Потерянные дети

Армин никак не мог привыкнуть к тому, что его окружали союзные войска, не желающие ему смерти. Его трясло каждый раз, когда он слышал незнакомую речь. В госпиталь привезли еще солдат, подхвативших ту же инфекцию, что и он, и теперь все палаты снова заполнились больными. Медсестры не справлялись с таким количеством нуждающихся в помощи и госпиталь попросил предоставить военных врачей у союзных войск. Сосед по палате Армина был англичанином и совсем не говорил ни по-французски, ни по-немецки. Из-за тяжести в легких он шумно дышал и хрипел. Когда он попытался завести беседу с парнем, тот просто притворился немым. Умом он понимал, что плохо ему уже не сделают, но тело словно не слушалось. Удо вернулся с Зофией, когда мужчина на соседней койке уснул. Армин тихо попросился проводить его до ванной, поскольку уже сам не мог переносить свой запах. Ребята набрали ему ванну и оставили одного. Зофия решила в это время постирать его постельное белье. Вернувшись в палату, она увидела незнакомую девушку в странной форме, которая колола что-то второму больному. — Добрый день, — неуверенно поздоровалась с ней Зофия. — А Вы кто? — Энни Леонхарт, — заговорила девушка на немецком с ужасным английским акцентом, — военная докторка. Меня прислали сюда в помощь. Сказали, что в этом крыле разместят британских и американских солдат. Девушка не выглядела дружелюбной, но голос ее звучал довольно приветливо. Зофия смотрела на ее аккуратно собранные в пучок блондинистые волосы и поймала себя на мысли, что тоже хотела бы попробовать подобную прическу вместо обычного хвоста. — Рада, что мы будем работать вместе, — с улыбкой на лице сказала ей Зофия. — Только вот эта кровать, — она указала на койку Армина, — занята французом. Но он скоро долечится и уйдет отсюда, и вы сможете занять место для своих. — Спасибо, — холодно бросила Энни и продолжила свою работу. Зофия поменяла белье и отправилась в прачечную, где уже стирал Удо. Он так усиленно оттирал пятна щеткой, что на его лбу и висках выступил пот. Он не ходил ни в какое кино и уже второй день изматывался в госпитале до позднего часа, пытаясь помочь Зофии. Она стояла в дверном проеме и смотрела на него благодарным взглядом. Хоть ей и не нравилось, когда ее работу выполнял кто-то другой, сейчас ею овладело чувство безмерной благодарности за помощь. — Нам прислали помощь союзники, — сказала Зофия Удо, становясь рядом с ним и замачивая белье. — В твоем крыле появилась военная докторка по имени Энни Леонхарт. Она то ли британка, то ли американка — не могу понять по акценту. — Разве они еще не в Германии? — спросил парень, на что его подруга лишь пожала плечами. — Германия начинается за Страсбургом. Видимо, тут решили оставить тех, кто совсем не может передвигаться. — Повезло же нам с соседями, — с горькой усмешкой сказал Удо. — Кольт говорил, что в верхних кругах обсуждается вопрос разделения Германии. Представь, еще пять лет назад мы жили с ними в соседних домах, а теперь они будут жить с нами. Это какой-то абсурд. Чем больше я думаю о том, что рассказал нам дядя Эрен, и о том, что рассказывали нам наши солдаты, тем больше этот мир становится для меня непонятным. — Оставь эти мысли, — мягким голосом произнесла Зофия и взяла парня за руку. — Помнишь, что дядя Райнер говорил в своем последнем письме для нас? Война не закончится, пока живет в нашей голове. Нужно оставить все в прошлом, чтобы жить дальше. — Но как же больные солдаты, разрушенные города и голод… — недоумевал Удо, теряясь в собственных мыслях. Зофия приставила ему палец к губам, заставив замолчать. — Пойдем в кино вечером, — неожиданно предложила она, отчего он замер на месте и не мог ничего ответить. — Ужасы, драма, история — посмотрим любой фильм, какой захочешь. — «Дети райка», — с блеском в глазах сказал Удо. — Недавно сняли по сценарию Жака Превера. Говорят, у него хорошие фильмы. — Договорились. Помывшись, Армин стал одеваться в одежду, которую ему выдали дети. Хлопковая рубашка обволакивала тело так приятно, как могла только гражданская одежда. Он был так рад избавиться от военной формы — огорчало только то, что в кармане кителя осталась его маленькая записная книжка, куда он записывал любимые цитаты, в том числе слова Эрена и Микасы. Эрен редко говорил что-то благоразумное, а Микаса в последнее время чаще молчала, оттого для Армина их мысли, озвученные вслух, многое значили. В минуты страха и волнения он доставал эту книжку и перечитывал их слова, погружаясь головой в приятные воспоминания и воспроизводя их голоса. Задумавшись об этом, Армин решил найти тех детей и спросить про свой китель. Из коридора послышался голос какого-то то ли американца, то ли британца, который говорил что-то про Берлин. Голова загудела, откуда-то донесся шум штурмовика, спускающего с неба снаряды, помехи рации. Крик. Взрыв. Сирена в ушах. Армин сел рядом с ванной и схватился за голову, пытаясь прогнать эти звуки из его головы. Его сердце билось в бешеном ритме, гоняя кровь по венам. Он успокоился, когда в коридоре стало пусто и никто больше не говорил. Не заметив оставленной после себя лужи воды из ванны, он попытался встать на ноги, держась рукой за бортик. Ладонь соскользнула, ступня поехала по мокрому кафелю, и Армин упал. Каждая попытка пошевелить ногой отзывалась резкой болью, а детей поблизости не было. Он кое-как поднялся и поковылял на одной ноге в сторону палаты. Когда Армин вернулся к своей койке, он увидел убирающуюся в палате незнакомую девушку в военной форме. Она обратила на него холодный взгляд светло-голубых глаз и замерла в ожидании, что он что-то скажет. Но Армин молча смотрел на нее в испуге и удивлении. — Вы сосед-француз? — спросила она у него на немецком, и он медленно кивнул. Эрен не посвятил его в подробности о том, как они тут оказались, какую историю придумали для них дети, с кем можно разговаривать, а с кем — нет, поэтому все, что оставалось Армину — пытаться приспособиться. — У Вас что-то с ногой? — заметила девушка. Он кивнул и поковылял к своей кровати, но едва не упал, надавив на больное место. Она быстро подошла к нему и помогла сесть, а затем стала смотреть на не двигающуюся ногу. — Похоже на перелом… — озвучила она свои мысли на английском, и теперь Армин понял, что было не так с ее акцентом. Поразительно, но ее голос звучал так спокойно и нежно, что не вызывал болезненных воспоминаний. Он напоминал Армину о тех полусветлых днях, когда англичане и американцы не были врагами и приезжали в музей искусства в Ганновере. Хоть парень и работал обычным сторожем, он все равно иногда подходил к посетителям и рассказывал то, что знал сам и чем хотел поделиться, не оставляя равнодушным никого. Самому богу не было известно, откуда он брал все эти книги и когда успевал их читать. — У Вас перелом, — повторила девушка уже на немецком. — Почему Вам не оказали помощь до этого? — Я упал несколько минут назад, — тихо сказал ей Армин. — Поскользнулся на полу. — Он чувствовал ужасный стыд за то, что был таким неуклюжим и называл себя после этого солдатом. Когда девушка направилась к выходу, чтобы найти нужные инструменты и медикаменты, Армин окликнул ее: — Мисс! — Она обернулась и бросила на него взгляд приятного удивления от этого обращения. — Будьте добры, позовите сюда мальчика в очках или девочку с белесыми волосами. — Девушка кивнула и вышла из палаты. Армин посмотрел на своего соседа и увидел, что он уже давно не спал из-за инъекций и тоже пристально наблюдал за Армином. Мужчина таил обиду за то, что его попытку начать беседу пропустили мимо ушей. Армин лишь виновато опустил голову и стал ждать, когда к нему придут дети. Он не был уверен в своем английском, но и оставлять положение дел такими ему не хотелось. — Погода скверная, не правда ли? — осторожно сказал он англичанину, отчего тот сразу оживился и захрипел в ответ. — Да, дождь не радует, — сказал он и закашлял. — Я думал, хоть у вас во Франции поживу без дождя, а он как полил. Скоро возвращаться домой к такому же капризному небу. — Наверное, под светом солнца смотреть на руины городов было бы более прискорбно. Пусть хоть серость неба сгладит картину. — И то правда. — Мужчина печально вздохнул и все же посмотрел на дождь за окном. — Мы с американцами стерли в пыль Берлин, Дрезден, Бремен, Ганновер, Гамбург… — Услышав название своего города, Армин почувствовал, как внутри все болезненно сжалось. — Бог с ними, с военными базами, но гражданские, обычные люди… Фрицы не щадили ни стариков, ни детей, но мы-то не фрицы. И отправили на тот свет столько невинных душ. Сознание Армина заиграло с ним в злую игру. Он погрузился в воспоминания о восточном фронте, когда советская армия еще только обороняла свою землю. Капитан Аккерман отдал приказ разместить лагерь, пока они не придумают стратегию прорыва через вражескую оборону. Услышав приказ, Армин сразу же отправился в разведку к месту скопления русских, чтобы оценить их вооружение и численность войск. Без таких данных он не мог предложить капитану ни одной благоразумной идеи. Сняв фуражку и китель с изображениями орла Рейха, он подобрался ближе к солдатам. Те, очевидно, уже придумали какой-то план и набирались сил для боя, распивая спиртной напиток из бутылки. Армин спрятался в кустах, растущих неподалеку от лагеря, и стал считать количество солдат. Численно они уступали отрядам капитана Аккермана и капитанки Зоэ, но были хорошо вооружены и крепче сложены физически. Пребывая в глубоких раздумьях, он отправился назад. По пути к лагерю он наткнулся на разрушенные авиацией дома. Из одного из них раздавался громкий детский плач. Армин не мог пройти мимо: по звуку было слышно, что ребенок кричал не первый день и находился в состоянии нечеловеческого ужаса. Армин тихо проник внутрь и увидел сидящую рядом с трупом женщины, придавленной деревянными балками, шестилетнюю девочку. Заметив его, она резко затихла и в страхе поползла к единственной уцелевшей стене дома. Он поднял руки вверх, показывая, что был безоружен и не хотел причинить вреда. — Не бойся, — говорил ей Армин, медленно приближаясь. — Я помогу тебе. Пойдем со мной. — Девочка не понимала его, а услышав немецкий язык, вовсе задрожала от страха, не позволяющего ей даже снова заплакать. — Ты, наверное, хочешь кушать? — с улыбкой сказал Армин, когда наконец подошел к той стене, у которой она сидела. Он взял ее на руки, а она побоялась даже сопротивляться. — Вот так. Идем кушать. Кухня, — он попытался воспроизвести русские слова, которые успел услышать за все время войны. — Каша. Суп. — Мама? — дрожащим голосом спросила девочка, глядя на мертвую женщину. — Твоя мама уснула. Давай не будем тревожить ее, — говорил Армин, унося девочку из разрушенного дома в лагерь. Когда он вернулся с ребенком на руках, все члены двух отрядов смотрели на него как на сумасшедшего. Эрен бросил щетку, которой начищал сапоги, и подошел к другу, ошарашенно глядя на него и на девочку. — Откуда ты ее взял? — спросил он у Армина. — Нашел в доме, который пострадал от наших бомб, — рассказал ему друг, усаживая девочку на стул. — Ее мать погибла. Надо отнести ее в деревню неподалеку, а пока пусть поест что-нибудь. Кто знает, сколько она просидела голодная рядом с уже остывшим телом матери. — Капитан Аккерман озвучил приказ руководства не щадить никого, — робко сказал один из рядовых солдат. — Ни гражданских, ни даже детей. Нас не расстреляют из-за этой девочки? — Руководство в Берлине, — ответил ему Эрен, закипая от злости. — А мы у черта на куличках. Если фюрер хочет нас расстрелять, то пусть приезжает сюда и убивает. Пусть покажет всем, что плевать он хотел на Германию и немцев! — Кто тут такой шумный оппозиционер? — послышался голос капитанки Зоэ. Эрен с Армином обернулись и увидели, что она вместе с Микасой и лейтенанткой Сашей Браус вышла из палатки капитана Аккермана. — Лейтенант Йегер, не надо слов. Я слышала твой голос. — Эрен встал по стойке смирно, ожидая своего наказания, пока Армин прятал за своим телом ребенка. Микаса нервно сглотнула и в страхе за жизнь Эрена посмотрела на военную, готовая в любую секунду броситься спасать его. — Доносить на тебя твоему капитану я не буду. Пусть это сделает кто-нибудь из твоего отряда, если есть желающие. Но вместо этого я бы посоветовала вам поделиться соображениями с Леви, как нам с утра сдвинуть русский отряд. — Мы на границе с Беларусью, тут не только русские могут быть, — шепотом поправил ее Армин, надеясь, что его не услышат. Но в полной тишине его услышали все. Он опустил голову и зажмурил глаза, готовясь к дисциплинарному взысканию. Капитанка Зоэ медленно подошла к нему и щелкнула ему пальцами по лбу. — Мне глубоко наплевать на этническую сторону вопроса, лейтенант Арлерт, — строгим голосом сказала Зоэ. — Если я начну разбираться в их славянских корнях, то сойду с ума окончательно и бесповоротно. А хотелось бы вернуться в мой родной Лейпциг хотя бы с маленьким остатком рассудка. Поэтому мы с Леви ждем от вас идей, как быстро положить ту шайку в советской форме и нагнать наши войска в центральной части России. Берем Москву и уезжаем домой победителями. Ты хочешь домой, лейтенант Арлерт? — Армин нервно кивнул и посмотрел на своих друзей: Эрен словно застыл в одной позе, боясь пошевелиться лишний раз, а Микаса держалась за рукоять пушки на портупеи. — Тогда хватит копаться в этническом составе Советского Союза. Взял голову в руки и придумал план захвата территории! — Есть, — машинально ответил Армин, и капитанка Зоэ, кивнув ему, ушла куда-то в сторону леса. Выдохнув, он подошел к Микасе. — Вы можете с Сашей подкрасться к ближайшей деревне и оставить там девочку? — спросил он у подруги, и та только сейчас заметила испуганного ребенка, сидящего на стуле. — Возможно, вас местные женщины не побоятся и возьмут ее к себе. — Прости, приятель, — отозвался лейтенант Конни Спрингер, — но лично я их двоих боюсь больше, чем тебя. Из вас троих ты выглядишь самым безобидным. — Я отведу ее к местным жительницам, — сказала Микаса Армину и подошла поближе к девочке. Та смотрела на нее одновременно испуганными и любопытными глазами. Микаса достала из кармана батончик шоколада и протянула девочке, присев рядом с ней. — Я тоже потеряла маму в твоем возрасте, — рассказывала Микаса ребенку, пока та жадно ела шоколад. — И папу. В один день я осталась без родителей. Зато потом в приюте нашла себе новую семью. — Губы девушки растянулись в печальной улыбке. — Дядя Армин, который привел тебя сюда, подарил мне это на тринадцатилетие. — Она достала из кармана кителя рисунок с цветком и показала девочке, которая с интересом слушала ее, но ничего не понимала. — А дядя Эрен подарил этот шарф на наше первое Рождество. Мы могли бы уплыть с ним в Англию, но не получилось. Армин помнил, с какой теплотой Микаса разговаривала с той девочкой. Казалось, что они действительно понимали друг друга, хоть и говорили на разных языках. С утра она отнесла девочку к деревенским домам, и местные женщины забрали ее. Микаса предупредила их об атаке и сказала спрятаться. Сначала они не понимали, что она пыталась им изобразить, а потом услышали шум и выстрелы где-то неподалеку. Она помогла женщинам и их детям укрыться и лишь после этого вернулась к своему отряду. Зная своих друзей только такими и представляя только их, когда речь идет о немцах, Армин отказывался верить, что были те, кто беспрекословно выполнял все приказы от руководства, вплоть до таких варварских, как расстрел мирного населения. Он видел подобных военных, общался с ними, проходил вместе службу, разрабатывал планы сражений для них, чувствуя себя таким потерянным в окружении них. Чтобы не сойти с ума окончательно и бесповоротно и вернуться в Ганновер хотя бы с маленьким остатком рассудка, он поверил в идею Эрена о мести, но за что они мстили Советскому Союзу — Армин не понимал. Сам Эрен этого не понимал. Но они оба слишком боялись выступать против верховного командования. — Фюрер снес головы всем, — сказал Армин англичанину после недолгого молчания. — Выдал топора палачам, жаждущим крови, и лишил рассудка тех, кто не понимал его идей. Страх пробуждает в человеке эгоизм, и любой готов пойти на все, лишь бы спасти свою жизнь — даже исполнить бесчеловечный приказ. Нас от фрицев отличает только то, что головы снесла нам война, а не верховный предводитель. Война развязывает всем руки, становясь местом торга человеческими жизнями: кто-то сверху считает, сколько жизней поставить на кон, а мы, солдаты, по своей дурости верим, что кому-то важны. Нас будут почитать как героев, но сначала отправят на убой как домашний скот. Поэтому мы и не жалеем никого. — У Вас хороший английский, месье, — раздался уже знакомый женский голос. Армин обернулся и увидел стоящую в дверном проеме безымянную мисс. Она вместе с детьми принесла все необходимое для гипсовой повязки. Кто знал, сколько времени они стояли и слушали его. — Спасибо… — тихо сказал ей Армин. Первым подошел к нему Удо и стал разматывать бинт для повязки. — Удо, вы можете как-нибудь передать Эрену, что я снова оплошал и застрял тут еще на какое-то время? — спросил он у парня, на что тот кивнул. — А еще, мне бы найти мой китель. Во внутреннем кармане должна быть маленькая записная книжка. Она дорога мне. — Хорошо, мы достанем ее, — пообещал Удо и вместе с Зофией вышел из палаты. Англичанин снова заснул, пока его соотечественница занималась гипсом. Вернее, Армин предполагал, что они из одной страны, но не мог утверждать. Обмундирование у них было похоже, как и манера говорить. Девушка молча накладывала гипсовую повязку на ногу Армина. Лицо ее было сосредоточенное, но вполне расслабленное, а руки работали так быстро, как будто она всю свою жизнь занималась подобным занятием. Армин отвлекся на собственные мысли, пытаясь раскрыть причину болезненных вспышек воспоминаний. Сначала ему казалось, что его контузило каждый раз, когда она слышал английскую речь, но ни слова докторки, ни разговор с соседом не вскрывали загноившуюся рану в мозгу. Он вспоминал средства перехвата сообщений, рации, противный шум радио, ключи дешифровки посланий, и голова снова крошилась на маленькие кусочки. — Вы ведь не француз, я права? — вдруг заговорила с ним девушка, возвращая его в реальность. Армин впал в ступор, не зная, что ответить. — У Вас акцент как у восточных немцев. — Она наконец подняла голову и посмотрела своими светло-голубыми глазами в такие же небесные глаза Армина, словно их радужки отражали друг друга, как море отражает небо. Она говорила спокойно, не разводя паники и шума, из-за чего ему показалось, что ей можно доверять. — С десяти лет жил в Ганновере, но Саксонию так и не вытравил из своей речи, — усмехнулся Армин. — Вы ловко расслышали. Я британца от американца по акценту не отличу. — Горький опыт, — коротко объяснила девушка и начала обматывать бинтом гипс. — Мне жаль, — тихо сказал ей Армин. — У меня есть подруга, моя ровесница. Она пошла на фронт добровольно. Мне жаль, что вам тоже приходится проходить через это. — Безымянная мисс вопросительно посмотрела на него, заставляя говорить дальше. — Я не имею в виду, что женщинам не место в военной среде, — объяснился Армин. — Просто хочу сказать, что решение проблем насилием — это болезнь нашего мира, и я бы стремился не к тому, чтобы увеличить число военных женщин, а к полному уничтожению этого института. Поэтому мне жаль, что мы не можем никак уберечь от ужаса войны хотя бы вас. — Погрузившись на пару мгновений в свою мысли, Армин улыбнулся краем губ. — Еще 40 лет назад Томас Гарди писал: «Улетали солдатские души, надвое разделяясь: те, что в бытность свою больше славы любили семью, те — домой; те, которым в семье было хуже, понеслась эта часть к океану…» Я потерял свою соратницу, моя сестра и боевые товарищи пропали, мой капитан в плену. И все это не ради благой цели. Если они умерли, то их души не примет даже бездна океана. — Может, это и к лучшему, что не ради благой цели. Благими намерениями вымощена дорога в Ад. Армин почувствовал облегчение от этих слов. Впервые за долгое время страх отпустил его тело, позволив вдохнуть полной грудью. Он забыл тот день, когда во второй раз почувствовал сковывающую движения тела тревогу. Весной 1934 года в приют снова приходили солдаты, но в этот раз с иной целью. Хэрр Келлер договорился с властями, чтобы те помогала содержать сирот, а взамен позволял им бесчинствовать в этом богом забытом месте. Фрау Кохен перед уроком истории предупредила, что вместо нее им будет преподавать настоящий военный капитан. Он вошел в класс уверенной походкой и сел на учительский стол. Армин переглянулся с Эреном, ожидая чего-то страшного. В тот момент мальчик совсем потерял веру в христианство: святой храм пустил на свою землю солдата, не снявшего портупею с настоящим оружием. От него веяло таким же ледяным ужасом, как и от того офицера, который годами издевался над Армином. Его трясло от вида рукоятей пистолетов и военной формы. Заметив это, Эрен взял его за руку, помогая немного успокоиться. Армин благодарно кивнул другу и сделал несколько глубоких вдохов. В ту же секунду солдат обратил свое внимание на Микасу, из-за чего напрягся Эрен, и теперь уже Армину приходилось приводить его в чувства, чтобы тот не натворил глупостей. Солдат смотрел на нее изучающим взглядом, в котором читались одновременно похотливый интерес и презрение. — Как твое имя? — спросил он, привлекая внимания всех девочек, сидящих рядом с Микасой. Они переглядывались между собой, пытаясь понять, с кем он говорил, но боясь спросить это у него самого. Он подошел прямо к Микасе и встал рядом с ней. — Твое имя, — в приказном тоне повторил солдат. — Микаса Аккерман, — ответила она, не дрогнув ни мускулом. — Ты никогда не станешь чистой арийкой. Что ты намерена с этим делать? — допрашивал он Микасу, словно провоцируя конфликт либо с ней, либо с Эреном, который уже сжал руки в кулаки и не пошел драться с военным лишь потому, что Армин крепко держал его за запястье двумя руками. — Не знаю, — тихо произнесла Микаса и бросила мимолетный взгляд в сторону своих друзей, чтобы заверить их, что она в порядке. Солдат лишь ухмыльнулся и отстал от нее, словно этот вопрос для него был ежедневной рутиной. Вместо поиска неугодных властям народов он решил вернуться к уроку истории. — Кто из вас знает, откуда взялся «Третий Рейх»? — обратился он к детям. Все молчали, боясь издать лишний звук, даже если знали ответ. Армин был в числе этих ребят. Он оглядел свой класс и увидел, что никто даже не собирался отвечать, что могло бы сказаться на их общем положении худшим образом. «Майн Кампф» входила в список литературы к чтению уже давно, поэтому они были обязаны знать основы идеологии. Набравшись смелости, Армин зажмурил глаза и поднял руку. — Имя, — строго сказал ему военный. — Армин Арлерт, — представился мальчик дрожащим голосом, вызывая у одноклассников то ли восхищение, то ли смех от своего жалкого вида. — Сначала была Римская империя, — более уверенно заговорил Армин, — немцы считаются потомками римлян. Она пала, и на ее месте образовалась Священная Римская империя германской нации, которая стала первым рейхом. Затем после ее распада Бисмарк объединил земли и воссоздал второй по счету рейх. Теперь зарождается третий. — Ты знаешь, кто сверг последнего римского императора? — Варвар Одоакр. — А кто уничтожил Священную Римскую империю? — Император Франции Наполеон Бонапарт. Воздух в классе накалялся. Наблюдая за Армином, Микаса на какое-то время перестала дышать. Она не сомневалась в его знаниях, но отчего-то боялась за него. Эрен написал ему на клочке бумаги, что в любой момент был готов принять удар на себя, и его другу от этих слов стало легче и спокойней. — Кто уничтожил империю, которую железный канцлер собирал по кусочкам кровью и потом? — не унимался военный. Армин не знал ответа и впал в оцепенение, глядя ему в глаза. — Антанта, — сказал солдат вместо него. — Красивое название для этого подлого союза. Братья французы захотели вернуть себе исконно немецкие земли. Братья англичане были слишком горды, чтобы лишиться морского господства. Братья русские решили поддержать своих славянских друзей на Балканах, а потом побежали с поля боя воевать между собой. Пока мы бились на нашей священной земле, чтобы заново отстроить наш дом, они делили между собой мир. На свете не осталось ни свободного кусочка. Армин Арлерт, ты чувствуешь этот запах? — спросил он у мальчика. — Империи строились одним человеком — они рушились одним человеком. Но Германскую империю разрушили союзники Антанты, объединившиеся против центральных держав. У них есть колонии, есть богатства, сильный флот, они объедали другие континенты, пока немцы дохли на своей земле как мухи. Глаза Армина заслезились от напряжения. Его не били, не оскорбляли, но отчего-то голос этого солдата больно ударял по ушам. Дело было то ли в тональности, то ли в экспрессивности самого мужчины, поэтому он так воздействовал на тех, кто его слушал. Позже Армин будет говорить об этом уроке как о промывке мозгов, но в тот день он ни о чем не думал. Он чуть повернул голову, чтобы посмотреть на Эрена, и увидел, как выражение его лица заледенело. Слова солдата заставили его вспомнить о матери и о том, как она умерла. Прежде он становился чересчур чувствительным и эмоциональным, когда думал о родителях, но в тот день он по-настоящему заледенел, слушая солдата. Армин взглянул на Микасу, которая тоже погрузилась в свои мысли и смотрела в одну точку на стене, даже не моргая. Военный задел их обоих слишком глубоко. Настолько, что они даже не переглядывались. Все оставшееся время солдат рассказывал о причинах Великой войны, о боевых действиях и операциях, о новом оружии и тактике боя, а Армин глядел на других детей в классе и видел в их лицах гнетущую пустоту. После обеда они ушли в свое тайное место. Поскольку Микасе все еще было запрещено есть мясо и сладкое, парни утаскивали с собой еду из столовой и прятались вместе с ней в пыльном кабинете. Она сидела на подоконнике и доедала принесенный Армином пирожок, пока сам Армин сидел за столом и пытался отойти от чувств, овладевших им на уроке истории. Эрен стоял рядом с окном, но смотрел в сторону двери. В столовой он даже не притронулся к тарелке. — Эрен, — позвала его Микаса, отвлекшись от разглядывания церкви за окном, — сходи поешь, а то натворишь что-нибудь, тебя накажут, и ты останешься без ужина. — Эрен лишь усмехнулся, заставив ее вздрогнуть. — Колонии… — прошептал он себе под нос и нервно засмеялся, пребывая на грани истерии. — Две могущественные колониальные империи пришли обгладывать кости нищего народа… — Он говорил это, смеясь над собственными словами, но отнюдь не веселыми и смешными. — Эрен, послушай Микасу. У тебя мозги плавятся от голода, — сказал ему Армин. Но Эрен будто даже не пытался слушать его. Он достал из кармана штанов часы отца — единственную вещь, которая у него осталась в память о семье — и швырнул их со всей силы в стену. Маленькие детали часов разлетелись по всему полу с громким звоном. Микаса слезла с подоконника и стала собирать их. — Эрен! — Армин быстро поднялся со стула и подошел к другу, схватывая его за плечи в попытке привести в чувства. — Успокойся, брат. Если нас услышат, то это место перестанет быть нашим спасением. — Я их ненавижу… — прошептал Эрен срывающимся голосом, утопая в своих слезах. Он схватился за голову и, прислонившись спиной к стене, медленно опустился на пол. — Я ненавижу это место. Я ненавижу эту страну. Я ненавижу весь мир. Ненавижу… — Слезы и сопли потекли ему прямо на штаны, оставляя на них мокрые пятна. Он сидел, прижавшись лбом к коленям, и крепко держался за волосы, словно намеревался их вырвать. Дрожь в теле помог унять Армин, который сел рядом и приобнял его за плечо. — Я ненавижу жить в постоянном страхе, что произойдет что-то плохое с тобой или с Микасой. Постоянная тревога внутри сжигает мне органы. Каждую секунду я боюсь, дружище, что тебя изобьют за твои слова, что уведут куда-нибудь, как тех детей, из-за того, что твои родители ничего не сказали тебе о твоем происхождении, и мы больше никогда не увидимся. Я боюсь, что у Микасы случайно задерется юбка и ее оставят без еды за это, что какой-нибудь придурок обзовет ее неприятным словом, а потом воспитательницы изобьют ее за то, что она пыталась постоять за себя. Этот страх выводит меня из себя… — Эрен, нас уже нельзя сломать, — с вымученной улыбкой сказал ему Армин. — Мы столько всего прошли, что все это лишь закаляет нас. Мы вынесем десять таких приютов. Так что не бойся за нас. Микаса собрала все детали часов и попыталась их починить. Стрелка уже давно остановилась, и единственной причиной, почему Эрен хранил их, была фотография его матери внутри. Присев рядом с мальчиками, Микаса протянула Эрену то, что осталось от часов, и прижалась телом к его другому плечу. — Никто не должен выносить что-то, Армин, — сказал Эрен, успокоившись, и провел большим пальцем по фотографии матери. — Мы не заслужили этого. Справедливость — это когда наказание получает виновный, а не дети, оставшиеся без родителей. Где в нашем мире справедливость? Где этот бог, который должен помогать хорошим людям и наказывать плохих? Кому мы молимся? Иллюзии того, что всему ужасу, происходящего вокруг, есть объяснение. Армин не ожидал услышать от него таких слов. Он посмотрел на Эрен, и искра зажглась в его глазах подобно звезде на небе. Он так боялся, что его картина мира отличалась от той, что рисовали его друзья, но теперь знал, что они мыслили в одном направлении. Порой их понять было сложно: Эрен путался в своих мыслях и иногда терял последовательность, а Микаса не делилась идеями, оставляя их в себе. Но рядом с ними Армин чувствовал себя сильней, словно любая его мечта, даже самая сумасбродная, могла осуществиться, а границы возможного стирались. Когда докторка наложила повязку и ушла по своим делам, Армин смотрел на дождь за окном и думал о друзьях. Сердце саднило от мысли, что он не видел Микасу почти целый год. Он скучал по тем дням, когда они просто читали книги и путешествовали по разным вселенным, описанным в них. Армин залился слезами от тоски. Нужно было ее остановить, высказаться против решения капитана, получить дисциплинарное взыскание, но вернуться домой вместе с ней и Эреном. Но у него не хватило бы на это смелости. Только Эрен мог это сделать: ему хватило бы и силы, и мужества — но он тоже отпустил Микасу. И теперь они оба потеряли ее.