***
Не останавливаясь ни на миг, Хайзенберг продолжал идти вперёд, подальше от крепости, не смотря на хныканье рядом с ухом. Крепко сжатая рука отдавала сильной болью. Девушка уже сразу могла сказать, что на ней останутся тёмные как тень синяки, от столь грубой хватки. Не смотря на работу в деревне и другие препятствия, встретившиеся Елене на пути, ей всё равно было не комфортно от грубой силы мужчины. Хуже не когда тебя ранят, но когда ты знаешь, что по одному щелчку пальцев могут легко сломать руку пополам. Ожидание ужаснее действия. Вздувшиеся ноздри и поджатые полные губы выдавали лорда с головой. Тот еле сдерживая гнев всю дорогу, около лестницы, вдруг сорвался с цепи подобно разъярённому зверю, отпустив тонкую руку. Массивные руки обхватили сутулые плечи, причиняя боль с новым оборотом, притягивая к себе, от чего Лупу пришлось встать на носки. Даже чёрные как сам мрак окуляры не могли скрыть весь гнев разноцветных глаз. Серебро и зелень необратимо были поглощены ярким пламенем ярости, копившейся годами. - Ты специально это делаешь? Нервируешь меня, нравится играть? – злобный оскал окрасил шрамистое лицо. Податливое тело против воли задрожало, вызывая раздражающий смешок. Несмотря на кипящий в мужчине гнев, слова лились сладко, как мёд. – Чего молчишь? - Мне больно. Отпустите. – только успела процедить девушка, перед тем, как её затрясли, как безвольную куклу. - Ей больно. Бедная Елена – собственное имя, слетевшее с чужих губ, пугает до дрожи. Никогда его до этого момента не произносили так. Сладко-угрожающе. Как и до этого, лорд просто игрался с ней, как и со всеми встреченными людьми им на пути. – Отпустить тебя? Хочешь поскорее умереть? Если бы не я, ты давно бы уже была съедена волколаком. Но давай, - руки с силой тряхнули её за плечи, прежде чем отпустить, от чего девушка больно ударилась спиной о каменную поверхность. Отползая лицом к лорду, она только и могла видеть мрачный силуэт с распростёртыми руками. Солнце скрывало его внешность, но хитрую улыбку можно было увидеть издалека. – Попробуй обойтись без меня хоть пять минут. Адреналин резко ударил в голову. Не ведая, что творит, Лупу бросилась вниз по ступеням, убегая от сходившего с ума лорда, хотя внутренне знала, что он скоро успокоится, и не причинит ей вреда, но страх уже прыгал быстрой белкой. Такую не так просто поймать и успокоить, вот и Елена вместо того, чтобы трезво мыслить, бежит как ужаленная. Знакомый поворот отдаёт приятным ветерком. Остановившись на миг, чтобы всё обдумать, девушка чертыхается, не в силах привести механизмы в привычное состояние, убегает на лесопилку Отто. Кусты мягко проводят листьями по телу забредшего на территорию человека, будто стремясь остановить от глупой затеи. Холодная вода приятно касается ног, солнце ярко светит, хвойный запах леса опаляет горло. Причудливые ветви деревьев когтями протягивали к бедняжки свои руки, намереваясь схватить убежавшую пташку. Висящие на палках факелы необратимо напоминают о стае ликанов. Дыхание начало сбиваться и Лупу пришлось пойти шагом, проходя мимо раскиданных по земле досок и дров, намекающих на главное занятие семьи. Огромный дом выглядел внушительно, в два раза больше дома Луизы, от чего девушка невольно вздохнула, понимая, почему в семье было так много детей. Железная дверь мягко поддаётся рукам. Покрытая всё ещё не растаявшим снегом местность оказывается милым двориком с чудом выжившей свиньёй. Едва заметная улыбка опустилась на лицо Лупу, подумавшей в надежде, что там, где есть животные, ликаны могли и не быть, или не слишком долго задерживаться. Вряд ли их аппетит распространялся только на людей. Раздавшееся над ухом карканье с силой стянуло сердце девушку, пригвоздив её тело к земле. На миг ей почудилось, что это был человеческий крик. Стиснув зубы, Елена только и могла стоять столбом и смотреть на вход в обитель Отто. Глупая, пришла без какого-либо оружия, уповая на удачу. Но у детей было меньше шансов защитить себя. Серая гладь помещения обдала спёртым воздухом незваную гостью. Наполненная могильной тишиной, лесопилка больше походила на зловещую усыпальницу. Только звуки ударов раздавались эхом. То были не удары о твёрдую поверхность, нет. Так обычно разделывали мясо. Проглотив вязкую слюну, девушка на цыпочках продвигалась вперёд по мрачному коридору, коря себя за свою доброту. Протягивающийся туннель, в конце концов, закончился тупиком в виде зловещей железной двери, ведущей в главную обитель. Руки, протянутые вперёд, дрожали так сильно, что девушке пришлось размять их, прежде чем тихонько приоткрыть в дверь, оставаясь незримой. Звуки разделывающегося мяса стали острее на слух. Огромные срубленные деревья плотно наседали друг на друге пирамидой, в мрачном помещении больше напоминали могилу. Железные цепи с отвратительными крюками отозвались старыми ранами, выковыривая наружу найденные темницы подвала Димитреску, где на таких же приборах были подвешены девушки, наполнявшие вязкой кровью ведро. Сильные удары и утробное мычание вспыхнули ударом молнии по сжавшемуся в комочек напуганному разуму. Ноги передвигались вперёд, прячась от близкой опасности за брёвнами, пока седая голова не выглянула из мнимого убежища, дабы увидеть неприятную и ужасающую картину. Гигант ростом двух метров не меньше, разделывал такой же огромной, как и он сам, секирой, проросшей кристаллами в некоторых местах. Странного вида горб привлекал к себе внимание больше, чем кровавые порезы на всём чёрном, грязном теле. Мышцы в некоторых местах, разрывались, показывая внутренности, скрывающиеся под человеческим телом. Шипастая цепь обвивалась вокруг одной ноги, будто бы этого зверя раньше сдерживали, лишь бы он не выбрался наружу. Лежащее мясо перед существом мужского пола было огромных размеров, напугавших девушку. Даже не так. То были куски мяса, наваленные кучей. Елена и представить себе не могла откуда вылез этот великан, но с ним она тягаться тоже не сможет. Отступая назад, всё ещё смотря на угрозу, голубые глаза невольно зацепились за кусок, висящий чуть левее урода. Ноги подкосились. Лупу пыталась подавить всхлипы, лишь бы не привлечь внимание монстра, но у неё не получалось от слова совсем. Проклятия в сторону Чёрного Бога разрывали её макушку, вызывая новые головные боли. Повешенный на крюке грудью, как скотина, мальчишка, совсем ребёнок, смотрел на неё мёртвыми глазами. Вместо оторванных ног остались только свисающие куски мяса, да пару костей вместе с грязными тряпками. Бледное веснушчатое рыжее лицо залилось кровью и вязким, чем-то похожим на блевотину. Мальчик видел что-то страшное перед своей смертью. Возможно, умер последним. Выползавшие наружу кишки всё же смогли достигнуть свободы, прежде чем с глухим звуком упасть о землю, вызывая тем самым подавленный вскрик Лупу. Развернувшийся на него монстр и вовсе подавил всякое желание жить. Прикреплённая к лысой голове металлическая пластина, вздувшиеся вены с осушенной кожей, красные голодные глаза и зловонное, как из печки дыхание говорили о том, что перед ней не человек. Но знакомые черты к ужасу выдавали отца семейства Мораря. Обезумевшего и желающего убивать, есть. Широкие шаги стремительно сокращали между ним и Еленой расстояние. - Чёрт возьми – только и могла выругаться девушка, поднимаясь на второй этаж. Сердце стучало, как ненормальное в такт шагам чудовища. Доски затрещали, стоило секире удариться о землю, в надежде поймать жертву. – Нет, нет, нет. Руки схватились за тележку, полную всякой всячины, прежде чем подкатить её к уроду. Елена и не надеялась, что это сильно поможет ей. Просто пусть задержит. Тот, лишь прорычав отмахнулся от неё, как ни в чём не бывало. Лупу не прерывая ходьбы спиной, продолжала смотреть на гиганта широко раскрытыми глазами, отходя от него по всему второму этажу. Пока нога не почувствовала пропасть под собой. Тело, как пушинка, под крик и стоны боли девушки, покатилось по ступенькам второй лестницы. Собравшиеся слёзы в уголках глаз мигом потухли, стоило гиганту со смачным звуком приземлиться на землю, подняв клубы пыли вокруг себя. “Мне конец” Отползая на руках, Елена скользила по размазанной крови, жалко отступая перед нависающей угрозой. “Я умру, умру”. Собранные в кучу куски мяса, мёртвыми, сожалеющими глазами смотрели на беднягу, членами семьи Отто. Искривлённые, голые и холодные, они утопали в собственных органах и моче. Даже личинки не тронули их осквернённые тела, отдавая главному паразиту этого места - отцу. Спина натолкнулась на преграду. Не в силах больше бороться, Елена только и могла, что обхватить руками столб, зарываясь носом в спасительную темноту. Пока раздавшийся рядом смешок не выдернул её в реальный мир. Знакомые потёртые штаны с чёрными сапогами, теперь уже перепачканные, красными от чужой крови руками Елены, в которые девушка вцепилась, показались перед взором, перед тем как встретиться с белоснежной улыбкой лорда. Тот в свою очередь смотрел сверху вниз на Лупу, как отец, смеющийся над потугами ребёнка быть взрослым. - Такой себе результат, однако. – схватив девушку за кофту, как за шкирку котёнка, мужчина легко поднял Елену на ноги, спрятав за спиной. Покрепче перехватив молот, мужчина надвинулся на гиганта, явно наслаждаясь потасовкой. – Лучше беги отсюда. Ну, а мы пока померяемся нашими молотами, хаха. Раздавшийся злодейский смех прямиком из фильмов, отрезвил девушку, подначивая её бежать тем же путём, что она и пришла. Звуки битвы эхом доносились до слуха. Холодный ветер приятно щекотал щёки, развевая волосы. Ноги перестали слушаться Елену, не успевшую перейти лужу воды. Упав на колени, девушка зарылась руками в лежащие камни под водой, глубоко дыша. Кровь на руках плавно смывалась водой, рисуя красные узоры цветов на прозрачном озере. Мир крутился перед глазами, перед лицом всё ещё стояла ужасная картина в виде мёртвой семьи, которую она видела каждый поход в церковь. Несчастная и побитая жизнью семья теперь превратилась в груду мусора, ничего не оставив после себя, кроме одинокой, когда-то полной смеха лесопилки. Также, как и деревня, и родной дом. Так же, как и защита Матери Миранды была лишь фасадом. Верить, что ты всё это время прятался под крышей родного и любимого края, пуховым одеялом чёрных крыльев, только затем, чтобы узнать, что всё это время ты лежал в своей гробнице под сводом костей. Красочный мир оказался серым и безжизненым уголком. Всё смылось и поглотилось жуткими событиями, как будто никогда и не существовало. - Чего расселась? – странный акцент владыки раздался за спиной плачущей девушки, не обращавшей внимания на намокшую одежду. Не услышав ответа, Хайзенберг только цыкнул, вытирая кровь со своего оружия. – Ну что ты разревелась, здесь воды и так достаточно. Или хотела, чтобы это ебанина размозжила тебе голову? - Он убил их – слёзы текли, не переставая, грозя Лупу задохнуться в собственном страдании. – Он убил свою семью. Я... я не понимаю. Бездонная глубина тоски утягивала за собой хуже зыбучих песков. Непринятие ужасной участи людей грозилось выбить из неё всякую надежду, которая осталась. Морарь не был заражён ликаном, как её отец. Так почему он посмел причинить вред дорогим людям? Образ недовольный и разочарованной Алины возникал в голове с каждым новым вдохом. Как Лупу могла подвести её, Отто, саму себя? Как могла так самоуверенно идти на лесопилку, надеясь спасти как можно больше людей. Она не могла саму себя спасти. Кожа по одному мгновению почувствовала давно забытый пожар. Голова помутнела. Ей казалось, что ещё немного, и она провалится глубоко во тьму, из которой дороги назад не будет. - Елена. Мягкость, не присущая злодею током пробежала по позвоночнику. Ошпаренная кипятком, девушка только и могла, что трусцой, как испуганный кролик, встать с колен и отойти на достаточное расстояние от притихшего мужчины, внимательно как лекарь изучающий пациентку. Глаза Лупу метались по всему грязному образу лорда, пока тело сжималось побитой собакой. Потянувшаяся к карману рука вызвала новый приток дрожи, прежде чем протянутый серый платок не привлёк внимание. Хайзенберг выжидающе смотрел на особу, недоверчиво смотревшую на добрый жест. Буйный тайфун ярости улетучился вдаль, будто его и не было, от чего не сложно было усомниться в собственной вменяемости. Едва заметная нервозность всё же проскальзывает туманом по лицу владыки, прежде чем сжатыми зубами, слова не вырываются наружу. - Сопли подотри. Облизнув губы, девушка немного делает шаг вперёд, не сводя своего настороженного взгляда с мужчины, прежде чем резво схватить платок и отойти на два шага назад. Неприятный на ощупь, он захватывает внимание Лупу, чьё ошарашенное, и немного нахмуренное лицо встречается с мужчиной. Немой вопрос "другого платка не было?" так и скользил по её чертам лица. Пыльная ткань говорила о том, что им редко пользовались, в то время как пролитые капли машинного масла подтверждали, что лорд впервые даёт кому-то вытирать им слёзы. То, что Хайзенберг мог плакать, верилось с трудом. Немного вытертый о серую юбку платок, самыми чистыми местами мягко касается уголков глаз и щёк, вытирая солёную воду. Как ребёнок, Елена только и могла, что после вытертых слёз уставиться на ткань, не поднимая головы. Ей было грустно и страшно. Хотелось спрятаться под одеяло, но вместо этого она как дура мочила свои ноги на пару с лордом, который, как будто зная где окажется, заправил штаны в сапоги. - Знала его? – уставший как собака, Хайзенберг проявлял на удивление сильное терпение достойное родителя. Сладкий как мёд голос, необратимо сравнивался с отцом. Тот тоже говорил нарочито мягко, чтобы успокоить и без того грустную дочь. - Он был отцом моей подруги – слова лились медленно и приглушённо, подобно спокойной реке. Сердце всё ещё не хотело успокаиваться, мечтая выплеснуть боль на первого попавшегося. Кто-бы мог подумать, что Лупу будет откровенничать с Хайзенбергом. – Она сбежала из деревни давно. Её семью я вскользь знала, но подумала... что не хорошо не проверить их. У неё были братья и сёстры... – девушка сглотнула тугой комок, стараясь не заплакать ещё раз. - Некоторые совсем крохами были. Мужчина продолжал глядеть на девушку, давая ей выговориться. Хмыкнув, он обратил свой взгляд на лазурное небо. Яркие лучи солнца освещали местность, даря крупицы теплоты, так необходимые зимой. - Потерял дочь, значит. Он к вашему пастору, вместо старого доброго бухла, случаем не ходил? – цепкий взгляд замечает кивок. Усмехнувшись, мужчина делает едва заметный шаг вперёд. Так, чтобы жертва не заметила. – Тогда всё понятно. Он уже давно был заражён. С каждым годом мозги шли набекрень и вот он слетел с катушек, попутно вырастая до размера гигантской кровососущей твари. – чёткое объяснение поведения гиганта не возымело успеха. Девушка только сильнее понурила голову, не успокаиваясь. – Подруга сбежала, говоришь? - Угу. – девушка кивала болванчиком, следуя течению, водимому лорду. Сил сопротивляться, и как-то скрыть правду не было. Да и смысла не было никакого. – Я не помогала ей, просто скрыла правду ото всех. Она направилась в сторону крепости, ведь там её бы не стали искать. От ужасного осознания лицо побелело ещё сильнее, принимая цвет первого выпавшего снега. Дыхание сбилось, и пару секунд назад пугавшаяся лорда девушка развернулась к нему с такой мольбой в глазах, что он только и смог, что оторопеть, хотя старался не показывать это, предпочитая всё тот же наплевательский образ. - У неё ведь не было шанса... покинуть деревню? Задать более конкретный и жестокий вопрос у Лупу не удалось сорвать с языка. Тот только онемел при мысли об этом, пока девушка не сориентировалась. Грозный и стойкий, мужчина, неожиданно подошедший к ней довольно близко, нависал над ней горой, пугая до глубины души. Но вместо привычных грубых и язвительных слов, хмурого взгляда и сильной хватки, он лишь посмотрел вдаль, чему-то грустно улыбнувшись. Не ей, не для того, чтобы успокоить или вселить надежду. Тоскливая улыбка предназначалась чему-то далёкому и незримому, давно ушедшему из прежней жизни Хайзенберга, оставив после себя разлагающийся гнев. - Нет, маленькая, не единого шанса. Ей бы стоило биться в истерике от такого ответа. Но Елена только молча кивает его словам, вновь всматриваясь в грязный платок. Она уже давно «похоронила» Алину. Просто теперь её пустая могила обрела своего хозяина в её мыслях, ничего более. Мятая ткань под пальцами приятно гладила кожу. Вода холодила ноги, но это было даже приятно. Чувствовать, как тело замерзает, всё ещё способное испытывать дискомфорт. Перед тем, как вновь согреться. - Спасибо. – голова Елены с трудом поворачивается в сторону Хайзенберга, уже давно разглядывавшего её. Услышав благодарность, он странно сжался, немного напугав девушку, уж не взорвётся ли он снова. Предсказуемость лорда была не самым вкусным пряником на этом кровавом столе. – что спасли меня. Мужчина на это только поджал губы перед тем, как они приобрели знакомую ухмыляющуюся улыбку шоумена, немного нервную и непривычную, как обычно люди пытаются скрыть от других, что у них всё хорошо и замечательно, в то время, как душа рвётся на куски. - Всегда пожалуйста.***
Плохо освещаемое помещение, покрытое пылью, и паутиной встретило своего хозяина тишиной, как и обычно. Душный и спёртый воздух, пропитанный сигарами и машинным маслом, приятно окатил ноздри лорда, впиваясь под самую кожу. Беспорядок в жилище, беспорядок в голове. Всё было привычным и знакомым, но что-то изменилось. Стало хуже. В жизни появилось больше мусора, от которого не так легко избавится. Неконтролируемый гнев стал чаще вырываться наружу, даже побеждая его любовь к игривости и пафосу. Хайзенберг плюхнулся на стул, от чего бедная конструкция заскрипела под весом лорда. Принятое решение избавиться от ликанов главной ведьмы этого мракобесия удачно совпала с желанием наказать дурёху. И вроде можно ненадолго расслабиться, да только он уже давно забыл, что такое настоящий отдых. В голову неумолимо заползал образ смазливой мордашки в слезах. При свете дня голубые омуты чуть отдавали зеленью. Умеют же девчушки смотреть оленьими глазами. Двухметровой сучаре стоило бы поучиться, вместо этого высокомерного взгляда. Рука лорда невольно сжалась, вцепляясь ногтями в кожу. Он ненавидел это. Когда на него смотрели сверху вниз, помыкали. Ненавидел слабость. Желание контролировать всё и вся постоянно отходило на второй план, лишь бы не выдать свои коварные мысли против мерзких членов «семьи». Оставалось только отыгрываться на чужаках и деревенских простаках. А потом полировать их. Скрывать черты лиц, выделяющие и отличающие от других, выстраивать одинаковую колоду, лишь бы холодные мёртвые глаза не смотрели осуждающе. В армии всегда должен был быть порядок. У солдат единственная цель – подчиняться и убивать. Третьего не дано. И пусть Карлу не удалось ни разу в жизни побывать на войне, мысли о кровавой расправе всегда теребили голову. Он презирал слабость. Не жалел своих жертв, цеплявшихся за жизнь, играя с ними, как кот с мышками. Кричащие и визжащие они всегда просили пощадить их, жертв обстоятельств, случайно пойманных его милостью. Они не хотели здесь быть, НУ ТАК ОН ТОЖЕ! Он не хотел себе такой судьбы! И раз ему не дали выбора, другим он не даст тоже. Лишь иногда проявлял снисходительность, мизерный шанс, за который он бы в своё время ухватился так сильно, что не расцепить зубы, иначе сломаются. Они лажали. Не потому что он был силён, а потому что они были слабы. Карл был не так уж плох в этом плане. Его сёстры и брат сразу лакомились едой, выплёвывая кости. Их «милосердие» и шанс на спасение были иллюзорными. Хайзенберг же всегда мог протянуть своеобразную и мутировавшую руку помощи. Не говоря уже о том, что он не так-то часто веселился с живыми, предпочитая компанию мёртвых. Если бы его ненависть ко всему миру была бы ещё сильнее, чем она есть сейчас, то тогда куда больше людей пролило бы солёные капли. Ему дело не было до их слёз. С девчонкой было чуть иначе. Ему было всё ещё плевать с высокой колокольни на её страдания и страхи, ибо опять-таки, сама виновата. Нечего портить ему настроение и лезть на рожон. Но она хотя бы плакала не о себе любимой. О ком-то. Напуганная, она откровенничала с ним о людях, которых он не знал, и на которых ему было насрать. Такое доверие... льстило. С другой стороны его харизма могла сыграть ему на руку, раз уж на то пошло. Чтобы Альсина не говорила о его внешнем бродяжьем виде, другие дамы были иного мнения. Барышни любят таких мужчин, как он, с этим не поспоришь. Отданный платок так и остался в руках Елены. Нахрен не сдавшийся, наконец, пригодился. Добрый жест отдавался уколом в сердце, говоря, что у него ещё осталось сочувствие к живым. На это Хайзенберг только горько ухмыльнулся. Может быть. Может быть, ему и было в какой-то момент её жалко, и давно забытая забота на секунду явила себя в мир неуклюжей походкой. Но в доброте он так же видел холодный расчёт, оружие, которым можно так легко манипулировать. Ни дать не взять, волк надел овечью шкуру. Главное, чтобы она не приросла.