взял какой-никакой, старый, ободранный, но рюкзак: по карманам всё не распихаешь. В ранец полетели, в первую очередь, конфеты-сосульки и какие-то печеньки от Паши с Лясей, которые Шаст не успел сожрать за вчера; толстовка, шлепки, пара носков (тёмных, да!), бутылка воды, полотенце, кепка и много чего ещё, что, по мнению вожатой, было «ну, совершенно необходимо». Антону было все равно, он наслаждался той самой суматохой, которая происходит перед поездкой в далёкие края. Да, утрированно, но ему снова все равно.***
Антон думал, что в руках у него будет только его рюкзак, да не тут то было. Каждому на горб кладут ещё и пенку, свернутую в трубочку, — так по-лагерному назывался коврик для йоги. Они нужны были для привалов в лесу или как сидушки у костра. Арсений, к радости всего отряда, тоже приходит со стороны медпункта, и тоже с рюкзаком цвета хаки за плечами, приветливо улыбаясь. Попов был похож на командира пехотного войска: чёрные берцы, белая майка без рукавов, широкие камуфляжные штаны из плотной ткани на низкой посадке, которые держал широкий чёрный кожаный ремень. Чёрные солнцезащитные очки квадратной формы всю эту картину выгодно дополняли. Антон пустил слюни. Тут же вытер. На Арсения, Николая Викторовича и Сашу повесили помимо их рюкзаков по две палатки — каждая на два-три человека. Таким образом, разместить одиннадцать детей, трех мужиков и Виолу труда не составит. До Шаста только сейчас доходит, что наличие палаток — равно остановка в лесу на ночь. Ассоциация приходит только одна: можно. Будет. Покурить. Боже, эти ощущения лучше оргазма. Пашка привёз ему две упаковки сотых LD, так ещё и с кнопкой, что не могло не радовать. Тем более, лес! Да пока они будут с остальной десяткой детей возиться, его наконец, оставят в покое, а самое главное — наедине с зажигалочкой и никотином. Виола заталкивает к себе в рюкзак так называемый «сухпоек» для детей на дорогу: по какой-то булке, фрукту и соку. Наверное, вся остальная еда на два дня находилась у мужа директрисы — его рюкзак был огромным, с множеством карманов и очень вытянутым. Словом, походный. Антон предполагает, что может потерять к хренам все кольца, но все-таки берет их с собой. Оставшуюся часть урашений он засовывает в чемодан и закидывает его на шкаф — знаете, на всякий случай. Извините, но пятнадцати-местка никогда не перестанет быть проходным двором: если туда вернётся тот противный карапуз и уволочит с собой одно из его колец, то Шаст за себя не ручается. В этом плане лес кажется безопаснее: по крайней мере волки-медведи на его кольцо глаз не положат.***
Отобедав, вся эта разноперая груженая делегация отправляется в путь. Лес казался безопасным местом первые минут пять пути, пока они шли к воротам лагеря. Около ворот всех тщательно опрыскивают средством от комаров, клещей, оводняка и так далее. Арсений советует заправить штаны в носки и помалкивать. Гребаную пенку нести было жутко неудобно. Этот тонкий резиновый матрасик пыльно-голубого цвета занимал больше объёма, нежели весил. Ещё и спальный мешок, каким-то образом привязанный к рюкзаку, портил всю малину. Полностью пропала какая-либо связь. Блеск. — Ребятушки, — доносится голос Николая Викторовича, который шёл в самом начале строя. — До речки нам идти порядка шести километров, это час-полтора. Кто-то из ребят протяжно застонал, что хочет пить. Антон шёл уже весь мокрый, утирая пот со лба ладонью. Кислые дикие яблоки, которые они срывали с деревьев по пути, ужасно вязали рот, и жрать было просто невозможно. У него, кажется, развилась самая настоящая паранойя: под футболкой и в кроссовках что-то чесалось и скреблось. Или это у него в черепушке? Антон уже замучался постоянно бить себя по лицу: то влетела мелкая, но при этом жужжащая, как трактор, мошкара, то ему казалось, что он мордой вписался в паутину, что физически было невозможно, так как он шёл в конце строя. Погода стояла жаркая, по глубоко-синему небу плыли кучками чисто-белые облака, солнце при этом собой не заслоняя ни на секунду. Но были и хорошие новости: во-первых, брели они, все-таки, к реке. — Это кстати река, которую питает ключевой источник! — вещал Арсений, разводя руками, как самый настоящий рекламщик целебных вод на Кавказе. — Так что будет не только весело, но и полезно! Так вот. Во-вторых, большая часть пути проходила через бор: высокие стволы сосен упирались своими макушками чуть ли не в самое небо, а стояли они так близко друг к другу, что создавался прочный купол из переплетающихся меж собой ветвей, который почти не пропускал свет. Под ногами была темно-коричневая лесная подстилка, состоящая, в общем, из сухих опавших сосновых иголок и мха, который разросся здесь из-за темноты. Нормальной дороги не было. Арсений, шедший прямо перед Шастом, срывал иголки и жевал, увлечённо рассказывая о том, что там уйма питательных веществ, а не только йод. Что ж он за человек такой! Ты ему слово, а он тебе десять, но в хорошем смысле. Попов был буквально ходячей энциклопедией, сборником интересных фактов на все случаи жизни.***
Идут они уже, по ощущениям, минут сорок. Антон хотел бы сказать, что он весь такой пуленепробиваемый и не устал, но он чувствует себя нагруженным верблюдом в караване, который пересекает пустыню Сахару уже не первую неделю. Вода, конечно, есть, но привал планируется тогда, когда они дойдут до лесной опушки. По словам Николая, она будет через полкилометра. Откуда-то из начала строя, который превратился, скорее, в толпу, чем в две колонны, слышится возня, а затем вопль Саши: «Все в рассыпную! Тут осиный улей на земле!». Никто ничего не понимает, Ди, стоящая в паре с Дашей, начинает на весь лес визжать, пугая даже медведя, пока Александрова тащит её вслед за собой. Никита куда-то сматывается. Антон чувствует, как его за руку тоже кто-то тащит, утягивая в противоположную от девочек сторону. Среди отряда начинается паника. Шаст, зыпхавшийся и отчего-то до смерти напуганный, — видимо, стрессоустойчивость хромает, — несётся, сломя голову и вместо ориентира выбрав Арсения. Чуть не переломав себе все ноги о толстые корни, торчащие из земли, юноша останавливается и упирает ладони в колени, пытаясь отдышаться. — Арс, я пенку проебал, кажется... — А ещё ты щеку разодрал, Антон. И нечего материться, — укоряет его Арс, нахмурив брови. У психолога в кармане брюк начинает что-то шипеть, и он достаёт черную рацию, лампочка на которой мигала красным. — Да, приём. Да, Антон со мной. Приём, мы сами дойдём, тут меньше километра. Отбой. — Блять! — Антон со всей дури бьёт себя через футболку по низу живота, и из-под неё вываливается полумертвая оса и падает рядом с его кедом, все ещё дергая одним из своих крыльев. Антон тут же заряжает пяткой в это место, поднимая пыль. — А нечего было кусать! — Господи, дай мне сил, — только и успевает сказать Арсений, прежде чем из кустов, с диким визгом и стащив с себя футболку, выбегает Эд Выграновский. Оба смотрят на него глазами с пятирублевки. От его брутального образа, который он старательно транслировал всем, не осталось и следа: подросток чуть ли не плакал, лупасил себя пенкой по телу, пытаясь убрать с себя ос, которых Антон на нем не заметил. Выграновский все метался по полянке, как недорезанная свинья; Антон пытался сдержать смех, а Арсений не знал, куда деться и к кому бежать: Шастуна точно укусила оса, но, по нему нельзя было сказать, что он страдает; Выграновского, по виду, укусил весь улей. Не найдя ничего лучше, Арс заорал: — Выграновский, остановился и подошёл сюда! Антон, отсмеявшись, аж дёрнулся от такого напора. Он никогда не слышал, чтобы психолог повышал голос без особой надобности. На Выграновского это подействовало отрезвляюще. Эд, все ещё стряхивая с себя невидимых насекомых, побрел в сторону мужчины и натянул футболку. Рация опять завопила, Антон узнал голос Саши, в котором уже прослеживались нотки истерии: — Где Выграновский?! Повторяю! Где Выграновский?! — Приём, он со мной. Антон и Эдуард со мной. Я их доведу. Повторяю, я их доведу. Отбой, — рация затихает. Арсений усаживает ребят на какую-то корягу и, найдя аптечку в рюкзаке, принимается их осматривать. — Антон, дай зелёнкой намажу. Тебя больше нигде не укусили? — Меня укусили! — опять ноет Выграновский, чем теперь раздражает и Антона, и Арсения. Но теперь голос Эда звучит скорее оскорбленно, чем испуганно. — Эдик, ну подожди ты немного. Арс, обработав ссадину на щеке Шастуна и наклеив сверху пластырь, принимается за укус. — Ну что, товарищ вожатый, я умру? — смеётся Антон, когда чувствует тычок в живот. Арсений ненарочно щекочет его, обрабатывая укус зелёнкой и мазью. — Спасибо. Попов осматривает Выграновского. — Эд, это укус от комара. Это тоже. Это ты окрапивился, — Попов хмурится, стоя с тюбиком успокаивающей мази в руке. — Но мне больно! Намажь хоть это! — «Какой же он наглый», — думает Антон. — «Жаль, что никто не видел его воплей. Мигом бы всё свое уважение потерял». Не найдя смысла спорить с подростком, которому, очевидно, просто недодали внимания, Арсений мажет ему и след от крапивы, и комариные укусы. Антон попытался найти пенку, но выронил её неизвестно где. — Ну что теперь поделать, ничего страшного, — успокоил его Арсений. — Уверен, Даша или Диана с тобой с радостью поделятся. Доходят до реки они без происшествий. Перерыва не было. — Да вы уже итак на коряге посидели, так что руки в ноги и пошли!***
К их приходу взрослые уже начали разбивать лагерь, а Николай Викторович разводил костер. Димка с Серёжей, сидящие на пенках рядом с мужем директрисы, заулюлюкали, крича о том, что блудные сыновья наконец-то вернулись. — Одуванчик, ну наконец-то! Я думала, ты сдох! — Даша высовывает голову из единственной полностью собранной палатки, расстегивает до конца «дверь» и бежит навстречу Шасту, вещаясь к нему на шею. — Тебя покусали осы? — Одна, сука такая, — Антон улыбается этой иногда излишне резвой коротышке, которая проявляла поразительную заботу о нем. — А вас? — Ди укусила. У неё там тяжёлая моральная травма, я с ней сижу, пастилой её кормлю, чтоб отошла. — Я больше не пойду в поход никогда в жизни! — слышится голос Поповой. Даша ускакала обратно в палатку. — Мальчики, вы вернулись! Антон, держи свой сухпоек! — Виолетта по-родному целует его в макушку, а синие волосы лезут парню в глаза. Антон с радостью запихивает в рот булочку с маком. На Выграновского, кстати, никто не обратил ни малейшего внимания. Кажется, Богдан был первым и последним из его компании злыдней. А он уехал. Король без своей свиты — простой смертный. Эд плюхнулся на свою пенку, и, насупившись, втыкал в костер до самого наступления темноты, надев накладные наушники, пока его до смерти не закусали комары. К вечеру Николай Викторович с Арсением решились все-таки сварить макароны с тушенкой. Шаста с Никитой отправили искать сухие ветки для того, чтобы повторно разжечь костер. Матвиенко с Николаем Викторовичем ушёл набирать воду для макарон к реке. — Другой еды нет, извините уж. Потерпите, — говорит Арсений, уперев одну руку в бок, а второй помешивая макароны в кастрюле. Еда выходит вкусной. Антон, сидя с пластиковой тарелкой в руках на пенке Даши рядом с палаткой девушек, наслаждается треском костра и его теплом. Противной мошкары нет — их отпугивает дым. Виола суетится вокруг ребят, стараясь уложить их спать. Антон и остался своеобразным бомжиком — реально без определенного места жительства. Никита, пришедший раньше, уже устроился в палатке с Николаем Викторовичем, ведь они были старыми знакомыми. Дима и Серёжа заняли двухместную палатку, как и Саша с Арсением Сергеевичем. Даша с Дианой должны были спать вместе с Виолеттой. Выграновский тоже был неудел. Саша, не зная, куда его приткнуть, просто запихивает их обоих в единственную свободную палатку: она была трёхместной, и парень по имени Руслан был в ней один. Антон еле-еле вспомнил, как этого пацана, в общем-то, зовут. Он никогда ни в чем не прининимал участие, но и на рожон тоже не лез.***
Импровизированный лагерь окутывает темнота. Где-то в лесу начинает орать птица, до смерти испугав Дашу, которая чуть ли не Диане на колени лезет от страха. Антон почти слышит скрип зубов Никиты, посмеиваясь про себя. — Как же мне тут некомфортно, вон, лес! Щас медведь ещё какой придёт! — Даша утаскивает Ди в палатку, застегивая её, но не до конца, чтоб воздух свежий был, видимо. Антон всегда хочет курить на ночь глядя. И, если поганец Выграновский сдаст его, — Антон был в этом о-очень уверен, — Николай Викторович вряд ли его пощадит: заставит пробежать до лагеря и обратно за считанные минуты. Поэтому выходить нужно будет поздней ночью. К часу ночи Выграновский наконец-то засыпает, почти полностью засунув голову в спальный мешок: наверное, до сих пор ос боялся. Розовая погремушка, которую дал Антону психолог, уже порядком надоела и была слишком сладкой. Антон привык к крепким и горьким сигаретам, а не к этой сахарной вате, по-другому назвать электронку язык не повернулся бы. Шастун выходит из палатки, и смотрит на вторую по счету палатку от своей, где спал муж директрисы. Храп, больше похожий на хрюканье кабана, шёл именно оттуда. — «Никитос так громко храпеть не умеет», — подумалось Антону. Отлично, главный противник временно устранен, как и Выграновский. Тех, кто может сдать его и выгнать из лагеря, Антон больше не знал. Конечно, никто над ним с неусыпным надзором стоять не будет, как в каком-нибудь изоляторе детского дома, это радует. Но осторожность не помешает. Антон заходит за свою палатку, садясь на корточки и поджигает сигарету, держа её в зубах. Боже, это так унизительно. Вот весной ему будет восемнадцать, и никто не сможет ему указывать. — «И почему трахаться можно с шестнадцати, а курить с восемнадцати... Ебаная несправедливость», — Антон затягивается ещё раз, зажмурив глаза от дыма. На природе его начинает клонить в сон. Сигарета понижает давление в организме, создавая ещё и ощущение вялости. Стараясь тихо застегнуть «дверь» в палатку, Антон, засунув орудия преступления поглубже в рюкзак, отрубается на нерасстегнутом спальном мешке.