***
Маленький Арс сидит на койке в медпункте Питерского детского дома. Его порез от осколка зеркала до сих пор жутко болит и кровоточит, отчего марля, которую повязала медсестра, быстро приобретает багровый оттенок. Ребенку очень страшно: самое жуткое телесное повреждение, которое было до этого, так это разбитая коленка и синяки от отцовских побоев. Никак не глубокая рана на запястье, где шли вены. От этого еще страшнее. А вдруг ему суждено будет умереть сегодня? Вдруг кровотечение не остановят? Ясно же, что никто не будет особо печься о каком-то там маленьком ребенке, которого приперли сюда сегодня же. Все вокруг просто рассчитывали на то, что его заберет бабушка или дедушка; тетя, на худой конец. В палату заходит неизвестная Арсению женщина. Она садится на корточки рядом с кроватью, на которой сидит ребенок. — Арсений, ты уже такой взрослый мальчик.., — тон ее голоса уже не предвещает ничего хорошего. — Я думаю, что должна сказать тебе... Она долго мнется, перекидываясь мрачным взглядом с медсестрой. Не найдя у той поддержки, она все же решается: — Твоей мамы больше нет. Мне жаль, — она сразу обнимает его, блокируя рыдания и дрожь. Она бормочет что-то про похороны, про то, что отец теперь за решеткой, что Сене нужно оставаться сильным, а тут ему обяза-ательно помогут. Ребенок не верит. Он, содрогаясь, кричит, что они врут, что они убили ее, что это очень не смешная шутка. Но осознание пришло спустя несколько недель, а может, месяцев. На этот период он выпадает из жизни: это слишком травмирует детскую психику. Он убил ее. Его родной отец всадил той ночью осколок зеркала по бухой волне ей в горло. Осколок того же зеркала, о которое он поранился. И это сделал тот, на кого он должен был равняться, тот, кого он все детство пытался полюбить вопреки всему, тот, кто должен был служить ему примером. Его отец убил его мать. Ребенок думает, что ему сегодня умереть все-таки нестрашно.***
Проснулся Арсений резко и со свинцовой головой. Шрам на руке отдавался иррациональной болью, ощущение которой еще оставалось после сна. Давно такого не было, и этот расклад ему совершенно не нравится. Первая мысль и желание: лишь бы Антон не увидел, ему и так много чего сегодня придется пережить. Списав дурной сон на отголоски воспоминаний, которые всполыхнул мальчик Арсений из «Надежды», он поднимается с койки, кидая быстрый взгляд на Шастуна: он, благо, мирно спал, свернувшись калачиком и слегка приподняв уголки губ. «Коту прекрасно спится, коту котлета снится» — единственное, что приходит Попову на ум при взгляде на парня, и он тоже невольно улыбается. — Антон, просыпайся, у нас сегодня важный день. — Доброе утро, Арс, — потягивается, издавая полный наслаждения стон: он сегодня не видел кошмаров и выспался.***
Выдвигаются они ближе к полудню. Психолог заставляет Антона сожрать хоть-что-нибудь, ссылаясь на его физическое состояние. И нагло врет. На самом деле, он боится. Боится, потому что не представляет реакцию Антона на посещение кладбища, учитывая, сколько для него значит его воспитательница. Боится, что подросток и хлебной крошки после нервных потрясений в рот не возьмет. И боится сделать что-то не так. Антон отпрашивается в пятнадцати-местку под предлогом туалета, но на самом деле он вытаскивает из внутреннего кармана чемодана сигареты и зажигалку, потому что осознает прекрасно: сегодня будет очень тяжко. Тем не менее, он рад, что у него хотя бы есть возможность туда отправиться, и он бесконечно благодарен Арсу за это. На выходе из лагеря они показывают вахтерше подписанную Терентьевым бумажку, и женщина без вопросов их отпускает.***
— А-арс, ну зачем ты напяливаешь на меня это? — смеясь, шутливо протестует Антон, когда из-за надетого шлема все волосы лезут ему в глаза, а поправить он их не может. — Ты настолько плохо водишь? — он опять ржет, облокачиваясь на руль мотоцикла. — Это базовая техника безопасности, Тош. Иначе я вообще не могу тебя как пассажира везти, — Арс дает ему постебаться над собой, дает повозмущаться. «Пусть хотя бы сейчас он лишний раз не нервничает» — только и крутится в голове. — А вот Паше похуй было... — Шастун, следи за языком! — этот Паша-нарушитель Арсению нравится не особо. Он же мог покалечить парня! — Ла-адно, грозный дяденька, слушаюсь и повинуюсь, — Антон опять сыплется со своей же дурацкой реплики, получая тычок под ребра и чуть не стукнув Арса головой в шлеме по лбу. — Так, Антон. Садись за мной, ноги ставишь на подножки и не растопыриваешь, пока мы едем. Шлем снять не пытаться, встречным водителям не махать, неприличные жесты не показывать, держаться крепко. Понял? — Да понял я, понял. Антон слышит рев мотора, и завороженно наблюдает, как Арсений настраивает зеркала, возится с ключом зажигания и застегивает на себе шлем, нацепив плюсом дурацкие солнцезащитные очки. Вот же он странный дяденька, да? — Обними меня за талию, Тош, — говорит Арс, когда они уже вдвоем сидят на мотоцикле и мужчина хочет начать движение. Антон, отчего-то смущаясь, все-таки обнимает, сцепляя руки в замок у старшего на животе. Когда они срываются с места, Шаст еще сильнее сжимает хватку на талии Арса. Адреналин бьет в голову, а ветер — в глаза, ибо Антон не задвинул забрало, если можно так сказать, которое защищает глаза от пыли и потоков воздуха. Даже в таком положении а, особенно, на светофорах, Арс чувствует на шее дыхание Антона и слышит восторженные комментарии по поводу его навыков вождения. Антон заливисто смеется, прижимаясь к его спине своей грудью, передавая мнимую легкость и мужчине. На обочинах дороги валяется тополиный пух, мимо со скоростью света проносятся машины, а колеса мотоцикла оставляют за собой клубы пыли. Вся легкость и эйфория улетучиваются, когда справа от дороги начинает ровной полосой мелькать кладбищенская ограда, где отчетливо видны памятники и кресты. Попов чувствует, как напрягается за его спиной Шастун. Он затихает, роняя пару слов только тогда, когда говорит, где им нужно остановиться. Останавливаются они у самой непримечательной дыры в заборе, которая не имела никакого отношения к главному входу. Вероятно, ее проделали те, кто заколебался каждый Божий раз идти от центра к этому закоулку в поисках могил своих родственников. — Она тут совсем недалеко, — тихо сказал донельзя серьезный Антон, указывая увешанной браслетами рукой куда-то налево. — Голубая оградка, видишь? — на этом месте его голос дрогнул, но парень попытался скрыть все, прокашливаясь. На самом деле, голубую оградку Арс увидел, но, помимо нее, больше ничего: все, что можно, заросло сорными высокими растениями, которые заслоняли неприметный памятник. Арс решает, что Антону надо для начала хотя бы пару минут побыть там одному. Наедине, так сказать. — Тош.., — неуверенно начинает он, крутя в руках ключ зажигания. — Я отойду ненадолго, хорошо? Ты пока можешь пройти... туда. — Ты можешь пойти со мной, — говорит он самым искренним голосом, который Арс слышал. Антон доверяет. Антон впускает его в такую важную часть своей жизни. От этого тепло, хоть ситуация и не предполагает подобное. — Я ненадолго заеду кое-куда. Пять минут и вернусь. Антон, поджав губы, кивает. Провожая уезжающего Арса, он, держа подмышкой свой шлем, чувствует глупую обиду. — Ну ладно, — говорит он в пустоту перед собой. Он идет к могиле, продираясь через плотно-плотно поставленные друг к дружке ограды, и не без усилий отпирает ветхую калитку. Она не закрывалась никак, но заедала от времени и отсутствия должного ухода. Зато он может покурить. И это твое единственное решение всех твоих проблем, Шаст? Он отмахивается от этой мысли, садясь на цветочницу, которая пустовала уже очень давно. — Лена.., — ему каждое слово по рублю. — Извини, что при тебе курю, ты бы не одобрила. Он глубоко затягивается, из принципа не выдыхая дым в сторону могилы. Стряхивает пепел он тоже исключительно за могильную ограду. — Извини, что я с пустыми руками. Но ты привыкла, что денег у меня нету, — он грустно усмехнулся, выдыхая дым. — Мне не хватает тебя, правда, — он зависает в прострации, не замечая, как глаза наполняются влагой. — Я все-таки поехал в лагерь, как ты и хотела. Тут очень классные люди: две девочки, Даша и Ди. Они хорошо относятся ко мне и я не чувствую себя лишним, Лен. А еще тут есть психолог, Арс. Он самый лучший, — почему-то слезы идут еще сильнее, но Антон, вертя в руках уже вторую сигарету, продолжает. — Я так привязался к нему, он заботится обо мне, и мне кажется иногда, что я... чувствую что-то к нему. Я не знаю, Лен... До такого откровения он доходит только сейчас, пугая и себя. Но Елена Владимировна осуждать бы не стала. Тем более, у него итак не слишком много времени, чтобы увиливать от того, что творится на душе: воспитательница всегда читала его, словно открытую книгу. — Жаль, что мы поговорить с тобой не можем, как в старые.., — к горлу подходит ком, и парень всхлипывает вовсю, садясь на колени перед маленькой надгробной плитой, а сигарета падает рядом с ним. Антон плотно зажмуривает глаза до мерцающих полосок перед ними и пытается прийти в себя. В голову отдаёт ужасно из-за выкуренных сигарет и стресса. Он открывает глаза, когда слышит за собой шорох: это максимум, на что его хватает — организм не хочет даже шею повернуть в сторону потенциальной опасности. Перед его лицом на цветочницу ложится скромный букет из четырёх гвоздик, повязанных чёрной лентой. Кто-то молча кладёт руку ему на плечо, и чуть сжимает в ободряющем жесте. Антон знает, кто за ним стоит. И этому кому-то он ужасно благодарен, хоть сейчас он и чувствует только обжигающую грудную клетку боль. Он поворачивается на Арсения: красные блестящие от слез глаза, растрепанные волосы и испачканная в дорожной пыли толстовка. Он тяжело дышит, пытаясь справиться то с подступающими слезами, которые норовят хлынуть новым потоком, то с пульсацией в висках, будто по голове бьют изнутри кувалдой. Арсений садится на колени перед могилой рядом с ним. Смотрит ещё так внимательно. «Думает, наверное, какой я конченный жалкий слабак», — решает Шаст, опуская заплаканные глаза на надгробную плиту. Арсений делает то же самое, стараясь не смущать парня своим взглядом. Мужчина про себя читает:Родионова Елена Владимировна
21.09.1938-17.07.2019
Леночка, в сердцах наших детей обретёшь ты вечный покой. Спасибо, что для нас жила. Царствие Небесное.
Где-то он уже слышал эту фамилию...***
Взгляд Попова переместился на документацию. Терентьев платил по счетам. Просканировав взглядом бумаги, Арсений заметил, что все счета были поданы на некую «Родионову Е. В.». «Наверное, его жена» — подумал Попов.***
«Не нравится мне все это», — последнее, что проносится в мыслях, потому что Арс слышит чирк зажигалки справа от себя. — Спасибо, Арс... За все, — Антон смотрит на него красными глазами и рвано дышит через рот. И обнимает. Обнимает его крепко, отчаянно, цепляясь пальцами за плечи и крупно дрожа всем телом. Через какое-то время Антон затихает, почти беззвучно всхлипывая и роняя слезы на собственные штаны, перемазанные в грязи. Он безуспешно пытается поджечь сигарету, которая моталась во все стороны из-за тремора рук. Арс молча забирает у него сигарету, но не для того, чтобы отчитать за плохое поведение: сейчас возможность отнять у парня последний успокаивающий его ритуал кажется кощунством и предательством по отношению к нему. Антон не понимает, почему его так сильно развезло. Все же хорошо было: они с Арсом ехали сюда, смеясь, шутили в любую свободную минуту. А сейчас такое? — Тош, пойдем на лавку сядем хотя бы. Я верну тебе, — мужчина сам подкуривает, сморщиваясь от давно забытого горького привкуса, как изюм. Передает Антону. Тот сидит на хлипкой конструкции, смотря куда-то перед собой, ничего не выражая ни одним своим действием. Ясно только одно: он очень устал и истощен эмоционально. Тонкие пальцы машинально подносят сигарету ко рту, а губы размыкаются только для того, чтобы выдохнуть этот вонючий дым. Арсений достает из неизвестного белого пакета перчатки, тряпки, бутылки с водой и метлу — оказалось, мужчина выклянчил это все там же, где покупал цветы. Когда Антон окончательно успокаивается, выкурив и выплакав все, что было на душе, они вместе вырывают подавляющее количество сорняков, подметают каменную дешевую плитку, протирают надгробие, ограду и цветник. На выходе Антон зачем-то крестится, а Арс просто идет за ним гуськом и в попытках не разодрать свои шмотки получает низкорастущей кленовой веткой по роже. Антон смеется, и, от этого легче на душе, знаете ли. Едут они в полной тишине, только Шаст иногда комментирует закат, тыча рукой в небо у Арса перед лицом. Пейзаж сегодня был действительно красивым: тонкие листья берез переливались в оранжевом свете солнца. На местность опускался туман, придавая сказочности их поездке вниз по невысокому склону. Воздух тоже становился прохладным и влажным, давая вдыхать его полной грудью и наслаждаться. Антон понял, зачем Арсу были нужны очки, но не жалел, что сам без них. Пусть у него перед глазами потом и будут мигать фиолетовые круги-овалы, зато сейчас он буквально впитывает этот свет. На обочинах дороги слышатся кузнечики, затаившиеся в невысокой траве, а в один момент Антон замечает в небе журавля, как ему кажется, сообщает водителю, но тут же получает от последнего поправку: — Тош, это цапля, я думаю. Журавли обычно в сентябре. — Тебе бы в «Свою игру» пойти попробоваться, — Антон улыбается, максимально запрокидывая голову назад и чувствуя себя свободным.***
Приезжают они под самый вечер. Девчонки летят на Антона с объятиями и визгами, что он не разбился. Парень удивлен, что никто не спрашивает, как, куда и зачем они с Арсом ездили. Но у него нет сил думать об этом. — Ты должен поесть, Антон. — Отбой был пятнадцать минут назад. Какой поесть? Я ел сегодня. Арсений просто ведет его за собой в библиотеку, отдавая пачку каких-то печенек. — Арс, если я щас к нашим пойду, мое тело найдет уборщица за футбольными воротами завтра утром.., — он старается говорить это настолько серьезно, насколько может это делать человек с печеньем «Юбилейным» в глотке. Не выходит, судя по реакции Попова. — Хорошо-о, я сейчас. Ложись тут, манипулятор.***
Антон, только умывшись и прильнув щекой к плоской не взбитой подушке, вырубается. Арс не уснет еще долго. Терентьев имеет какого-то отношение к квартире воспитательницы Антона. Другого совпадения быть не может. Арс начал судорожно перебирать в голове все факты, которые услышал от Шастуна о квартире Елены. Все сходилось: и панельный дом, и однушка с залом, да даже ковры эти самодельные были. Как сказать Антону? А надо ему говорить вообще? Какой с этого толк?.. Но это еще полбеды. Находясь с гвоздиками в руках за спиной Антона, он слышал каждое слово.