* * *
Арсюше около тринадцати по земному календарю. Ему не совсем нравится это детское «Арсюша», но мама продолжает называть его именно так, совершенно не слушая возмущения. Самому парню намного приятнее простое «Арс», а вариацию «Сеня» он не взлюбил с первым же обращением к нему так. Бр-р, будто сено, ей-богу. Татьяна — мама Арса — взмахнула крыльями и улетела по работе непонятно зачем. Подробности сыну она, конечно, не рассказала, но главенствующий факт — та будет блуждать на земле. Там, где облака видны с другого бока. Арс долго выпрашивал взять и себя, но мама была непоколебима. Мол, это слишком важно, детям там не место и бла-бла-бла. А он взрослый уже, вырос! Почему такая несправедливость к нему, в самом деле?.. Хорошо, тогда он будет грустно высматривать мир свысока. Тоже круто! Круто же… Арс вовсе не по-взрослому надувает нижнюю губу, мысленно обижаясь на родительницу. Она даже оставила его в таком месте, где видна только одна-единственная улочка — остальное забито скучными многоэтажками. Людей совсем нет, а так хочется взглянуть хоть на кого-то. Парень уже думает о недолгом побеге — буквально туда и обратно, как вдали виднеется кто-то движущийся. Арс напрягает глаза и разбирает образ мальчика с пёстрым красным ранцем. Мальчик запрокидывает голову вверх, восторженно бегая глазами по, очевидно, небу. Шлёпает малютками-ножками, становится всё ближе и ближе. Теперь юный Попов видит светлые кудри, отчего-то милые ручки, так крепко сжимающие лямки ранца, забавные оттопыренные уши… Арс ловит себя на мысли, что хочет, чтобы тот тоже увидел его. Нет, не так: он не хочет, он этого жаждет. Жаждет до сбитого дыхания и горящих глаз. Смотри, ими и фонари заменять можно. Арс всё больше проникается идеей показать мечтательно идущему мальчику, что есть другой мир — тут, на высоте. Ему становится так важно хоть намекнуть на своё существование, а не как всегда оставаться незаметным миру, грустя от своей невидимости. Он не знает, как это сделать, но мысли же материалы, так? Арс не задумывается о технике, только о том, о чём действительно мечтает. — Посмотри на меня, увидь! — тихо-тихо шепчет Арс, впиваясь взглядом в мальчика. Он рассматривает его тело, волосы, одежду… — Увидь меня, принцесса, — одними губами говорит тот, случайно вспоминая недавно прочитанную сказку о королевстве и главной героине-принцессе. А затем решается посмотреть на лицо мальчика. Аккуратный носик, тонкие губы, мягкие на вид щёки… и глаза. Зелёные-зелёные, невероятно прекрасные. Как бесконечные леса; как чудесные листки, недавно выросшие на деревьях. Они сильно сияют и выделяются на фоне серой архитектуры Воронежа (кажется, сейчас Арс находится именно в этом городе. А, может, он и ошибается). Арс всматривается в зелень глаз, а время будто бы замедляется. Так хочется плюнуть на всё и вся, спуститься к нему, поговорить; узнать, как живётся, когда под ногами опора действительно твёрдая. Так хочется… Но момент. Ничтожный момент и сердце Арсения останавливается, когда он видит, как мальчик летит на пол. Дыхание приносит почти физическую боль, и это учитывая привилегии ангельского облика. Теперь юный Попов на все сто процентов готов спуститься к нему, чтобы помочь подняться и разузнать, всё ли в порядке. Даже детские крылышки быстро расправляет, уже подготавливаясь к своеобразному побегу. Но, видимо, весь мир сегодня не на его стороне. — Арсюша! — окликает знакомый материнский голос. Арс застывает на месте. До сих пор безотрывно наблюдает за мальчиком, который потихоньку поднимается на ноги. Тот шустро оглядывается, будто ищет зелёными глазками что-то. Или кого-то? — Нам пора, Арсюш, — напоминает Татьяна и тянет сына за руку. — Мам, подожди. Там… Там… — пытается объясниться парень, но как на зло не выходит. — Боже, просто посмотри! — указывает он в направлении единственного человека на улице — совсем крохотного и, кажется, столь хрупкого. У Арса слезятся глаза, ведь он видит кровь на чужих коленках. Это же так… больно. Он не хочет, чтобы мальчик испытывал негативные чувства. Он хочет, чтобы мальчик был счастлив и мечтательно высматривал небо. Он хочет вернуться на пару секунд вспять и не дать мальчику упасть, а боли — пронзить детское тело. — Ну-ну, Арсюш, — ласково обращается к нему мама. — Нам правда пора лететь. Все разбивают коленки, это нормально. Да и… ты ещё поможешь ему. — Правда? — хлюпает носом Арс, не решаясь отровать взгляд от вмиг погрустневшего мальчика. — Обещаю, — улыбается Татьяна и за плечи поворачивает сына к себе лицом. — А почему я не могу сделать это сейчас? — не унимается он. Видно: мальчик произвёл на него слишком сильное впечатление. — Ещё не время, сынок, — мягко улыбается она и сопровождает свои слова щелчком по носу-кнопке. А затем усаживает сына на свою спину, будто тот действительно ещё кроха, и взлетает. Крылья у неё большие, скорость набирается быстро. Даже ветер гулко свистит в ушах. — Ещё не время, — шмыгая носом, тихо вторит мамины слова Арс. Сквозь шум его никто не слышит. Но он слышит крик, который постепенно отдаляется сильней и сильней. С глаз срывается слеза, и он утыкается в белую блузку родительницы. «Фонарики, где же вы? Фонарики!» — крутится-крутится-крутится в голове, эхом отдаваясь в ушах.* * *
Звонок в дверь. Арсений не удивляется, не ржёт, даже не хмыкает, как в первые пару дней. Этот звук становится удивительно обыденным, а пианист, не попадающий в ноты, воспринимается с уважением. На счёт кряхтения утки — ну, оно просто есть, что с него взять? Взгляд скользит с окна к коридору. Звонок раздаётся ещё раз, более настойчиво. Странно, но сколько бы Арс не напрягал мозг, он не может вспомнить, как заказывал доставку на сегодня. Пока он устало плетётся к двери, на звонок нажимают ещё раз. Без задней мысли, Арсений открывает дверь, даже не удосужившись взглянуть в глазок. Зевает, прикрывая рот рукой, и рефлекторно прикрывает глаза. А когда наконец открывает их, замирает. Веки из почти сомкнутых, явно уставших, превращаются в широко распахнутые. Рот раскрывается то от удивления, то от нужных сейчас слов, но, по иронии, в голове лишь пустота. Арсений аккуратно водит взглядом по человеку перед собой, словно тот может пропасть в любое мгновение. Проходит ли десять секунд, одна минута или, может, два часа — не знают оба. Просто гипнотизируют друг друга взглядами, не решаясь приступать к действиям. Но в один момент Арсений сквозь пелену шока и окаменения слышит рваный выдох, а затем чувствует худые руки у себя на спине. Продрогшее тело Арса обволакивает тёплое чужое — от этого из груди выбивается весь воздух, а сердце начинает стучать бешено-бешено. Гляди, скоро выпрыгнет из груди. — Ангел, ты в порядке… — парень с улыбкой — Попов отчётливо слышит её в нотках голоса — шепчет в тёмную макушку, щекоча дыханием. Арсений, отключив способность думать, утыкается куда-то в выпирающую ключицу и втягивает запах футболки. Лаванда?* * *
<i>Некоторое время назад. — Ир, а почему у тебя в квартире так сильно пахнет лавандой? — звездой разложившись на кровати, спрашивает Антон. — Чтобы гости нервными не были, — пожимает плечами девушка. Она сидит на полу и облокачивается локтем о кровать, ведь ту полностью занимает туша Шастуна. — Лаванда успокаивает, это никому не помешает. — А, — просто отвечает он и поворачивает голову в сторону. Видит, как Черныш катает по всему полу несчастную резиновую мышь, которая то и дело пищит. Катышки шерсти вздымаются в воздух и под ярким лучом солнца видны особенно хорошо. Те непослушно кружатся в воздухе вместе с крошечными пылинками — образовывается своеобразный танец, что заставляет Антона неосознанно приковать свой взгляд. — Кста-а-ати, — хитро протягивает Ира. По тону сразу понятно — вопрос будет совершенно не «кстати», — а что за мужчина, которого ты считаешь графом и ангелом? — Чего? — Я спрашиваю: что за мужчина? — невинно улыбается та. — Откуда ты?.. — Знаю о нём? — предполагает Кузнецова. Парень чуть привстает и кивает. — Антош, помнишь, что ты — открытая книга? Так вот, представь себе: я умею читать, — Шаст кидает на неё гневный взгляд, хотя хочется кинуть что-то более тяжелое. Вон, подушка без дела валяется, например. — Ой, ладно! Опять тебе объяснять очевидное, — тихо бурчит Ира, а затем принимает серьёзный вид. Даже плечи расправляет. — Смотри: один раз ты сказал, мол: «Есть у меня такие графские натуры». Это было явно про человека, даже тапок бы догадался. После этих слов ты смутился, значит, сам не хотел говорить. А если не хотел, значит, это мужчина. Ведь воспринимать девушек как графинь, в нашем обществе норма, а мужчин — ну-у, не такая уж. Идём дальше: ты постоянно о ком-то думаешь, — Антон уж хочет что-то возразить, но Ира читает возмущение в мимике и жестах (в особенности, в приподнятом указательном пальце), поэтому притормаживает его: — Это очевидно, даже не спорь. И приправляем мы всё тем, что ты часто забываешь об окружении и себе под нос озвучиваешь свои мысли. Когда мы шли сюда, ты раз двадцать прошептал что-то на подобии: «Эх, ангел», «Интересно, а как он?», «А если…», «Прям, как его глаза…», «Так хочу узнать, хочу!..» и другая обрывистая романтика. Девушка заканчивает свою речь хрустом костей — она подтягивается, разминая спину, и крутит затекшей шеей. А у Антона нет ни слов, ни эмоций, ни мыслей. Он шумно шмыгает носом, хоть соплей нет и подавно. Глаза следят за движущимся котёнком, что забавно кувыркается и почти мило играет. Почему почти? Потому что иногда кажется, словно Черныш хочет откусить что-то этой мышке или съесть её целиком. Или убить. — Анто-о-ш! — недовольно тянет Ира. — А? — Бэ, ага, — фыркает Кузнецова. — Ты слишком выпал из реальности. Я всё ещё хочу послушать про твоего мужчинку, — играет широкими бровями она, хоть на неё и не смотрят. И еле слышно хихикает от себя же. — Он не мой! — резко отзывается Антон, но пыл быстро утихает. Щёки успевают приобрести красноватый оттенок. — Но… ладно. Есть у меня сосед один. Недели две назад…* * *
— Ого, — только и выдаёт Ира, прослушав непрерывный поток чужих мыслей. Перебить Шаста она так ни разу и не решилась. Сейчас ей одновременно хочется сказать так много всего, но в тоже время — в голове не крутится совсем ничего. — Я правильно поняла: твой чудесный Арсений… — Не мой, — в ответ шепчет Антон. Он уже не лежит, как ранее, а сидит в позе лотоса. И беспрерывно чешет то руку, то затылок, то колено, то, чёрт возьми, красные уши. Волнуется. Он мог бы крутить кольца на тонких пальцах или перебирать тяжёлые браслеты, но зачем-то ранее снял все украшения с рук. — Ага, не твой чудесный Арсений резко поселился в твоём подъезде, до этого испугав до усрачки, простите за выражение… — Ничего страшного, — сквозь строки кидает Антон. Черныш тем временем скручивается в калачик, обнимая чёрными лапками мышь, с которой недавно находился в отношениях нескрываемой ненависти. Видимо, троп «любовь/ненависть» всё-таки имеет место быть. Как минимум, в животном мире. — Мгм, а потом вы случайно-преслучайно встречались, и ты успел привязать свою душу к нему морским узлом, хоть ты и не морячка Соня… — Чего? — удивляется Шаст странному сравнению. — Того. И после всего, что между вами было… — Ничего не было, — в очередной раз вставляет свою палку в колёса. — Да хватит перебивать! — Ира возмущённо цокает и закатывает глаза. Было это сделано для драмы ситуации или из-за действительно искренних эмоций — Антону не понять. — Так во-о-т, теперь граф Арсений пропал из твоей жизни, и ты страдаешь. — Просто переживаю. Вдруг что… ну, вдруг, — сводя брови ближе друг к другу, усердно объясняет он. Черныш встаёт на лапки и выгибает спину. Затем закусывает мышь, которая вмиг отдаётся жалобным пищанием, и прыгает на кровать. Довольно кладёт игрушку в сторону и прыгает на колени Шаста. — Но суть я уловила? — уточняет Ира на всякий «кошачий», улыбаясь, смотря на идиллию двух котов. — Уловила, — соглашается Антон, поглаживая тёмную и удивительно мягкую шерсть. Котик от ласк размеренно мурчит и подушечками лапок делает массаж человеческим ногам. Когти иногда впиваются в кожу, но это не приносит боли — кажется, Ира делала Чернышу маникюр. И педикюр. А, может, «лапкокюр»?.. — Тогда мы едем к нему, — легко выносит вердикт она. Даже показательно зевает, будто бы решает задачку по математике для первого класса. Это учитывая, что Кузнецова в математике разбирается, в отличии от рядом сидящего Антона. — Это… как так? — с силой выдавливает он, максимально выпучивая свои глаза с отчего-то расширенными зрачками. — А вот так. Арсений не идёт к тебе, значит ты придёшь к нему, — говорит она и в самом деле поднимается на ноги. Берёт со стула небольшую светлую сумочку, перекидывает её через плечо. Кладёт внутрь кошелёк, который достаёт из школьного портфеля, и ловко подхватывает телефон одной рукой. Быстро что-то тычет — длинные ногти ей удивительно не мешают. Слышатся короткие гудки. — Алло, это такси? — длится небольшая пауза, у Антона в противовес большой шок. — Да… да, — соглашается с чем-то Ира. Вновь пауза. Антон таращится на неё так, словно ангела увидел. Ой, то есть… плохой пример. Он просто таращится. — Ага, подходит, — пауза. Брови Антона с каждым мигом летят выше и выше. Он явно не готов к тому, что бесспорно задумывает воплотить подруга. — Секундочку! — громко говорит та в трубку. Затем отодвигает телефон от лица и чуть тише отзывается: — Антош, какой у тебя адрес? Антон зачем-то отвечает, просто на автомате выдаёт давно заученную комбинацию букв. Ира кивает и повторяет адрес в трубку телефона. Сброс. — Иру-усь, а это самое… — наблюдая за бегающей по комнате девушке, начинает Антон. — Что только что случилось? — глупо уточняет он. — Мы едем в небесную канцелярию покорять сердце твоего ангела. — Чего?! — от страха подскакивает Шаст. Черныш, до этого мирно посапывая на его коленях, падает на мягкую кровать и непонимающе оглядывается. Кот недовольно что-то мяукает и зарывается в подушки, прихватив с собой резиновую мышку. — Да шучу я, расслабься. Поедем к вашему общему подъезду, а потом ты пойдёшь и узнаешь, что у Арсения да как. — Но… Но ведь… — жадно ловит ртом воздух Антон, а к ушам с щеками постепенно притекает кровь. — Это так странно, что он обо мне подумает? — Что ты принцесска, которая соизволила спуститься со своей башни, что ж ещё? — беззаботно кидает Кузнецова, а Антон краснеет ещё сильнее. — Хорошо-хорошо, если что-то пойдёт не так, скажи, что за солью. Все соседи просят у друг друга соль, не так ли? — А… Ну-у, наверное, — неуверенно тянет он, почесывая руку, — наверное, всё-таки да. На телефон Иры приходит сообщение. Она пробегается по нему взглядом и хватает Шастуна за запястье. — Антош, мы выходим! — Э-эй! Дай хоть украшения нацепить, — недовольно бурчит он. Ира поворачивается к нему, щурит глаза и, выдыхая, соглашается. Парень торопливо схватывает весь свой металл и суёт в карманы — наденет уже в такси. Они выскакивают из квартиры и бегут по лестнице. Ира хихикает от чего-то своего, а Антон волнуется каждой клеткой тела. И в каждой мысли образ чудесного — так просто говорила Ира, не он так думает — Арсения, а рядышком проскальзывает он сам — глупый, несуразный и отчего-то постоянно ошибающийся. Обычно с Арсом всё наоборот — Антон про негативное вовсе забывает. Но до этого их встречи всегда были максимально случайными. А сейчас… чёрт, сейчас он намеренно идёт к нему! Прям к Арсению! Сам! Щёки полыхают так, словно кожа скоро расплавится и растечётся в горячую лужу. Он выскакивает на улицу, прохладный воздух отрезвляет, а щёки чуть остывают. Приятная свежесть ветра, размеренное дыхание… — Садись давай, — пихает его в спину Ира. Антон спешно залазит в салон такси и только сейчас понимает, что ему действительно придётся идти к ангелу, говорить с ним и как-то настоять, чтобы его не выгнали из квартиры в первые пару минут. Пристёгивая ремень, он удручённо стонет, будто мученик с самой тяжёлой судьбой. Глубоко внутри он искренне радуется, ведь Ира не дала ему возможности не сделать то, на что б самому уверенности не хватило. Но ведь это так… стыдно? — Антош, хватит заниматься самокопанием. Расслабься, — шепчет Кузнецова, подползая к его уху. Приходится постараться — они сидят на заднем сидении авто, а ремни безопасности сковывают движения. С радио доносится тихая, спокойная музыка. В салоне тепло, но не слишком жарко — тело непроизвольно откидывается на мягкую спинку, будто бы растекаясь. Если выкинуть все ненужные мысли, в самом деле чувствуешь себя расслабленно. — Да, Ир, ты права, — тихо отзывается Антон, смотря на сменяющееся дома за тонированным окном. Серые здания, обшарпанная штукатурка и неравномерная россыпь граффити, хоть даже те не выглядят ярко. Шаст собирает силы и готовится ко встрече. Он думает, что скоро увидит самого яркого и светлого человека в этом городе. Единственного, кто не выглядит таким же серым, как всё вокруг. И эта мысль приятно греет сердце и сбивает дыхание. Когда они подъезжают к подъезду, он пытается придумать слова, с которыми встретит Арсения. Но в голове роится страшный бардак, и на ум ничего не приходит. Что ж… выходит, импровизация?