***
Тёмное, окутанное тайнами и приключениями убежище уже успело приесться серому глазу. Бледная кожа требовала солнца, и Саша готова была согласиться на абсолютно любую работу в деревне, даже самую грязную, лишь бы не торчать здесь. Но деревни больше нет. Было страшно, но ещё было скучно и грустно. Мама только и делала, что молила Матерь Миранду об спасении, что было в порядке вещей. Перед сном, Саша сама часто просила их благословенную Матерь скорее прийти к ним на помощь. Но Дана как с цепи сорвалась, только и делает, что исполняет свой религиозный долг. На секунду Саша испугалась, что она станет такой же странной и пугающей, как сумасшедшая карга, но мама ещё не потеряла связь с реальным миром. И слава Чёрному Богу. Карга конечно была самой верной слугой их религии, но это не значило, что она не могла пугать. Не известно было где живёт, всегда говорила загадками. Ну а уж её любовь к детям так и вовсе стала местной страшилкой. Однажды, когда Саша очень сильно ударилась и громко ревела на вершине холма, её нашла эта старуха. Шептала какие-то утешения, гладила по волосам и щипала костлявыми руками её за щёки и нос. Это было конечно мило, но все эти движения были очень грубыми, а утешения по типу «в мире есть и более страшные вещи», «болезни могут забрать маленьких девочек вроде тебя на тот свет» мало помогали. Девочка нервно заворочалась в «постели», не зная, куда себя деть. До сих пор она скучала по мягкой кровати. Зато дедушке хорошо в любой позе и в любом месте. Только радоваться этому не стоило. Дедуля совсем захворал, и когда она подошла к нему поиграть, он и вовсе проигнорировал её, уставившись перед собой. Это было удручающе. Хотя погодите. Абсолютно всё было удручающим! Дядя Василь так и не вернулся из дома Луизы, провожая свою жену на тот свет. И как бы с ним ничего не случилось. Чужак, которого она хотела расспросить о мире, ушёл и теперь ей приходится дожидаться его возвращения. Он к тому же странным образом вселял уверенность в жителей, даже в маму, своей силой и умом. Без него стало ещё более тоскливо и страшно. Елена пропала. Как только мама услышала об этом, так сразу же накинулась на отца с кулаками и слезами. Кричала, что он не должен был брать девушку с собой, что там опасно. Но Ион заверил её, что с ней будет всё в порядке, с учётом того, как долго она выживала. Чуть тише, надеясь, что Саша не услышит их, он прошептал ей, что видел, как некий мужчина спас её от волколака и забрал с собой. Отец что-то ещё сказал про лорда Хайзенберга, от чего мама чуть не упала в обморок, но девочка не расслышала. Она уже привыкла к спокойной и доброй Елене. Было жаль, что теперь она её не скоро увидит. А ещё ей было жаль, что вместо неё появился старейшина их деревни Антон Дабижа. Грубиян и пьяница. Видеть его на праздниках деревни или в церкви было не самым приятным времяпровождением. Хорошо, что они жили в Западном Городе. Бедняги из Восточного Города наверняка мечтали дёру дуть от него. Хоть он и вёл себя тише, нежели раньше, даже помог матери приготовить еду, он всё ещё был заносчив и колюч, похлеще всех ежей мира. Даже отказался молиться, дуясь в углу (мама чуть не загрызла его за такое неуважение к Богу). Хотя перед сном папа, видя, что его дочка недовольно хмурится весь день, шепнул на ушко, что она слишком строга к нему и вообще старших надо уважать. Может он и был прав. Антон выглядел очень грустным и подавленным, когда смотрел со стороны, как они всей семьёй молятся. У него же была беременная жена. Но было что-то ещё в его глазах. Неверие, неприятие, страх. Причём знакомый и известный только ему одному. Но это не отменяло того факта, что он ей не нравился! Лучше бы Евгений выжил. Только на днях он за помощь в саду угостил её кусочком сладкого рулета, что так приятно таял во рту. Уголки губ опустились, глаза увлажнились. Шмыгнув носом, девочка плотнее укуталась в одеяло, стараясь не думать о старых деньках в деревни. Она хотела, чтобы всё было как прежде. Или хотя бы, чтобы к ней не относились как к ребёнку. Почему у чужака и Елены приключения ворохом, а она помирает от скуки. Нечестно. Она тоже хотела проявить себя. Всегда во всех играх брала роль рыцаря или другого любого героя, спасала прекрасных дам в виде притихших малышей и убивала чудовищ, в виде мальчишек. Быть дамой в беде Саше не хотелось. Но вот она здесь, прячется как мышь в подвале от казалось бы, хороших хозяев, а на деле оказавшихся монстрами. Мысли снова и снова возвращались к Матери Миранде и лордам, молитвы сыпались одна за другой. Почему они их оставили? Ещё издалека Саша видела, как некоторым жителям удалось добраться до замка, но леди Димитреску не открыла им ворота, от чего бедняги в скором времени были заживо пожраны. Не пришли на помощь, оставляя на растерзание монстрам. Почему? Они что-то сделали не так? Или на них тоже напали? Как жаль было признавать, что она ничего на самом деле не знала о своём доме. Собственная деревня теперь предстала чужим местом, полным страшных тайн и загадок, которых не хотелось выяснять. Никакая она не героиня. Урчание в животе вывело девочку из горестных дум, забросив ещё дальше на самое дно безнадёги. Мысли о сладком рулете отказались покидать бедняжку.***
Сырой подвал остался позади. Куклы больше не дрожали, как обычно дрожит всякая утварь при землетрясении. Место стало до странности тихим. Было сложно поверить, что кошмар закончился. Ни одно чудовище, попавшееся ему на пути, ни одно место не было похожим на это. Хотелось как можно скорее покинуть его. Выползти, как червяк, вдохнуть свежего воздуха, услышать шум водопада. Но нельзя. Он был истощён, а снаружи могли поджидать враги. Прислонившись к перилам лестницы, мужчина тяжело дышал, смотря на притаившееся слева окно, стараясь не смотреть на рядом висевший портрет хозяйки этого дома. Как и на то, что осталось от неё. Веки с каждым мгновением тяжелели. Тело требовало отдыха. А ведь только что его сердце колотилось как ненормальное, а дыхание было слишком резким. Того и гляди, упал бы и не очнулся. Зубы заскрипели, а глаза увлажнились. Итан протёр рукавом глаза, в надежде не плакать, как маленький ребёнок, но слёзы продолжали так же беззвучно катиться по щекам. Мия. Такая красивая, домашняя снова стояла перед ним, говоря ужасные вещи. Её испуганный и сожалеющий голос в трубке телефона. Он так надеялся, что больше никогда его не услышит после Луизианы. Он надеялся, что они будут жить как в сказке, счастливо и тихо. Горечь оседала в воздухе, обрастая плесенью в душе. Надеялся, что через разговоры и воспоминания о том, что произошло в доме Бейкеров сплотит их, сделает сильнее. Нельзя закрывать на такое глаза, но Мия только продолжала закрываться от него, как будто это он был злодеем, тем самым кошмаром, напоминанием об этих ужасах, произошедших с ними. Напоминание о том, что это она виновата. Итан никогда не говорил ей этих слов. Даже не думал о подобном. Но его любимой это и не нужно было. Она сама себе надумала проблему. Связь с Эвелиной, то, что она скрывала от него свою работу, жертвы, висевшие на её плечах. Такое не заметит только совсем недогадливый. Но Итан не только был умён. Он был её мужем. Любил всем сердцем. Поэтому и хотел её разубедить, объяснить, что всё хорошо. Не надо переживать понапрасну. У неё есть он, у него она. У них Роза. Порубленная на куски. Дрожь прошла по телу, выдавливая то ли смешок, то ли всхлип, пока всё тело не затрясло, как от холода. Даже если её ещё можно спасти и Герцог прав, в конце концов, его чудо-регенерация могла передаться Розе... всё равно это не спасало от правды. Его дочь расчленили. Безжалостно. Воспоминание его дочери, окутавшее его при соприкосновении с колбой выбило из него весь дух. То, как женщина с чёрными крыльями и холодным изучающим взглядом смотрела на неё, кричащую и плачущую в снегу. Так смотрят только учёные на препарированных лягушек. То, как она принесла её в то же место, где над ним чуть позже вершили суд. Как эти «лорды» смотрели на неё, каждый по-своему. С холодным пренебрежением, с интересом, с жалостливой ревностью, со злорадным смехом. Как они тянули к ней руки. А затем боль. Невыносимая боль во всех конечностях, потонувшая в писклявом крике, извивающегося тельца. Сразу же на месте его маленькой девочки перед пеленой в глазах возник тот зародыш из подвала. Склизкий, весь в крови, огромной пастью вместо рта, чёрными как смола глазами. Кричащими от ужаса и горя, боли. И этот плач, боже. Этот плач был хуже всего. Как раскалённый металл, он рвал его плоть и душу, убивая изнутри, врываясь, как паразит в самую глубь сознания, неумолимо уродуя его совесть своим «папочка». Худший кошмар казалось, воплотился слишком хорошо. Его страх в прошлом, что с ней что-то не так, что его дочь больна или заражена этой луизианской плесенью. Его страх сегодняшний. Ещё бродя по цветам, вдыхая запах тумана и росы, Уинтерс только и мог думать о том, о чём старался забыть в убежище. Что будет с его Розой, когда он соединит все части. И как он их сможет соединить? Вдруг при контакте со здешним вирусом она не будет такой же, как прежде? Образ одного из лордов, гротескного Моро помутил желудок мужчины. Сглотнув вязкую слюну, он попытался выровнять дыхание, как советовал ему психолог. Он не должен поддаваться панике, он должен бороться ради Розы. Ей нужен отец, способный спасти и защитить её. Ради неё он справится со всеми трудностями. Мия бы только поддержала его. В скором времени рыдание одинокого человека прекратились. Находясь в незнаком месте, он всё же смог уснуть в глубокую ночь, не смотря на липкий страх и тоскливое горе, поглотившее его с головы до ног, как тот колодец из подвала. Всюду мгла и затхлость, заплесневелая и сгнившая мерзость, поглотившая деревню и её несчастных жителей. Только мысли о знакомых ему людях, самых дорогих, не давала сердцу остыть, заставляя механизмы продолжать излучать тепло. Всё пройдёт. И скоро он вновь встретится с Розой. А пока пусть сон унесёт его вдаль подальше от одинокого особняка.***
Старая мастерская со скрипом встречает своего владельца. Заваленный инструментами стол с новым реактором вызывают у мужчины только усталый вздох. Шляпа и пальто мягко приземляются на соседний маленький столик. Молот находит привычное место у стены. По щелчку из радио доносится привычная заводная мелодия, только петь под неё одиноким волком сил нет. Массивные руки в чёрных перчатках сразу же потянулись к найденному дешёвому пойлу, в тот же миг опаляющим горло. Удручающее зрелище. Но именно в такие моменты он был самим собой. Вернее той версией, которую никто не видел. Уставшую от жизни, от борьбы, жалкую и отвратную самому себе. Неудивительно, что желание как можно скорее поиграться с жертвами существовало в нём. Отыграться на ком-нибудь всегда приятно, выставлять себя то ли злодеем, то ли властным человеком, у которого всё было под контролем. Только вот контроля никогда не было. Всеми всегда кто-то управляет, всегда есть кто-то сверху, кого нельзя обойти. Сделанная фотография девушки прикрепилась к доске с другими картинами, вызывающими самые разные эмоции у лорда. Затея использовать девушку, как приманку для Уинтерса начинала потихоньку отпадать с каждым новым глотком пива. Он собирался постепенно посвятить её в свои планы, чтобы она могла убедить папашу принять его сторону, раз уж она была его другом, но всё равно не мог быть уверенным в этом шатком плане, склеенным из палок и говна. Мегамицелий, чтоб его, слишком долго промывал мозги деревенским. Может, сейчас она и хочет покинуть деревню, всё равно был шанс, что девчонка захочет вернуться к суке под крыло, в обмен на защиту и прочую хрень. Нужно было действовать осторожнее и медленнее, а это он уж очень сильно не любил. Да и стоил ли Уинтерс того? Колба с куском тела мелкой дочурки чужака, незаметно для самого Карла, оставленная им самим на столе, казалось, смеялась над хозяином фабрики. События, произошедшие с ним в Луизиане и то, что он смог выжить в «Дороге смерти» впечатляли, как и его непонятно откуда взявшаяся регенерация. Смерть поганых мух радовала, похлеще подарка на Рождество. Жаль, что до комара-переростка сукин сын не добрался. Почти прихлопнул, если бы не фанатик. Можно конечно считать, что гигантская сука подохла, потому, как главный прихлебатель Миранды конкретно взялся за её мозги, воспользовавшись её сдвигом по фазе (а ещё она называла его дитём, ну как же, стоило убить «дочурок», так она начала истерить, как ненормальная бабища). Стоило Хайзенбергу представить, как они соединятся, злая усмешка вернулась на его потрёпанное лицо. Мерзкое зрелище, но так ей и надо. Не смотря на мысли о делах семейных, в разум неумолимо продолжал заползать образ девушки, подобно паразиту. Бледной как моль, с седыми волосами старухи, выпирающими ушами. Голубые глаза терялись на фоне, сливаясь с несчастным видом деревенской жительницы. Девчонка больше походила на полумёртвую особу, от того знание, что в ней течёт жизнь, поедало изнутри. Время, когда он ещё под стол ходил, Карл не очень хорошо помнил. Но фабрика ещё тогда стояла, работающая на всех порах, полная жизни и работников. Теперь от этих дней остались только воспоминания, осевшие на пыли и паутине. Армия из мертвецов не требовала сна или еды, достаточно было подготовить солдата, да оставить его дожидаться своего часа. Разве что неудавшиеся эксперименты в виде громил продолжали работать или же играть с жертвами. Только чужаки и провинившиеся деревенские были живыми существами, но всегда ненадолго. Несколько минут, а порой и часов, и от них ничего не оставалось кроме висящих на оборудованиях кишков или новых порций солдат. Да и их было мало. В основном Карл проводил «игры» в подземельях и крепости, специально оборудовав их на радость Донны и Моро. Иногда выходил на лежащую рядом дорогу, похищал ничего не ведавших водителей и отправлял их на убой на потеху своей недосемьи. Да, он слишком привык к тому, что на фабрике не души, кроме механизмов и двигателей. А теперь здесь появилась девчонка, за которой нужно следить, чтобы не убежала и не поранилась, кормить, заботиться. С каждым новым открытием, мужчина стонал от безвыходного положения, в которое он сам себя вогнал по дурости. Раз уж начал, продолжай. Но как же это было некомфортно. Даже его глупая, бесхребетная и покалеченная семья, настоящая семья, больше походила на живых мертвецов, медленно гния после дара сучары Миранды. Только Клаус иногда походил на прежнюю версию себя, даже сегодня снова норовя заглянуть под проходящую мимо юбку. Но это была только тень былого человека, бьющая по рёбрам, нежели доставляющая радость. На старый полуживой мусор можно было не обращать внимания. Сидят себе в своих норах, от чего воспоминания потихоньку угасают, горечь обращается пеплом и возрождается гневом против женщины, которая лично ему испортила жизнь. Всегда легче жить и бороться, когда именно тебе напортачили. Не привязывайся ни к кому и всё будет хорошо. Глаза метнулись на стену с фотографиями, проведёнными красными нитями и пометками, как в старых детективах. Только вот ему нет смысла искать виновника всего этого пиздеца, всегда под боком стоит, с важным видом, нахохлившись как ворона. Смотреть на неё тошно, и взгляд перемещается на нечто более приятное, хотя даже гниющий труп будет изысканнее Миранды. От вида ошарашенной Елены, не ожидавшей щелчка фотоаппарата, из груди вырывается угрюмый, усталый вздох старика, прожившего слишком долго, чем ему положено. Механизм, привыкший работать и выживать, по давно построенному плану и расписанию, кричит и извивается, углями раскаляя всю нервную систему. Ему всё это не нравилось. Вообще не нравилось.