Дорога в Светлый Край

Год проходил за годом, но жизнь наша менялась не сильно. Я по-прежнему жила с Таэсиэль, которая, в общем-то, заменила мне мать, всё в том же доме, и Нарготронд жил, как прежде. Долгое время Таэсиэль меня обучала всему, чему только могла, потом настало время применять полученные от неё навыки. Пожалуй, это было самое большое изменение в нашей жизни за много лет. Впрочем, изменилась и я сама, но не столько внутренне, сколько внешне. Ну, я просто стала выше, взрослее. Но у меня были всё те же чёрные волосы ии такие же чёрные глаза, их задумчивый взгляд, курносый нос и слегка пухлые губы. И что-то во мне осталось от той простой, но смышленой девчонки, которой я была много лет назад. Бывало, глядя на своё отражение, думала, что хроа меняется, а фэа остаётся. Видимо, слишком любопытной я была в детстве. Но теперь детство оставалось позади… Конечно, за много лет я обзавелась достаточным количеством друзей, но некоторые были особенно близкими. Таэсиэль, как я уже сказала, была для меня как родная, да и Веридил был не просто моим лучшим другом, мы были почти как брат и сестра. Он, конечно, сильно изменился, как и я: из того мальчишки, которым он был в момент нашей первой встречи, он превратился в широкоплечего юношу, который был чуть выше меня (я же высоким ростом не отличалась), но всё с теми же карими глазами и русыми волосами, которые теперь у него были такими же длинными, как у его отца. Кстати, я и его родителей хорошо знала, правда, они не были так близки мне, как Веридил и Таэсиэль. Как-то Веридил познакомил меня с эльфом по имени Эдрихиль, с ним мы тоже быстро подружились. Ещё одним очень близким другом мне долгое время был менестрель Нарквелинд. Мне очень нравилось его имя, означающее «Осенний певец». Он, как и я, больше всех времён года любил осень, точнее, время под названием Лассэлантэ, но не любил то время, когда все листья уже опали и превратились в жалкий коричневый ковёр под ногами, а снега ещё нет. И с виду он соответствовал своему имени: у него были длинные огненно-рыжие волосы, такие, как листья на многих деревьях в самый разгар Лассэлантэ, а глаза были карие, но светлее, чем у Веридила, почти золотистые. У него был нос с горбинкой и приветливая улыбка, он был высоким (я еле доставала до его плеча). Мы с ним часто играли вместе: он играл на флейте, я – на арфе. Если с нами не играли другие менестрели, то пела я. А ещё мы любили вместе прогуляться, особенно в наше любимое время года, которое Веридил почему-то недолюбливал и предпочитал проводить дома. Да, мы с Нарквелиндом часто играли на праздниках и всяких шумных застольях, но гораздо больше мы любили играть и петь вдвоём, сидя на скамье под сенью ярко-золотого дерева, там, где нам почти никогда не мешали. Иногда мне случалось говорить с братьями Финрода, а пару раз я даже сестру его видела. Галадриэль почему-то восхищала меня и своей красотой, и своей мудростью, хотя я разговаривала с ней так мало. Но гораздо сильнее я привязалась к её брату! Нет, я никогда не была влюблена в него, я любила его, как старшего брата или даже отца. Не могу точно сказать, откуда у меня такие чувства к нему, но, видимо, он был уж очень добр ко мне, хотя и был не просто посторонним мужчиной, но ещё королём! Андрет, как и родичей Финрода, видела я крайне редко, но очень любила говорить с ней. Я всегда любила слушать замысловатые истории или обсуждать спорные вопросы, поэтому Андрет была для меня чудесной компанией. Долгое время нечто под названием смерть, о чём рассказывали мне Таэсиэль, Финрод и Андрет, всё же оставалось для меня загадкой, которую, правда, мне отнюдь не хотелось разгадывать. Ведь меня окружали бессмертные эльфы, которых, к счастью, никто не убивал, а из смертных я знала одну только Андрет, и она тогда ещё была жива. Конечно, за то время, что проходило между нашими редкими встречами, она сильно менялась, но это мало о чём говорило мне. Но однажды подул ветер перемен… Началось всё с одного, казалось, совершенно обычного вечера. Тогда Веридил сказал мне, что Нарквелинд искал меня, и я побрела во дворец, чтобы найти его. Блуждая по пустынным коридорам, где царила пугающая тишина, я совершенно случайно услышала какие-то голоса, они доносились из-за угла. Я остановилась и стала вслушиваться, хоть и знала, что нехорошо так делать. – Да, наступаем завтра, и ничего не изменить, – сказал первый голос, и я сразу поняла, что принадлежит он Финроду. – Я не пытаюсь спорить, но я не понимаю: если мы не вмешаемся, нас разгромят? – второй голос точно принадлежал Нарквелинду. – Вполне возможно, – ответил Финрод. – Да и потом, мы не можем сидеть на месте, когда гибнут наши родичи, не так ли? – Я знаю, мой господин, – вздохнул Нарквелинд. – Я лишь спросил. Я знаю, что не мне об этом думать. – Именно, – сказал Финрод. – Ты менестрель, не полководец. Так что менестрелем и оставайся. – Правильно! – еле слышно сказала я, не сумев удержать язык за зубами. – Оставайся менестрелем навеки. Но мой голос никто не услышал, и Нарквелинд продолжил разговор: – Я не пытался перечить… – Знаю, друг мой, знаю, – задумчиво протянул король. – Я и не злился. Пойми, у нас просто нет выхода. Мы должны наступить завтра. Из моих глаз тут же потекли слёзы, я не выдержала и громко всхлипнула. Сказав ещё что-то, чего я не услышала, менестрель подошёл ко мне. – Ворраниэль? – слегка удивился он. – Ты хотел меня видеть? – сквозь слёзы спросила я. – Теперь уже неважно, – на глазу Нарквелинда тоже блеснула слеза. – Мне так жаль… – пролепетала я. – Не плачь, Ворраниэль, – вздохнул он. – Ещё некого оплакивать. – Но ты сам сказал «ещё»! – продолжала плакать я. – Ты знаешь, что потерь не избежать… – Что случилось, Ворраниэль? – спросил неожиданно подошедший к нам Финрод. – Вы ведь будете биться? – я уставилась на короля полным отчаяния взглядом. – Иначе не выйдет, – вздохнул кроль. – Но тебе ли скорбеть из-за этого? – Я боюсь за вас, – продолжала я. – Но ведь никто пока не умер! – повторил менестрель. – Зачем оплакивать нас заранее? Он пытался утешить меня, но его голос был неуверенным. Он явно знал, что горе неизбежно. – Не бойся, – сказал Нарквелинд. – Только берегите себя, – всё так же печально сказала я. – Возвращайтесь живыми… Нарквелинд кивнул и грустно улыбнулся. Распрощавшись с Финродом и Нарквелиндом, я помчалась к Веридилу. – Только не говори, что ты тоже идёшь в этот поход! – испуганно протараторила я, когда он открыл мне дверь. – Ворраниэль, успокойся! – в недоумении сказал мне друг. – Что с тобой? – Я боюсь за тебя, понимаешь? – продолжала я всё тем жжет тоном. – Ворраниэль, эта битва в истории Арды не первая и не последняя, ты же знаешь, – говорил Веридил совершенно спокойно. – Да, мне самому как-то не по себе, это ведь моя первая битва… Но я уверен, что ты зря так переживаешь. – Веридил, как ты можешь?! – теперь уже возмутилась я. – Ты ещё слишком юн для битвы! – Что? – удивился мой друг. – Я ведь старше тебя! – Не спорю, – ответила я. – Но я и не иду на войну! А тебе, я смотрю, очень хочется в Мандос! Неужели это место стоит того, чтобы отправиться туда так рано? Неужели туда вообще стоит стремиться, пусть даже через десять тысяч лет? – Десять тысяч? – переспросил Веридил. – Сначала проживи столько, потом уж говори. Нет, я не хочу в Мандос, но это мой долг! – Умереть – твой долг?! – я возмущалась дальше. – Нет, – улыбнулся тот. – Мой долг – сражаться, защищать тебя и таких же беззащитных, как ты, от прислужников Моргота! – Веридил, неужели ты не боишься? – теперь уже я просто плакала. – Боюсь немного, – покачал он головой. – Я ещё не знаю, каково там, на бранном поле, поэтому как-то тревожно. Но я уверен, что тебе не стоит так плакать. – Ты воистину Смелый Друг, – печально сказала я. – Но будь осторожен… Все вы будьте осторожны… Храни вас Элберет… Возвращайся живым, я буду ждать… И приходи ко мне, когда вернёшься… И Нарквелинду скажи то же самое… Попрощавшись с Веридилом, я пошла собирать травы, насобирать которых Таэсиэльь просила ещё утром, но мне было некогда. Уже был вечер, было очень темно, но я отправилась собирать эти травы, многие из которых были горькими. Набрав корзинку, я поплелась домой, где Таэсиэль встретила меня смущённым взглядом глубоких серых глаз и вопросом: – Ворраниэль, где ты пропадала? – Прости, – печально вздохнула я, входя в дом и протягивая ей корзину, – нужно было попрощаться с друзьями… Ты знаешь, что завтра все они уходят на войну? – Что? – мои слова её сразили наповал. – Финрод говорил… Все уходят… – моя речь была прерывистой и невнятной. – Нарквелинд, Веридил… Они идут воевать… И если Нарготронд не вмешается, его могут разгромить… Они уходят завтра… Уходят… Идут на помощь к тем, кто уже воюет… – Уходят? Это правда? – тревожно спросила Таэсиэль. – Да, – ответила я, – правда. – Послушай, – сказала она, жестом указав мне, чтобы я садилась. – Если Нарготронд настигнет тьма, у нас остаётся только один выход: бежать. Бежать в Дориат. Если Нарготронд не устоит, мы будем вынуждены уйти в Дориат. Мои родичи живут там, они нас примут… – Но я не хочу бежать! – возразила я. – Не хочу… – Успокойся, – Таэсиэль посмотрела мне в глаза. – Никто ещё никуда не бежит. Но если на нас нападут, нам придётся бежать. В общем, тоскливый был вечер. И ночью я долго не могла уснуть. Было страшно, хотя я ещё не совсем понимала, что именно происходит. Потом я долго не могла привыкнуть отсутствию Веридила, Нарквелинда и Финрода. Дни тянулись долго, каждый из них был тревожным и тоскливым. И это было просто невыносимо. А у меня никогда не выходило спрятать свои переживания, хоть, я и боялась лишний раз расстроить Таэсиэль. Она же, наоборот, пыталась развеселить меня, хотя самой ей было грустно. Но она как-то сказала мне, что ей больше нечего терять, кроме меня, ведь её родные дети давно погибли. Иногда она пыталась меня озадачить, чтоб я меньше тосковала. Иногда я играла и пела для неё, ей нравился мой голос. Но она не любила веселье, шумные застолья, гостей, даже гулять она не очень-то любила. Она целыми днями сидела дома, хлопоча по хозяйству, выполняя свою работу… Она была совсем не похожа на меня. И вот, однажды я, как обычно, сидела и шила что-то, и вдруг послышался стук в дверь. От волнения моё сердце замерло, а сама я отвлеклась от шитья и вонзила иглу в палец (собственно, к такому я давно привыкла, хоть теперь это происходило куда реже, чем в детстве). Но я даже не ощутила особой боли, просто вытащила иглу, воткнула в ткань и вытерла кровь об тёмное платье. Таэсиэль же поспешно распахнула двери. На пороге стоял Веридил. Но он не был похож на себя. Никогда он ещё не был таким бледным! Он вообще был более жизнерадостным, чем я, меньше задумывался о смерти, потерях и так далее. Но сейчас он был сер, как небо в туманный день в конце осени. Печальный взгляд прежде весело блестящих карих глаз теперь был опущен в пол. Губы выглядели так, будто улыбки никогда не знали. Волосы были растрёпаны, на одежде красовалось множество прорех, но раны уже были перевязаны. Он молчал. – Веридил! – воскликнула я, подбежав к нему, и тут же заключила его в объятия. – Ты жив! И ты ко мне прямо с бранного поля примчался, что ли? Он обнял меня в ответ, но тут же сделал шаг назад и, продолжая молчать, протянул мне обломок флейты. Я сразу узнала её, ведь во всём Нарготронде, наверное, была лишь одна такая флейта. А была она сделана из какого-то светлого дерева и украшена золотистыми и оранжевыми узорами. Без сомнения, это был обломок той самой флейты. – А-а… А где Нарквелинд? – испуганно спросила я. – В Чертогах Мандоса, – вздохнул мой друг. Из моих глаз потекли слёзы, ещё более горькие, чем в день прощания. На миг мне показалось, что кто-то больно ударил меня прямо в сердце, что мир вокруг почернел… Я уткнулась лицом в плечо друга и громко зарыдала. – И не он один, – продолжал Веридил таким грустным тоном, каким не говорил почти никогда. – Финрод? – ещё сильнее испугалась я. – Нет, Финрод жив, – ответил Веридил. – Благодаря Барахиру. – А, тому Барахиру? – спросила я, продолжая плакать. – Да, да, правителю народа Беора, – всё тем же тоном говорил Смелый Друг, – вернее, того, что от него осталось. Он потерял почти всё, но… В общем, Финрод жив, и Ородрет жив, а Аэгнор и Ангрод погибли. И я слышал, что некая смертная по имени Андрет или Саэлинд умерла. Кажется, ты знала её… – Да, знала, – проговорила я, продолжая рыдать ему в плечо. – Финрод говорил, что она любила Аэгнора. И получается, что она умерла с ним примерно в одно время. Правда, насколько я знаю, она уже стара была… Должно быть, хорошо, что я не видела, как это выглядит… – Да, грустная история, – продолжал говорить Веридил, не обращая внимания на положение моей головы. – И мой отец, видимо, погиб, – Веридил смахнул слезу. – Но я не знаю, я не видел его тела. Может, его забрали в плен, не знаю… – Но как же Нарквелинд? – зачем-то спросила я. – Как же так? Неужели он? Почему?! – Вражья стрела угодила ему в сердце, – сказал Веридил, пытаясь спрятать от меня очередную слезу. – Перед смертью он говорил: «Ворраниэль… Прости, я подвёл тебя» – Что? – переспросила я. – Да, он говорил так, – ответил выживший друг. – А потом он сказал мне: «Передай Ворраниэль, что…» Он не успел договорить, его глаза закрылись, и теперь, наверное, долго ещё не откроются… Я сидел над мёртвым телом. Впервые. Во время битвы многие умирали у меня на глазах, но на них я редко обращал внимание, особенно если это были враги. Но когда умирали мои друзья… Но из тех моих друзей, которые погибли в этой битве, лишь Нарквелинд говорил со мной перед смертью, остальные гибли на месте. Наверное, многих ещё забрали… Я не знаю, нас осталось очень мало… Видно, он хотел ещё что-то сказать, но я перебила его: – И почему мне было так интересно, что такое смерть?! Как я могла быть такой глупой?! Что здесь непонятного?! Только теперь до меня стало доходить, что такое смерть, хоть я и не видела её (не говоря уже о том, чтобы ощутить на себе). Ведь раньше, как я и говорила, смерть была для меня тайной и, хоть я и не хотела её постигнуть, смерть Нарквелинда заставила меня понять, что в этом нет ничего загадочного, есть только боль и скорбь. Хотя кто-то, наверное, не согласился бы… Но почему-то только теперь до меня дошло, насколько дорог мне был мой осенний менестрель, как мне его не хватает… Я не могла представить, как теперь жить, как жить в этом мире без него! Почему-то для того, чтобы до конца осознать привязанность к нему, осознать, насколько он мне нужен, мне нужно было потерять его… А может, я его любила? Если так, то я и это слишком поздно поняла. А я только раз обняла его, и то на прощание... Битва, прозванная Дагор Браголлах, внесла существенные перемены в нашу жизнь. Веридил, который, как я уже говорила, всегда был более жизнерадостным, чем я, стал более задумчивым, чаще уединялся… Впроччем, иногда в нём словно воскресал тот мальчик, которым он был в день нашей первой встречи, как и во мне – «девочка с монеткой», как иногда шутя называл меня Финрод. Я осталась такой же задумчивой, только грустить стала чаще. Теперь золотая осень была для меня не временем счастливых прогулок и причудливых мелодий, под которые листья в необычном танце слетали наземь, а временем скорби и одиночества. Но я всё равно любила Лассэлантэ. Любила одиноко бродить по улицам и вспоминать те золотые от осенних листьев времена. Я продолжала играть на арфе под осенними деревьями, только теперь со мной не было моего дорогого флейтиста. Какое-то время я даже поверить не могла, что всё это происходит наяву. Иногда я, приходя во дворец, по привычке искала взглядом Нарквелинда, а, не находя, спрашивала у кого-то, где он. Часто по ночам я не могла уснуть, а если засыпала, обычно просыпалась на мокрой от слёз подушке с его именем на губах… Плакать у всех на виду я никогда не стеснялась, как и смеяться. Бывало, затянем с менестрелями какую-то грустную балладу, чтоб растрогать слушающих эльфов, и я, конечно же, заплачу первая. Но теперь мои слёзы были горше, чем до этого. Я оплакивала и других погибших в бою (и не только в бою), но одна потеря выдавливала из моих глаз куда больше слёз, чем все остальные. И многие песни я пела со слезами на глазах, перебирая струны дрожащими руками и глядя на огненные листья. Но чаще всего я пела одну:

Осень косы золотые расплетала, Нитью ярко-золотою вышивала, С ветром песню золотую напевала, Всюду листья золотые рассыпала. Песнь осеннюю с тобой вдвоём мы пели, Осень ветром разносила эти звуки… Раньше были Лассэлантэ менестрели Мы с тобой, не помышляя о разлуке…. Только в светлом западном краю, О котором часто Финрод говорил, Никогда не такала осень шаль свою… И зачем ты из Эндорэ уходил? Жаль, что век наш не проходит без потерь, Жаль, что рано прервалась вдруг наша трель, И что осень не увидишь ты теперь Очень жаль мне, мой осенний менестрель. Может, мы с тобой в земле Амана Снова встретимся и вместе запоём, Только там мы не увидим листопада, Осень не зажжётся там огнём.

Не знаю, как так вышло, но из всего, что я слышала от Финрода и других пришедших из Амана эльфов я сделала вывод, что когда-нибудь и мне придётся навсегда отправиться в Аман. Это должно было быть радостной надеждой, но я боялась… Я боялась перемен.Вот только я знала, что рано или поздно они меня застанут. Уже застали, ведь после Дагор Браголлах моя жизнь уже не могла стать прежней… Никогда…