Я буду смотреть тебе вслед

I wish we fell in love with our eyes closed Belly, Seven Days Love. — Я не смогу сделать тебя счастливым, прости. «Я люблю тебя». — Я не тот, кто тебе нужен. «Я люблю тебя». —Ты достоин кого-то лучшего… «Я люблю тебя». Лед в бокале таял, как и надежды в сердце, Юнги водил трубочкой по кругу, не поднимая глаз на собеседника. — Не сможешь, — согласно кивнул он, по-прежнему сосредотачивая внимание на маленьком водовороте в коктейле, а потому не увидел заминку на лице сидящего напротив человека. Если кто-то для себя все решил, то какой смысл распинаться? — Но я бы очень хотел остаться друзьями… — после недолгой паузы продолжил Чон.— Ты… Ты мне очень важен, Юнги. — Хорошо, — опять последовал кивок. Друзьями так друзьями. Откат во времени назад всего лишь. Справится. — Извини, мне надо на минутку… Предметы расплывались перед глазами и на лестнице вниз, ведущей в туалет, он остановился, боясь просто напросто свернуть себе шею. Проморгался и только тогда начал спуск. Сердце сбоило, предательская дрожь поселилась в пальцах и не давала нормально достать из кармана сигареты. Колесико на зажигалке долго щелкало вхолостую, пока, наконец, не выбило пламя — Юнги с наслаждением затянулся. Он уперся спиной в стену кабинки и сполз вниз, сложив руки на коленях. Взгляд бездумно блуждал по кафельному полу, глянцевой поверхности туалета, мусорному ведру, серо-коричневой стене. На удивление все чистое, ощущался слабый запах хлорки. Пепел свободно падал и оседал на пол. Там, на входе, висит знак, что курить нельзя, но какая разница, теперь, перед концом света? Не все ли равно? Запоздалая истерика накрывала с головой, словно цунами, волна за волной, слезы сначала собиравшиеся в уголках глаз, прорвали плотину и под силой гравитации неслись вниз, по щекам, подбородку, крупными каплями бились о плитку. Юнги прикусил сжатый кулак и заскулил то ли от физической, то ли от душевной боли. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя… Дорога назад всё так же плыла и приходилось хвататься за перила, с усилием заставляя переставлять ноги. Он остановился возле их столика и замер, крепко сжав правой рукой спинку стула. Глазами с Чонгуком старался не встречаться. — Мы можем уходить? «Только не разрыдайся, только не разрыдайся». — Да, конечно. Чон словно того и ждал, потому что уже успел расплатиться за их ужин. Юнги замешкался на ступеньках, пропуская альфу вперед и теперь у него перед глазами была его спина — под белой рубашкой татуировки не видно, но она там есть, берет начало на лопатках и змеится по позвонкам прямо до поясничной впадины. Юнги все еще помнит, как губами исследовал рисунок… Душный вечер давил своей влагой, кожа успела покрыться испариной еще до того, как они достигли проезжей части. Еще неделю назад он морщился бы, закатывал глаза и шустро искал место с кондиционером, сейчас же даже не замечал стекающие по виску крупные капли. Свободное такси плавно затормозило возле кафе. Водитель посигналил. — Давай, ты — первый, — в голосе альфы слышались неловкие ноты, и Мин уверен, стоило ему только поднять глаза вверх, как увидит такую же неуверенность и на смуглом лице. Удивительно, Юнги даже не злился. Внутри закипал другой огонь, поэтому он поспешно кивнул и выдавил: — Хорошо… — водитель такси терпеливо дожидался, Чонгук так же терпеливо придерживал заднюю дверь машины, а Юнги, как в замедленной съемке поднимал ногу, чуть наклонялся, подавая корпус вперед и вбок, когда взгляд все-таки прыгнул вверх. Нельзя же просто так взять и уехать, даже не посмотрев в лицо собеседнику? Особенно, если этот собеседник — тот, без кого жизнь похожа на серое ничто. И не он мог. «Какая же ты размазня, Юнги», — промелькнуло перед тем, как его окончательно накрыло. Он резко изменил траекторию движения, утыкаясь носом, а затем губами куда придется. Хотелось в щеку или хотя бы дотянуться до нижней губы, но за пеленой слез он ничего не видел. Ощутить этот запах, потрогать напряженные мышцы на руках, прижаться всем телом… «Запомни, вбей в подкорку своего мозга, выжги огнем на душе, ибо больше ты этого не испытаешь и не почувствуешь. Вдохни поглубже, зарисуй, запомни, выгравируй, ибо это все, что тебе останется». — Я не могу… Я не могу быть тебе просто другом. Прости. Прости. Прости…— сумасшедший шепот больше похож на скулеж и даже за него Юнги себя ненавидел, но остановиться не мог. Точка. Конец. Боль. Он последний раз поцеловал в низ подбородка и под тяжёлым взглядом карих глаз начал отступать назад. Ещё и ещё. Пока не оказался на дороге. Машины неслись в хаотичном движении, выхватывая фарами темную фигуру на серой ленте. Отчаяние гнало прочь, выбивало кислород из легких, рыло яму, в которую Юнги до дрожи боялся заглядывать, потому что знал, где именно проведет ближайшие дни. А то и месяцы. Потом. Не сейчас. Пожалуйста. Пожалуйста, отключите кто-нибудь его жизнеобеспечение, потому что сердце вот-вот разорвется, а душа уже не хочет жить. …Черная гладь воды нарушалась скольжением по ней лунного блика, цикады трещали в листьях деревьев, перекрывая все остальные звуки. Звезды лениво перемигивались и вверху и внизу, словно небо расплавилось и растеклось по земле под действием температуры. На каменной скамейке возле озера сидела, скрючившись, кособокая фигура, одинокая в свой глухой тоске, в руке слабо зажат телефон с длинным сообщением и конечной фразой: «Прости меня». *** Юнги построил целую Галактику вокруг одного Спутника. А тот взял и исчез, пропал с радаров. Паника. Коллапс. Взрыв. Выгорание. Он остался один на крохотном уцелевшем кусочке покореженного себя и дрейфил в открытом космосе без целей и мыслей. Иногда прерывался на пары, курсовые, походы с друзьями в клуб, остальное время проводил в коматозном состоянии, медленно перебирая воспоминания. Он, словно мазохист, хлестал ими себя по нервам, оголяя душу до предела. Бессонница по ночам выматывала, нагнетала, уводила дальше в дебри прошлого. Больно и сладко одновременно. Запах, прикосновения, голос — все это осталось там, куда Юнги больше нет возможности попасть, кроме как сквозь призму своих воспоминаний. Он, как кукловод, заставлял Чонгука заново по кругу переживать день, когда он его впервые поцеловал, до колик смеялся над нелепым видео, а Юнги млел от звука искреннего смеха, снежный день, переплетенные пальцы, хриплые вздохи, поцелуи украдкой в доме родителей… И на время этой дозы хватало. По свежим следам ему неплохо удавалось воспроизводить мимику, жесты, возможные шутки Чона, разбирать их на отдельные молекулы и склеивать заново, в целый образ. Увы, но всему хорошему приходит конец. Через месяц Чонгук в голове стал больше походить на неловкую деревянную куклу, послушно поворачивая голову в ту сторону, в какую его дергал за веревочки кукловод и говоря то, что хотелось бы услышать, а не то, чтобы мог сказать на самом деле. Это напрягало, раздражало, доводило до исступления… Бессонные ночи сменились другими, более наполненными. По большей части работали таблетки, которые Кимсу подкинул, увидев состояние друга. Они давали сонный эффект и возможность видеть альфу хотя бы во сне. Чаще это были кошмары, в которых Чонгук смотрел в глаза, бывало улыбался, бывало нет, и уходил куда-то далеко, куда ему, Юнги, вход был заказан. Он просыпался, несколько долгих минут лежал, осмысливая реальность в робких лучах рассвета, иногда проваливался дальше в зыбкий сон, иногда слонялся по квартире до того момента, когда надо начинать обыденный день. В меру своих драм и проблем со второй половиной, Ким искренне старался помочь вытащить друга из депрессии. Юнги был благодарен, улыбался, шел, если звали, но молчал. Не совсем молчал, как болван какой, нет, молчал о том, что грызло изнутри и выматывало ночами. Глаза лишь не врали, и когда он приподнимал веки, собеседники могли видеть огни еще догорающего апокалипсиса. Не сказать, что он не мог заранее предсказать такой исход своей глупой и отчаянной любви, шестым чувством же догадывался, принимал и пытался насладиться тем, что ему перепало с общего стола. Да и знаки, которые он сам же упорно игнорировал, всегда были перед глазами. Например фото Тэ, как фоновая заставка на ноутбуке Чона или когда тот стоял перед дверью в его комнату, как много раз до этого делал сам Юнги, гладил нежно дверную ручку, но так и не решился войти? Или как просыпался с именем брата по утрам? Их много, если сейчас начать вспоминать, голова треснет, а от выдуманной реальности совсем ничего не останется, даже этого крохотного клочка, за который пальцы истерично хватались. Он боялся открыть глаза еще шире и увидеть всю правду махом, не выдержит же. Эй, возьми меня с собой. Положи в карман. Хочешь, давай буду Буддой на удачу или отгонять злых духов, только не оставляй тут. Кимсу советовал начать новые отношения. С милым и хорошим. Юнги честно попробовал. Ну не совсем отношения, секс на одну ночь вряд ли то, что имел ввиду друг, но и это был прогресс для него. Альфа даже не сразу осознал свое счастье, когда на свой раньше достававший Юнги до алой пелены вопрос: «Когда ты ко мне в гости приедешь?», тот почти не заплетающимся языком ответил: «Поехали». Альфа старался, Юнги тоже, но если первый — в порыве страсти, то второй — в порыве отчаяния. Наконец чувствуя, что не справляется с эмоциями и готов вот-вот позорно разрыдаться, он шустро сваливает в ванную, а потом выходит бочком, собирает вещи под ничего не понимающим взглядом и просто сваливает. Тот знакомый еще писал несколько раз, пытаясь прояснить ситуацию и понять, что же произошло, но Юнги вернулся к прежнему курсу —игнору. Правда встряхнуться немного все же вышло, он даже пересилил себя и перестал как маньяк, мониторить ленты социальных сетей. Когда рука тянулась к телефону, мысленно себя останавливал и пытался отвлечься на что-нибудь другое. Так быстро отрезать человека невозможно, Юнги это понимал, поэтому просто затаился, медленно, день за днем выстраивая стены сначала из картона, потом делая их из более прочных материалов. Ведь не могут же эти чувства иметь право на такое долго существование? Рано или поздно все заканчивается, все имеет срок годности, любовь тоже. Правда ведь?.. *** Настоящие дни. — Если бы он не ушел, то так ничего и не понял бы. — Наверное. Юнги слушал, но близко к сердцу не принимал. А альфа ждал хоть какой-то реакции. Кусал губы, сжимал пальцы на руках до побелевших костяшек, смотрел серьезно. Кажется, Енси не пришел в восторг от ответа. — Вы осуждаете его? — альфа как-то нервно мотнул головой, затем поднялся и прошел к столику. Налил из графина стакан воды и залпом выпил. — Ни в коем случае. — Значит, не понимаете. Юнги лишь досадливо поморщился, потер точку между бровями. Головная боль все не желала проходить, и делать выводы о чужих поступках сейчас не было никакого желания. — Мне все равно, — прозвучало резко, но что поделать, потрепаться Енси любил. Возможно, таким образом пытался оправдать себя? Только Юнги вовсе не психотерапевт или священник, со своим бы внутренним миром справиться. — Это всего лишь сказка. Мужчина повернулся к нему лицом, облокотился о стол и скрестил руки на груди. Между ними повисло тяжёлое безмолвие. Омега сидел напротив, опершись спиной о стену и подтянув колени к себе. Не опуская взгляда, смотрел в чужие глаза, которые могли испугать своей глубиной кого угодно, но не Юнги. Уже нет. Енси не любил пауз, старался всегда их чем-то заполнить. Дурацкими разговорами, смехом, хоть чем-то. Сейчас же просто смотрел. Изучал. Юнги паузы любил, они давали время, чтобы перевести дыхание, прочувствовать. Взвесить. Неторопливо принять верное решение. На данный момент в голове ни одной толковой мысли, а Енси пытался прочитать между строк, то чего нет. Больше нет. Юнги мог играть в гляделки до бесконечности почти профессионально. А сейчас и скрывать нечего. Те дни, когда внутри горели вулканы, уже давно прошли. Он все отпустил на свободу. И себя в том числе. Зимнее солнце отбрасывало причудливые тени, придавая окружающим вещам немного тленности, немного обреченности. Тусклый свет делил комнату пополам, Юнги сидел на темной стороне, а альфа стоял на светлой, что давало некоторые преимущества. Черты лица напротив заострились, губы перестали гнуться в вечной дружелюбной улыбке, в глазах же температура опустилась еще ниже, чем за окном. — Наверное, я лезу не в свое дело, но… вы любите своего мужа? — Вы правы. Не ваше. — Хорошо, спрошу по-другому. Каждый человек заслуживает любви? — Думаю, да. — Даже самый отъявленный мерзавец? Юнги кивнул. — Какое у вас доброе сердце. — Бог велел любить всех. — И прощать? — Само собой. — Вы… смогли бы простить предательство близкого человека? — Любовь заранее прощает все огрехи. — Бог сказал? — Опыт. Если это действительно любовь, а не желание обладать. — И какая же между ними разница? — Вы хотите от меня узнать, что такое любовь? — Пожалуй да, — альфа усмехнулся. — Как бы словами не испортить, — губы у Юнги тоже дрогнули в подобие улыбке, но тут же замерли. Что такое любовь? Юнги мог столько о ней рассказать, что не знал даже с чего начать. Поэтому лишь произнес: — Если вы сами не поняли, то от моих слов будет мало толку. — Вы могли бы попробовать… — Время показало, что учитель из меня так себе. — Или ученик не был готов. — Или не нуждался в этом. — Как с вами сложно разговаривать иногда, — Енси первым сдался и отвел глаза. Усмехнулся. — Может тогда не стоит и пытаться? Скрестив на коленях пальцы и положив сверху подбородок, омега смотрел на человека напротив, сравнивал. Жесты, мимику, движение головы. Если не знать, то и не поймешь. А если больше не потакать глупым надеждам, то становилось страшно. Несмотря на все, что с ним произошло, жизнь была Юнги еще дорога, он так долго греб в поисках спасительного острова, что сейчас не готов был сдавать его. Слишком дорого ему обходился каждый день. Слишком быстро он выдыхался. Слишком медленно копились силы для следующих рывков… Он уже это проходил. И урок в памяти все еще свеж, кровоточит в особо мрачные дни за окном.