* * *
Или переместимся на те самые облака в ту же секунду. «Рабочий погреб»
— Поли-и-ин! Ну ты серьёзно? А Полина серьёзно. Она вообще на самом полном серьёзе из всех возможных серьёзов — даже допоздна сидящие в офисах мужчины, которые носят дорогие фраки и постоянно бубнят о бумажках и документах, не такие серьёзные. И ещё у Полины сияют янтарные глаза, ведь она открыла нечто невероятное! Нечто феноменальное! — Пашуль, выслушай ещё раз, — настаивает она и улыбается-улыбается-улыбается. Такая счастливая, словно ей недавно стукнуло пять, а родители купили ей целую пачку разноцветных конфет. Конфет у неё, конечно, нет, но радугу сама для себя та уже вычислила. — На этот раз внимательней! Паша вздыхает, качая головой, как папа, на деньги которого покупались те, отнюдь не дешёвые, конфеты. Но он собирается с силами и принимается вслушиваться в этот рассказ вновь. — Пока я следила за Арсением и Антоном… — Паша от этих слов фыркает, как и в первый раз. — …я проанализировала ситуацию и сделала график. Посмотри! — она кладёт перед ним бумагу с идеально выведенными кривыми. — Напоминаю, ось «икс» обозначает дни, а ось «игрик» — уровень жизни, — карандашом Поля водит по чертежу, чтобы то, что та хочет донести, было понятнее. — Вот тут у Антона пять процентов, Арс тогда был в его жизни. И — бац! — облачко, ну, то есть Арсений, пропадает. Что происходит с уровнем жизни? Правильно! Резкий спад. За три дня ситуация доходит до двух процентов, но пантерка подталк… — Кто-кто? — кашляет Паша и уставляется на девушку глазами по пять копеек. — Ой, точно… — она слабо хлопает себя по лбу. — Я про Иру, это подруга Антона. У неё есть чёрный кот, а с ним она ведёт себя как мамочка, вот и подумала, что мама чёрного кота — это пантерка. Очевидно, разве нет? Нет, для Паши это не очевидно. Он сверлит её таким взглядом, будто решает для себя: Полина сошла с ума, или для неё это уже норма? Кажется, приходит ко второму варианту, поэтому, смирившись, кивает. — Так вот, пантерка-Ира подталкивает их для встречи, и просто посмотри на это! Моментально шкала идёт вверх. Уровень жизни подскакивает до семи процентов, а это больше, чем было, на целых два! А прошло же совсем ничего… Видишь, они справляются. Он вздыхает и облокачивает голову на худощавую руку. Губы стягиваются в тонкую полоску, а глаза пробегаются по многочисленным стопкам документов — кажется, тот самый серьёзный мужчина из недавней метафоры нашёлся. — А ещё я была права, и мой гениальнейший совет «просто быть рядом» работает, — довольно оглашает Полина и забирает свой график со стола, следом кидая в один из ящиков. — А с какого перепугу ты вообще решила за ними следить? И как?.. Полина заговорчески подходит к Пашуле и деловито шепчет на ухо: — Я же изобретательница, — и резко отпрыгивает от него, задорно смеясь. Добровольский на это лишь морщится, но когда пару раз встряхивает головой, приводит себя в правильное русло — точнее, привычное спокойствие. — Хорошо, а что с проверкой? Как документы? — опять нудит о своём Паша, на что Поля, даже со всей своей выдержкой, закатывает глаза. — Работа идёт, пыхтит и скоро улетит в закат, не волнуйся. — С тобой и не волноваться! — вновь причитает Паша. Выглядит он очень уставшим, хоть смотрит с привычной добротой. — Давай ты немного отложишь слежку и займёшься документами, а? Полина глубоко задумывается над этим отнюдь не заманчивым предложением, но не выдерживает: глаза Паши буквально два стеклышка. Видно, что он долго обходится без должного отдыха. А сейчас и вовсе без раздумий отдал бы всё за свободную минутку, поэтому она выдыхает: — Только ради тебя, — и улыбается, закусывая внутреннюю часть щеки. — Договорились, — выжимает из себя силы, чтобы слабо поднять уголки губ, образуя полуулыбку. — По птице? Она хмыкает, и они синхронно протягивают плотно сжатые кулачки на встречу. — Птица в небо улетела… Привычно звучат два голоса, синхронно выполняя давно придуманные движения руками. — Пить воды она хотела… Сколько раз эти слова были произнесены, сколько у них было прощаний. — Эта птица в небе бах… В том числе прощаний на долгие месяцы, даже годы… Сколько было тех моментов, когда они говорили-говорили-говорили о чём попало, лишь бы оттянуть момент разлуки и финальных слов. — Разлетелся в небе прах. Но ведь если прощаний было много, значит, каждый раз они встречались вновь. Каждый раз как-то находились, будь то на земле или на просторах облаков. Будь у них расстояние, измеримое в множестве городов или в паре кабинетов. Но это совсем не важно, важно лишь то, что… — Больше никакой слежки! — выкрикивает Паша, уже стоя на ступенях практически бесконечной лестницы. — Э-эй! — недовольно тянет Полина, выставляя руки в боки. — А чем мне ещё заниматься? — Документами! — бесспорно отмечает Паша. — Ну, Поля, пожалуйста, пообещай, что перестанешь, — ощущение, что он взглядом сверлит. И сверлит лучше, чем сама Полина, а Полина — изобретатель и сверлит отлично. — Следить за людьми как минимум неэтично. Девушка недолго думает, но всё-таки кивает, соглашаясь. На всякий случай искренне подтверждает: — Обещаю, — и двумя пальцами «отдаёт честь» на прощание. Хоть Добровольский уже отвернулся и этого не видит. Ну и пусть. Полина смотрит на стопки бумаг, стопки бумаг смотрят на Полину. Чувствуется, что никто в этой ситуации не рад вынужденному обществу. Но если уж Паша сделал такой запрос, значит, нужно, и вскоре возможно будет с чистой совестью сказать, что…* * *
— Ваш заказ готов! — приторно сладко тянет официантка и принимается раскладывать посуду на стол. Коктейли на её выбор — это что-то с чем-то. Антону она ставит небольшой скудный стаканчик, жидкость в котором похожа на обычное молоко и слегка отдаёт запахом ванили. Ничего такого, Антон всегда берёт что-то подобное, но Арсению достаётся утончённый стеклянный бокал с розовым содержанием. В нём плавают ягоды, сверху аккуратная горка сливок, посыпанная шоколадной крошкой, а из коктейля выныривает трубочка с повторяющимся рисунком сердец. И Антон был бы рад, что Арс попьёт вкусный коктейльчик, не будь это жирным намёком! Подкатом, блин! К Арсению! А может, он вообще занят, а? Ну, то есть Антон не знает и не особо хочет, чтобы у него по-настоящему кто-то был, но если бы всё-таки был… А она со своими сердечными трубочками! Неприятно же, ну. — Наполеон? — любезно уточняет официантка, и Антон кивает в свою сторону. — Мг, а поцелуй? — со слишком очевидным подтекстом интересуется она. — Мне, пожалуйста, — улыбается Арсений, и Шаст мимолётно думает, что его предали. Может, пора оставить их наедине? А что, девушка, если не учитывать её тошнотворность, вполне симпатичная, да и Арсений мужчина красивый… А-а-а, опять на те же грабли, что ж такое?! Антон принимает свою горькую судьбу и с стиснутыми зубами смотрит, как официантка игриво тянется к щеке Арсения, намереваясь оставить след от своего клубничного — или какой там у неё? — бальзама. Арс, пока его не успели чмокнуть, руками перехватывает тарелку с куском тортика и показательно отворачивается от официантки, напоследок кидая: «Спасибо». И это «спасибо» как большая точка в этом цирке. Антон отпускает обиды, теперь чувствуя себя победителем, и еле сдерживается, чтобы по-детски не показать язык даме. Официантка разочаровано вздыхает, но последней — как надеется Антон — попыткой говорит: — Когда понадобится чек или захотите ещё поцелуй, зовите, — и уже не так гордо уходит. Никакой походки от бедра, лишь согнутая спина и со сложностью передвигающиеся ноги. Арсений, как будто он не присутствовал всё это время, берёт вилку в одну руку, нож в другую и отламывает кусок своего «клубничного поцелуя». Отправляет тот в рот и прикрывает глаза, пережёвывая, а затем облизывая губы. Зрелище… милое? Антон думает так. — Хочешь попробовать? — интересуется Арсений, когда разбирается с первым кусочком. Он не спрашивает: «Хочешь поцелуй?»; и это не то, чтобы расстраивает, но, как можно подумать, фраза была бы метка. Или нет. — Ага, — запоздало реагирует Антон. Он не каламбурит: «Если поцелуй, то конечно», после чего бы точно появилась нахальная ухмылка. Но мысль такая зачем-то пробегает, и её послевкусие заставляет смотреть на всё, кроме голубых глаз. Антон чудом находит завёрнутые в салфетку приборы, а вилка почти ускользает ему в руку, но… — Тош, открой рот, — ласково шепчет Арсений. И, боже, мурашки разбегаются по всему телу, даже по затылку и пяткам. Рот открывается больше от удивления, чем из-за просьбы. Сладкая клубника — интересно, где они нашли такую осенью? — попадает на гладкий язык — Антон ради интереса проверял его шершавость — и чуть ли не плавится. Антон неторопливо ест — даже не жуёт, а растирает торт у себя по нёбу. Мысль о том, что его покормили, блин, с ложечки (хотя, скорее с вилочки), как маленького ребёнка, он игнорирует. — Вкуфна, — с набитым ртом отзывается Антон, имея ввиду «очень-очень вкусно, спасибо большое, но не стоило, конечно, но раз уж так, то реально вкусно, ещё раз спасибо». Арсений хихикает, хоть и не совсем ясно почему, и спокойно продолжает есть свой клубничный десерт. Стыд притупляется, и Антон, отвлекаясь только на наполеон и коктейль, смотрит, как Арсений ест. Казалось бы… Но! Арс ест так, будто он — граф голубых кровей. Он даже мизинец оттопыривает. Мизинец! Антон вздыхает и откладывает ножик в сторону — его попытки есть культурно ничем хорошим не закончились. Ну и ладно. А наполеон, кстати, тоже вполне «вкуфный». — М? — Антон кивает в сторону своего наполеона, имея ввиду: «Арс, ты хочешь попробовать? Я не знаю, должен ли тебя покормить я, или ты возьмёшь сам, но если я съел кусок твоего торта, наверное, и ты должен… Ну, не должен, только если хочешь! В общем, будешь?» Арсений кивает и, пока Антон обдумывает, как поступить, своей вилкой накалывает небольшой кусочек. Сразу кладёт тот в рот, смакуя сладостью на языке. Губы расплываются в улыбке, и Арс сладко — наверное, даже слаще самого наполеона — говорит: — Мне нравится, — слова слышатся чётко: он отодвигает еду в бок рта, как умный человек, а не пытается сказать нечто в процессе поедания десерта. Ну вот, теперь Антон себя упрекает. Чёрт. — О, а хочешь мой… — Арсений будто забывает нужное слово, поэтому движет бокал с коктейлем на центр стола: — Вот это вот выпить? — А… — тупит Антон (ну, а что ему ещё делать?). Через пару секунд аккуратно переставляет бокал к себе. — Ты точно не будешь? — уточняет он и открыто поднимает брови, при этом смотря на Арсения. — Точно, Тош. Пей давай. — Спасибо, ангел… — Он мечтательно улыбается и с громким «хлюп» делает первый глоток. М-м, а бармен постарался — вкус ощущается… дорогим. Прикольно.* * *
Не в ту же секунду, где-то над землёй
Полина очень хочет, чтобы появился кто-то, кто предложил бы «сделать вот это вот» за неё, имея ввиду документы. Ибо она с ними мается больше двух часов! Совсем не прикольно. Зачем нужно умирать, если после смерти тоже есть работа? Поля мычит от отчаяния и отталкивается ногой от стола — колёсики кресла послушно передвигают её на середину комнаты. Теперь она грустно кружится, пока перед глазами размытыми пятнами виднеется её погреб, в котором та наизусть помнит расположение каждой дощечки. — Ску-ко-та! — выкрикивает Полина, смотря на потолок. — Судьба, давай ты подбросишь мне кого-нибудь, чтобы поговорить, м? И как по полининому веленью, по её хотенью, слышится настойчивый стук в дверь. Одним движением тела кресло останавливается, прекращая крутиться. Полина вскакивает на ноги, а следом радостно шагает по лестнице — та (лестница, не Полина) замкнута в четырёх стенах, которые идут под наклоном, и из-за этого создаётся загадочная атмосфера. Или всё вокруг подстраивается под нужный лад, ведь в мыслях Поля гадает, кто стоит за дверью. Ступени преодолеваются быстро — за все эти годы Полина наловчилась подниматься и спускаться за считанные секунды. Хорошо, пару десятков секунд, но всё равно быстро же! Дверь со скрипом отворяется. За ней стоит незнакомка. Большая растянутая футболка, сгорбленная спина, на лице ярко выделяются два тёмных пятна под глазами. За спиной белые крылья с будто бы острыми пёрышками, которые смотрят в разные стороны, как злые лепестки хризантемы. Хм, а судьба сделала интересный выбор. — Мне сделали наводку, что вы можете помочь, — с ходу заявляет незнакомка и, сомкнув руки в замок, смачно хрустит пальцами. — Я многое могу, — смеётся Полина. — Но обращайся ко мне на «ты», пожалуйста. В душé я всё ещё студентка. — А в дýше? — хмыкая, шуткует девушка. — Ты мне уже нравишься. Как звать? — Дарья Никульцева, — забавно делая реверанс и чуть не падая, приветствуется та. — Может, спустимся? — Да-да, иди за мной. — Полина разворачивается и счастливая шлепает вниз — у неё появился дельный предлог, чтобы отложить занудные бумажки. Гиб-гиб ура! — Кто такие наводки раздаёт, боюсь спросить? — совсем не боязливо интересуется Поля, когда обе девушки-ангела стоят посреди погреба. Может, пора назвать его как-нибудь? Например, «пэ-пэ». Или «пэ в квадрате»… Нужно подумать. — Утяшева. Сказала, что ты у них какую-то лекцию вела и много чего знаешь, — Никульцева падает на оставленное посреди комнаты кресло и чуть отъезжает назад, благодаря колёсикам и законам физики. Чувствует себя как дома, как говорится. — О, а вы общаетесь? — в янтарных глазах сверкает искра. — Чутка. Она и ещё одна девочка с гордым званием второкурсницы объясняли мне разные приколюхи небесных штук. — Выходит, ты сюда недавно попала? — Ага, — соглашается Дарья и запрокидывает голову, теперь разглядывая потолок. Её обветренные губы приоткрываются, ничего этим не подразумевая. Максимальный смысл этого движения — чтобы воздух мог блуждать по её рту, а затем и падать в глотку, как Алиса в кроличью нору. — А почему на лекции не была? Мне казалось, туда всех новеньких приглашали, — Полина интересуется без наездов и осуждений. Не так, как мог бы среагировать Павел — «я за порядок и правила» — Добровольский. Полине искренне хочется узнать, а не как некоторым. — Проспала, — легко отвечает Никульцева, а Полину от этой простоты пробивает на смех. — Да-а-а-ш! — тепло тянет она, а губы сами растягиваются в улыбке. — Дам, конечно, а что нужно? — видимо, Даша решила открыть подпольный — хоть тут скорее подоблачный — клуб любителей шуточек. А Поля из-за неё вновь съедает смешинку. — Так! — Полина протирает глаза, стараясь отложить смех на неопределённый срок и быть по-максимуму серьёзной. — Дашуль, с чем тебе помощь нужна? — А, точняк, — только вспоминает та и поднимает взгляд на девушку рядом. — Вообще, я зачем-то на ангела-хранителя попёрлась, и мне дали задание проанализировать уровни жизней. Там все эти «что, почему, зависит ли от местности» и другая петрушка. Хотела узнать, а чего среди цифр шестьдесят, семьдесят и восемьдесят единица образовалась? — Ну, во-первых уже не единица, а семь, — с улыбкой поправляет Полина. — Нужно потом и эти бумаги переделать… — тут на её лице появляется капля грусти. — Ладно, справимся как-то. А ты знаешь, от чего зависит уровень жизни? — Да, Утяшева рассказала, — Даша кивает и из-за того, что слишком внимательно слушает, хмурится — старая, неясно откуда пришедшая привычка. — Отлично. Тогда смотри, — она взмахивает рукой, и один из карандашей, что всегда валяется на столе, взлетает, следом направляясь ближе к Полине. — Представь, словно один человек думает, что этот карандаш — весь его мир. Его смысл жизни, единственная радость, — карандаш некое время парит над её ладонью, но она щёлкает пальцами, и он резко падает на пол. — А в один момент этот карандаш пропадает. Насовсем. Человек теряет смысл, теряет искру, теряет всё, кроме своей оболочки. Жизнь в припрыжку идёт, но вот воспоминания о карандаше никуда не пропадают и не дают наслаждаться окружающим миром. Понимаешь? — Думаю, да… Это же работает в обратную сторону? — Конечно. Если человеку кажется, будто весь мир пустой и лишённый всего хорошего, но в один момент, — она движет пальцем в жесте «ко мне», и карандаш вздымается с пола, — появляется карандаш, в котором человек находит всё светлое, то да. В таких случаях уровень жизни поднимается — обычно не резко, а постепенно, вместе с осознанием своего счастья — до девяносто девяти процентов. Проходит пара колебаний маятника часов, за которые Даша обдумывает сказанное. Вследствие многих проскользнувших мыслей, та цепляется за одну из самых безобидных: — Может ли тут случится ситуация «из грязи в князи»? Я про то, можно ли потерять карандаш, а через время найти свой смысл в ручке? Или в другом карандаше?.. — она всеми силами пытается говорить на языке метафор, из-за чего брови хмурятся сильней. — Ты имеешь ввиду, можно ли от одного процента прийти к девяносто девяти? — уточняет Полина. — Ага. — Знаешь, на практике таких ситуаций ещё не встречала, но если судить по интуиции, то может. Почему бы и нет, ведь так? — Имеет смысл… — задумчиво шепчет Никульцева и делает «круть» на стуле, хоть ничего не трогает и не делает ничего, чтобы крутиться. Что за бес? Она оглядывается и замечает, как Поля вращает запястье по часовой стрелке. Очевидно, её рук — в прямом смысле! — дело. — Э-э-э! — недовольно тянет Даша, но скоро непроизвольно пробивает на смех. Полина смеётся тоже.