Я буду смотреть тебе вслед

In the arms of another who doesn't mean anything to you Do you lose yourself in wonder? If I could, I would hover while he's making love to you, Make it rain as I cry… Want you so bad I can taste it But you're nowhere to be found I'll take a drug to replace it Or put me in the ground. «Exit wounds», Placebo. Не так давно. Когда пытаешься присвоить то, что тебе не принадлежит, будешь испытывать страдания. Но Юнги не пытается, честно, он просто плывет по течению, не в силах сопротивляться ни его силе, ни его влечению. Вся огромная Вселенная вдруг сплющивается до одного крошечного островка, носящего имя «Чон Чонгук». Все его берега усыпаны скалистыми волнорезами, но разве это когда отвлекало Мина от глупостей? Каждый раз изрезая руки и ноги в кровь, он тем не менее причаливал свою лодку в надежде, что в этот раз все будет по-другому. Глупый. Или наивный. Но… всё это было выше его маленьких сил. Стоит только на дисплее высветиться заветному имени, как мозги напросто отрубает. Все важные дела, планы идут под корректировку. Юнги сгрызает ногти от злости, но ничего не может с собой поделать. Привязали. Приворожили. Однажды, он всерьез задумывается о том, чтобы обратиться к гадалке. Находит в интернете сайт с кучей обещаний золотой жизни и набирает указанный номер. — Алло, слушаю, — раздается в трубке протяжный хриплый голос. Юнги вдруг приходит в себя, дает мысленно подзатыльник и отключает звонок. — Ты сходишь с ума, — констатирует он, откидываясь на спинку стула и прикрывая глаза. Десять раз на день обещает себе, что больше не будет брать трубку. И десять же раз нарушает свое же слово. Выскальзывая из объятий, клянется себе, что это в последний раз и сам же с нетерпением набрасывается на человека, стоит им оказаться в тесном контакте без наличия других глаз и ушей. Умирает от тоски, прожитого без сообщения или звонка дня и возрождается от простого: «Привет». Сбегает с работы под пристальными взглядами Хосока. Сбегает из дома, под не менее пристальными взглядами охраны. Самое ужасное время наступает, когда Джин возвращается из командировок. Юнги стискивает зубы, но терпит ласки мужа. Улыбается так, что сводит скулы, лишь бы тот ничего не заподозрил, а внутри подыхает, представляя, как дома Чонгук так же улыбается Лэю, сжимает его в объятиях, засыпает в одной с ним кровати. И разум твердит: «Это нормально, они женаты, это ты — пятое колесо у телеги», ревность же сжигает нахрен все разумные доводы. — С тобой все хорошо? — осторожно спрашивал Хосок. — Все отлично, — бесцветным голосом говорил Юнги и сам не верил. Американские горки доводили до безумия, но билет уже куплен и сойти на следующей остановке не выйдет. Однажды ноги его приводят в совсем неожиданное место. Небольшая церквушка нашла свое место в тихой части бизнес-района, шум проспектов которого не замолкает ни на минуту. И вот что удивительно, стоит свернуть в проулок и пройти еще метров триста, как вокруг воцаряется тишина, словно кто-то повесил невидимый полог тишины. Юнги и сам не заметил, как забрел сюда. Просто болтался по торговым центрам, нигде не находя себе покоя, и как-то так само собой получилось, что оказался тут, перед решетчатыми воротами с крестом посередине. В тот раз Юнги смотрел на резные двери, расписанные в библейском мотиве, как дурак топтался на месте и, в конце концов, ушел. Сел в кофейне напротив храма и через окно таращился, как входят-выходят прихожане. Людей в тот день было немного, всего лишь пожилая пара и еще одна женщина лет сорока. К обеду пошел дождь, людей стало вообще ноль на улице, Юнги выпил три чашки кофе, но найти в себе решимость зайти внутрь так и не смог. На второй раз, когда сил находиться один на один с собой больше не было никаких, он толкнул створку и юркнул внутрь. Забился в угол и сидел там, словно загнанный зверь, не решаясь поднять взгляд на Того, в чей дом ввалился без приглашения. Удивительно, но никто не кричал и не тыкал в него пальцами: «Смотрите, вот — он грешник, совершающий прелюбодеяние! Как ты посмел явиться в Дом Господень?» Служители церкви не спеша выполняли свои ежедневные обязанности, возле алтаря сидели священник и дама пожилого возраста и о чем-то тихо разговаривали. Он выдохнул, чувствуя, как с воздухом выходит напряжение из мышц. Если и здесь не найти ему покоя, то больше негде. С тех пор он всегда садится где-нибудь в темном углу и ощущает себя, словно утопающий, хватающийся за единственную соломинку, которую смог найти в океане своего безумия. Здесь мысли отпускают его. Слушает бормотания священника и словно погружается в какой-то транс. Разговор с Богом, однако, не клеится. Юнги не знает что именно хочет спросить и ответит ли господь вообще. Но странное умиротворение всегда окутывает его с ног до головы и враждебный мир с его неизбежностями отходят на второй план. Облокачиваясь о спинку лавки, парень смиренно складывает руки на коленях и смотрит куда угодно, только не алтарь. «Прости меня, Отец. Я знаю, что мои поступки не имеют оправдания и я сам себе противен, но мне больше некого просить о помощи ибо помочь самому себе я не в силах. Я… заблудился, Отец, и не знаю куда идти». Выбирая игру, вы выбираете и правила. А садясь за стол играть с сильными мира сего, не забывайте о ставках. Юнги никогда не собирался сражаться с той силой, которая могла прихлопнуть его, как муравья и стереть все следы существования, никогда не хотел, нет, но вот засада, кто-то наверху написал для него свой сценарий жизни. Голова болит уже который день и во всем теле ощущается дикая слабость. Через неделю прилетает Сокджин. Воображаемые цифры над головой издевательски мигают. «Почему? Почему, делая добро для одного человека, для другого мы роем яму? Почему нет однозначного ответа: вот плохо, вот хорошо? Почему Ты заставляешь меня делать такой выбор?» Все вопросы просто обречённо повисают в воздухе. Бог говорит с теми, кто его слышит. Юнги не слышит. Не может. Он гребет в своем отчаянии, захлебываясь и утопая в том, куда же сам себя и загнал по доброй воле. Никто же не тянул его за шкирку и не толкал в спину. Сам. Все сам. В ушах нарастает шум крови, глаза набухают от слез, пульс сбивается на бег. Как же в таком состоянии услышать сострадательный шепот бога？Юнги голос своего разума и то понять не может. Чад от ладана создает странный ореол вокруг образов, а полумрак доделывает свое дело. Тьма сгущается, как внутри, так и снаружи. И нет в этой тьме ни проблеска надежды. Мы все рабы своего выбора. Рано или поздно, платить приходится всем. Вопрос только какой ценой?.. *** Искать смысл жизнь одно из самых бесперспективных занятий. В баре так тем более. В чем Юнги сам убеждается каждый раз, стоит усесться на высокий барный стул, выпить бокал чего-либо и залезть в ящик мысленного стола, чтобы вытащить оттуда тоненькую тетрадь своей жизни. На первой странице заглавными буквами: «Смысл», а дальше, ну… Ничего, пара строк вверху и белые листы аж до самой последней страницы. Семья. Любовь. Что с первым, что со вторым, ладится не очень. «Где-то ты что-то упускаешь из виду, Юнги». И сейчас не исключение. Только вот спросить больше некого. Родители, которые всегда старались воспитывать их с Тэхёном в любви и согласии, почили два года назад. Сначала ушёл отец, сгоревший от рака за каких-то полгода, а следом отправилась и мать. Юнги остался один. Во всём целом мире он остался один. Может, поэтому с таким отчаянием вцепился в Сокджина, словно в последний плот среди водоворотов его жизни? Делай, что хочешь, только не оставляй одного. И вот чем он платит за чужую доброту. Сигарета медленно тает, пеплом осыпая столешницу. Юнги чуть подаётся вперед и легким дуновением сдувает его вниз. Развлекается. Пепельница же рядом стоит. Возле телефона. На экране два пропущенных, один от Джина, другой от Чонгука. Мин мозолит взглядом эти два имени и невесело улыбается. Счетчик над головой начал свой отсчет, но когда цифры дойдут до нуля, ему неизвестно, возможно в ближайшие пару недель и тогда… О том, что будет тогда, лучше вообще не задумываться. Проще самому сейчас сунуть голову в петлю. Страшно. Юнги подносит сигарету ко рту и делает затяжку, второй рукой берет телефон, набирает сообщение. Отправить. Ждать осталось недолго. Мин опять затягивается, машет бармену рукой: — Еще один виски. «И билет в новую жизнь». С этой он не справился. Где та грань между добром и злом? Кто-нибудь, покажите эту эфемерную линию, рассекающую тьму и свет, потому что Юнги тонет, захлебывается в своих мыслях и чувствах. Но не может. По-другому не может. Он делает глоток, перекатывает на языке напиток, оглядывается вокруг… Дурацкий бар, однотипный, как и все деревянные бары до этого. Стоун, Хэленс, 24, теперь уже Таун бар. Куча деревянных столов и лавок, висит дым от кальяна, сигарет и картофеля фри. Звуки музыки перекрывают звуки ударяющихся о стенки стаканов игральных костей. Кругом куча молодежи, Мин тоже таким был еще пять лет назад, а сейчас странно, неловко, единственный плюс, знакомых здесь нет и не может быть, так что нет смысла особо скрываться. Юнги вздрагивает, когда губы слегка касаются уха, запах сандала мгновенно берет в кольцо. — Привет, давно ждешь? — альфа усаживается на соседний стул. — Нет, — и почти не врет. — Что будешь пить? — Думаешь тут можно найти что-то достойное? — Чонгук скептически кривится и Юнги пихает его в бок локтем. — Ты гляди какие мы нежные стали. А еще несколько лет назад заливали внутрь все, что хоть немного содержало спирт. Чонгук улыбается и согласно кивает, да, было дело. Мин смотрит на эту улыбку, не может насмотреться, надышаться. Все реальность соткана из обычных вещей: бара, немного липких столов, запаха сигаретного дыма, пьяного галдежа вокруг, времени до полуночи… Но почему-то ощущается все не так, как раньше. Они больше не студенты. У каждого за плечами свой горький и не очень опыт. Жизнь сводит их сейчас неизвестно по причинам, Юнги хоть убей не понимает каким. Пытается проверить его выдержку? Так он и не бил себя в грудь, что с Чонгуком покончено. Он просто… Смирился, что насильно сердцу мил не будешь. Спустя какое-то время был даже благодарен Чону, что тот не побоялся сказать правду в глаза. А сейчас, что происходит сейчас? Юнги всматривается в лицо рядом, пытаясь по бликам, теням прочитать… что? «В глубине души ты же знаешь ответ, парень, прекрасно знаешь». Глупая мысль раздирает рану ещё глубже. Он злится, достает из сумки папку и протягивает Чонгуку. — Держи. — Ого, ты быстрый, — альфа спокойной, не дрогнувшей рукой берет ее, без особого интереса пролистывает и сует в карман пиджака. — Спасибо, детка. Чон притягивает его к себе и целует в висок. Юнги склоняет голову к нему на плечо. — Ты открывал ее? — как бы между прочим, а венка на шее затрепетала чуть сильнее. — Нет, — говорит и не выдерживает, поднимает взгляд вверх. Отсюда выражение глаз не видно, но слегка сжатые губы и складка в правом уголке рта рассказывают все, что ему необходимо знать. Юнги утыкается носом в чужую рубашку, зажмуривается. Темная точка из маленького пятнышка пядь за пядью превращается в нечто, пугающее своими масштабами. И пустотой. Чертова пустота разрезает надвое рассудок, проглатывает в свое прожорливое нутро абсолютно все, что попадалось ей на орбиту. Жуткий вой рождается где-то там же, но пока еще сдерживается цепями страха. Да, Юнги страшно. Все, что он узнал за последние несколько суток не просто выбивает почву из-под ног, оно переворачивает весь видимый мир с ног на голову в который раз за его жизнь. Собственноручно любовно вырытая могила зияет черной пропастью, распространяя запах гнили на все, что Юнги знает и терпеливо дожидается своего часа. Ему казалось, что иллюзии больше никогда не накинут вуаль на глаза, но ошибся. И так фатально. Блекло-розовые очки хрустнули стеклами внутрь, до боли впиваясь осколками в казалось бы уже закаленное нутро. — Пошли домой? — глухо говорит в рубашку, так и не решаясь посмотреть на сидящего рядом человека. — У меня еще пара нерешенных вопросов, смогу чуть позже подъехать. — Лэй? — В частности, он возвращается в Рио в конце этой недели. — Надолго? — На неопределенный срок, — хмыкает альфа. — А… ты? — вопрос вырывается прежде, чем Юнги успевает прикусить себе язык. Он отстраняется и лезет за сигаретой. Мин не ревнивый, нет, да и кто он такой, чтобы показывать свое недовольство, сам одной ногой там, но ответа ждет с напряжением. Зажигалка выбивает огонь только на пятый раз. — А я… — Чонгук читает его, как открытую книгу, это видно по самодовольному виду и смеху в глазах. Альфа наклоняется очень близко, отбирает сигарету и под возмущенное ворчание делает затяжку. — А я еще не планирую. Вздох облегчения сдержать было сложно, но Юнги справляется, он лишь пожимает плечами, внимательно рассматривая зажженный кончик сигареты. — Джина не будет эту неделю. — Где на этот раз? — Индия, Бирма. — Почему ты с ним не ездишь? Мир посмотрел бы. Действительно, почему? Сам Джин не особо рвется таскать мужа за собой. Юнги подозревал, что у него может быть кто-то еще на стороне, и ему было… плевать. Теперь же истинная причина оказывается ядовитым плевком в лицо. Сам бы он предпочел, чтобы у Сокджина на стороне был, если не гарем, то хотя внебрачный ребенок. — Одному скучно, а Джин вечно на бизнес встречах пропадает. — И ты доверяешь ему? — А ты — Лэю? — Один-один. Дурацкие игры. Юнги хочется вскочить и заорать. Или что-нибудь разбить. «Тебе не надоело?!» Эти несколько месяцев Мин просто сходил с ума от постоянной лжи, редких встреч и черной, разъедающей душу вины. Ему было больно, стыдно и волнующе одновременно. Кто вообще продержится на таком ядреном коктейле? Юнги вот мог, прыгал по своим американским горкам, ощущая, как не за горами тот билет в психиатрическую больницу с веселым диагнозом: биполярное расстройство. И, тем не менее, ничего остановить уже был не в силах. Он сам сел в поезд, захлопнул дверь и пристегнул ремень. Словно иначе невозможно. Вселенная прописала сюжет его дурацкой жизни и поставила под ней скромную, но роковую подпись «этому быть». А Мин, словно марионетка, следует сценарию, несется на всех порах навстречу последствиям и даже получает извращённое удовольствие. Только шестое чувство отчаянно сигналит, что надо хотя бы достать подушку безопасности, ибо конец обещает быть таким же мягким, как бетон. — Давай тогда, — пока не натворил глупостей, Юнги скручивает пальцем бычок в пепельнице и поднимается. — Не задерживайся допоздна. *** Двадцать шестой этаж, внизу расстилается город, перемигивается огнями ночных фонарей. На часах час ночи и вопреки своим словам, уснуть никак не получается. Чонгук пришел часа пол назад и тут же залез в душ. Юнги же вышел на балкон покурить. Одной сигареты не хватает. И он берется за вторую. Несмотря на духоту, тело бьет озноб. Босые стопы ощущают нагретую за день плитку, он обнимает себя за плечи и думает, думает, думает. Мысли в основном, невеселые, но за последние полгода уже и сложно вспомнить, когда в голове и душе царила абсолютная гармония. Сзади раздается легкий скрип балконной двери и через пару секунд его обвивают крепкие руки, еще немного влажные после душа. — Дай затянуться, — Чонгук устраивает голову ему на плечо. Юнги молча подносит сигарету к его губам. — Все уладил? — Да, остались кое-какие детали, но они уже не так важны… О, Юнги бы поспорил, что порой детали и являются самыми важными, но включаться в дискуссию лень. Чужие ладони на животе против воли рождт бабочек внутри. Как забавно, они знают друг друга уже так много лет, а эти огненные всполохи все еще продолжают вспарывать душу от малейшего прикосновения альфы. Может это болезнь? Светофор на перекрестке загорается зеленым, но на дороге ни одной машины. Квартиру Чонгук снял им в спальном районе, подальше от шума и городской суеты. Юнги не возражал. Впрочем, он всегда был в восторге от любого выбора альфы. Точно болезнь. — Давай уедем, — голос невольно уходит в шепот, лишь бы жалобных ноток сейчас не было слышно. Он весь замирает в ожидании ответа. Чонгук не подводит: — Давай, куда хочешь? «Все равно, главное, чтобы с тобой». — Мир большой, можем устроить кругосветное путешествие. — Звучит, как план, — мурлыкает альфа, проходясь языком по ушной раковине, а потом слегка прикусывая кончик. Руки совсем теряют инертность, начинают жить своей жизнью, то поглаживают, то слегка сжимают. Футболка задирается все выше, выставляя напоказ голое тело. — Без белья… ммм… — губы пробегаются по сгибу плеча, лижут и опять прикусывают кожу. — Стой, Чонгук, подожди, — Юнги пытается вывернуться из объятий, впрочем, не очень успешно. — Я серьезно, давай уедем, можем начать с Камбоджи, купим билеты… — Так я вовсе не против, но сейчас на дворе ночь и все это может подождать до утра. Юнги разворачивают и подхватывают под ягодицы, подтягивая вверх. Ноги невольно обхватывают худощавый, но достаточно рельефный торс. Он облизывает пересохшие губы и выдает беспомощное: — Я люблю тебя… Чонгук не отвечает, лишь улыбается и целует нежно в лоб, затем в нос и в губы. Впрочем, на ответ никто и не надеялся, ему просто нужно было сообщить Чонгуку эти три важных слова, выдавить наружу то, что без спроса поселилось в сердце миллион лет назад и возносило то на самые небеса, то утаскивало в адские глубины. Альфа очень нежен, просто до такой степени, что Юнги тает от каждого прикосновения, каждого поцелуя, каждого толчка. Чонгук обращается с ним, словно с драгоценным сокровищем, касается повсюду, гладит, ласкает… Омега хватается за плечи и поджимает пальцы на ногах от волн удовольствия, расходившихся по всему телу, по всей душе. Он заглядывает в глаза, что сейчас так близко-близко и мысленно просит: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…». *** Юнги открывает глаза, утыкаясь взглядом в окно. Шторы плотно задвинуты, хотя он не помнит, чтобы они делали это ночью. Несколько минут просто лежит, чувствуя, как учащается дыхание. Рука тянется к тумбочке, отсоединяет телефон от зарядки. Выключен. Он дожидается, пока экран загорится и еще минут пять втыкает на число. Закрывает глаза и убирает телефон обратно. В квартире царит тишина. Ему даже не стоит поворачивать голову, чтобы понять, что вторая половина кровати пустая. И не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, что в квартире нет больше ни одной живой души, кроме него самого. Правда сердце все равно екает, стоит только толкнуть дверь на кухню. Все так же, как и вчера, разве что возле мойки стоит новая чистая чашка. Юнги включает кофемашину, одергивая себя от того, чтобы не пощупать использованный фильтр, прежде чем выбросить тот в ведро. Затем в ожидании кофе, вытаскивает из пачки сигарету и подходит к окну. Оно выходят на проезжую часть, но на данный момент дорога не загружена, для обеда рано, для работы поздно. Юнги щелкает зажигалкой, закуривает, чутко прислушиваясь к звукам там, внутри. Тихо. Ожидаемо. Ни капли удивления. Машина фыркает и затихает, Юнги отвлекается, сует сигарету в рот, а свободными руками переливает кофе в кружку. Стряхивает пепел прямо на пол и делает глоток. Погодя методично осматривает каждую комнату и возвращается на кухню. Заглядывает в мусорное ведро. Помимо нескольких упаковок от презервативов, еще виднеется маленький блистер. Юнги читает название и усмехается. Вот почему спал, как убитый. Он прислоняется бедром к столешнице и опять закуривает. Не то, чтобы он удивлен, но… Чуть трясущимися пальцами снимает телефон с блокировки, выбирает контакт и нажимает на вызов. Несколько коротких гудков и вежливое: — Извините, данный абонент больше не обслуживается. Чудеса не по твоей части, да, парень?