Я покажу тебе облака

— Ирусь, Иришечка, ну, Ирочка! Может, всё же не надо? — вымаливает о пощаде Антон, стоя перед дверью квартиры Матвиеныча. И была бы это просто квартира, то ничего, он был бы преспокоен и нажал б на этот проклятый звонок. Но Матвиеныч живёт с Арсением, а из-за этого уже можно переживать. — Надо, Антош, надо, — улыбается Ира и подталкивает того плотнее к входу, тем самым оставляя всё меньше и меньше шансов на побег. — Я сейчас немного спущусь, чтобы вам на мешать. Но я слежу! Сбежать не выйде-е-ет! — протягивает она, словно пантера, схватившая свою жертву и решившая напоследок поиграться. Поворачивается и мягко спускается по ступенькам, но взгляд держит на мнущемся Антоне — кажется, так её шея свернётся в спираль. Или сломается, смачно хрустнув. Вскоре блондинистая макушка скрывается из виду, но присутствие девушки до сих пор кружится где-то вокруг, напрягая воздух. Оно будто обязывает Антона к действиям, несмотря на страх, растущий с каждой секундой. Он зажмуривает глаза и даже не дышит — мгновение, чтобы настроиться, собрать волю в кулак, направить мысли в одну сторону. Антон поочерёдно открывает глаза, втягивает воздух через нос. Момент глупого окаменения перед дверью для него, без преувеличений, кажется вечностью. И с каждым крохотным шажком секундной стрелки на часах сердце бьётся быстрее. Каша, заполняющая голову, начинает больно пульсировать. По всему телу проходит жар, хотя сам Антон давно полыхает. В какой-то момент приходит осознание, что чем дольше он стоит без дела, тем сложнее будет решиться. Поэтому… — Вдох-выдох, и мы опять никого не играем, — шепчет он и стягивает губы в тонкую полоску. Указательный палец с серебряным кольцом, блестящим от света, тянется к звонку. Коротко нажимает. Коленки жалко дрожат, ноги подкашиваются. Пока есть возможность, тело намеревается сбежать. Но он стоит на месте — мозг не позволяет. С одной стороны — Кузнецова, которая точно находится совершенно недалеко и ждёт, когда Антон зайдёт в квартиру; с другой — он хочет остаться. Просто хочет, сам не зная, зачем. Чуть набирается смелости и нажимает ещё раз. В этот раз утка кряхтит длиннее и противнее, один из хозяев квартиры точно должен услышать. Шаст вспоминает, что Матвиеныч может открыть дверь с той же вероятностью, как и Арсений. Будто проклятая лотерея. А как себя вести в случае с Серёжей — совершенно не ясно. Не сказать же, что он пришёл расспросить Арсения, потому что… потому. У него даже объяснения нет, чёрт! Слышатся ленивые шаги. Антон рефлекторно пододвигает корпус, чтобы по шуршанию ног распознать, кто идёт, но случайно нажимает на звонок ещё раз. Оказывается, всё это время его палец парил возле кнопки, а он не заметил. Антон слабо трясёт головой, раздражённый своей невнимательностью, и в спешке заводит руки за спину. Так безопаснее. Щёлкает замочная скважина, дверь медленно открывается. И… перед ним стоит Арсений. Тут в самом деле Арс! Арсюша! Уголки губ Антона неспешно ползут вверх, а взгляд впивается в темноволосого мужчину напротив. Он по-домашнему зевает, прикрывая рот ладонью. Шастуна тот, кажется, не замечает. Но это совсем не расстраивает, сейчас вообще ничто не сможет расстроить. Антон вглядывается в притягательные черты лица, а страх потихоньку отлегает и уходит далеко-далеко. Арсений и вправду чудесный. В растянутой домашней футболке, с нерасчёсанными волосами и слипшимися глазами — чудесный. Арс недолго жмурится, а затем открывает глаза. Антон читает в его мимике удивление, и это почему-то умиляет. Его слегка-слегка приподнятые брови, раскрытый рот, распахнутые глаза… Глаза. Оторванные кусочки неба, в которые так хочется смотреть как можно дольше. Голубые глаза скользят по лицу парня, из-за чего табун мурашек пробегает по антоновой коже. Они смотрят друг на друга, с нескрываемым интересом разглядывают, и от этого Антону так тепло. Он знает, что давно красный, потный и с поднятой температурой, но это другое тепло — моральное, семейное, согревающее душу. Шаст рвано выдыхает и, совсем забыв о здравом рассудке и нормах приличия, сокращает расстояние между ними. А затем укутывает своим длинным телом Арсения, как большой, грязный, но отчего-то самый тёплый плед. Руки умещаются на прохладную спину, глаза невольно прикрываются. Его не отталкивают, что вводит в своеобразный транс, а главное сейчас — чувствовать прикосновения и слышать чужое сердцебиение. — Ангел, ты в порядке… — шепчет в мягкие волосы Антон с широченной улыбкой. Чувствует, как Арсений утыкается ему куда-то в ключицу и охлаждает прохладным дыханием. Всё, что чувствует сейчас парень, сравнимо с маслом, что неторопливо ведут по сердцу. Сливочное, невероятно вкусное масло. Оно, правда, шипит и плавится, словно находится на раскаленной сковороде. А Антон сейчас она и есть — сковородка, что от синего огня на комфорке (от слова «комфорт») с каждым мигом нагревается сильней. Шастун прижимается ближе, требуя, чтобы ему выдали чуть больше ласки. Прямо, как большой пушистый кот с шершавым языком. А, может, он в самом деле шершавый?.. Нужно будет потрогать. — Тош… — со странным облегчением шепчет Арсений. Он совсем не требует никакого ответа, просто сам себе объясняет, что вот он: Тоша собственной персоной. Перед ним. Хоть Антон не до конца уверен, что ему не послышалось, ведь его пылкое воображение всегда может чересчур разыграться. В любом случае, он старается не думать об этом. Антон просто наслаждается моментом. Очень желанным моментом. — Стой, — слышит тихий оклик Шаст. «А я сейчас что, сижу, лежу?.. Да нет, стою, вроде», — быстро проносится у того в мыслях. — Что ты тут делаешь? — спрашивает Арсений, хотя, по ощущениям, он не хочет отстраняться или вылезать из объятий. Он… попросту заинтересован? — А… я это… — прерывисто выдаёт Антон. Он, грустно закусив губу и неосознанно наполнив глаза тоской, напоследок запоминает всё в этом моменте: запах Арсения, его твёрдую спину, мягкие волосы, тактильные ощущения, картинки перед глазами, мысли… Действительно откладывает в памяти всё, что он чувствует сейчас; в самом деле всё. Окольцованные руки расслабляются — те съезжают чуть ниже к лопаткам, а затем и вовсе убираются с прохладного тела, которое из-за Шаста стало немного теплее и живее. Небольшими шагами Антон отходит назад. Без особого желания, Арсений его отпускает и выжидающе смотрит. А на его лице почему-то расплывается нежная улыбка. Такая прекрасная-восхитительная-дивная-милая-картинная! И… ангельская такая, небесная. Антон слабо сжимает своё запястье второй, свободной рукой. На какое-то время он зависает; случайно выпадает из мира. Когда «возвращается», понимает, что нужно срочно выдать что-либо, чтобы пауза не ощущалась настолько длительной. «Если что-то пойдёт не так, скажи, что за солью. Все соседи просят у друг друга соль, не так ли?» — проносятся слова Иры в голове, а Шастун не находит ничего лучше, чем следовать краткому плану. — Я за солью, — отводя глаза, отзывается тот. Моментально осознает абсурд своих слов и… краснеет. Снова. Да сколько можно-то?! — А-а, хорошо, — понятливо кивает Арсений и делает шаг в сторону, — тогда проходи, — и приглашает в квартиру. Антон недолго мнётся около порога, а затем набирается смелости и переставляет свои длинные ноги вперёд, заходя в прихожую. Как говорят все милые бабушки: «Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, что не сделал». Было бы классно, если бы жалеть совсем не приходилось, но… если только так, то и такому Антон рад. Он спешно стягивает кроссовки, поочёредно наступая на пятки. Оглядывается и находит глазами линейкой — а так действительно кажется — сложенные пары обуви. Улыбается, замечая возле многочисленных кроссовочков-кедиков-макасиночек-туфелек-ботиночек пушистые тапочки в форме очаровательных уток. А затем, ко всему прочему, видит висящую на крючке жёлтую лопатку для вышеупомянутой обуви, на которой чёрным маркером написано: «Тут могла быть ваша утка». Серёжа во всём своём проявлении. Теперь худощавые ступни прикрывают только высокие носки, давно протёртые до дыр. Забавно, что и на них красуется рисунок жёлтых птичек, ведь носки в своё время подарил Матвиеныч, а он без уток — уже не он. Антон оборачивается и сразу же впивается взглядом в Арсения, что плечом опирается о стену и будто бы безотрывно смотрит на него самого. Дух перехватывает так же, как и если бы Антон стоял на скале, на самом её краешке: глазам открывается потрясающий вид, но чувство самосохранения выбивает весь воздух из лёгких. Есть ли в случае Шаста самосохранение непонятно, но кислорода не хватает точно. — Что ж… пошли на кухню? — неуверенно спрашивает Антон, вертя одно из колец на руке. Арсений отмирает и часто кивает, а после плетётся в уже заученном направлении. Шастун невдумчиво идёт следом. Невдумчиво, ибо все мысли связываются в какую-то несвязную паутину, которая только напрягает и загружает. Они проходят на кухоньку. Антон моментально шлёпается на стул. Не очень удобно, ведь ноги приходится сильно вытягивать — они раскладываются чуть ли не на всё помещение. В детстве за этим же столом было куда комфортабельнее сидеть, Шастун был немногим компактнее. Арсений кружится вокруг шкафчиков. Постоянно что-то открывает, закрывает, переставляет вещи на полках. Наконец, с звонким «О!» встает лицом к Антону. В его руках расположены стеклянная банка с мелкими белыми крупинками и закрытая упаковка поваренной соли. «Чёрт, я реально сказал, что пришёл за солью, — в мыслях ругает себя парень. — Но Арс выглядит сейчас таким счастливым, и он как… пушистое облако, не знаю, — Антон улыбается и смотрит-смотрит-смотрит на ангела, зачем-то спустившегося к нему с небес. Арсений же стоит на месте и, вполне возможно, ждёт каких-либо слов. — Какой же он волшебный…» Антон нервно трусит головой из стороны в сторону. Его чёлка разлетается во все бока, поэтому он спешит рукой поправить причёску. Честно говоря, его виду это не очень помогает. — Куда я могу тебе её насыпать? — кивая в сторону соли в руках, спрашивает Арсений. Шастун уж тянет боязливое «блин, не знаю», как его прерывают: — Ладно, бери всю пачку. Она новая, я недавно заказывал. — Ты этим хочешь сказать, чтоб я быстрее уходил и не приходил ещё года два, пока не использую её всю? — на одном дыхание выдаёт Антон. Он совершенно не знает, зачем это сказал, ведь меньше всего хочет, чтобы предположение оказалось правдивым. Да и эта мысль возникает совсем спонтанно, Антон не успевает даже обдумать её смысл. — Эй, ты чего? — растерянно спрашивает Арсений, сводя брови к переносице. Кажется, искренне волнуется. — Нет, это не так, ни в коем случае. Просто помочь хотел… — Арс заметно грустнеет, и это какой-то цепной реакцией домино — эффектом бабочки? — расстраивает и Антона. Всего за пару секунд; всего за пару слов. Нужно срочно что-то предпринять, поэтому… — Чёрт, ангел, я случайно. Не подумал, — морщится он, а затем аккуратно поднимается на ноги. И ступает по чёрному ламинату — сердцебиение в висках слышится в такт к собственным шагам. — Я верю тебе, действительно верю, — шаг, шаг, шаг. Наконец он останавливается перед Арсением почти впритык и шепчет: — Я не хочу, чтобы ты грустил, прости… — и обнимает. Закрывает глаза, ожидая толчка в грудь или скопление матов, ведь сейчас это точно никак не оправдано, но… ничего не происходит. То есть происходит, и происходит очень много всего, во что Антон боится верить. Большие и уже потеплевшие руки оказываются у него на спине, чужой нос-кнопка водит в районе груди… Этого уже достаточно, чтобы сердце забилось быстро-быстро и случайно вылетело за окно, далеко от его тела. Но оно остаётся на месте. Единственное, в чём Антон уверен — Арсений чувствует его пульс, что смущает. Хоть в такой ситуации смущает чуть ли не всё и вся. Но… Антон ощущает странные внеземные эмоции, и они определённо стоят того. — Ап-чхи! — неожиданно разрезает тишину самое неочевидное — шастуний чих. Капли слюны облаком разлетаются по воздуху, а Арсений начинает хихикать. Его смех слышится приглушённо, ведь он всё ещё прижимается к чужой груди. У Антона в носу свербит изнутри и назойливо чешется — второй чих неизбежен, поэтому он аккуратно отходит и, прикрывая рот ладонью, издаёт ещё один «п-чхи». — Будь здоров, Тош, — отсмеявшись, желает Арсений. От ласкового «Тош» бегут мурашки, хоть та же Ира часто его называет схожими уменьшительно-улюлючно-детскими формами имени. Но Арс говорит это очень по-другому. В чём отличие, Антон ещё не разобрался, но оно точно есть. — Спасибо, — в ответ шепчет Антон и совершенно не знает, что делать дальше. — Может, по чашке чая? — предлагает Попов, а парень облегчённо выдыхает и пару раз кивает головой. Затем плетётся к обеденному столу, где плюхается обратно на стул. Ноги не помещаются в пространство ещё сильней. Ну и пусть. Антон кидает взгляд на Арса, что терпеливо набирает воду в чайник. А следом переводит оливковые глаза в удивительно прозрачное окно. Недолго разглядывает архитектуру, которую и так часто видит, только с вида этажом ниже. И… замечает радостную девушку, что идёт буквально в припрыжку и подтанцовывает чему-то своему. Может, мелодии в наушниках, может, музыке из еле ползущих шестёрок или той, что хранится у неё в голове. Антон сразу понимает, что особа уж слишком знакомая. Он напрягает мозг и вспоминает, что Ира сегодня надела одежду точь в точь с той, что сейчас на этой даме, а, когда напрягает глаза, и вовсе узнает её профиль и светлые волосы. Сомнений не остаётся — это Ира. Только вот чему она так радуется?.. Она выиграла лотерею или увидела их объятия? Не девушка, а сплошные загадки. Чайник закипает и громко жужжит. Арсений выключает его, наливает кипяток по чашкам. Оборачивается к Антону, спрашивает: — Ты с сахаром? — Чего? — Антон будто из холодной воды выныривает, хоть метафорический холод не такой уж метафорический — из форточки дует сквозняк. Через секунду он выдаёт, совсем не подумав: — Да нет, я за солью… — Антон отводит взгляд и недолго молчит. Вторая глупая мысль, что проскальзывает у него: «Он же не имеет ввиду, что я сладкий?» Слышатся смешки — совсем не злобные, полностью наоборот. Арсения эта ситуация забавляет уж слишком сильно, но он всё-таки мягко уточняет: — В чай сахар добавлять? — А-а-а, — осознаёт Антон, а уши вспыхивают красным. «Так он говорил про чай!» Желание хлопнуть себя по лбу растёт-растёт-растёт. И, кажется, вскоре ему направят лазер между бровей, что прожжёт его насквозь за странные мысли. Но он собирается и отвечает: — Да, если можно, две ложки. — Будет выполнено! — улыбается Арсений и засыпает указанное количества сахара. Берёт чашки в руки и аккуратно переносит на стол. Себе Арс ставит обыкновенную белую, однотонную. А вот Антону достаётся с рисунком утки. Не золотой, но тоже непростой — она в очках, кепке, а рядом надпись «Супер-Кря». Если её дизайн придумывал сам Матвиеныч, то Антон не удивится. Но если такая чашка на полном серьёзе продавалась в магазине — уже можно впадать в ступор. — Как ты? — буднично спрашивает Арсений, хоть его волнение легко заметно. И делает первый-крохотный глоток чая — научен опытом и знает, что только приготовленный чай горячий. — Да хорошо, нормально. Живой вот, — рвано отвечает Антон. Щёки горят ещё сильнее. Он следует примеру и отпивает сладкий напиток, что сразу согревает язык, ползёт в горло и течёт дальше к пищеводу, разнося тепло по организму. Словно Антону ещё недостаточно жарко. — А ты как? — Ну, неплохо. Вот, за Серёжкой приглядываю, — хмыкает Арсений, делая ещё один глоток. Слышатся звуки топающих ног. Арсений с Шастуном одновременно оборачиваются и замечают на пороге физиономию Матвиенко. Он бегает глазами с одного на другого, и уголки его губ ползут вверх, образуя довольную ухмылку. — Чай, значит, пьёте, да? — тянет он, и на пару секунд забывается, не ощущая жгучую боль, не думая о неприятных снах. На мгновение он будто возвращается в «тогда», до всего. Во времена, когда он только познакомился с Арсом, и они глупо хихикали с выбритых висков и скрепок. — Ага, вот как раз тебя вспоминали, — кивает Арсений и самому становится легче от серёжиной полуулыбки. — Вспомнил озеро, вот и утята? — коверкает известную поговорку о лучике солнца Матвиенко. Недолго стоит, думает: для полной картины ему бы ещё бороду почесать или ус погладить. — Ладно, хорошего чаепития, я пойду… — он, кажется, придумывает причину по солиднее, а затем сдаётся, тихо выдыхая: — Прогуляюсь. «Чаепийцы» переглядываются и кивают, хоть Серёжа их уже не видит — ушёл обуваться. — Что ж, ты сейчас?.. — начинает Антон, сам не до конца понимая суть своего вопроса. Занят, в порядке или просто хочет побыть один — на усмотрение ангела. — Рад, что ты здесь, — кажется, Арс такими фразами однажды доведёт Антона до больницы — воздуха стремительно не хватает, тело будто отказывается принимать, что это реальность. Сёрбанье чая. Тиканье часов. Гулкий стук сердца в груди Антона. Похоже, что все три звука сговорились и проверяют, кто окажется самым громким. Лидеры постоянно меняются, заполняя уши своим звучанием сильнее любой беруши. Они сидят в тишине. Сколько времени непонятно, но хватает, чтобы опустошить чашки и обдумать миллион бессмысленных вещей. По крайней мере, так у Антона, насчёт Арса всё смутно. Но сейчас тот идёт к умывальнику, а затем кладёт туда же грязную посуду — потом помоет. — Антон, а, может, мы тоже прогуляться выйдем? — спрашивает Арсений, переминаясь с ноги на ногу посреди комнаты. Антон мысленно отмечает, что его называют уже не «Тошей», значит, момент утрачен. Или нет?.. — Да, конечно, пошли, — подскакивает парень с места и уверенно идёт к выходу. Хочется на свежий воздух остудить мысли, даже если из открытой форточки всё время отдавало морозом. — Там уже прохладно, подожди секунду! — вскрикивает Арсений и шлёпает куда-то в гостиную. Точнее, раньше это была она, а сейчас… комната Арса? Через пару мгновений, которые Шаст даже не замечает, мужчина возвращается с свёрнутым в квадратик элементом одежды. Что-то чёрное, но что именно, Антон не понимает. Арсений протягивает то, что недавно принёс, а окольцованные руки перенимают. Антон закусывает нижнюю губу и с трепетом разворачивает ткань. Вскоре на него «смотрит» чёрное худи с белым крестом, состоящим из надписей. У Антона на лице расплывается широченная улыбка, ведь напечатанный текст — это повторяющаяся фраза «Служба спасения, спасите-ка Арсения». Он спешно натягивает худи на себя, замечает, что надел задом наперед и, вытащив руки с рукавов, переворачивает его правильной стороной. Когда справляется с одеждой, втягивает запах. Приятный. Если бы у неба был аромат, то точь-в-точь этот. — Тогда пошли, ангел, — улыбается Антон, носом зарываясь в чужую вещь. Арсений приглушённо смеётся, а затем щёлкает ключами, открывая дверь.