***
Зима в 1933 году вышла холодной. Пожертвований церкви не хватало, чтобы протопить приют еще месяц, поэтому дети спали в холоде. Чтобы немного согреться, Микаса по ночам тайно убегала в комнату мальчиков и спала вместе с Эреном и Армином, который попросился занять пустующую уже несколько лет кровать. Армин обычно спал, прижавшись к стене, Эрен лежал по середине, а Микаса — с краю, чтобы по утрам быстрее возвращаться к себе. Одной из таких ночей Микаса долго не могла уснуть из-за неприятной боли внизу живота. Когда же ей удавалось сомкнуть глаза на несколько минут, она просыпалась либо от того, что какой-то мальчишка храпел, либо из-за того, что Эрен громко говорил во сне на непонятном языке. Последняя капля терпения лопнула, когда Армин случайно пнул его, заставив перевернуться на бок лицом к Микасе, и Эрен начал бредить ей прямо в ухо. Микаса взяла подушку с пустой соседней кровати и стала бить его. — Хватит болтать, — яростно шептала она, чтобы никого не разбудить. — Ты заткнешься сегодня или нет? — Микаса? — спросил он, спросонья не понимая, за что его били. — Почему ты не спишь? — Потому что ты слишком громко говоришь. — Увидев его заспанные глаза, отражающие едва уловимый свет луны из окна, и растрепанные брови, она смягчилась. — Прости. Мне никак не уснуть. — Я больше не буду говорить, — пообещал Эрен. — Только не уходи. Без тебя холодно. Микаса вернула подушку на место и легла назад. Одеяло совсем не грело — спасало только тепло тела Эрена и его горячее дыхание, щекочущее шею. Им вот-вот должно было исполниться по тринадцать лет, а мальчишки словно и не росли ни телом, ни головой, оттого Микаса чувствовала себя намного старше их, но взрослеть не хотела. Отчего-то ей казалось, что скоро случится что-то непоправимое, после чего она никогда не станет прежней. Лежа в холоде и дрожа от каждого дуновения ветра за окном, она смотрела на лицо спящего Эрена и думала о их будущем, которое с каждым днем все больше походило на какую-то нереальную мечту. Словно конца этому кошмару не было. Еще до рассвета Микаса проснулась от странного чувства, будто что-то из нее вытекало. Испугавшись, она побежала в туалет и увидела на своем белье кровь. Она впала в панику и стала судорожно пытаться ее отстирать в холодной воде. Капли крови текли по ее ногам на пол, окрашивая пол в туалете мальчиков алыми брызгами. Армин проснулся от звука рвущейся ткани, доносящегося из туалетной комнаты, и пошел туда. Зайдя внутрь, он увидел Микасу, размазывающую кровь по полу куском от сорочки. — Микаса, что ты делаешь? — с ужасом в глазах спросил он и сел на колени рядом с ней. — У меня пошла кровь. Я не знаю, что произошло, — дрожащим голосом говорила она. — У меня болел живот ночью. Мне страшно, Армин. — Со слезами на глазах Микаса отложила испачканную тряпку и взяла его за руки. — У меня тянет живот, как будто там что-то есть. Вдруг я забеременела как Дева Мария. — Пойдем к Эльзе, — сказал Армин и, поднявшись на ноги, потянул ее за руку. — Я дам тебе свой платок, подложи к месту, откуда течет кровь. — Микаса кивнула и пошла за ним, но через пару шагов вдруг остановилась. — Армин… — тихо произнесла она имя друга, заставив его обернуться. — Пожалуйста, если я и правда забеременела от Святого духа, не говори об этом Эрену. — Микаса, ты не могла забеременеть от Святого духа, потому что это невозможно, — сказал он ей и ободряюще улыбнулся. — Но Эрену я все равно ничего не буду говорить, а то он сотворит очередную глупость в своем духе. Подложив платок, Микаса спустилась вместе с Армином на первый этаж в комнату Эльзы. Женщина к этому моменту уже проснулась и собиралась проведать маленьких детей. Она очень удивилась, увидев в такую рань на своем пороге испуганных ребят. Выслушав их, она попросила Армина вернуться назад в комнату и вытереть кровь, а Микасу оставила у себя. Она дала девочке еще несколько чистых тряпок и ободряюще погладила ее по голове. — Это этап взросления, Микаса, — говорила она ей с улыбкой. — Твоя кровь означает, что ты становишься женщиной, которая в будущем станет матерью. Пока она идет, можешь не беспокоиться о беременности, но если перестанет, то это будет означать, что в твоем чреве зарождается новая жизнь. — Она будет идти всегда? — с ужасом в глазах спросила у нее Микаса. — Нет, конечно. У всех по-разному, но обычно она выходит в течение недели раз в месяц до самой старости. — Почему я должна так страдать? — Микаса заплакала на плече у женщины. — Почему именно кровь? — Это расплата всех женщин, девочка моя, — утешала ее Эльза. — За то, что мы красивы, за то, что нравимся мужчинам, не всем, но большинству, мы платим болью и кровью. — Женщина вдруг изменилась в лице и серьезно посмотрела на девочку. — Поскольку ты взрослеешь, будь осторожней с мальчишками. Не наделай глупостей, Микаса. Армин спокойный и рассудительный, он не сделает тебе ничего плохого, но вот Эрен… — Эльза глубоко вздохнула и посмотрела в окно. — Эрен — пылкая и страстная натура, и я боюсь, что своим пламенем он сожжет тебя дотла. Мальчикам легче жить в этом мире. Он получит удовольствие и уйдет за новыми приключениями, а ты будешь всю жизнь страдать либо из-за детей, которые у тебя останутся, либо из-за клейма блудницы и распутницы. — Мама говорила, что злые языки всегда будут стараться оскорбить меня, но я не должна им поддаваться. — Дитя, чтобы не поддаваться злым языкам в нашем мире, нужно стать железной девой и убить в себе всю природную мягкость и добросердечность. Нужно облачиться в стальные доспехи безразличия, запереть все чувства на замок, а из ключа сковать оружие. Ты можешь это сделать, Микаса, у тебя душа воительницы, но тогда ты останешься без тех теплых моментов, которые тебе могут подарить любимый и семья. Воевать на два фронта в этом мире — заранее проигрышное решение. От разговора с Эльзой Микаса пребывала в смешанных чувствах: ей стало легче от осознания, что ее кровотечение не было признаком болезни или непорочного зачатия, но в то же время совет женщины погрузил ее в глубокие раздумья. Она вернулась в свою спальню, чтобы собраться к завтраку. Другие девочки уже проснулись и тоже стали одеваться. В этой спальне Микаса была самой старшей и даже не могла ничего спросить у них про эту кровь. Она смотрела на отчего-то радостных соседок и от всей души завидовала, что у них еще было время жить без этого проклятия. Все собрались в столовой за завтраком. Только Микаса села за стол с тарелкой каши, как тут же перед ней появился Эрен. Он сел напротив и посмотрел на нее жалобным взглядом. — Я снова громко говорил, поэтому ты ушла? — спросил он с беспокойством в голосе, на что она помотала головой. — Тогда почему? — В этот момент к ним подошел Армин, и Микаса кивнула ему в знак благодарности, что он прибрался и выполнил ее просьбу. — Мне стало плохо, — тихо сказала она. — У меня потекла кровь из женского органа, я пошла к Эльзе за помощью. — Кровь? — испуганно переспросил Эрен и выжидающе посмотрел на Армина, словно тот должен был что-то знать об этом, но мальчик просто пожал плечами, всем видом показывая свое неведение. — А почему? Это болезнь? Ты умираешь? Что сказала Эльза? — Она сказала, что все девочки проходят через это, что это наша расплата за то, что мы красивые и нравимся мальчикам, — ответила Микаса и стала молча есть свою кашу. Весь урок математики Эрен думал об этих словах. Он то и дело украдкой наблюдал за Микасой и видел, как она держалась одной рукой за живот, а второй считала примеры. Порой она хмурила брови и прикрывала глаза от боли. Он не знал, как ей помочь справиться с этим, но был готов на самые радикальные меры. — Что мне сделать, Армин? — тихо спросил он у друга. — Я не хочу, чтобы ей было больно. — Я не знаю, брат, — с сожалением ответил тот. — Давай просто не будем ей надоедать. Микаса сильная, Эрен. Она справится. Ближе к обеду Эрен принял решение, что не позволит никому причинять боль Микасе. Когда все снова собрались в зале, он остановился у входа и стал искать тех, кто украдкой поглядывал на его подругу. Один парень сидел за соседним столом, о чем-то болтал со своим другом и иногда бросал на нее взгляды. Другой сидел с ней за одним столом и смотрел на нее в упор, не стесняясь. Даже старый знакомый Иоганн стрелял искрами из глаз. Эрен понял, что вычислить их таким образом было сложно, поэтому решил поступить проще. После раздельных уроков все дети разошлись по своим делам. Микаса позвала Армина почитать книги в их тайной комнате. — А где Эрен? — спросила она у друга. — Не знаю, — ответил он, пожимая плечами. — Может, пошел за чем-нибудь в церковь. Эрен стал подходить ко всем мальчишкам. Одного он встретил в туалете. — Эрен? — удивленно спросил он, заметив, что тот сжал руки в кулаки и свирепо смотрел ему прямо в глаза. — Что случилось? — Тебе нравится Микаса? — спокойно спросил у него Эрен. — Она классная, а что? — с улыбкой сказал ему одноклассник и в ту же секунду получил удар кулаком по лицу. — Эрен, ты чего?! — завопил он, чувствуя, как кровь прилила к щеке. — Слушай сюда, — прошипел Эрен, схватив его за воротник рубашки. — Либо она перестает тебе нравиться, либо я из тебя всю душу выну! Ты меня понял?! — Парень послушно закивал, и Эрен отпустил его. Он подходил к каждому мальчишке, который попадался ему под руку, задавал один и тот же вопрос и, получая положительный ответ, начинал драться. Кто-то согласно кивал, как тот мальчик из туалета, а кто-то бил в ответ. К ужину Микаса и Армин спустились в зал и сели за стол, за которым обычно собирались. Повариня выдала каждому ребенку по паре печений, принесенных доброжелателями из церкви, скрасив их скромный ужин, состоящий из овощного пюре и паштета из гусиной печени. Когда все расселись, в зал вбежал Эрен. У него была разбитая губа, под глазом уже набухал синяк, нос испачкался в крови, но выглядел он довольным. Он сел рядом со своими друзьями и радостно сказал: — Микаса, не переживай, теперь ты никому не нравишься, и никто не считает тебя красивой. Микаса выронила из руки печенье в тарелку с пюре и ошарашенно оглядела зал. Теперь она видела, что многие мальчишки тоже были побитыми и с ужасом и неприязнью отводили от нее свой взгляд. Отойдя от шока после сказанных Эреном слов, Армин поднялся со скамьи и прикрикнул на него: — Эрен, зачем ты говоришь своей подруге такие вещи? — Его удивлению и негодованию не было предела. — Микаса, не слушай его, ты красивая и вырастешь еще красивее! — сказал он уже девочке, которая от смятения не могла поднять глаз. — Потому что не хочу, чтобы ей было больно, Армин, — повторил уже сказанные ранее слова Эрен. — Микаса, когда тебе больно, больно и мне, и, если тебе больно из-за того, что ты нравишься другим мальчикам, я выбью из них весь дух, чтобы они перестали думать о тебе и считать тебя красивой. Мы с тобой одно целое, помнишь? — Он взял ее руку и улыбнулся. Засохшая рана на губе снова раскрылась, пустив по подбородку маленькую каплю крови. Свободной рукой Микаса взяла со стола салфетку и вытерла с его лица кровь. — Ты не поможешь мне, — с нотой обреченности в голосе сказала она и положила салфетку назад на стол. — Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, Эрен. Так ведь было написано в той книге, Армин? — спросила она у друга, на что тот кивнул и, успокоившись, сел назад на скамью. — Думай, прежде чем открывать рот, брат, — сказал Армин другу. — А то станешь таким же злым языком, как и все остальные. В тебе живет бес, Эрен. — Если я вас люблю и хочу вам помочь, то я бес? — спросил Эрен, снова разозлившись. — Ты слышал Микасу? Ад полон добрых намерений, — нравоучительно говорил Армин, вернувшись к своему ужину. — Это значит, что ты можешь хотеть творить добро, а на деле совершать зло. Только Эрен хотел что-то ответить другу, как в двери в столовую распахнулись и появился хэрр Келлер. Рядом с ним стоял хитро улыбающийся Иоганн, который, по всей видимости, доложил управляющему о драках, которые устроил Эрен. Хэрр Келлер оглядел своим стеклянным взглядом всех мальчишек в зале и спокойной походкой направился прямо к Эрену, который уже закипал от злости. Когда они конфликтовали с Иоганном в последний раз, тот с издевкой сказал Микасе, что она, будучи девчонкой, побежит жаловаться воспитательницам, а сейчас такой «девчонкой» оказался он сам. Хэрр Келлер подошел к ребятам и своим холодным голосом сказал: — Эрен, приходи ко мне в кабинет после ужина. Это могло означать лишь то, что его ожидало наказание, а за такую крупную драку — серьезное наказание, вплоть до выставления на улицу. Сжав руки в кулаки, Микаса поднялась со скамьи и посмотрела управляющему прямо в глаза. — Это я попросила Эрена драться, — сказала она ему. — Мне не нравилось, как эти мальчики на меня смотрели, поэтому я попросила разобраться с ними. Во всем виновата я. Впервые за все время Эрен и Армин увидели в глазах хэрра Келлера бешеные эмоции. Он смотрел на Микасу так, словно она была порождением самого дьявола. Обычно он проводил с ней беседы в закрытых дверях своего кабинета, и никто не знал, что там происходило, поскольку сама Микаса об этом не рассказывала и держала в тайне. Хэрр Келлер редко выходил из себя и прятал чувства за своей холодной маской, но в этот раз ему не удалось солгать. — Иди ко мне прямо сейчас, Аккерман, — со всей своей злостью в голосе сказал он девочке. — Ты остаешься без ужина. Она послушно последовала за мужчиной, оставив Эрена и Армина сидеть за столом в полном потрясении от произошедшего. Немного придя в себя, Эрен поднялся и побежал за ними, но на пути встала фрау Шнайдер, которая взяла его за руку и повела в комнату для наказаний. Разозлившись еще больше, Армин тоже встал и подошел к довольному собой Иоганну. — Что тебе, коротышка? — издевательски спросил он у Армина. — Будешь защищать своих поганых друзей? — Ты выродок, Ганс! — с ненавистью закричал Армин. Они сцепились в драке, но Армин был плохим бойцом и не смог выдержать ударов Иоганна. Их разняла ошарашенная происходящим Эльза. Она увела побитого Армина в свою комнату, пока все остальные в зале пребывали в полном потрясении и ужасе. Закрыв за собой дверь, Микаса встала рядом со столом хэрра Келлера, ожидая от него каких-то слов. Он недолго постоял у окна, приводя в порядок чувства, а потом подошел к ней и со всей силы ударил по лицу ладонью. Это произошло так неожиданно, что Микаса не удержалась на ногах и упала на колени, держась за горячую щеку. — Сколько сил было потрачено на тебя, и все впустую! — закричал мужчина, смотря своим звериным взглядом на сидящую перед ним на коленях девочку. — Ты не поддаешься никакому воспитанию! — Он потянул ее за руку, заставив встать на трясущиеся ноги, и взял за подбородок, чтобы поднять голову, скинув ее ладонь с лица. — Твоя мать испачкала твою кровь, опорочила немецкий род, родив такую грязную девку! — Его слова отдавались в ушах звенящим эхом, и Микаса не могла сдержать слез. Она заплакала, глядя хэрру Келлеру в глаза, пока он больно держал ее за запястье и кричал ей прямо в лицо. — В тебе нет Христа, нет никакой чести и женского достоинства! Никто из благоразумных мужчин не возьмет тебя в жены — только пьяница или преступник, и ты будешь рожать ему таких же грязных детей, которые станут позором для Германии! — Немного придя в себя, он отпустил ее руку и отошел на полшага. — Ты все еще здесь только потому, что Господь велел помогать всем, даже детям порочных шлюх. — Микаса закрыла рот рукой, чтобы не зарыдать в голос от услышанного, и в этот момент у нее снова заболел живот из-за усилившегося кровотечения. — Молись ему, проси прощения за свою порочную натуру, чтобы он спас твою гнилую душу. Покайся и прими свое наказание, пройди через муки, чтобы очиститься. Я запрещаю тебе обедать и ужинать, запрещаю есть мясо и сладости, запрещаю смотреть кино и принимать подарки от прихожан. Джерда! — снова крикнул хэрр Келлер, и фрау Кохен тут же вбежала в его кабинет, очевидно, пребывая в недоумении от того, что произошло, и собираясь зайти к нему, чтобы получить ответы на волнующие ее вопросы. — Что случилось, хэрр Келлер? — с ужасом в глазах от вида рыдающей Микасы спросила она. — Займись своей воспитанницей, — строго наказал управляющий. — Проследи, чтобы она не пропускала службы по воскресеньям, а по субботам приглашай сюда монахинь из монастыря, чтобы они проводили ей воспитательные беседы. Юная фрау Аккерман совсем отдалилась от Бога, нужно вернуть ее на путь истинный. Я боюсь, что с ее характером она никогда не станет достойной женой и матерью немецких граждан. Ее нужно научить подавлять своих внутренних демонов. Воспитательница кивнула и повела девочку за руку в комнату Эльзы, где уже сидел Армин. Увидев на ее глазах слезы, он подбежал к ней и обнял. Микаса лила слезы на его рубашку, но молчала и не делилась своей болью. И без слов Армин понимал, что ей было тяжело и она не хотела переносить эту тяжесть на его плечи. — Чем ты его так разозлила? — с жалостью в глазах спросила фрау Кохен. — Микаса, он редко выходит из себя. Не заставляй его выгонять тебя на улицу. — Это Эрен, — заговорил Армин. — Он слишком близко к сердцу принял слова тети Эльзы, что у Микасы идет кровь из-за того, что она нравится мальчикам, и начал с ними драться. Микаса просто заступилась за него, чтобы его не выгнали. — Нет, Армин, — сказала Микаса, успокоившись. — Эрен не виноват. Хэрр Келлер всегда так ко мне относился, с моего первого дня в этом приюте. Эрен — повод, а не причина.***
Наблюдая за успокаивающим Удо Эреном, Армин улыбнулся сквозь слезы. Ему все еще было больно от осознания, что его товарищи пропали без вести, но он не мог нарадоваться, глядя на повзрослевшего и успокоившего душу друга. В глазах подростка он выглядел умным и рассудительным, ведь парень не знал его ребенком. — Удар головой благоприятно подействовал на твой рассудок, брат, — с издевкой сказал Армин. — Два удара, — поправил его Эрен. — Один на восточном фронте и второй перед тем, как оказаться здесь. — Он указал пальцем на свободную койку напротив Армина. — Надеюсь, третий получу от Микасы, когда она узнает, что я не послушал ее. Только услышав голос Армина, Удо осознал, что он пришел в себя. Он смотрел на бывшего солдата округленными глазами и в миг забыл свою родную речь. До этого ему казалось, что все рассказанное Эрен было какой-то невероятной легендой, но теперь перед ним сидел тот самый Армин Арлерт, поражавший людей своим блестящим умом. По сравнению со своим портретом на фотографии выглядел он измотанным и уставшим. — Хэрр Арлерт, Вы очнулись! — воскликнул Удо. — Я должен сказать об этом сестре. И ребятам. Мы так о многом хотели бы у Вас спросить… — Развлеки детей, пока я разбираюсь со своим дедом, — с улыбкой сказал Эрен другу. — И, Удо, — обратился он уже к парню, — Зофии сейчас тяжело, поэтому позаботься о ней. Это намного ценнее, чем стихи и подарки. Оставив Армина в палате, Эрен отправился назад в Кюценхаусан. Дождь лил как из ведра, превратил дороги в кашу из грязи, по которой колеса велосипеда еле проезжали. Более короткий путь был не заасфальтирован, поэтому приходилось пробираться через мокрую глину и песок. Эрен промок до нитки и испачкал свои единственные штаны, отданные ему Фалько. Из-за дождя они бы долго сохли после стирки — оставалось надеяться, что мальчик еще заглянет и сможет принести другие. Отмывая колеса велосипеда от грязи, Эрен проклинал себя за то, что всю жизнь прожил на чьи-то пожертвования. После инъекции старику Дюбуа стало полегче. Он смог подняться с постели и помочь Эрену спрятать дрова под навес, чтобы они совсем не промокли. Но даже влажными разжечь огонь было трудно. Старик ругался и ворчал, что не сможет прокормиться, его доход и так был небольшим, поскольку рядом работала лесопильня, производящая намного больше деревянных материалов, а у него покупали дрова просто из уважения к герою Великой войны. Эрен чувствовал его отчаяние и очень хотел помочь, но не знал как. — Может, Вам пере… передвинуться в Страсбург, месье Дюбуа? — спросил он у старика, пока тот готовил обед. — Там больше работы. — Я здесь родился — здесь и умру, — коротко ответил дед, и Эрен полностью понимал его чувства. — Моя жена… Моя милая Жизель покоится за домом. Я не оставлю ее. — Вы скучаете по ней? — снова спросил Эрен, зная, как глупо он звучал, но не мог ничего с собой поделать. От слов старика ему становилось дурно, оттого он и задавал ему глупые вопросы, чтобы выбить из себя остатки прежней дурости. — Скучал лет двадцать назад, а сейчас по чем скучать? Увидимся скоро у праотцов*. Ты, гарсон, если я умру, закопай меня рядом с ней, а то ей там холодно одной преск почти тридцать лет. Эрен подошел к камину, где стояла одна единственная фотография. На ней был молодой Дюбуа в модном для нулевых годов костюме и такая же молодая женщина в белом платье. Фигура у нее была пышная, волосы темные и заметно густые, лицо миловидное. Они оба выглядели счастливыми, на тот момент еще не догадываясь, что их ожидало. — Моя петит рьёз**, — мечтательно говорил старик, предаваясь своим воспоминаниям, — она так вкусно пахла и так вкусно готовила. За ней бегал сын судьи из Страсбурга, богатый, красивый. Осталась бы с ним — он бы ее увез подальше от войны. Погрузившись в размышления, Эрен поставил греться воду для ванны. Он настолько привык чувствовать грязь на своем теле, что уже забыл о тех днях, когда ему удавалось мыться каждый день после работы. Это было уже после приюта: он работал на стройке в Ганновере, Армин по ночам охранял музей, а Микаса пристроилась в цветочной лавке. Парни еле отговорили ее тоже идти на стройку или разгружать вагоны: женщин в таких местах не жаловали, и сил после постоянных голодовок в приюте у нее было не так много, чтобы выдержать рабский труд. В первую зарплату Эрен пришел к ней и купил у нее красивый пышный букет, а потом получил этим букетом по лицу за то, что потратил деньги впустую. — Лучше бы сходил на эти деньги к парикмахеру, — ругалась Микаса, пока они шли домой, прячась под зонтом от ливня. — В армии бесплатно подстригут, — сказал ей Эрен и посмотрел в ее опечаленные глаза. — Душа моя, всех мужчин призывают, я не могу не идти. А если меня расстреляют за неповиновение и предательство? — Я не пущу тебя, Эрен, — выпалила Микаса, сжав в руке букет. — Ты знаешь, что фюрер делает на востоке. Назревает война. — На войну с французами и англичанами я пойду добровольно, — уверенно заявил Эрен, напрягая мышцы лица, чтобы не сорваться и не вывалить всю злость на девушку. — Пора им ответить за то, во что они превратили нашу страну. Погляди, в каком отчаянии были немцы, раз выбрали себе нового Ирода, который избивает младенцев. — Значит, я пойду с тобой на фронт, — твердо сказала Микаса. Она остановилась и встала напротив Эрена, заставив и его сбавить шаг. Ее холодные от ветреной погоды руки, держащие цветы в мокром пергаменте, сомкнулись на его спине, а подбородок опустился на плечо. Обняв ее в ответ, Эрен опустил зонт, и потоки дождевой воды тотчас облили их с ног до головы. — Без тебя мне не будет покоя нигде, — шептала Микаса так, чтобы больше никто этого не слышал: ни дождь, ни ветер, ни пустота улиц Ганновера. — Это Ад на земле, Микаса, — отговаривал ее Эрен, не желающий принимать эти слова всерьез. — Ты достаточно уже настрадалась за свою жизнь. — Тогда я спущусь за тобой в Ад. Если бы она услышала эти слова от офицера Кирштайна и не откликнулась, Эрен не стал бы ее осуждать. Из всех мужчин, что когда-либо проявляли интерес к ее личности, она выбрала того, кто повел ее за собой в ад. Он слишком поздно это понял. Эрену пришлось провалиться в самый жаркий адский котел, удариться головой, несколько секунд побывать на том свете, чтобы осознать, куда он привел мечтательную девочку в красном шарфе, которая так любила сидеть у окна. Единственной причиной, почему он еще не убил себя, был долг перед ней — вернуть ей дом и поцелуй. Сидя в уже остывшей воде в жалких попытках смыть с себя грязь, он вспоминал те дни в казарме, когда его рассудок был еще затуманен амбициозными идеями. Во время учений он жестко повздорил с Армином, который не был согласен со своим нахождением в армии, но воинская повинность не спросила его мнения на этот счет. — Если в тебе нет гордости за свою страну и желания вернуть ей былое величие, то зачем ты тут?! — кричал на него Эрен. Из-за предшествующих зачислению событий он совсем потерял самообладание, и мало кто мог встряхнуть его и привести в равновесие. — Как завоевание Австрии и Чехии вернет Германии величие?! — кричал в ответ Армин. — Проснись, брат, ты бредишь во сне! Эрен был по-настоящему зол, но не на Армина, а на все вокруг. Он не хотел слушать друга, ибо его слова задевали за живое. Его мир трещал по швам, доставляя неимоверную душевную боль, а с болью Эрен всегда справлялся только одним способом — борьбой. Лишь выплескивая свой гнев и ярость наружу, он приобретал спокойствие, но не стал бы причинять Армину боль, если бы друг к тому моменту не устал от творившегося вокруг кошмара. Этот кошмар превратил Эрена в живой комок ненависти и злобы, источающий свой яд на других людей. Армин устал от этого, как и Эрен устал видеть в друге дрожащего мальчика, что потерялся на большом вокзале и сел на пол, ожидая своего палача. — Ты всегда таким был, — выпалил Эрен, чувствуя, как все внутри закипало от злости. — Готовым смириться с любым беспределом. Не нравится своя страна? Так уезжай отсюда или борись за нее! — Использовать насилие ради благих целей — твоя прерогатива, Эрен, — спокойно ответил ему Армин, пока скулы сводило от такого же неконтролируемого гнева. — Ты думаешь, это делает тебя сильным? Отнюдь. Если бы ты был по-настоящему сильным, то Микасы здесь бы не было! Последние слова Армина окончательно оглушили и ослепили Эрена. Он схватил друга за воротник рубашки и замахнулся кулаком, чтобы ударить его по лицу, но вдруг почувствовал, как кто-то крепко сжал его запястье. Микаса силой опустила его руку и встала между ними, закрывая собой Армина. — Прекратите оба, — сказала она и опустила голову, сдерживая слезы, чтобы никто вокруг их не видел. — Вы же братья. За попытку подраться их обоих поставили на ночной караул. Они стояли рядом со входом в военную базу, где проходили обучение, и даже не смотрели друг на друга. Когда часы пробили полночь, Микаса вышла к ним из женской казармы и принесла обоим по обычной булке, которые стащила вместе со своей военной подругой из столовой. Лишь с ее появлением они остыли и были готовы к примирению. Она села рядом с ними на землю и молча смотрела, как они жадно ели хлеб. — Признай, что то, что делает СС***, это варварство, — снова заговорил Армин. — Здесь мы подчиняемся приказам вышестоящих командиров. Если тебе отдадут приказ убить безоружного еврея, что ты сделаешь, Эрен? — Откуда у них деньги, дружище? — уже тихим голосом спросил у него Эрен. — Что это за Германия, в которой немцы гибли от голода, пока евреи жили припеваючи? — Здесь никто не жил припеваючи, брат, — выражал свое несогласие Армин. — Что мы вообще знаем о жизни в Германии, когда все детство провели в стенах католического ада? К тому же, они родились здесь, говорят на немецком языке и имеют такие же права на эту страну. Микасу ты тоже не считаешь немкой? Или, может быть, я, приехавший с востока и говорящий с восточным акцентом, недостаточно немец? — Не говори ерунды, — сказал ему Эрен и с болью в глазах посмотрел на Микасу, завернувшуюся с носом в шарф и глядящую куда-то вдаль. — Эту ерунду придумал не я, — усмехнулся Армин. — По твоей логике, чтобы получить избирательное право, женщинам нужно было убить всех мужчин. Несомненно, это решило бы все их проблемы в один миг. — Знаешь, друг, если бы моя мать убила меня еще в утробе, то не посвятила бы свою жизнь мне, пережила бы разруху и осуществила бы все свои мечты, о которых мне никогда не рассказывала, — говорил Эрен, чувствуя горечь в горле. — Если бы отец любил ее, то не свел бы все ее стремления к выращиванию сына, который все равно остался ни с чем и все детство жил на деньги неравнодушных католиков. — Эрен… — со всей нежностью произнесла его имя Микаса и поднялась на ноги, чтобы обнять его за плечи. — Твоя мама любила тебя, любила твоего папу, ты был для нее единственным, что от него осталось. Она хотела, чтобы их любовь не умерла, а жила в тебе. — А ты этого не хотела? — с трудом сдерживая слезы, спросил у нее Эрен. — Ты всегда со мной. — С улыбкой, совсем не радостной от усталости после целого дня тренировок, Микаса взялась обеими руками за шарф. — А пока ты рядом, я ничего в этом мире не боюсь. — Микаса, — задумчиво окликнул ее Армин, заставив обратить на себя взгляд, — если бы ты стала канцлеркой, что бы ты сделала? Она погрузилась в свои мысли и обратила взгляд на линию горизонта у дороги, из-за которой уже через несколько часов должно было подняться солнце. Издали слышался тихий крик надвигающегося ужаса, совсем как тридцать лет назад. Эта истощенная земля, которая кормила жителей Германии, рыдала от боли и тяжести танков и бомб. — Взяла бы в долг денег, — вдруг заговорила Микаса, — построила бы больше разных фабрик, чтобы у всех была работа, пыталась бы кормить народ своей едой, но если бы не хватало, то попросила бы помощи у неравнодушных. Германия — это не просто пятно на карте, очерченное границами. Германия — это ее трудолюбивый народ, и ее будущее — за ним. Мы могли бы производить самые качественные товары в мире, каких не сделают ни американцы, ни японцы, ни скандинавы, и они покупали бы у нас их. Долг бы выплатился рано или поздно, а весь мир платил бы за наше качество. Прости, Эрен, — сказала она, виновато опустив голову, — как бы ты ни ненавидел французов, они единственные наши братья и сестры. Норманны на севере, славяне на востоке, англичане за Ла-Маншем никогда не станут нам роднее таких же детей Карла Великого. Я бы встала на путь дружбы с ними, а не вражды. — Слишком поздно, Микаса, — хрипло проговорил Эрен, и она посмотрела на него жалостливым взглядом. — Ты здесь, а это значит, что я не отступлю от цели отомстить им за уничтоженный дом. Я отомщу за муки, через которые проходила ты, проходила моя мать, проходил Армин и проходил я. Если бог не хочет их наказывать, то накажу я. Вытирая тело полотенцем, Эрен вспоминал это со стыдом. Старик Дюбуа к этому времени уже приготовил обед и звал парня за стол.