Этот удивительный Мир: Хранитель

      12 день Восходящей Луны, 4-го Месяца Солнца              Я понял, что день не задался, когда чуть не проспал свою смену дежурства в жреческих садах. Спину ломит, голова думать не хочет. Годы берут свое, но еще это значит мое старое недоброе предчувствие. Предчувствие того, что сегодня опять произойдет что-то, за что мне придется краснеть.              Вы, наверное, скажете, что у кого-то в жизни бывает похуже, если сравнить мой статус и состояние, накопленное в прямом смысле потом и кровью, а лучше сбросьте все на старческий маразм. Давайте – ведь сказать это намного проще, чем попытаться понять меня, одряхлевшего ангела, прожившего две сотни лет. Если же вы хотите испытать мои слова на практике, то буду рад выслушать ваши впечатления после такого непредвиденного и странного обстоятельства, как это.              — Мастер Габрил! Мастер Габрил, вы не спите? Создатели честные, извините заранее!              Явился ко мне с утра один из местных стражников: еще молодой и неотесанный, а уже обреченный на то же, что и я – оберегать остров Аниморэм от всех возможных бед. Только один из пяти островов на нашем небе. Какие беды могут одолевать ангелов в это время, еще и в Священное Перемирие, спросите вы? Не буду спорить, они все еще преследуют нас в повседневной жизни и даже делают попытки пестрить разнообразием: начиная легкой простудой в сезон дождей и заканчивая мелким хулиганством в местной школе хранителей, что в последнее время стало частью рабочей рутины. Ясное дело, даже после войны жизнь не позволяет нашим крыльям слежаться. Я, как бывалый воин и верховный судья в отставке, навидался кое-чего похуже, и поэтому ничего серьезного, на свой взгляд, в этой тихой гавани еще не встречал.              — Разве не видно? Говори, что случилось?              — Я не знаю, как Вам это объяснить, поэтому лучше пойти со мной. Это очень серьезно, — замялся юный страж порядка, глядя куда угодно: то на копье, то на дверной угол и лишь бы не начальнику в глаза.       Вопреки загруженному графику я решился оторваться от свитков. Все равно по моему возвращению их перевалит здесь больше житейских проблем, что поджидают меня в будущем.              — Ладно, я тебя понял. Веди.              Серьезно, серьезно. У этой молодежи нынче все разрешимое становится серьезным. Привыкли раздувать из мухи слона, хоть и родились на готовенькое – в мирное время. А глаза этого стражника, когда он объяснял случившееся по дороге в сад, были раскрыты так, точно увидел дракона, пожирающего того самого слона.              — Знаете, они ведь сами попросили за ними приглядеть, ну, то есть не прямо-таки стоять, а просто иногда посматривать, понимаете? Вот мы, значит, идем сюда и вроде бы минут десять-пятнадцать назад все было нормально и вокруг ни души, да тут и в принципе мало кто ходит, а мы все делали, как нам жрецы сказали, прямо глаз не отрывали, но мы даже подумать не могли, мы и не предвидели бы... — горячо оправдывался стражник, размахивая руками как сломанная мельница.              — Давай-ка ближе к делу, Арамэль. У меня и без того мало времени.              Вопреки моим смелым выражениям выше, то, что происходило раньше и продолжает происходить сейчас, уже начинало действовать мне на нервы. Иногда я задаюсь вопросом, откуда они взяли этого стражника, но уже догадываюсь, с какого форпоста Мира грез его могли вытянуть. Как известно моим горьким воспоминаниям, многих оттуда выносили в смирительных рубашках, что в мое время считалось везением. И этому юнцу действительно повезло попасть под мое наставление – потому что другому начальнику островной стражи он бы подобного сказать не вздумал.              — Думаю, Вам лучше посмотреть на это своими глазами, мастер. Там уже сами во всем убедитесь.              Когда мы вышли к яблоням, будь они неладны, я не на шутку удивился тому, что увидел. То, что показал стражник, хоть и не выглядело так серьезно, как он описывал по дороге, но уже выходило за пределы моего понимания.              Одно из деревьев пустовало – как бельмо на глазу, оно выбивалось из ряда плодоносящих соседей. Однако, вопреки моим ожиданиям, яблоки никуда не делись. Все они лежали на земле и, даже можно сказать, в своем точном количестве. Видимо, попадали после недавнего тропического шторма – такое явление на Облачных Островах не редкость. Я уже хотел сказать своему непутевому подчиненному пару ласковых, но тут заметил одну необъяснимую деталь: абсолютно все плоды были надкусаны с одного бока. Вначале мы понадеялись увидеть хотя бы пару уцелевших, но когда обошли дерево, то не увидели ни одного полноценного яблока, словно дерево одолела неведомая за несколько столетий проказа. Вся поляна под кроной была усыпана яблочным ковром, подобно братской могиле. Что самое обидное – яблоки действительно были хорошими, самыми сочными, только на этом дереве, в единственном на острове фруктовом саду. Создавалось ощущение, будто виновник решил подшутить над нашей невнимательностью от скуки, но шутка превзошла свою жертву по глупости.              — Мы с напарником впервые видим такое, вот и решили позвать Вас, так сказать... посоветоваться. Он как раз пошел проверять остальные деревья. Надеюсь, вернется с хорошими новостями. А у Вас есть мысли, кто мог это сделать? Дикие звери, может? Грифоны? Если это так п-продолжится, добром это не кончится, — от шока бедняга начал заикаться.              — Спокойно, укус явно человеческий, а таких страшных зверей здесь не водится. Разве что, всякая мелочь, вроде диких кошек, а они либо боятся нас, либо уже вымерли. Ясно солнце, на наших учеников у них зуб короток, — я еще раз обошел дерево и осмотрел одно из яблок, чтобы удостовериться в своих смутных догадках. Старое чутье меня не обманывало. — А насчет грифонов переживать не стоит. На сколько память мне позволяет, последнего я видел еще до своего первого столетия – тогда уже во всю война гремела. Эти твари давно изжили свой век.              — Это-то понятно, мастер Габрил, но что мы жрецам говорить будем? А сборщикам? — не унимался Арамэль, бегая за мной по пятам, как пуганный зверек. — Вы же понимаете, что у них любой кустик священный, а если их смотритель узнает, так и до Верховного Совета недалеко. Дайте им волю и они всех нас лишат жалования!              — Да угомонись же, наконец! Я сам поговорю с этим разбойником, а ты пойди к жрецам и объясни, что Верховный Совет возместит половину. Они меня там хорошо знают, так что уговорить их не составит труда. На одном острове таких деревьев тысячи, а без одной хилой яблони они не обеднеют. Вырастят еще одно, если понадобится. Будут они еще над ней плакать, словно живут в холодной тундре!              Только потом я заметил, что конкретно завелся из-за того, что сам считал мелочью. Любой бы на моем месте не выдержал, если бы ему так же хорошо напекало облысевшую макушку.              — Мастер! А как же я все это...              — Я все сказал!              — Эх, ладно. Как прикажете, — Арамэль в задумчивости чесал затылок, осматривая яблочный разгром, словно перед ним предстояло разгребать руины целого города. По меркам ангела, прожившего только двадцать пять лет из двухсот, это было по истине колоссальной проблемой в его жизни. — Ну надо же, разбойник... Подождите, сэр! Вы уже знаете, кто?                     13 день Восходящей Луны, 4-го Месяца Солнца       Быть учителем тяжело. За два минувших столетия это был не первый мой опыт в этой сфере, но я так и не смог осилить ее до конца. В отличие от остальных, мне помогали военная закалка для железной выдержки и судейский опыт для проницательности. В этом был свой плюс и ощутимый минус.              По-нормальному, ангелы познают такие важные вещи в быту, а не на поле боя, но за первое время в отставке я узнал, как с детьми на самом деле бывает сложно, особенно с подрастающим поколением. Порою, очень трудно понять их психику – каждый по-своему уникален, как созревающая личность, от которой можно ожидать чего угодно, если что-то упустишь.        Единственные дети, с которыми у меня с большим трудом клеилось, как и у многих других учителей на Аниморэме – это хранители. Крыльев они отроду не носили и, несмотря на их божественное происхождение, в них было больше от людей, чем от потомков Создателя. Но им приходилось с нами уживаться, а нам – учить их жизни. Той жизни, которой должен жить каждый ангел, даже будучи его бескрылой пародией. Видимо, только моя толерантность помогала держать репутацию на плаву, а другим учителям – предоставлять бесценный опыт, которого не хватало, пожалуй, большинству ангелов Облачных Островов.       И конечно, за все время не обошлось и без таких учеников, которых я понять не мог, как и другие мои мудрые коллеги.              — Мастер Габрил! Мне нужно с Вами поговорить. В этот раз серьезно.              Ко мне средь бела дня ворвался один из наших учителей: очень строгий и рассудительный, почетный выпускник нашей Академии, доктор естественных наук и ныне профессор в школе хранителей. Единственный в своем роде молодой ученый, которого не завлекли золоченые пагоды университетов острова Сайтиам, когда тот решил взяться за столь редкую – и больше приближенную к людям, – науку в ангельском государстве. Его упорство шло вразрез с пылким темпераментом, и каждый раз я удивлялся, как это природное противоречие помогало ему держаться в нашем мелочном училище. И на этот раз он явился мне тронутый до глубины души и злой на весь мир, в прямом смысле этого слова.       Нахмурив черные брови, он сел напротив моего стола. Выглядел он необычайно спокойным. Страшно было наблюдать это явление, учитывая его строжайший подход к даже самым незначительным учебным проблемам. Но я понимал, что могло вызвать эту тишину перед бурей: мне ли было не знать, как тяжко ему сейчас приходилось – нести груз наставничества единственного в его жизни воспитанника, которому он мог доверить свои знания, и с кем он так и не смог достичь взаимопонимания.              Дальше наступило то, чего я с таким напряжением ожидал. Как бы он не выражался, я слушал спокойно и не ругался в ответ. Было бы не вежливо и по-детски кусаться со взрослым, – далеко не старше меня, но все же – опытным ангелом, как и я сам. Тем более, выслушивал я это уже не первое новолуние, как отчет караульного после суток. Пусть себе выпустит пар: может, полегчает, как и во все прошлые разы.              — Уже не первый раз говорю Вам, мастер, но я устал от этого, — завершил он свою бурную речь и продолжил уже спокойно, с вымученной усталостью в голосе: — Вы все говорите, что это вопрос времени, но к Вашему сожалению, это правило работает не для всех. И дело даже не во мне, так же, как и в Вас – боюсь признать, причина кроется в самом человеке. Так что, давайте решим с Вами так, Ваша честь. Либо Вы принуждаете ее ответить за все сказанное, либо я подаю жалобу через Верховный Совет. Я Вас слишком уважаю, мастер, поэтому и решил сказать Вам это сразу. Перед нами действительно выросла серьезная проблема, а проблемы такого рода не возникают без причины. А разбираться в этих причинах уже не в моих силах. Я не собираюсь бросать дело, которому посвятил минувшие пятьдесят лет. Я просто возвращаю это бремя тому, кто мне его доверил. Надеюсь, Вы меня понимаете, мастер.              Воздух замер в этой комнате и его последние слова с большим трудом долетали до меня; либо это был мой слух, который угасал следом за хвалеными глазами. Но еще ясная часть моего поседевшего разума остро ощутила смысл этих двух известных каждому ангелу слов. Неужели разочарование настолько поглотило его, что он решил покончить со своей последней надеждой на будущее таким вопиющим способом? Нет, Натаниэль был слишком непокорным ангелом, чтобы доверять тем, кто не соизволил помочь его науке одной монеткой. Верховный Совет никогда не интересовался чем-то, кроме внешней политики. Разве что, вырвалось это у него сгоряча - в последние две недели Натаниэль постоянно пребывал на взводе. А я просто не мог признать свою беспомощность в ситуации, которая рано или поздно должна была прийти к моему порогу.       Едва я пустился в бурные раздумья, как мой слух и осознание того, что я еще должен что-то ответить старому товарищу, чудом ко мне вернулись.              — Понял тебя, Натаниэль. Со следующей недели я обо всем позабочусь. Можешь быть свободен.              Напряженная обстановка сразу развеялась, когда он встал со скамейки и обыденно поправил смятые красным плащом перья, словно и не было никакого спора. Просто пришел поделиться новостями с добрым коллегой, как это делали здесь многие из нас, чтобы развеять рутинную скуку. Вот и он – сделал свое дело и собрался восвояси, чтобы оставить ошеломленного собеседника наедине с тишиной, которая всегда казалась ученикам Натаниэля страшнее его громких реплик.              — Не постесняюсь признать, мастер, но Ваша отчаянная решительность особо известна в учительских кругах. Я бы не сказал, что это плохая черта. На войне она многим пришлась бы на пользу, но сейчас... — Натаниэль неторопливо поднялся со скамьи, выпрямился, но кланяться не стал. Плавным движением руки он поправил серебряную диадему, что оплетала его нетипичные для ангела прямые черные локоны. Его пронзительно голубые глаза посмотрели на меня сверху вниз. — Сейчас ее нужно использовать так, чтобы она не обернулась против Вас самого. Что ж, до свидания, коллега. Не навсегда на этот раз, но могло быть и хуже. Искренне желаю хорошего дня... и полагаюсь на Ваше терпение.              Когда он повернулся ко мне спиной, я, наконец, хорошо разглядел ту причину, что помогла мне вернуть следом за слухом мое драгоценное зрение. Оно все еще не было таким идеальным, как у здешних юнцов, но помогло мне разглядеть на его правом крыле маленький листочек с рисунком очень известного непарнокопытного животного. А его автор был хорошо просвещен, внезапно пронеслось у меня в голове, но я быстро одернул себя и хотел было окликнуть коллегу, но дверь уже закрылась.       Я впал в некоторое замешательство, но потом с облегчением убедился: если бы Натаниэль узнал правду, легче бы мне от этого не стало, а уж тем более ему. Хотя, может он и почувствовал бы толику гордости за бывшего воспитанника: годы его наставлений оборвались со скандалом, но потрачены были не зря - ученик другого бы ангела ни за что не нарисовал бы такого идеального и (Натаниэль бы сказал - анатомически) правильного осла. И тут я подумал, что будет гораздо лучше, если я скорее об этом забуду.        Тогда я даже не подозревал, что последний раз буду таким беспечным, как сейчас.                     14 день Полнолуния, 4-го Месяца Солнца              Ну, вот и выходной. Мой единственный выходной за две недели. Этот выходной был точно таким же, каким я всегда его помнил: умиротворенным и теплым, со свежим ветерком, как подобает любому месяцу, названному в честь Солнца. Для меня это самое настоящее торжество, сродни празднику Половины Года. Для фантомов в Мире грез этот праздник аналогичен Новому году и даже отмечается в похожих традициях, только кем он был придуман и с какой целью – даже для Всевышнего это остается загадкой.       Странные они создания, но правда в том, что эти самые фантомы, как мы привыкли их здесь называть, на самом деле самые простые, осязаемые люди, какими они были еще в прошлой жизни, в своем Мортеморе. Все люди после смерти попадают в Мир грез, включая даже Избранных, где им уже приходится выживать по-настоящему, вместе с нами, не принимая все происходящее за глупый сон. Кто-то не выдерживает от от горя, впадает в состояние вечной тоски, а кто-то шагает дальше, осознает свои возможности в этом мире и выдумывает, например, такие глуповатые праздники – и все от нечего делать следуют его примеру, что облегчает работу нам, ангелам-верховным судьям.       Так же и я отмечаю каждый свой выходной, как праздник победы над минувшими проблемами на работе, только без салютов и шумного застолья: в удобном кресле и за чашечкой ароматного чая. То был день равновесия – баланса, на чем существует наш Мир грез. Казалось бы, никто не поднимет руку на святое.       Но, к сожалению, не все ангелы боялись Создателя. Среди них были даже те, кто ему прислуживал: к примеру, наши многоуважаемые жрецы.              — Мастер Габрил! Ваш хранитель опять грубит старшим, сил моих нет! — в прямом смысле вломился ко мне в кабинет один из них. На удивление тяжелая рука жрицы чуть не сорвала бедную дверь с петель – государственные служащие Облачных Островов и не на такое способны, когда кто-то доводит их до бешенства. По этой причине и я, переживший войну и пришествие хранителей, боялся при них морщиться.              — Да-да, уже иду...              Едва я вернулся домой и перевел дух, как в дверь снова постучались и на этот раз выпорхнула другая жрица, но уже из соседнего храма, который я буквально пять минут назад посещал после первого.       В отличие от прошлой гостьи, эта была спокойнее и говорила с трепетом в голосе. Прикрываясь рукавом белого платья, она прошла за порог кабинета и пролепетала, глядя по сторонам испуганными глазками:              — М-мастер Габрил...              — Что стряслось? — при ее дрожащем, как расстроенная струна арфы, тоне я впервые соизволил оторваться от горы свитков, чтобы не только слышать гостя, но и видеть его. И судя по всему, сделал я это не зря – чуяла моя душа, случилось что-то воистину ужасное.              — Тут такое дело...              И она начала в спешке, всхлипывая и спотыкаясь через каждые два слова разъяснять то, что мне приходилось слышать за последнее время все чаще. Начало рассказа прозвучало обыденно для моих ушей, пока не дошло до кульминации и меня, можете себе представить, едва не подвело сердце, но потом кое-как отпустило и даже легче стало от того, что я наконец дослушал этот ужас.       Я сам того не заметил, как все время неосознанно оглядывался, словно это еще мог кто-то услышать в моем запустелом доме. От того стыда, что я успел испытать за все эти минуты, остался неизгладимый даже самой горячей скалкой след.              — ... а потом она сказала, что этот «балахон» ни за что носить не будет и д-даже на том свете, — хныкнула она, указывая дрожащим пальцем в потолок. Я невольно поднял голову. — И нашей госпоже послышалось, что она упомянула нас тоже... вот.              Жрица, по всей видимости, сама осознавала нелепость ситуации и поэтому, когда закончила рассказ, перестала трясти руками и прикрыла рот рукавом, медленно уводя взгляд к стене.       Мои брови задергались сами собой и, кажется, уже никогда не остановят этот процесс.              — Боже мой, пусть уже носит, что хочет! Больше ничем помочь не могу. Всё, хорошего дня Вам. Так им и передайте.              Жрица поклонилась и послушно вышла. Я вздохнул от облегчения – благо, в этот раз точно разберутся без меня. Уж было собрался заварить ромашковый чай для успокоения нервов (с возвращением к наставничеству я нуждался в нем все чаще), как вдруг снова постучались. Но на этот раз не вошли, как остальные, а тихонько выглянули из-за двери.              — Мастер Габрил, это самое...              — Ну что опять?!              От эмоций мои крылья встали дыбом. Естественно, под конец дня я уже элементарного не мог выдерживать. Напуганный посетитель поспешил скрыться за дверью, с опаской высунув оттуда нос. Как оказалось, это был всего лишь стражник, устроившийся к нам недавно. Я вспомнил, что обещал ему расписаться о смене караула. За себя мне стало как-то стыдно.              — А, это ты. Прости, обознался. Давай сюда свиток.              Тогда я окончательно позабыл о выходном. Да и не привыкать мне с такой работой. Быть учителем, воспитателем отчасти и начальником островной охраны выполнимо, но не так-то просто. Другой старик на моем месте давно бы бросил работу и ушел на заслуженную пенсию, или же отправился на вершину карьеры, как поступают все отслужившие судьи. А я до сих пор держусь здесь, на последнем оплоте для бескрылых воинов Света. Честно говоря, я до сих пор пытаюсь понять, почему. Возможно, я обманываю самого себя и на самом деле знаю все.              — Мастер Габрил, извините, что так поздно.              Зашла еще одна жрица. Я уже приготовился выслушивать ее плаксивые жалобы (жрецы ругаться толком не умели), но она зашла очень скромно и поклонилась в знак приветствия.       Из всех жриц-воспитателей эта женщина была самой доброй жрицей из всех, кого я знал; даже слишком доброй для своей работы. А работа жрецов была достаточно хлопотной. Если воспевание богов у жрецов Мира грез считалось тяжким трудом, то на Облачных Островах это было легким оправданием лентяев. Служение Создателям у наших жрецов означало поддержание порядка в общественных садах, ведение хозяйства внутри храма, занятия ремеслом, врачевание и, что самое ответственное – воспитание юных хранителей, которых прежде всего следовало поставить на ноги, и за некоторыми еще попробуй уследи, чтобы не получить выговора сверху. А для этого нужно очень долго учиться, добиваться доверия от других жрецов и уметь получать это же доверие у воспитанников, еще совсем неумелых, но будущих защитников нашего Мира.       По отношению к детям, помимо предельной строгости, нужно было понимание, которого у такой молодой жрицы, как Вэллой, было в переизбытке. Ее коллеги из старшего и пуганного поколения, соответственно, эту мягкотелость у себя не жаловали. Скромная двадцатилетняя Вэллой это знала и поэтому с простыми вопросами к столетним женщинам подходить боялась. Когда она молча все взвешивала и понимала, что шум по заданной проблеме будет чрезмерно громким, Вэллой ничего не оставалось, кроме как идти с этим ко мне. Хотя все до последнего стражника на Островах знали, что добротой я тоже не разбрасываюсь, жрица Вэллой почему-то считала, что она будет исключением из правил. Однако в этот раз правда действительно оказалась на ее стороне.              — Знаю, Вы просили никого не принимать сегодня... — она встала на пороге, не закрывая дверь до конца.              — Только с одним исключением. Хотя, я скоро не выдержу и брошу это исключение в бездну, если не смогу его приструнить, — я помешкал и только потом быстро бросил через крыло то, что в порывах злости сказать забыл: — Говори.              Мне уже было все равно, что скажет Вэллой и как это повлияет на мое нынешнее положение. Честно говоря, я даже был готов к увольнению по первой весточке Верховного Совета: если столько лет сам не могу решиться, то, может, самые отчаянные решат за меня? Я отвернулся к окну, но прислушался, любопытства ради.              — Погодите минуту, — жрица заглянула за спину и позвала с материнской нежностью в голосе. Краем глаза я заметил, что за длинными лентами ее платья все это время кто-то прятался. — Ну же, заходи, не бойся. Все будет хорошо.              У меня никогда не было детей. Я был одним из тех ангелов, жизнь которых полностью занимала служба и работа. Я пожертвовал всем, чтобы добиться того титула, который ношу сейчас и, наверное, начинал об этом жалеть. На самом деле, это поколение я никогда не понимал и старался обрести эту мудрость за короткие годы. И не смотря на то, что так и не научился, у меня как-то получалось относиться к этому ребенку, как к своему собственному. Но увы, этот ребенок никогда не примет меня ближе, чем своего учителя.              — Создатель милосердный... Что с тобой произошло? — от изумления у меня подскочили брови и, вроде как, я стал лучше видеть.              — Поверьте, мы ее уже спрашивали. Нет, говорит, и все. Понимаете, она и раньше говорила, что без Вашего присутствия ни слова нам не скажет, вот я и решила привести ее сюда, — поспешила объяснить Вэллой.              — Ага-а, значит, такие мы теперь условия ставим, да? — я пытался поймать эти озорные глаза своими, но они увертывали от меня, как два зайца от пантеры. А я-то прекрасно знал, как она боялась этого взгляда – больше двухсот лет он говорил за меня, пронизывал человека насквозь, вытаскивая правду из моря лжи. А тут допрашивать было некого, но зато есть некоторые хранители, с которыми иногда приходится быть чрезмерно строгим. — Что ж, спасибо, что сообщила, Вэллой. Иди, дальше я разберусь сам. Ох и свалилось же на мою голову...              Передо мной стояла одна из юных хранителей Облачных Островов. Несмотря на такое благородное слово, это была самая обычная девочка. Так же она бы выглядела в глазах ангелов в Мире грез, ибо на Облачных Островах других бескрылых не водилось. На то хранители и были созданы по подобию людскому, чтобы потом, во взрослой жизни не пришлось прятать тяжелые крылья под плащом.              В то время, как я смотрел на нее блекло-голубыми очами, она хмуро глазела на меня своими дикими зелеными в ответ. Так только может со стороны показаться, но на самом деле за этими дремучими лесами прятался вполне себе цивилизованный человек, с которым можно было наладить контакт – только после очень и очень долгих переговоров.       Единственное, что так и осталось в ней не прирученным – это ее волосы, которые часто приходилось заплетать в хвост. Я обратил на это внимание только потому, что никак не мог отыскать глазами тот самый бант, который жрецы заставляли носить всех ее ровесниц из принципа. Я же, почти как ее приемный родитель, был обязан за этим приглядывать, чтобы потом не выслушивать упреки от женщин. Как я уже начал понимать, этот бант был навсегда потерян в этой жизни вместе с принципами, которых у этого ребенка подавно не существовало.              Жрица поклонилась и ушла. Хранитель прирос к полу.              Несмотря на многие недопонимания, я знал эту девочку наделенной неиссякаемым потоком жизненной энергии, которым она не могла не поделиться с окружающими ее людьми. Оттого и настроение ее было почти непредсказуемым и переменчивым, как погода в Мире грез. Можно сказать, она была из тех хранителей, которые идеально бы вписались в непостоянную жизнь этого мира: все, что ее не удивляло, то разжигало почти азартное любопытство, что служило ей хорошей мотивацией в обучении, но и создавало большие неприятности. Хотелось бы мне заверить вас, что иногда, но к сожалению, происходило это слишком часто.       За все дары этого Мира приходится платить. В первую очередь – ангелам, которые взяли на себя эту ответственность. И прямо сейчас эта ответственность стояла передо мной, как самое несчастное существо на белом свете и в то же время виноватое, как птенец грифона, который опять нашкодил в три короба и не понимает, зачем, но зато каждым перышком чувствует, что ему сейчас будет.              — Сильно болит?               Я успел разглядеть на ее руках маленькие ссадины, пока она не спрятала их за спину. На лбу красовалась здоровенная шишка, которую она моментально закрыла челкой и отвернулась. И куда она в этот раз залезла? Я стал перечислять в голове все возможные места на острове, но потом понял, что таких мест уже в реестре не было: этот хранитель облазил здесь все до последнего дерева, едва оно успело вырасти на этой земле, включая несколько десятков затисканных до паники рогатых лягушек, поэтому и предугадать его новую цель для исследования было невозможно.              — Давай вместе сходим к целителю, если одна боишься.               Она промолчала в ответ, как демон-партизан, и яростно помотала головой.       Насколько я понял, ей все-таки было больно и не в меньшей степени страшно, но в ней крылась личность, которая не выльет чувства до последнего, даже если трибунал соберется, поэтому и бросил попытки мучить ее бесполезными расспросами.              Я уговорил ее сесть на лавку, чтобы не стояла в пороге, как бедный родственник. Сам же я сел напротив и стал думать, с чего бы в этот раз начать.              — Послушай, Ави.               На самом деле, ее имя звучало несколько иначе. Нет, слух вас не подводит – так привык звать ее я, но только с недавних пор, как она освоилась в новом обществе. Приучил ее кто-то, а ей пришлось по нраву; с тех самых пор и прижилось. А первое, полное имя, которым ее нарекли еще в жреческом храме – Анвил – несмотря на красоту звучания, вдруг ни с того стало для нее немыслимым оскорблением. «Новым» именем звали ее друзья, но из всех наставников тем самым другом стал я, ибо это был кратчайший путь к взаимопониманию.              — Я бы тебя пожалел, но, сама понимаешь, кто опять виноват. Тем более, ты не один раз обещала слушаться старших – и что в итоге?              Как и ожидал, в ответ мне последовало привычное мне мрачное молчание, но уже потом до моих ушей донеслось что-то очень тихое и бормочущее:              — Я и так слушалась.               Надо же. Я уж думал, что не дождусь ответа даже в следующей жизни. По крайней мере, я почти расколол этот фальшивый орешек, в котором все время наивно пряталась головная боль Облачных Островов, трудный ребенок в глазах уволенных по собственному желанию учителей и, как вы уже догадываетесь – моя подопечная.              — Тогда почему у тебя такой вид? — начал я с несложного вопроса для бедного больного.              — Упала, — она захлопала глазами, а слезы вдруг как ветром сдуло.              — А как это получилось, позволь узнать?              — Шла по лестнице и... упала, — она скрестила пальцы и медленно покосилась влево.               Но я то знал, что настолько крутых лестниц у нас не было. Молодым ангелам было достаточно балкона в доме, чтобы взбираться на верхние этажи. Другое дело мы, дряхлые старики, которые едва могут махнуть одним крылом и с трудом пользуются ногами. О хранителях и вовсе не было разговоров - очевидно, что для них такие вещи жизненно необходимы. Если бы только некоторые использовали их по назначению. Я уже видел однажды, как моя дорогая ученица ходит по лестнице дома, а каким образом спускается – хоть за сердце хватайся, но чтобы набить такую шишку, это надо уметь так падать.              — Так, хорошо. А до этого, с воспитателями, случаем, не ты огрызалась?              — Не я. — Она выпучила глаза, словно знать не знала, что произошло в ее отсутствие.              Я набрался терпения. Мне ли было не знать, сколько его еще потребуется на этой минуте, если не в жизни.              — Допустим. Но ты же в курсе, что твоя воспитательница говорила мне в слезах? Слава трем Создателям, я уже не помню подробностей, но представить страшно, чего ты им наговорила такого, что смотрительница храма упала в обморок.              На последних моих словах она нахохлилась, будто и не было никакой шишки на лбу, а женщин до истерики довел какой-то несносный хулиган с соседнего острова, и воскликнула:              — Вот неженки! Да пусть они... — она заметила, как я посмотрел на нее, и сразу взялась за голову, профессионально возвращаясь к роли умирающего лебедя: — Ай-яй-яй, моя голова, ой-ей-ей...              Я перевел дух и продолжил нелегкий допрос:              — Я прекрасно понимаю твою натуру, но зачем было портить яблоки в саду? Тебя что, голодом морят или, может, не хватает чего-то? Ты хоть понимаешь, что подводишь не только стражу, но и весь остров? А что потом за твои поступки в любом случае придется отвечать мне – ты об этом не думала? Ладно, на этот раз я так тебя спрошу: ты вообще о ком-либо думаешь, когда вытворяешь подобное?              Осторожно выпустив голову из рук, словно черепаха из-под панциря, она подняла на меня свой самый наивный взгляд и сказала то ли в шутку, то ли всерьез:              — О... Я думала, они разные.              Видимо, она опять строила из себя человека, который проходил мимо и не понимает, что он здесь делает – ее фирменный фокус, идеально срабатывающий на беспечных учителях, но не на мне. Если же она говорила правду, то можно с облегчением выдохнуть, что хотя бы это она сделала неосознанно, а не нарочно, как всегда. Правда, что сборщикам уже никто не заплатит.              Вам, наверное, стало интересно, как так вышло, что я, учитель и воспитатель в одном кувшине, ничего не знаю о собственной воспитаннице. Дело в том, что даже жрецы, вырастившие несколько поколений хранителей, до сих пор не нашли способа с ней справиться.              Так вышло, что Ави пришла в Мир грез на три года позже остальных хранителей. Ее одноклассники давно окончили основы светлой магии и уже начали преуспевать в элементальной. Казалось бы, осталось только выпустить подростков в свободное плавание и отправиться на заслуженный отпуск, но тут жрецам свалилась на голову еще одна ответственность, к которой они, однако, не оказались готовы. Кроме одного двухсотлетнего старика, больного и хромого, который сам был по уши в работе, но соизволил взять сироту под крыло. Почему? Видать, только мне это и было нужно. А работал я с утра до позднего вечера – бывало даже, оставался на сутки, и получалось, что ребенка пришлось бы оставить в полном одиночестве на целый день. Кроме того, еще нужно было кому-то учить ее уму-разуму и надлежащим образом воспитывать, чтобы случайно не вырастить из универсального воина профессионального бездельника. Этого я допустить никак не мог и поэтому договаривался со знакомыми жрецами, уговаривал смотрительниц храмов всем подряд, лишь бы они посидели с девочкой денек, пока мои завалы на работе не покажут дна. Только вот я совсем забыл им признаться, что эти завалы будут длиною в жизнь, а их нервам придется крепиться еще на парочку лет. По крайней мере, пока Ави не повзрослеет и не перестанет чудить – а на это я подавно не имел гарантии.       Благо, добровольцы находились: среди жрецов в лице слишком молодой для жрицы Вэллой и пары сердобольных старух; среди учителей, которых уже не воротишь. И мне, как единственному из оставшихся в рядах наставников, приходилось отплачивать им за милосердие – вот такими еженедельными разборками, периодически выслушивая жалобы от местных храмов. Я это заслужил. И поэтому все, что мне оставалось делать на тонущем корабле, как его капитану, это наспех вколачивать в него последние щепки, которые только мог разглядеть во взбаламученном океане, с наивной старческой надеждой, что на этом он продержится до берега и войдет в историю. Пусть и неловко, но зато с достоинством, как и все нормальные корабли.              — А почему бы тебе вместо того, чтобы болтаться по острову, не поиграть с друзьями? — вдруг вспомнилось мне.              По правде говоря, эта идея уже казалась мне изъезженной до дыр, потому что этих самых друзей у Ави была целая школа. Правда что одна на всю деревню, где осталось не больше десяти хранителей, которые уже далеко отошли от статуса ее сверстников. Потому деваться ей все равно было некуда: куда не отправь, водиться она будет с одними и теми же. Как бы они мне не нравились, среди них все же были такие же шкодливые, но более-менее прилежные ученики, на которых можно было положиться на случай, если у жрецов сдадут нервы.               — Я понимаю, что сейчас уже мало кому интересны твои увлечения в их возрасте, но твои соседки, Мэйбилин и Хару примут тебя в любую погоду. Я говорил, что с этого месяца ты снова будешь жить под моим надзором, но я не запрещал тебе общаться с одноклассниками. И если так, то почему от них в последнее время ни слова про тебя не слышно?              — Ну... я с Фарилом общаюсь, — неловко призналась она, болтая ногами.              В голове всплыл образ мальчишки, которого в последнее время нередко ловили с Ави на месте преступления. В этом дуэте он был мозгом, к которому приходили идеи, одна хуже другой. Хорошо, что у Ави еще была своя голова на плечах и она соглашалась не на все, что он предлагал. Либо же ей просто не нравились его идеи, так как у нее всегда находилось что-то похлеще. Этого я и боялся.              — Ага. А это случаем не тот самый, кто полез с тобой на крышу храма?              — Не-ет, — протянула она, сделав глаза еще шире. — Я просто рядом стояла. Даже отговорить его пыталась, возьмите мое слово!              Вот, одна из ее любимых привычек – давать слова, которые ничего в итоге не весят. Но я уже подавно приловчился находить на них ответы.              — И поэтому тебя привели сюда в таком виде?              — А это он меня задел, — невозмутимо парировала она, держась за голову двумя руками, словно это могло ее спасти. — А тети под конец пришли и все испортили. Вы их больше не слушайте.              — Я сам разберусь, кого мне выслушивать, давай условимся на этом. Мэй с Хару я еще одобряю, но Фарил, – я уже молчу о том, что вы оба из разных общежитий, – плохо влияет на тебя, как и остальные мальчики из твоего класса. А вот те девочки – как, например, Лирейн – точно научат тебя хорошему. Она вас четверых умнее и старше. Ты просто попробуй с ней подружиться и увидишь, как жизнь стала познавательнее, учеба интереснее, а я больше не достаю тебя допросами, которые ты так не любишь. Погоди, ты мне еще «спасибо» за это скажешь.              Позже это заставило меня пожалеть обо всем: о своей расторопности и полном неведении о личной жизни своей ученицы, в которую мне угораздило вмешаться по ошибке.        Она вдруг нахмурилась и что-то в ее взгляде промелькнуло такое, чего мне раньше видеть в ней не приходилось. В один миг от маленькой и озорной девочки осталось только то, что я о ней еще помнил. Меня почти пробрало до мурашек, но я был судьей привыкшим, поэтому выдержал испытание, а когда она наконец заговорила, я осознал, что говорил с ребенком, а не с каким-нибудь извергом.              — Ну, если она вправду такая умная, значит без меня не пропадет. Чего мне под ногами путаться? — со страшным спокойствием сказала она, приводя в порядок потрепанный недавней переделкой золотой пояс на белом платье. — Вот и пускай себе дальше умничает, правильно? А если моя помощь вдруг понадобится, то конечно...       Она резко затянула пояс на тугой узел, посмотрела на меня краем глаза и процедила себе под нос с нескрываемым отвращением:       — Пусть ей подавится.              Очень давно, когда хранителей еще не было в помине, на войне ходили слухи о молодых солдатах, которые дабы выходили седыми после битвы с кошмаром. А я до самого конца не мог поверить сплетникам, что человек может так просто побелеть от страха, еще учитывая тот факт, что большая часть крылатого народа от рождения носила снежные шевелюры. Я был ангелом в возрасте и носить седину мне уже было не привыкать, но в этот момент я не то, что чуть не лишился дара речи, так еще и почувствовал себя старше на лишнюю сотню.              — Что ты такое говоришь, Ави? Лирейн такая же будущая воительница, как и ты! Нет, тут речь о другом. Так вообще про людей говорить нельзя! — выдохнул я в изумлении и снова онемел.              — Она – человек?              Я встретился с ней глазами, но это уже были не те наивно-детские глаза, которые смотрели на меня когда-то.              — Я уже достаточно раз защищал тебя и уговаривал, Ави,— строго обратился к ней я. — Но в этом случае я уже не могу поступить подобным образом – по одной простой причине. Раньше я еще мог найти оправдание твоим поступкам, но то, что происходит сейчас, переходит все границы. Лирейн, Хару, Мэйбилин – мне не важно, кто, – но ко всем хранителям ты должна относиться с уважением, как и к своим учителям. Но это уже будет наш отдельный разговор. И я тебя сейчас не запугиваю. Уже через два года тебе предстоит жить в Мире грез. Там уже не будет ни стражников, ни учителей, вроде меня, а новых товарищей придется искать непосильным трудом. Там тебе придется полагаться только на одного человека – на саму себя. Но как я могу отпустить тебя одну, еще и в Мир грез, раз ты еще не можешь положиться на других?              — Ну и ладно. И правильно! Если Лирейн с ее умной компашкой будет там же, то я лучше останусь на острове. Больно мне нужны ее команды! — резко высказалась она, едва поднявшись со скамейки. Я уже подумал ее останавливать, но уходить она никуда не собиралась, как и прекращать свою обиженную тираду. — И Хару с Мэй здесь не причем. Вы их со мной не равняйте. Мне-то уже все равно. Мне нечего терять. Но они этого не заслуживают.              Меня не покидало ощущение, что сейчас она сорвется и заплачет, но этого не случилось: ненависть, которая горела в ее холодном взгляде, возможно, давным-давно задушило это чувство. Она малость успокоилась и продолжила говорить бесстрастным тоном, глядя куда-то мне за спину остекленевшим взглядом, где наверняка висела тень того, о ком она сейчас говорила:              — Как же мне это надоело. Выглядеть, как она; делать, как она; думать как она. И никто не спросит, что думаю я. Чего хочу я. Но то, что я хочу, для вас неправильно. Все я делаю неправильно. Вся моя жизнь какая-то неправильная. Пускай просто оставят меня в покое. Все у меня было прекрасно, пока я с ней не связалась. Одной мне будет намного лучше. И в Мире грез и на том свете!       — Все, Ави, достаточно! Прошу тебя, хватит.       Споры подобного рода у нас длились бесконечно, но в этот раз разговор зашел слишком далеко. За эту минуту я услышал больше, чем когда-либо, и этого хватило, чтобы кровь застыла в жилах. Но никакой злобы или разочарования к своей ученице я больше не чувствовал – меня овеяла тревога.        — Нет ничьей вины, кем она стала – каждый хранитель в Мире грез творец своей судьбы, Ави. И ты не исключение. Мне очень жаль, что я так и не смог тебе помочь. Дать совет и выслушать – это все, что я мог сделать, как твой учитель. Знаю, тебе сейчас нелегко. Но ты не думай, что я настолько уж ослеп.              Она села обратно и отвернула взгляд к стене, к которой всегда поворачивалась, когда не хотела в чем-то признаваться никому, кроме холодного булыжника – у него, хотя бы, не возникает желания залезть в душу.               — Ави.              Она отреагировала так же быстро, как и в первый раз – так, словно ее звали этим именем с рождения. По правде говоря, я уже не ожидал чего-нибудь другого.              — Я не заставляю тебя бросать все, что тебе так нравится или становиться кем-то другим. Я могу только протянуть руку, а все, что требуется от тебя – это пойти на встречу. Ты просто попытайся. Даже если у тебя не получится, помни, что ты всегда можешь обратиться ко мне. Я найду время и обязательно тебя выслушаю, даже если это будет единственный в моей жизни выходной. Только, прошу тебя, не слишком часто и не по поводу новых замечаний от жрецов – мне за один день хватило на целое столетие. Понимаешь меня, Ави?              Вроде как она услышала и кивнула, мельком посмотрев на меня. Наверное, впервые за все прошлые разговоры я установил с ней настолько долгий зрительный контакт, поэтому и не мог до сего момента разглядеть в своей проблемной ученице то, что осталось от ее прошлого имени – печаль.              — Ладно,— сухим голосом сказала она. Мрачно глядя в пол, она встала и как-то резко поклонилась. После этих слов я уже не мог поймать ее взгляда: — Я сделаю так, как Вы просите.              Я проводил ее слепыми глазами до порога. В дверях она остановилась, как бы вспоминая, что еще могла забыть в этом доме, и только потом сказала, но не оборачиваясь, а бросив через плечо, словно ей не терпелось скорее избавиться от этих слов:              — До свидания.              Как она вышла, я уже не помнил, только в ушах еще хлопала дверь.              Близился вечер. Я понимал это без часов, ибо жара к тому времени спадала, а я был к ней очень чувствителен. Но в этот момент мне показалось, что холодные ветра пришли слишком рано.               Сегодня я решил закончить работу пораньше – свитки никуда от меня не денутся. Что не скажешь о времени, которое ускользает от меня с каждым прожитым днем. Как и важные мысли, которые я, как всегда, слишком поздно выношу на свет.              — Я ничего от тебя и не просил.