It shouldn't have been this way

Джон брёл по улице. Не было дождя, как в фильмах, не было кромешной темноты и звёзд, как в родном доме. Не было ничего, что могло бы нарушить покой молодого человека и приглушить его душевную боль. Он привык врать. Это просто. Всегда всем врать, и самому себе тоже. Мне больно. Всё в порядке, не беспокойтесь. Страшно. Не думаю, что будет труднее обычного. Я устал. Всё хорошо, идём дальше. Он не врал только своему напарнику, Лавкрафту. Был искренним с ним. Рассказывал всё. А Лавкрафт, он... Понимал? Или просто слушал? "В любом случае, - с отчаянным злым ехидством думает Джон. - Этого уже не спросить.". Лавкрафт ушёл спать. Бросил напарника, что открывал ему всё это время душу. Тусклый свет фонаря в какой-то подворотне осветил двух мужчин непритязательного вида, и Джон искренне понадеялся, что они пройдут мимо. До этого он шёл, как в тумане, погруженный в мысли, как в холодные воды океана. И, как на зло, не взял ни нож, ни семена, чтобы иметь возможность себя защищать. - Эй, не хочешь поздороваться?.. - окликнул его один из мужчин. Пьяный. Признаться честно, Стейнбек едва понял его слова, потому что язык у человека заплетался. Джон планировал пройти мимо или, на крайний случай, врезать одному из двух в челюсть, чтобы его не донимали. Но просчитался в обоих случаях, потому что ему не дали пройти, ещё и перехватили руки так, что ни ударить, ни вырваться. Парень успел мысленно обозвать их гориллами: сила есть, так зачем нужны мозги? - но вслух ничего не сказал, тем более что один из мужчин ему что-то пытался донести на "пьяном" языке. Потом, словно отчаявшись, врезал кулаком Джону под дых, заставляя парня почти повиснуть на некоторое время на чужих руках. Второй удар пришелся по затылку. В ушах странно зазвенело, зрение помутилось, осознание действительности свелось к единственной мысли: "Больно. Причём достаточно сильно". Пришёл в себя Джон, по ощущениям, через несколько минут, когда мужчины старались разобраться с застёжками его комбинезона и пуговицами рубашки. Мерзко, очень и очень. Джон не помнил, когда в последний раз так остро чувствовал свою уязвимость. В родном городке о таком и подумать никто не мог - грешно. Дальше, в Гильдии, Джон был во всеоружии со способностью. И с Лавкрафтом. Лавкрафт. Загадочный человек, лучший напарник. Говард. На всех заданиях, да и в обычной жизни, он прикрывал чужую спину в последний момент. Сейчас его нет, и "последнего момента" тоже. Всё сливается, головокружение не даёт сосредоточиться. С его одеждой расправляются методично, грубо и нещадно портя. Джону думается, что это намёк, что он так просто не сможет уйти. Грубые пальцы хватают его в разных местах. Бока, бёдра, руки, грудь... Когда ладонь смыкается на шее, Стейнбек явственно ощущает угрозу, нависшую над ним. Светлую, ранее скрытую рубашкой кожу царапают, оставляя противный болезненный зуд. Один из мужчин тянет комбинезон вниз с ног, чтобы открыть себе доступ к чужому телу. Это ненормально, это отвратительно, это... Когда его бельё тоже стараются снять, то Джону становится плевать на честь, гордость и достоинство. Он запрокидывает голову, и с губ срывается отчаянный вскрик. "Лавкрафт!" Мужчины переглядываются, пытаются понять, что произошло, а затем начинают хохотать. Их хохот обрывается внезапно, и Стейнбек чувствует, как его уже не удерживают, а достаточно заботливо поддерживают щупальца. Лавкрафт подходит к парню медленно, будто забыл, как вообще ходить. Джону всё равно. Напарник здесь, напарник пришёл и спас, напарник... - Я опоздал? - голос Говарда звучит глухо, когда тот подходит ближе. Не понятно, он спрашивает или утверждает. Но ясно, что он обеспокоен чужим состоянием. Стейнбек делает шаг к мужчине, снова теряя равновесие и прижимаясь к нему. Странно, чужая одежда сухая, но он об этом подумает позже. От Лавкрафта знакомо пахнет морской водой, водорослями и, едва заметно, сладостями. - Нет, ты не опоздал. Как раз вовремя, Лавкрафт... Джон не чувствует себя счастливым, но понимает, что душевная боль притупилась, сменяясь спокойствием. Напарник рядом, и не даст в обиду. Это главное.