Я буду смотреть тебе вслед

…you knew the game and you played it. Wires, The Neighbourhood. Не так уж и давно. Юнги наносит на лицо крем, легкими движениями растирая его по коже. Между бровей залегла складка, в глазах — неудовольствие. — Ты чего такой хмурый? — Джин аккуратно, рукав к рукаву, сворачивает рубашку и укладывает в чемодан.— Смотришь так, будто я на год уезжаю, а не на неделю. Юнги ничего не отвечает, методично похлопывая себя по лицу, чтобы крем лучше впитался. Сокджин упаковывает еще пару рубашек, три пары брюк и ботинки. — Брать эти черные с собой? — и снова получает молчание в ответ. Юнги и сам не замечает, как его лицо становится только мрачнее с каждой минутой. Внутри странно пусто. Словно затишье перед… чем? Он закусывает губу и совсем пропускает момент, как альфа успевает собраться, застегнуть чемодан и подойти к нему. Муж опускается на колени и протягивает руку, легко касаясь его щеки. Юнги растерянно моргает, фокусируя взгляд на фигуре перед собой. — Ты сам не свой сегодня, что такое? — тихо говорит Сокджин, а где-то под ребрами что-то противно ухает и колет. — Вернусь скоро. Привезу тебе кучу подарков. Что хочешь? Юнги не хочет ничего. — Возьми меня с собой… — голос получается жалким, просящим, но он ничего не может с собой поделать. Умоляюще смотрит в глаза напротив, в порыве хватается за большую ладонь и крепко стискивает ее. — Пожалуйста… Несколько долгих минут Сокджин молчит, изучает его лицо, словно колеблется, взвешивает за и против, но… Юнги читает ответ по глазам напротив, отстраняется, криво улыбается. — Извини, малыш, но в этой командировке у меня практически не будет на тебя времени, ты все время будешь один. Оно тебе надо? Или так отчаянно хочешь в Японию? «Я хочу, чтобы ты спас меня» — вертится на языке, но разве Сокджин супергерой, а Юнги заслуживает спасения? — Давай лучше в следующий раз просто вместе съездим отдохнуть? Иди сюда…— Джин ласково тянет на себя и Юнги не сопротивляется, ныряет в омут с головой, пытается отбросить все подлые мысли, перекрыть доступ воспоминаниям, словно доступ кислороду. Поцелуй в ключицу. Сверху тревожно перемигиваются звезды. Халат задерживается на плечах и с тихим шорохом падает вниз. Море лижет пятки, бедра. Юнги впивается руками в плечи, подстраиваясь под темп, спина скользит по шелковым простыням, вызывая чувство, словно касаешься холодной кожи змеи. Сокджин —хороший любовник, призраки прошлого скалятся, бледнеют и отступают. Но… надолго ли? *** Дурацкие аукционы Юнги терпеть не может. А тот факт, что Джин, как обычно, слился и заставил его прийти вместо себя, бесил до невозможности. Он тормозит пробегающего мимо официанта и берет с подноса бокал. Четвертый по счету. — Замечательный прием, такие картины… — щебечет рядом Вон Йона, переливаясь, словно новогодняя елка в украшениях. Один из светских товарищей, которому плевать на общественное мнение. Он дружит со всеми и ни с кем. Книг не читает из принципа, все знания получает из социальных лент и сплетен. Собственно, Юнги и сам не понимает причину своей благосклонности к этому человеку. Он слушает в пол уха, все больше прикладываясь к бокалу, и бегает взглядом по гостям. С большинством из них успел уже познакомиться благодаря своему благоверному. Они улыбались снисходительно, но в свой круг впускать не спешили, впрочем, Юнги и не стремился, разве что набирался полезных связей для галереи. Хосок едва не визжал от восторга, когда к ним на огонек заглянул Сун Ма. После он лобызал щеки Мина и клялся, что сделает для него все, что угодно. Юнги запомнил. — … особенно этот, как его, Сальватар… — Сальвадор, — машинально поправляет Мин. — … да-да, Сальвадор Дали, такие работы вдохновляющие… Впереди мелькает знакомое лицо, Юнги с облегчением улыбается, машет ему рукой и, бросив «я на минуточку», спешит покинуть осточертевшую компанию светских тусовщиков. — Хоть один нормальный человек, — он протягивает руку, чтобы поздороваться. — Девяносто девять процентов собравшихся здесь придерживаются другого мнения, — фыркает альфа, с теплотой пожимая его ладонь. — Когда нам было дело до мнения стада? — Главное, чтобы это стадо не вооружилось вилами. Отлично выглядишь, детка. — За детку в зубы дам, а за комплимент благодарю. — Джин… — Как обычно, — бурчит Юнги, дергая плечом. — Почему на таких приемах отвратное шампанское? — Сколько ты уже выпил? — Чимин прищуривается, наблюдая, как тот в два глотка опустошает бокал и тянется за новым. — Недостаточно, — парень кривится, — не переживай, репутации мужа ничего не угрожает. Точно не от количества выпитого им шампанского. — Ну что ты, я же за всеобщее веселье, — альфа подмигивает ему, а потом вдруг резко подается вперед, Юнги недоуменно на него косится. Ухо обжигает горячим воздухом: — У тебя тут что-то в волосах… запуталось… — Соблазняешь? — Ты же знаешь мою нежную любовь к тебе,— говорит Пак и вдруг переходит на серьёзный тон: — В нас сейчас дыру прожгут. — Кто? — Юнги оборачивается и только вздыхает тяжело. — А… Чонгук, сунув руки в карманы брюк, ленивой походкой идёт через зал прямо к ним. Грация хищника, не иначе. — Гляди, как светское общество потекло, — Чимин попадает прямо в точку. Свободные омеги смотрят довольно откровенно, замужние — исподтишка, стараясь не вовсю выпячивать свой интерес. В любом случае толпа в помещении всколыхнулась. Миру было дело до Чонгука, а ему до него — никакого. И так всегда. Альфа останавливается рядом, по-прежнему, не вытаскивая рук из карманов — плевать он хотел и на правила хорошего тона. Юнги мысленно цокает языком, но натягивает вежливую улыбку: — Пак Чимин — это Чон Чонгук, новый близкий партнер моего благоверного, Чон Чонгук — это Пак Чимин, ресторанный критик. Альфы пожимают друг другу руки. Крепко. Чимин едва выдерживает на лице расслабленное выражение. — Недавно в наших краях? — Пак старается быть вежливым. Но оценивающий взгляд напротив не даёт особо расслабиться. Это даже забавно. — Пару недель как. — Откуда же вас занесло в наше милое болото? — Рио. — Воу, издалека. Надолго к нам? Юнги не вмешивается, ему и так хватает светского трепа. Омега медленными глотками тянет шампанское и даже не замечает свой хмурый взгляд, прыгающий с одного мужчины на другого. Вроде бы обычный разговор, милая атмосфера, но почему-то воздух вокруг кажется тяжелым. Шестое чувство скалит зубы и скребет когтями по душе, словно пытаясь предупредить… что? Изрядная доля алкоголя успевает смазать четкость восприятия, покрыть происходящее легкой пленкой, скрыть, сгладить углы. И Юнги просто… забивает. Машет рукой на дурацкие мысли, расслабляется и решает смотреть на все сквозь фильтр «будь, что будет». Все эти закулисные игры, подкожные вибрации явно не для него. Рядом появляется Лэй, сиюящий, красивый. Сейчас, при уже более тесном общении с ним, он не впадает в ступор, не ищет схожести. Они разные, абсолютно, хотя в мимике и проскальзывает порой нечто знакомое. Юнги любуется и мысленно рисует другие контуры. Несмотря на сложившиеся обстоятельства, Лэй ему нравится. В нем нет пошлости, заносчивости, второго дна. И смотрятся они с Чонгуком хорошо. По мнению Юнги, даже слишком. — Вы не представляете, кого я сейчас встретил! — рядом с Чоном захлебывается от восторга Йона, вцепившись аккуратными пальчиками в руку незнакомого альфы. Мин только заметил мужчину. — Вот, познакомьтесь, сам мистер Дали! — Всем добрый вечер, — скромно улыбается мужчина. — Ким Дали. — И как давно вы пишите картины? — Пак виртуоз, Юнги его за это обожает. Сходу вникает в ситуацию и поддерживает любой кипишь. — Да-да, расскажите с чего вы решили писать? Где берете вдохновение для таких шедевров? Юнги прикладывает все усилия, чтобы не засмеяться в голос, нет, даже не заржать. — Откуда вы знаете, что я пишу картины? — альфа теряется, застывает с полуулыбкой на губах. — Не скромничайте, мы же видели ваши шедевры, — Чонгук тоже подключается. — Как видели? Где? — уже откровенно беспокоится Дали и с подозрением смотрит на них всех по очереди. Однако наталкивается лишь на серьезные лица. — Да тут же! — машет руками Йона, — на этом самом аукционе! — Да, гмм… — человек смущенно топчется и явно готов уже сбежать.— Знаете, мне нужно отойти… ммм… на пару минут. — Смотрите, не пропадайте надолго, — омега грозит тонким пальчиком, — мы будем ждать. — Будем, — поддакивают Чимин и Чонгук в голос. — Замечательный же человек, да? Сколько таланта, а скромный до невозможности! Мин сдавленно фыркает, прикусывая щеку сильнее. Буркнув «прошу меня извинить», спешит ретироваться, пока еще может придерживаться правил приличия. Он идёт почти прямо, объекты в глазах приобретают легкость и даже карикатурность. Люди вокруг перестают казаться унылыми снобами, в какой-то мере их становится даже жалко. Загнанные в свои собственные рамки, ограниченные своими же положениями и деньгами они являют собой жалкое зрелище. «И ты теперь часть этого балагана» — фыркает внутренний голос. Куда тебя занесло, Юнги? Он открывает дверь в туалетную комнату, но не успевает сделать и шага, как кто-то довольно ощутимо подталкивает его внутрь. Едва не поцеловавшись с полом, Юнги все же успевает ухватиться за раковину. Запах окутывает раньше, чем он поднимает голову и встречается взглядом с тёмными глазами в отражении зеркала. — Ты… — закончить не успевает, его разворачивают и требовательно целуют. «Шампанское, — мелькает первая мысль, — это все оно виновато». Внутри вспыхивает искра, одна, вторая… Нельзя, опасно, когда рядом находится бензовоз, несущийся навстречу разрушению на полной скорости и тащит Юнги за собой. Но он не успевает, не успевает среагировать вовремя и остановить взрыв. Тот происходит за считанные секунды. Воспламеняет органы, нервы, вены. Вместо крови запускает огонь, сжигает к херам весь здравый смысл, и вторая мысль уже отдает позорной капитуляцией: «Дверь». Он мычит в губы, но ему не дают остановиться, наоборот, целуют еще яростней, еще жестче, кусают, вторгаются, завоевывают заново… Черное нечто издает победный рев, распуская дикую лихорадку по всему телу. Юнги дрожит. И холод тут явно не при чем. А темные щупальца впиваются намертво, давая понять, что ни в жизни не опустят. Без вариантов, без вариантов. — Дверь, Чонгук, дверь… кто-то может войти, — бормочет омега, едва чужие губы перекидываются бродить от ушной раковины до шеи. Альфа делает шаг назад, но не выпускает из объятий, губами исследует кадык, ключицу, руки на миг исчезают из-под рубашки, чтобы захлопнуть дверь и повернуть задвижку, и тут же возвращаются обратно. Кончиками пальцев проходятся по тонким ребрам, вызывая невольное сокращение мышц, поднимаются вверх, накрывают соски… Мин судорожно вздыхает, прикусывает нижнюю губу. Ноги едва держат, он вцепляется пальцами в широкие плечи, думает сейчас упадет, но чужие руки тут же подхватывают его под задницу, и Юнги послушно закидывает ноги на талию. Трется стояком о чужой стояк, всхлипывает в губы, откидывает назад голову, подставляя шею под поцелуи. — Не могу больше… — слышит над ухом. Вместо ответа он лишь сильнее сжимает ноги и прогибается в пояснице, чтобы оказаться ближе, теснее. Пульсация в паху уже больше похожа на пытку, и он совсем не против, когда его ставят на ноги, стягивают брюки вместе с бельем вниз, а затем, придавив к стене, подхватывают под колено. В кольцо мышц упирается твердый член, секундная задержка и напористо входит внутрь. — А-ах! — Юнги невольно задыхается, когда его заполняют на полную, глаза закатываются вверх, а руки что есть сил впиваются в плечи, притягивая альфу гораздо ближе. — Обожаю смотреть, когда вхожу в тебя… Юнги приглушенно фыркает на такую избитую фразу, подает вперед бедрами, мол больше дела, меньше разговоров. Партнер не возражает, делает пробный толчок, дает время привыкнуть, затем толкается сильнее. Срывает поцелуй с губ и, уже не особо сдерживаясь, переходит на быстрый темп. Музыка из зала становится вообще едва слышно, голоса гостей пропадают в звуках комнаты: тяжелого дыхания, вздохов, мокрых шлепков… Чонгук языком слизывает капли пота с виска, наклоняется, прикусывает плечо. Юнги тонет, задыхается, утыкается головой в подбородок, всхлипывает. Ему кажется, что за спиной сейчас вырастут крылья и его просто снесет ветром от такого количества эмоций, что сейчас бушуют внутри. Он пытается схватить свой член, не в силах больше сдерживаться, но руку вдруг больно сжимают и отводят в сторону. Затем полностью спускают вниз и разворачивают лицом к стене. Белая рубашка сползает, открывая доступ к шейным позвонкам, линии лопаток, маленькой татуировке справа… Горячее прикосновение губ, а затем и языка, мажет по этой самой татуировке, собирая со всех концов табун чертовых мурашек. На нетерпеливое ёрзание вжимают в стену сильнее, опять вставляют и задают такой темп, что Юнги задыхается. Он упирается руками по обе стороны от себя, оттопыривает зад, желая ощутить еще глубже, еще теснее. Всхлипывает, кусает губы, умирает и возрождается в сто тысячный раз. Стены в туалете глянцевые, почти зеркальные, и видеть свое лицо, перекошенное, покорное, вызывает мало удовольствия. Зато соседнее отражение, с прикушенной нижней губой, яростным взглядом, резко раздувающимся ноздрями поднимает градус огня в крови еще на несколько отделений вверх. Чонгук бешено вбивается внутрь, издает то ли рычание, то ли хрип, а затем обмякает, придавливая своим весом. — Чонгук… — умоляющий возглас невольно срывается с губ, и альфа его понимает. Обхватывает рукой чужой член, он резко начинает надрачивать. Юнги тоже замирает, открывает рот в беспомощном звуке, тает, рассыпается, теряет ощущение связи с реальностью. Так было когда-то. Так было и сейчас. Ничего не изменилось. Омега стоит уткнувшись носом в сгиб локтя и отчужденно смотрит на непотребное пятно на чужом имуществе. По бедру медленно стекает теплая жидкость. — Извини, — наконец приходит в себя альфа. — Я сейчас вытру. Не поворачивая головы, Юнги перехватывает его за локоть, шепчет: — Успокойся, я сам могу это сделать. Чонгук прикасается губами к затылку омеги и мягко говорит: — Дай мне за тобой поухаживать. Он подходит к умывальнику и потрошит пачку с салфетками. Возвращается к Юнги и присаживается на колени, руки легко касаются внутренней части бедра, осторожно собирая жидкость, которая уже успевает чуть подсохнуть и стянуть кожу. Прикосновения больше похожи на ласку, чем обычную процедуру стирания улик. Пальцы нежно касаются кожи, надавливают в немой просьбе чуть раскрыть бедра, чтобы добраться до более интимных зон. Омега теряется в который раз, кусает губы. Что за черт… Тьма схлынула, пожар утих, оставляя после себя растерянность, недоумение. Что они… что тут… Он прикрывает глаза, ища точку опоры. Хоть что-нибудь, даже самую маленькую кочку, только бы не рухнуть в бездну самокопания прямо сейчас. «Давай подождем до дома, там хоть утони в них». Хорошо, что Джина нет в городе. А может и плохо. Тогда ничего бы этого не произошло. Руки, тем не менее, продолжают блуждать по укромным местам, возбуждая своими легкими касаниями те черные щупальца, что успели схлынуть и дать разуму подать голос. Дыхание опять сбивается, и Юнги не выдерживает, разворачивается. — Дальше я сам, — альфа, с промедлением кивнув, отстраняется. Чонгук за две минуты успевает привести себя в порядок и выглядит еще даже лучше, чем до секса. Юнги же… Со вздохом приглаживает волосы, застегивает рубашку до самого горла, чтобы скрыть следы укусов. Запах… Придётся уйти с приёма пораньше. Скажет потом, что голова разболелась. Таблетки… Какое облегчение, что невзирая на споры с Джином, он все же согласился их принимать. — У вас с ним что-то было? — вопрос неожиданный, Юнги моргает пару раз и фокусирует недоуменный взгляд на Чонгуке в зеркале. Тот стоит, упершись бедром в стену, и поигрывает зажигалкой, не решаясь прикурить сигарету в губах. — Что, прости? С Джином? — С тем недомерком, что весь вечер тебя взглядом пожирает. Руки распускает. — Чимином? — наконец доходит до Юнги и он возвращается к своему занятию, а именно к попытке выглядеть не сильно оттраханным в туалете. — Он просто Чимин?.. Тяжелый взгляд упирается в затылок, слышится щелчок зажигалки и комнату наполняет запах дыма. — И как давно? Не слишком ли много партнеров для одного маленького омеги? Мин заканчивает с волосами и только тогда подходит к человеку. Он жестом просит сигарету, а когда закуривает, устало бросает: — Что за допрос? Мы с тобой только что потрахались в туалете при живых мужьях, а тебя интересует вопрос, с кем еще я сплю? Юнги видит, как каменеет лицо напротив, как сжимаются челюсти, а в глазах просыпается недобрый огонь. Чонгук сдерживается из последних сил, но к его чести, у него получается. Он стряхивает пепел в вазу с цветком и уже чуть расслабленно говорит: — Не стоит тогда забывать о защите… — Ты прав, нам обоим не стоит. У Юнги плохо с выдержкой, поэтому он быстро тушит сигарету и делает шаг в сторону двери: — Выходи через десять минут… —но не успевает закончить, как его сграбастывают в объятия и прижимают к себе.— Пусти, — выдыхает, пытаясь размокнуть чужие руки и отодвинуться. — Прости меня… — Чонгук прикрывает глаза, одной рукой крепко держит, а второй вдруг гладит по щеке. — Я не хотел тебя обидеть. Просто меня выводит из себя тот факт, что тебя касается еще кто-то, кроме меня. Юнги рассматривает легкие узоры на пиджаке, складки на сгибе локтя, чувствует свой сбитый пульс. «Молчи, молчи…» — Чонгук, — глухо произносит, обмякает, устало трет лоб ладонью, знает, что пожалеет, но продолжает: — Чимин меня выручил очень сильно однажды и кроме дружеских отношений между нами ничего нет. Объятия расслабляются и больше не походят на медвежий капкан. — Я скучал, — вдруг тихо признается Чонгук, это признание, словно удар тока по нервам. Скучал ли Юнги? Он не просто скучал. Три года он не видел свою жизнь ни в каких красках, кроме серых. Потом привык, адаптировался, перестал сравнивать каждого человека с Ним, научился дышать не через раз, а ровно, спокойно. Встретил Сокджина. Обрёл новый шанс на неплохое будущее и… И вот на тебе, гребли, гребли и приплыли. Они стоят близко-близко, Юнги весь пропитался запахом сандала, уже не чувствуя свой собственный. Сегодня явно на них обоих нашло затмение. Солнца. Разума. Адекватности. Краем глаза ловит их отражение в зеркале и тут же опускает взгляд на яркие зигзаги плиточного пола. Пальцы что есть сил вцепляются в лацканы пиджака, в то время, как руки нежно гладят его спину. — Ты мне веришь?.. Юнги чуть усмехается, зажмуривается и шепчет отчаянно: — Верю. Потому что иначе никак.