Дорога в Светлый Край

– Таэсиэль, – обратилась я в тот день к своей спасительнице, – а почему у всех есть родители, даже у Финрода есть, а у нас с тобой нет? – У Финрода? – удивилась Таэсиэль, которой пора было бы привыкнуть к моим странным высказываниям и уже не удивляться. – Откуда ты знаешь о его родителях? – Он мне сказал, но он говорил, что они далеко. – Так и есть, – кивнула Таэсиэль. – Думаю, я расскажу тебе как-нибудь. У нас они тоже есть, но они, наверное, в Чертогах Мандоса. Я рассказывала тебе о них? – Да, что-то говорила, – кивнула я. – То есть, они умерли? – Да, – грустно сказала она. – Похоже, что твоих родителей убили орки. Но ты не бойся, ты ещё встретишь их когда-то, я уверена. И моих родителей убили орки. А ещё у меня был муж и трое сыновей, но их всех тоже убили… И дочка, так вышло, что её тоже убили, как и мою маму, хотя они никогда ни с кем не сражались. Просто их дорога лежала через лес, а там были орки. Вот теперь я поняла, почему в доме были кровати, где никто не спал, платья моего размера. Только от этого стало ужасно грустно. Как ни странно, я прекрасно понимала, что такое смерть. И тогда я решила сменить тему: – Да, и ещё я хотела спросить: а почему на деревьях листья становятся жёлтыми? – Это осень, – ответила Таэсиэль. – Скоро все листья раскрасятся в разные цвета, потом опадут… Придёт зима, станет очень холодно, выпадет снег, но потом он растает, придёт весна, снова станет тепло, всё расцветёт, листья позеленеют… После весны будет лето, будет очень тепло. А потом снова будет осень. И так далее. – А красивая она, эта осень, – улыбнулась я. Потом, когда я уже была в постели, Таэсиэль села возле меня, чтобы продолжить рассказывать мне историю Арды. Но я неожиданно заметила сломанную арфу в углу и спросила, что это такое. – Арфа, – вздохнула Таэсиэль. – Музыкальный инструмент. На ней играл мой сын, пока его не убили. И я когда-то играла, но в день, когда погибли мои сыновья, я случайно сломала её, и теперь она лежит, никому не нужная. – А давай попробуем починить её, – предложила я. Таэсиэль вздохнула: – Я пыталась, но не вышло… Впрочем, ради тебя попробую. Ты хочешь играть на ней? – Очень хочу! – восторженно произнесла я. – Хорошо, – кивнула Таэсиль. – Я научу тебя. И шить я тебя научу, если захочешь, и всему, что я умею. Но сейчас, думаю, стоит продолжить историю Арды, не так ли? Я кивнула и приготовилась слушать. На этот раз мне не спалось, и она рассказала очень многое. Чётко помню, что она говорила об эльфах: – Оромэ обнаружил пробудившихся старших детей Эру на берегу озера Куйвиэнен. Он позвал эльфов в Аман, но не все решили идти туда, были и такие, которые решили остаться, их прозвали Авари. Те, что приняли приглашение, стали называться Эльдар. Но по пути часть Эльдар отделились от остальных и остались в Средиземье, это Синдар. Ими правят Тингол и Мелиан, помнишь, я рассказывала тебе о Майэ Мелиан? Так вот, она полюбила эльфа по имени Тингол. – Майэ вышла замуж за эльфа? – удивилась я (к тому моменту я уже понимала, что значит «выйти замуж» и «жениться»). – Да, но такой брачный союз был только один, – ответила рассказчица. – Они по-прежнему правят в королевстве Дориат, где живут Синдар. Ах, моя мать была из Синдар… Ладно, неважно. Те, что дошли до Амана, разделились на три народа: Нолдор, Тэлери и Ваниар. Мой отец был из Нолдор, он был в Валиноре когда-то, но не важно, и наш король Финрод из Нолдор. Он внук Финвэ, который до смерти был вождём Нолдор. Конечно, ей ещё пришлось объяснять мне, что такое внук, вождь, король (правда, её рассказы о королях никаким манерам меня не научили)… Но о том, когда и на кого делились эльфы, я понимала. Потом она стала рассказывать о Древах, Сильмариллах, Исходе… Даже рассказала, что место, где мы живём (вернее, жили тогда), зовётся Нарготрондом. Мы проговорили, наверное, полночи, но почему-то вовсе не устали. Под конец я спросила её: – А ты говорила, что были ещё какие-то младшие дети Эру. А кто они такие? – Люди… – задумчиво проговорила Таэсиэль. – Их зовут смертными, говорят, они стареют и умирают, даже если их не убивать, они всё равно умрут когда-то. Но я о них почти ничего не знаю, ведь я их никогда не видела. – А они похожи на нас? – не могла угомониться я. – Полагаю, что да, – ответила рассказчица. – Но мне кажется, что нам с тобой давно пора спать. – Ладно, – вздохнула я. – Ты права… Она задула свечу, и очень скоро я уснула. Даже помню, что мне снились какие-то странные сны о Мелиан, которая в этих снах почему-то была такой огромной, величественной, но прекрасной, и волосы у неё почему-то были серебристые, хотя я знала, что они чёрные, как и у меня, о Нолдор со страшными мечами, которые безжалостно убивают Тэлери (один из самых страшных снов в моей жизни, который ещё и повторялся потом довольно часто), о Финроде, которого, правда, Таэсиэль почти не упоминала, но которого я знала в лицо, в отличие от Тингола, Мелиан, Оромэ и остальных. В этих снах я наблюдала за всем со стороны, при этом Таэсиэль водила меня за руку и всё рассказывала, а время от времени прибегал Веридил с яблоком и тоже что-то рассказывал. Закончились ночные похождения тем, что Таэсиль сказала мне: – Я никогда не видела людей… Ворраниэль, вставай, уже давно пора! Я открыла глаза, но сразу же зажмурила их из-за яркого солнечного света. Действительно, встала я очень поздно. Однако на душе было очень радостно, ведь я знала, что меня ждал чудесный день. Арфа всегда (сколько я себя помню) была для меня чем-то удивительным, необычным, воистину прекрасным, поэтому я с таким нетерпением ждала того момента, когда я наконец возьму её в руки и проведу рукой по её струнам, что просто не могу описать! Да, и мне действительно понравилось играть на ней, хоть это было не так уж просто. Так и шли наши дни: Таэсиэль учила меня играть на арфе, шить, я помогала ей по хозяйству, хотя тут ей меня тоже надо было долго наставлять, и очень часто я подводила её. Я часто била горшки, миски, кружки, разливала воду (как холодную, так и горячую), рассыпала еду, в общем, трудностей со мной было много. Часто мне казалось, что Таэсиэль злится, хотя на самом деле она относилась ко мне совершенно спокойно. Не раз я попадала ножом по пальцу, и мне казалось, что я никуда не гожусь и у Таэсиэль от меня одни неприятности. Но ножи – ещё полбеды, гораздо хуже было с иглами, которые я не только всаживала в пальцы, но и роняла на пол, после чего мы долго не могли их найти. Часто эта добрая женщина предлагала мне отдохнуть, отложить сложные занятия на потом, в конце концов, подождать, пока стану чуть старше, но я упрямо продолжала делать то, что, как мне казалось, я обязана делать. Но мои проделки редко злили Таэсиэль, она всегда старалась сдерживать злость и обиды, поэтому мы почти никогда не ссорились. Бывало, под вечер возьму в руки арфу и буду перебирать струны изрезанными и исколотыми в кровь пальцами, и никто в такие моменты не мог отобрать у меня инструмент. Да, боль в пальцах была ужасной, но почему-то любовь к музыке затмевала боль. Раны же быстро заживали, им на смену приходили новые, но это меня не сильно смущало. Ну, а завершались дни историями Таэсиэль, которые я очень любила слушать, хоть и не всегда понимала. Должна сказать, я была довольно любопытным ребёнком, стремление к знаниям у меня было, вот только часто я залазила слишком далеко. Не знаю, сколько времени прошло с того дня, когда я впервые заметила золотистые листья, но с каждым днём этих листьев становилось всё больше, они приобретали разные окраски, а потом падали на землю. И почему-то мне казалось, что время тянется слишком долго, что эта осень бесконечна, что уже давно пора вступить в права зиме. Но, тем не менее, разноцветные листья я очень любила, как и воздух после осеннего дождя. Помню, однажды утром спросила у Таэсиэль: – Могу я сегодня прогуляться с Веридилом? Она задумчиво вздохнула: – Можешь… Если он будет гулять. – А почему ты такая грустная? – спросила я. – Не переживай, милая, это просто осень, – ответила она всё тем же задумчивым тоном. – Она навеивает печальные мысли. «Странно, – думала я. – Почему Таэсиэль грустит из-за осени? А мне она нравится, хоть она и такая длинная…» С такими мыслями я побрела по улице в сторону дома Веридила, но задумалась и свернула куда-то не туда, и, по всей видимости, заметила это не скоро. Иногда удивляюсь своему таланту встревать в переделки! – Где это я? – тихо задала я вопрос самой себе. Я осмотрелась. Кругом не было никого, кроме одного эльфа, который сидел на скамье, склонив голову. В нём я сразу узнала Финрода, поэтому тут же ринулась к нему. – Здравствуй, Финрод! – сказала ему я. – Здравствуй, – ответил он. – Ворраниэль? Та девочка с монеткой? – Да, – улыбнулась я. – Но монетка… Ах, да, у меня есть одна монетка, могу отдать её тебе. – Я же говорил, что не надо, – сказал Финрод. – Ладно, как скажешь, – растерянно проговорила я. – А почему ты такой грустный? – Знаешь, Ворраниэль, – ещё более задумчивым тоном заговорил златоволосый эльф, – в жизни много потерь, много ран на сердце, хорошо, если ты ещё не прочувствовала это. А некоторых теряют навсегда. – А почему навсегда? – зачем-то спросила я. – И тебе что, тоже осень печальные мысли навевает? – Навсегда потому, – ответил он, – что не все возвращаются, когда умирают. Ты ведь понимаешь, о чём я? Ну, а насчёт осени ты, наверное, права. Эти листья напоминают о том, чего уже не вернуть. Ну, или можно вернуть, но дорогой ценой. – И почему все так грустят из-за осени? – удивилась я. – Вот мне она нравится, хоть она и такая длинная. Деревья с разноцветными листьями такие красивые… – Согласен, – кивнул Финрод. – Но там, где я родился и очень долго жил, осени не было. – Ты про Аман? – спросила я. Финрод кивнул и снова склонил голову. Мне хватило смелости (или, скорее, наглости) обнять его и сказать: – Не грусти, всё будет хорошо. Разве ты не вернёшься туда? Иногда поражаюсь своим детским поступкам. Впрочем, с годами я не так уж изменилась, но вряд ли я бы позволила себе такое, если бы была чуть старше. Однако он не возмущался, он лишь ответил: – Может, и вернусь, но лишь тогда, когда сделаю то, зачем пришёл сюда. А это будет непросто… – Я понимаю, – тихо сказала я. – Таэсиэль рассказывала мне о том, как вы ушли. Правда, очень мало. Там был её отец, наверное, ей грустно говорить об этом, ведь его убили орки… – Да, мне тоже грустно это вспоминать, – кивнул Финрод. – А что за Таэсиэль? Ты не впервые упоминаешь её, но ты не помнишь своих родителей. Почему? – Не знаю, – с каким-то испугом в голосе сказала я. – Я только помню, как она позвала меня к себе в дом, когда я была одна на улице, это было ночью, когда был сильный дождь. Я тогда ещё не могла говорить какое-то время. Я живу с ней, и она часто рассказывает мне истории. Она как-то говорила, что ты из народа Нолдор, как её отец, и что у неё была мать из народа Синдар. Правда, она даже не сказала, из какого народа я. – Если ты живёшь в Нарготронде, - слегка улыбнулся златоволосый эльф, – значит, наверное, из Нодор. – Я тоже так думаю, – улыбнулась я. – Но я бы хотела быть из Ваниар. Не знаю, почему, но мне нравятся Ваниар. Правда, Таэсиэль о них мало говорила, и она говорила, что у них волосы золотые, а у меня волосы чёрные… Но у тебя золотые! Может, ты вовсе не нолдо? Вот тут я наконец-то смогла его рассмешить: – Да, мать моего отца – ваниэ, а моя мать принадлежала к народу Тэлери, но не спеши судить по цвету волос. Правда, он тут же снова загрустил: – Ах, Ваниар, Ваниар… – Что? – испугалась я. – Я что-то не так спросила? – Нет-нет, – ответил он. – Не в тебе дело. – И всё же, – зачем-то продолжала я, – для чего же ты уходил, если теперь так грустишь по дому? Или это тайна? – Я не хотел идти, – вздохнул Финрод, – но я откликнулся на зов рока. Видишь ли, Ворраниэль, суть нашей жизни точно не в том, чтобы делать то, что нравится. Так уж устроен этот мир. – Что всё это значит? – не поняла я. – Боюсь, что и тебе придётся всё это понять, — ответил он. – Кстати, – не могла успокоиться я, – Таэсиэль как-то говорила, что тебя называют Атандил, потому что ты друг смертных. То есть, ты ушёл ради них? И откуда у меня такие выводы? – Я тогда ещё не знал о людях, – ответил Финрод. – Но о них долго рассказывать. А я собирался завтра идти к одной из них. – Ты пойдёшь к смертной? – переспросила я. – Да, её зовут Андрет, – сказал мой собеседник, вставая со скамьи. Я, как обычно, ничего не стесняясь, стала упрашивать его взять меня с собой, забыв, что шла к Веридилу. Не знаю, откуда в нём столько жалости к непонятно откуда пришедшей сиротке, но он согласился, предупредив лишь, что идти придётся далеко. А я на следующий день ещё и умудрилась отвертеться от вопросов Таэсиэль о том, в какой ещё далёкий путь я собралась и с кем. Даже врать не пришлось, тем более, этого делать я не умела и не хотела учиться. Должна сказать, я была несколько удивлена, когда увидела, что люди отличаются от нас только ушами. Конечно, я знала о том, что все они стареют, но видеть такое мне не случалось. Андрет тоже удивилась (но вовсе не возмутилась), увидев, что Финрод привёл с собой какую-то девочку, но когда он ей всё объяснил, она приветливо улыбнулась: – Что ж, рада познакомиться, Ворраниэль. – Я тоже очень рада, – улыбнулась я в ответ. Затем Финрод что-то ей шепнул, она кивнула. Потом Андрет стала что-то рассказывать, потом Финрод задавал ей какие-то вопросы, которые я не совсем понимала (видимо, они не просто были слишком мудрыми, а ещё и не впервые обсуждали все эти непонятные мне вещи). И в один момент я решилась спросить: – А смерть – это ведь когда идут в Чертоги Мандоса, да? Ну, Таэсиэль что-то говорила об этом, но она не совсем понятно объяснила мне, что это такое. – Что же говорила эта Таэсиэль? – спросила Андрет. – Я спросила у неё, что такое Чертоги Мандоса, – стала объяснять я, – и она ответила: «Не дай Эру тебе узнать, что это такое!», Потом, правда, добавила, что не все с ней согласятся и что туда идут те, кто умер. Но я всё ещё не совсем понимала, что всё это значит. – Сложно объяснить это тебе, – начала Андрет, – но могу сказать, что каждый из нас состоит из фэа и хроа. Хроа – это тело, то есть, то, что мы видим здесь, до чего можем дотронуться… Ну, то есть, ты смотришь на меня и видишь только хроа. Но есть ещё фэа, то, что мы не видим, но без чего хроа не живет. Так ты понимаешь? Я кивнула. – Хорошо, – продолжила она. – Смерть – это когда фэа отделяется от хроа… – Фэа идёт в Чертоги Мандоса, – поддержал её Финрод, – а хроа остаётся мёртвым телом. То есть, уже не движется, не дышит, не говорит, не мыслит. Погибшие эльфы могут вернуться из этих Чертогов, но я ещё не говорил с теми, кто там был. Быть может, ещё мне придётся рассказать тебе о том, как это происходит. Фэа эльфа идёт в Чертоги Мандоса после того, как его убивают… – Это как? – спросила я. – Ну, - задумчиво ответил Финрод, - например, мечом, как на войне. Разве Таэсиэль не говорила ничего об этом? – Говорила, только я её не совсем понимала, – слегка замялась я. – А люди? Правда, что они попадают туда, даже если их не убивать? – Да, они стареют и уходят, – сказал Финрод, – как мой друг Беор. Но я не могу сказать, что происходит с людьми после этого. – Но у людей есть множество преданий, о которых я могу долго рассказывать, – сказала Андрет. Они с Финродом достаточно долго ещё о чём-то говорили, а когда настало время прощаться, Андрет сказала Финроду, что ещё многое нужно рассказать, но как-то в другой раз. И мы отправились в обратный путь. А когда я рассказала всё Таэсиэль, она была изумлена, хотя я не понимала, чего такого странного в моих похождениях. Когда я попыталась пересказать ей то, что слышала от Финрода и Андрет, у неё просто глаза на лоб полезли! Конечно, после того дня мне ещё случалось видеть Андрет, хотя это было очень редко. А иногда ещё Финрод упоминал её мудрые речи. Но рассказывать об этом очень долго.