Полдник проходит спокойно. Суматоха по поводу лагерного экватора поутихла, оставляя в глубине души Шаста какое-то тревожно-печальное чувство. Пролетела половина и даже больше. Он даже не заметил, слишком поглощенный всем, что происходило вокруг.
А может, на это лагерная смена и нацелена? На то, чтобы все-все пролетело ярчайшим красочным калейдоскопом, а опомнился ты, только собирая чемодан и вытаскивая из тумбочки зубную щетку? В любом случае, чем интереснее человеку, тем быстрее летит время... Интересно, звезды шоу-бизнеса «возвращаются в реальность» только в тот момент, когда уже лежат в хосписе, неизлечимо больные?
Антон не знал.
Лежа в одиночестве на койке в пятнадцати-местке, он понимал только одно: Арса он в один момент больше никогда не увидит. И этот момент произойдет через каких-то жалких десять дней. По сердцу что-то неприятно полоснуло, заставляя рвано вдохнуть и закрыть глаза. Да, он сможет общаться с Дашей, с Дианой... Да даже с тем же Никитой: расставание с ними не пугало его. А вот с Арсением... Все... Все было по-другому. Антон не понимал, но явно это чувствовал. Чувствовал, что что-то определенно не так.
Отчего-то Шаста не утешал даже тот факт, что, если Ди — сестра Арса, то они смогут видеться.
Мысль обрывается. Он забрел не в ту степь в своих великих размышлениях. Почему парень решил, что мужчина захочет видеться с ним? Почему думает, что Арс считает его чем-то большим, чем очередным ребенком, приехавшим в лагерь отдыхать и севшим ему на шею? С чего он вообще взял... Их-то даже приятелями можно назвать лишь с большой натяжкой…
От этой мысли становится грустно. Очень грустно.
А от второй мысли становится чуть легче. И эта мысль — «у меня же есть сигареты». Сигареты действительно были. Еще на родительском дне ему передал их Павел, мастерски замаскировав пачку и зажигалку среди других вещей.
Найдя пачку LD-сотых, Антон направился на футбольное поле. Он положил глаз на это место еще тогда, когда муженек директрисы заставлял их наматывать там круги за выходки Богдана. Вот же черт, даже этого ирода нет сейчас. И то жалко…
Спускаясь по выложенной камнями дорожке к футбольному полю, Антон глазами искал себе нычку. Нашел. Большой куст стоял левее дальних от парня ворот, закрывая собой довольно большое пространство. Оставалось молиться, чтобы никто не увидел его, длиннющую палку, на идеально скошенной траве, плетущегося в неизвестном направлении подальше от глаз человеческих. Антон немного изменил курс, пытаясь слиться с деревьями и достаточно высокими (которые на его фоне все равно были похожи на травинки, но опустим этот момент) колосьями-сорняками, которые окружали футбольное поле. Переть по диагонали, где его виднее всего, — идиотская затея.
Этот самый куст почти сливался с рядом деревьев по левую от него сторону, создавая естественную изгородь. Быстренько добежав до заветного куста, Шаст присел за ним на корточки, пытаясь отдышаться. В ушах почему-то гудело, видимо, из-за притока адреналина. Полностью расслабившись, он плюхнул свою задницу на холодную из-за тени землю.
Сколько он не курил? Он не помнит. Он забыл, когда брал последний раз в руки сигарету. Хочется заорать что-то в духе «Проснись, что с тобой стало?». Но, может, это хорошо?
«Сегодня у тебя день риторических вопросов, блять?» — подкидывает сознание, и парень вспоминает, зачем он сюда пришел. Не задницу же морозить!
Сидя с подожженной тлеющей сигаретой в зубах, Антон слышит явные признаки движения. Но голосов нет. Он слышит хруст веток, возню и звук, похожий на рычание совсем близко.
Блять-блять-блять.
В голове сразу всплывают рассказы Никиты про дырку в заборе и страшилки про медведя для младшеньких.
Вставать поздно.
Убегать поздно.
А орать просто тупо.
Если это и дикое животное, то лучше притихнуть и изображать мертвеца, чем Антон и занимается, быстро затушив сигарету о сырую землю. Подобрав под себя ноги, он придвигается спиной к кусту, мысленно пытаясь слиться с ним и не источать запахов. Услышав треск прямо рядом с собой, Антон резко поворачивается и видит…
Дима и Сережа?!
Матвиенко прижимает парня к широкому дереву правее и напротив «убежища» Шаста. Серега с растрепанным хвостиком, тяжело дышащий, рвано целует Поза, и, как кажется Антону, пытается его сожрать, держа руки у того на шее, нехило так сдавливая. Дима отвечает ему с чуть меньшим напором, пытаясь каким-то образом зацепиться за кору, чтобы не упасть. Не упасть, как челюсть Антона в данный момент.
Все гребаные догадки были правдой!
В этот момент парень слышит тихое «ой» от Димы и поднимает глаза. Если честно, вероятность получить нагоняй от Матвиеныча была, но небольшая. Антон отчаянно хотел верить в это, судорожно придумывая отмазку, которая правдоподобно бы звучала в этой ситуации. Простите, не каждый день видишь жрущих друг друга мужиков на окраине детского лагеря!
Серый, самодовольно улыбаясь, как будто нарочито медленно поворачивается в сторону Шаста, не убирая рук с чужой шеи. Дима так напуган, что Антон буквально чувствует, как у Позова запотевают очки. (И кое-что ещ…) То и ясно: очкарик не один день провел в медпункте детского дома из-за того, что кто-то спалил их и избил парня.
Шаст совсем стушевался под пристальным взглядом Сереги.
— Это… Ты че тут забыл, Тох?
— Я?., —
какого лешего ты постоянно заикаешься, дурья ты бошка! — Я курить выходил, — Антон в подтверждение собственных слов тычет пальцем в размокший бычок.
— О-о, спалился — поделился!
Наглость — второе счастье, не так ли, Серег?
— Ахуел? — это, пожалуй, самое жалкое, что мог выдать парень.
— Не, я хуй не ел, — огрызается Матвиенко.
«А насчет этого заявления я бы поспорил…»
Матвиенко вытаскивает из пачки три сигареты, протягивает одну своему… Парню, получается?
Блять, как сложно.
Антон курит третью по счету. Мало того, что, по его прогнозам, его чуть не сожрал какой-то койот, так еще и его знакомого лапал и целовал мужик на его же глазах. Это лишение моральной девственности?
Димка был всю дорогу красным, как рак, которого подают к пиву. Зато Матвиенко, вон, сидит как ни в чем не бывало.
— Че, осуждаешь? Ты только не пизди, если боишься, что втащу. Не втащу.
— Нет, не осуждаю, — а что ему врать? Шаст и правда никогда и ничего против таких людей не имел.
— Оно и видно, — подает голос Димка, пытаясь отвертеться от чужой руки, настойчиво сжимающей его бедро. Серый вообще знаком со словом «приличие»? — Мы оба видим, как ты на психолога нашего слюнки пускаешь. Хоть второй Ниагарский водопад основывай! — Димка смеется.
— Да нет! — почему Шаст чувствует себя так, будто его уличили в чем-то постыдном? Как будто он передавал по классу записку с чем-то личным, а учитель нашел и прочел для всех. Стыдиться ведь нечего!.. — С чего вы вообще взяли, пацаны? Арсений что-то сказал? —
и нахуй он сейчас это спрашивает?!
— Гляди, дорогой, ему уже интересно, что про него говорит Арсюшка! — если бы мы были во Вселенной, где люди общались бы только текстом, то после фраз Матвиенко следует ставить сразу пять пугающих закрывающихся скобочек. — Да поговори нам тут, Шастуночек, — Серый опять улыбается, поднимая бровь, уверенный в собственной правоте.
Продолжает смущать Шаста второй парень:
— Все, видимо, кроме тебя видят. И то, как вы на дискаче обжимались, и на киношке тоже, —
заметили, оказывается. А Антон надеялся выйти сухим из воды. — И как он тебе помогает постоянно, — Димка щелкает пальцами, пытаясь воссоздать что-то в памяти. — Да ты бы видел его лицо, когда ты упал в обморок! Лица на нем как раз-таки и не было! И как он с «УНО» тебе помогал! Вы же фактически вплотную сидели, Шаст! Открой глаза! На тебя походу такой мужик повелся! Бриллиант! — восклицает Димка. — Ай, сука, — прошипел Позов, получив тычок под ребра.
Антон молчит. Неужели все эти ситуации происходили лишь между ними двумя? Безусловно, они контактировали, но Антон не думал, что психолог проявляет к другим меньшую заинтересованность. В конце концов, любое его действие можно списать либо на его профессию, либо на тот факт, что были форс-мажорные ситуации, либо на его доброту.
— Тох, знаешь, — голос Матвиенко становится чуть более серьезным. — Я бы посоветовал Диану порасспрашивать. И подружку ее тоже. Они же всегда рядом с ним крутятся, поди узнали чего.
— Диана — его сестра, — отчего-то сконфуженно говорит Шаст.
Стоп, Шаст! Эта беседа не имеет смысла с самого начала, не уподобляйся!
С парня как будто спадает наваждение:
— Парни, о чем вы, вообще, блять, говорите? Ему за двадцатку и он фактически вожатый! С хуя-ли вы вообще решили, что у нас что-то там есть? — Антон начал неосознанно выгораживать и Попова тоже. Да как будто на них есть хоть какая-то вина!
— Ну, так Димка был моим старшим по работе с клиентами, — опять фраза-скобочка. — Субординацию я, конечно, нарушил, снизу был не я...
— Завали ебало! — растлителю старших по работе с клиентами прилетает по голове.
***
Антон чувствует себя хуже с каждой секундой. Видимо, поднялась температура. У него болит голова и ломит все тело. На вечернее мероприятие Шаст буквально не может идти: сидя под покрывалом и одеялом в пятнадцати-местке, он просто хочет, чтобы это закончилось. Идти наверх к Арсению — стыдобень полная, он же поймет, что парень обманул его сегодня утром. Тем более, к Попову ближе к ночи все равно пойти придется.
В комнату заходит Дима, потягиваясь.
— Шаст, давай в столовку! Там сегодня йогурт с шоколадными булками дают, — Позов приближается к Шасту, изогнув бровь. — Эй, Тох, ты че дрожишь-то весь?
— Все норм, — пытается выдавить из себя Антон без заикания. Да, его действительно трясло, а от мысли, что ему предлагают что-то есть, вообще выворачивало.
Дима против воли сдергивает с Шаста покрывало, игнорируя его недовольное шипение, и трогает лоб.
— Шаст, ты кипятковый! С ума сошел? Быстро пошел к Арсению хотя бы за таблеткой!
— Да завали ты, Поз. Щас пройдет.
— Быстро вылез из-под одеяла, скотина ты такая! Вот ты в обморок упадешь, меня Сергеевич убьет! — Димка все это вещал, стаскивая Антона под подмышки с кровати. Бедняга даже идти нормально не мог.
Заваливаются на второй этаж они под недовольные стоны Антона. У него уже взгляд расфокусировался, а щеки покраснели.
— Антон! — Дима пытается его расшевелить. — Ты что-то принимал что-ли?!
— Нет, Поз. Я не ебанутый...
Неужели он выглядит настолько плохо?
— Сука, где Арсений?! — очкарик крутит головой во все стороны, высматривая психолога. — Арсений, ты тут?! — ответом служит тишина.
Дима сгружает друга на кресло-качалку. У Шаста красные щеки. Температура вверх ползет. Антон сворачивается калачиком, тихо заскулив из-за того, что неудачно ударился о подлокотник рукой.
Дима начинает звонить-писать Диане, чтобы дала номер Арсения. Девушка не отвечает, а писать на страничку психолога бессмысленно, как кажется Позову, но...
Дима Позов, 21:37
АРС ТУТ АНТОНУ ПЛОХО
ТЕМПЕРАТУРА КАЖЕТСЯ ПОД 40
После каждого сообщения он поглядывает на друга.
Дима Позов, 21:40
ТЫ ГДЕ
Раздается звук вибрации на кровати психолога. Затем еще один.
— Блять.., — только и успевает сказать Дима, как за его спиной распахивается дверь и в проходе появляется что-то напевающий себе под нос Арсений в черных очках.
Мужчина останавливается, как приколоченный.
— Дима? Что происходит? — у последнего хватает расторопности только рукой показать в сторону друга. — Что случилось? — как только ладонь психолога касается чужого лба, его глаза округляются. Арс, явно напуганный, начинает рыться в своей тумбочке, параллельно скидывая очки куда-то в сторону, чтобы те не мешались.
— Дима, принеси холодную тряпку, живо! — буквально рявкает Арсений, заставляя Позова вздрогнуть.
Антон не помнил этого. Не помнил, как друг тащил его по лестничным пролетам в библиотеку, не помнил, как пришел Арсений и поил его жаропонижающим, не помнил, когда ушел Димка.
Антон проснулся на той же раскладушке, на которой спал прошлой ночью. Ему стало гораздо легче: тело не ломило и головная боль уже не так сильно отдавалась в задней части черепушки. Приоткрыв один глаз, он осмотрелся: Димы не было, а на кровати, нацепив свои круглые дебильные очки, полулежал Арсений, уткнувшись в книгу.
Шаст кашлянул пару раз, переворачиваясь на спину.
— Как ты себя чувствуешь? — мужчина даже не отрывается от книги, пытаясь скрыть раздражение за ледяным тоном. Антон зависает, как истукан. Ему паршиво. — Шастун, я повторяю, как ты себя чувствуешь?
Шастун... Он такого от Арсения вообще никогда не слышал.
— Нормально.., — пискнул Антон, натягивая тонкую простынку на лицо, чтобы не встречаться с
этим взглядом.
— Так же «нормально», как и сегодня утром? — психолог поднимается с кровати, вытаскивая из тумбочки градусник и принадлежности для умывания. Предварительно стряхнув, дает Антону прибор в руки. — Вот и проверим. Я пока умываться, поздно уже. Надеюсь, ты больше не будешь юлить. Твое здоровье — это серьезно.
Арс уходит, даже дверью не хлопнув. Спокойный нашелся! Антон принимает сидячее положение, пытаясь запихнуть градусник и-де-аль-но ровно, а то вдруг еще опять неправильно покажет. Перед Поповым было стыдно, чего Шаст даже не отрицал. Лучше бы он остался в кровати и лечился.
Сегодня уже пятнадцатое июля, а как доехать до кладбища он так и не придумал.
Еще есть завтрашний день...
***
Когда мужчина возвращается в комнатушку, градусник показывает «37.0». На психолога искренне, но при этом немного обиженно смотрит пара больших зеленых глаз.
— Хорошо, если ты нормально померил. Ложись спать, Тош.
Антону аж легче становится после этого обращения. Он улыбается как дурачок, утыкаясь носом в подушку.
***
Елена Владимировна часто брала Антона в свою квартирку в Воронеже. Для маленького мальчика эта однушка с небольшим залом была целым дворцом. Там были желтые обои с блестящими полосками на стенах, стационарный телефон с колесом для набора номера, сложно открывающийся сервант, заставленный сверху донизу чайными сервизами, фарфоровыми фигурками... Больше всего Шасту нравилась фигурка слоненка, сделанная очень реалистично из бежевого фарфора. На столе в этой квартире вместо салфеток было вязаные из толстых ниток кружочки под горячее, а какао-порошок хранился в потрепанной желтой банке от «Несквик».
И с ней там жила молодая девушка. Даже не потому, что Лене не хватало денег на то, чтобы жить, ведь эта квартира старушке и принадлежала; она просто боялась оставаться там одной. За скудную цену она быстро нашла себе сожительницу.
— Мариночка мне и в магазин сходит, и приготовить ужин сможет. Вот станет мне плохо, Антош, а кто обо мне позаботится?
— Я! Я о тебе позабочусь! — радостно восклицал маленький Шастун, выпячивая вперед грудь, прямо как самый настоящий рыцарь на белом коне, сказку про которого Елена Владимировна читала ему накануне.
Не позаботился. Не смог.
Проходит время, и вот, они вместе с Терентьевым стоят в пустой теперь квартире. Этот урод ходит в пыльных ботинках по коврам, которые старушка старательно вязала днями и ночами и обрывков ненужных тряпок. Антон держит в руках того самого бежевого слона. Фарфор, по сравнению с его руками, сейчас кажется ему теплым. Марк Тимофеевич как будто оценивает квартиру, вертя головой во все стороны и потирая руки.
Антон подходит к их совместной с Леной фотографии, стоящей на подоконнике, и переворачивает ее, смаргивая слезы.
***
— Тоша, я здесь, — Антон резко просыпается в полумраке — над кроватью психолога висело что-то типа ночника для чтения.
По щекам опять льются слезы.
На этот раз успокоиться намного сложнее. Всхлипы не прекращаются, и его начинает трясти теперь не от температуры. Он закрывает лицо дрожащими мокрыми ладонями.
Он чувствует, как сзади его обнимает Арсений, перекрещивая свои руки на его грудной клетке. Антон чувствует его дыхание на своем затылке.
Арсений как будто своим теплом и спокойствием блокирует всхлипы и дрожь. У Антона включается возможность говорить.
— А-арс, я обещал рассказать все тебе...
— Я слушаю, Тош.
Антон, положив свои ладони на телпые руки психолога, делает глубокий вдох и рассказывает. Рассказывает все: и про то, как любил ее, и про фенечку, и про онкологию, и про паршивца Терентьева. Про то, что похоронили Лену не так, как она хотела. Про то, как он ненавидел тогда весь свет и даже больше. Слезы льются из глаз, а Арсений обнимает его чуть крепче на особо тяжелых моментах, глубоко внутри себя думая, что хочет забрать его боль себе.
Психологу становится дурно от осознания того, сколько дерьма свалилось на этого хрупкого на вид мальчика.
— Послезавтра три года, как ее не стало... Я не могу туда поехать, Арс.., — мужчина чувствует, как содрогнулась грудная клетка Антона. — Я ж детдомовский, меня не отпустят...
— Где находится кладбище?
Антон называет адрес.
— Ты сможешь туда съездить, я тебе обещаю, — Попов говорит это таким голосом, что не верить просто невозможно. — Родители сегодня привезли мне мотоцикл, чтобы я мог выезжать в город, особо не тратясь. Мы поедем.
Антон высвобождается из его объятий и поворачиваясь к нему лицом, обнимает сам, кладя голову на плечо. Мужчина охотно отвечает, гладит широкими ладонями его спину.
— Спасибо, А-арс, спасибо тебе.., — шепчет куда-то в пустоту юноша.
У мужчины сердце екает. Это звучит
настолько искренне...
— Мне холодно, Арс...
Мужчина дает ему свою свою толстовку, когда приходит время спать. Он отпаивает его заведомо принесенным чаем из столовки, который пришлось чуть ли не на коленях вымаливать у поварихи, ведь у той уже закончился рабочий день. Накрывает его одеялом, и, когда парень уже начинает сопеть, целует мальчишку в висок.
Антон поделился с ним самым сокровенным. С ним.
