***
Ничто не смело остаться без внимания комиссара, и наивно было уповать на обратное. Вот и сейчас за Нельсоном пристально наблюдали. — Он знает, что делает? — обратился Йенс к Картеру, сверля Стивенсона придирчивым взглядом из окна гостиной. — Он все-таки ветеринар. Рихтер пока не пожалел о своем решении выделить ему место в команде, однако не исключал, что в скором времени усомнится в его «тонких» способностях. Он толком не видел его в работе, и то, что делу Капл-Брейкера Нельсон некогда придал второе дыхание, вовсе не означало, что успех повторится. Да и не столь много он сделал в прошлый раз такого существенного — думалось комиссару — разве что, языком чесал и составлял доктору интересную компанию. — Знает, — утвердил Генри и нервно откашлялся. — Вопрос в том, получится ли у него нащупать верную почву. Общаться с детьми непросто, особенно, когда они в таком состоянии. Тем более, если они с улицы. Йенс сморщил нос и пожевал губы. Само по себе присутствие ребенка на месте преступления расстраивало его, а сквернее становилось от мысли, что мальчика при определенном раскладе придется забрать в участок для полноценного допроса. Если они его найдут и поймают, разумеется, и если на то появятся веские основания. Поэтому мистеру Стивенсону было бы славно отыскать к нему подход по-хорошему. Энтони и Чейз в поте лица занимались сбором улик. По кровавым следам на ковре и полу они определили размер ноги — девятый, — а по отсутствию их за пределами квартиры заключили, что убийца перед уходом тщательно вытер обувь. Причем сделал это у порога, использовав пальто убитой вместо тряпки и скинув его на пол за входной дверью. — Этот тип больной, — сказал тогда Чейз, смерив взглядом пятна на светлой шерстяной ткани, и не встретил возражений. Теперь же инспекторы скрупулезно перерывали комод в гостиной и туалетный столик в спальне; открыли окна и двери нараспашку, иначе дышать и даже думать в пределах этих стен становилось невыносимо. А еще они, пользуясь советами Рихтера, свалили на констеблей собственные проблемы: велели сбегать по-быстрому до участка и вызвать оттуда катафалк, чтобы увез наконец тело в морг. — Вы считаете мальчика ценным свидетелем? — спросил Чейз, расправив поясницу вплоть до щелчка. Обыск нижних полок, ради которых он так корячился, не принес результатов, но не убавил его решимости. — Мы пока вообще не знаем, какова его роль, — Йенс повернулся спиной к подоконнику, заставленному цветочными горшками, и оперся на него руками. Картер последовал его примеру. — Пятьдесят на пятьдесят. Мисс Палмер могла хорошо к нему относиться или вовсе опекать, не посвящая притом в личное. Следует учесть и то, что детская память в большей степени способна искажать факты и пустить по ложному следу. Зато мне наверняка известно, что вы ни черта полезного не нашли и, видимо, планируете проторчать здесь до ночи. — Без понятия, насколько оно полезно, — усомнился инспектор Одли, вытащив колье из среднего ящика туалетного столика. Он держал его на мизинце и показывал, высунувшись из спальни в проем. — Я не особенно силен в ювелирном деле, но разве это не янтарь? Рихтер озадачился. Подойдя, взял ожерелье, повернул к свету и рассмотрел с физиономией истинного профессионала. Он прищурился, и его мысленные потуги вышли за пределы разума, закипая в сосредоточенном взоре. — Похож, — заключил он. Как-то раз ему довелось покупать супруге янтарный браслет и оценить воочию его влекущую живую красоту с медовым отливом. Вдобавок продавец все уши ему прогрел рассказами о том, где камень настоящий, а где — позорная имитация. — В самом деле янтарь, безумно дорогой. Генри не был впечатлен. Сколько бы он ни смотрел, сколько бы ни старался, в упор не видел в окаменелой смоле ни единого повода спускать на нее целое состояние. Хотя запомнил с детства, как мать на самые торжественные вечера надевала янтарные серьги и выточенное колье к ним; она шла в них так гордо, будто считала, что украшения не подчеркивали ее собственную красоту, а даровали ей совершенно новую, ослепительную и невероятную. Но она источала ее сама, всегда и независимо от того, что носила. — Янтарь не всякая жрица любви себе позволяет, — Чейз покопался еще и увидел на дне ящика кольцо. — Поверить только, и жемчуг есть. — Комиссар, тут целая шкатулка! — возгласил Энтони, все и так стояли поблизости. — Взгляните! Он достал тяжелый деревянный сундучок, расписанный в восточном стиле, с павлинами на фоне цветущего пейзажа, открыл его и передал Рихтеру. Внутри, на шелковой тканевой подкладке бордового цвета, лежала невыразимая красота: серьги, кулоны, броши из сверкающих камней, граненных опытными руками, цепочки из золота с серебром, переливающиеся бусы — аж в глазах рябело. Картер наконец отлип от подоконника, напоследок обернувшись в окно: убедился, что Нельсон никуда не делся и можно не беспокоиться. Он остановился около Йенса и слегка наклонился, рассматривая вместе с остальными загадочные драгоценности, но ничего толком сказать не успел: Рихтер громко захлопнул шкатулку, отдал инспектору Бэлфорду и чуть не сбил доктора с ног, когда бросился к громадному спаленному шкафу. И не извинился. — Необычно, — он взялся за обе ручки и одновременно дернул на себя. Йенс нервничал и от этого раздражался, хотя трудно было понять, прекращал ли он в принципе раздражаться с утра. — Крайне необычно для образа жизни, который она вела. Внутри висели платья, много платьев на самые разные случаи жизни. Помимо простых каждодневных нарядов, там были вечерние и танцевальные образы, даже охотничий костюм для верховой езды нашел в гардеробе свое место. На верхней полке лежали шляпки с перьями и бантами, расшитые бисером сумки, а низ был заставлен обувью, от бальных туфель до сапог. — Вы встречали ранее такую вышивку? — обратился ко всем комиссар, вытащив мешковатую сумку с бахромчатыми кисточками на кончиках плетеного шнура. — Похоже на персидские мотивы, — предположил Генри. — Точно не европейский стиль. — Вот и я так думаю. Чейз, Энтони, изучите потом внимательней и заберите в участок. Я начинаю сомневаться, что мы имеем реальное представление о том, кем она была на самом деле. Ему это не нравилось. Опыт предыдущих лет научил его доверять статистике и здравому смыслу, поэтому если что-то отклонялась от классической картины преступления, следовало держать ухо востро. — Такое непросто достать в Англии, — Рихтер еще немного повертел сумку в руках и вернул на место, а сам отошел, оценивая издали неожиданное богатство. — Даже если она достаточно зарабатывала непотребством, это мало объясняет, каким образом у нее оказались подобные вещи. Кто-то из опрошенных людей замечал в поведении убитой странности? Инспектор Элфорд прокашлялся, открыл блокнот, лихорадочно отлистав до нужной страницы, затем пробубнил свои же записи под нос и резюмировал: — Мисс Палмер обычно не покидала район, по словам знакомых. Никто не упоминал, что она выходила на улицу в праздничной одежде или надевала дорогие украшения. Но констебль сказал, она периодически пропадала на день-другой, а затем появлялась как ни в чем не бывало. Он тогда посоветовал ей быть осторожней, с кем бы она ни связалась, но она заверила, что у нее все хорошо. Даже лучше, чем когда-либо. — Лучше, чем когда-либо… — прискорбно повторил Картер. — Видимо, что-то вышло из-под контроля. — Она знала многих мужчин в районе и частенько коротала с ними вечера за кружкой эля в местном пабе. Выходит, у нее было больше друзей, чем подруг. Разве не странно? — цыкнул Йенс и покачал головой. — Веришь в такую дружбу, Генри? — Едва ли. Хотя всякое бывает. — Знала-то она почти всех, но близко общалась с констеблем, который обнаружил впоследствии ее тело, и еще с парой местных господ. Она дружила с несколькими женщинами схожей профессии, — ответствовал Энтони, подняв глаза. — Всех их мы попросили явиться в участок сегодня вечером. И миссис Хиллс, разумеется, тоже, как главного и самого красноречивого свидетеля. Боюсь, в ее записной книжке, которой она нам хвасталась, компромата окажется больше, чем в наших архивах. На полгорода хватит. Йенса не покидало дурное предчувствие. Не только ввиду обилия предметов роскоши, но и их происхождения. Подобные вещи обычно привозили из-за морей по специальному заказу и в крайне малых количествах. Был один человек на памяти комиссара, который и проживал неподалеку от вокзала, и не совсем обычными делами занимался, но меньше всего на свете Рихтеру хотелось иметь с ним дело в рамках расследования жестокого убийства. — Хорошо. А пока надо искать дальше, этого мало, — скомандовал он и вышел в гостиную, к комоду, отогнав оттуда Энтони. — Где-то должен быть намек на личность ее богатого воздыхателя. Рихтер выдвинул поочередно все четыре дубовых ящика, обнаружив там личные вещи и сравнительно немного денег, однако скоро понял: подход в корне неправильный. Слишком очевидное место для сокрытия тайн такого масштаба. Тогда он уставился на собственное отражение, запятнанное кровью, словно надеялся, что оно подскажет ему, где искать, пробежался глазами по разложенным около зеркала предметам и взял в руки фотографию убитой. На снимке мисс Палмер сидела в кресле, одетая в платье с длинными рукавами и кринолином; голову ее украшали две тяжелые косы, закрученные в спирали по бокам. Такую же прическу любила носить Королева. На худом запястье висел сложенный кружевной веер, а вокруг шеи сверкало жемчужное ожерелье. Уверенная улыбка женщины, не лишенной достоинства несмотря ни на что, застыла на ее обаятельном румяном лице, которое даже на потертой фотографии выглядело притягательным, живым. Йенс глубоко вздохнул, и Генри без слов понял охватившее его сожаление. Но сильно удивился, когда Рихтер стал ковырять фоторамку с обратной стороны, намереваясь открыть. Ему это удалось, и оттуда, помимо снимка, вдруг посыпались какие-то бумажки. Энтони с Чейзом переглянулись. Им бы такое в голову не пришло. — Так и знал! Отвратительный день. Просто ужасный! — взревел Йенс в бессилии и запрокинул голову назад, надавливая на глаза руками. Не в состоянии объяснить ничего более без крика, он протянул инспекторам визитку, чтобы они разделили его замешательство. Что и произошло: — Кристофер Уолш. Компания «Charing Railways», — обьявил Энтони и мгновенно осекся. Оторвал глаза от текста, поводил ими по сторонам и изумленно спросил: — Это что, тот самый? — Да, еще чего не хватало… — Рихтер потер подбородок и удрученно втянул побледневшие губы. — Не лезьте только, я сам разберусь как-нибудь… аккуратно. Вот же черт подери! Инспекторы занервничали, смалодушничали, что сполна читалось на их окаменелых лицах. Они притихли, пряча руки кто в карманы, кто за спину, а Картеру, честно молчавшему, наскучило ощущать себя выброшенным за борт какой-то значимой истории. Он поинтересовался, в чем дело, но Йенс оказался немногословен: подвел его к окну, кивнул в сторону вокзала, который хорошо было видно с четвертого этажа, и промычал еле слышно: — Видишь поезд? — Конечно. Поезд трудно не заметить. — Это его поезд, к твоему сведению. Как и еще штук десять пассажирских составов с самым высоким уровнем безопасности и обслуживания. — И что? Почему ты выглядишь так, будто боишься его? — Генри перевел взгляд на инспекторов и обратно. — Все вы так выглядите. — Да потому что… — извечно крепкий голос сорвался, и Йенс мигом сбавил тон до прежнего, чтобы никакие стены вокруг их не услышали. — Потому что там не только пассажиры едут. Понимаешь меня? Картер посмотрел по углам, осмысляя, что к чему, затем до него дошло и он неторопливо кивнул, решив, согласно примеру, отныне выбирать выражения и говорить тише. — Они перевозят опий? — Хуже. Драгоценности, вещи, картины. В узких кругах с недавних пор говорят, что и оружие. Маршрут пролегает между двумя портами, Саутгемптоном и Гарвичем. В специальных отсеках прямо под носом, но в то же время незаметно для обычных людей, везут камни из африканских колоний, золото с янтарем из Российской империи, жемчуг с Востока и Бог весть что еще такое, что всегда жалуют в королевской резиденции. Поэтому с делом будут проблемы. Любой, кто пытался вставить Уолшу палки в колеса, заканчивал плохо. — Комиссар, — обратился к нему Чейз с виноватым видом, словно собирался подкинуть дров в пламя, способное сожрать Рихтера и их самих живьем. — У него ведь мог быть мотив. Даже два. — Я знаю, — процедил тот сквозь зубы, не намеренный сейчас развивать эту тему, но его не поняли: — Что если убитая попыталась его шантажировать, — подхватил Энтони, — и между ними возник конфликт. Следов взлома нет, а сама мисс Палмер… — Бога ради, — у комиссара задрожали руки, — вы свои рты закроете или вам помочь? Картер наблюдал, и у него возникло ощущение, что Йенс вот-вот взорвется. А поскольку Бэлфорд и Одли были слишком молоды и перспективны, чтобы умирать от рук наставника, Генри решил все-таки вмешаться: — Господа инспекторы, не желаете ли сходить на перекур? — он улыбнулся, не принимая отказов, однако отказывать никто не собирался: предложение вызвало в них прилив возбуждения и радости, поэтому они откланялись, а уже через минуту удалились из квартиры. — Они меня в гроб загонят, честное слово, — посетовал Рихтер, сгорбив от усталости плечи, и схватился руками за помятое лицо. — Бывает, стоят сопли жуют, два здоровых лба, зато теперь заткнуться никак не могут. — Temeritas est florentis aetatis, — певуче протянул Генри, однако это не придало Йенсу энтузиазма. — Набьют шишек, и станут разумнее. А вообще я просто хотел сказать, — добавил он, подойдя ближе, практически касаясь друга плечом. — Раз все настолько сложно, брось ты это дело. Одно новое глухое преступление среди сотни других. Не столь критично, если разобраться, нежели отстранение комиссара вместе с его командой. Ты уже поднял раскрываемость по сравнению с Пембруком, не рискуй большим. — Не буду. Справедливости я все равно не добьюсь, стучась головой в закрытые двери, — Рихтер согласился с ним легко, без тени сомнения. Его совесть успокоилась многие годы назад, как только им стали интересоваться авторитеты, а любые его решительные шаги рассматривались практически под лупой. Но он оценил желание Картера предостеречь его и выразил это улыбкой вместе с кротким «Спасибо». Снаружи снова закричали и снова визгливым старушечьим голосом. Неизвестно доподлинно, что вывело миссис Хиллс из себя в очередной раз, но она негодовала: — Бесстыдство и позор! И где такое видано-то?! Подошедшим к окну Генри и Йенсу быстро стало понятно, что появление на улице инспекторов ее спровоцировало и она не нашла ничего лучше, чем задирать их. — Я говорю им самые серьезные вещи, а они смеются! Над ней, разумеется, никто не смеялся, но разубедить ее в этом не представлялось возможным. Энтони с Чейзом стояли около подъезда, красные, с перекошенными лицами, и игнорировали гадости изо всех сил, но силы кончились, и инспектор Одли пошел в наступление: — Миссис Хиллс, уважаемая, — он подскочил к ней с очевидным жеманством, которого она, впрочем, не заметила: — К чему распылять ваши знания на весь двор, если вы и так наиболее ценный свидетель? Пожалуйста, будьте любезны, — не смолкал он, глядя в ее обескураженные глаза. — приберегите запал на потом, нашим коллегам в полицейском участке не терпится выслушать любые ваши подозрения. Она прислушалась к нему и смутилась, от неуверенности промолчала, но затем сказала что-то нелепое и отошла. — Видишь, — зарекся Картер, — они свое дело знают, пусть даже не так, как ты себе это представлял. Йенс удовлетворенно хмыкнул и высунулся из открытого настежь окна, вдыхая весенний воздух. А потом они с Генри одновременно, не сговариваясь, посмотрели вглубь улицы и удивились, не обнаружив там ни Стивенсона, ни ребенка. Инспекторы лишь развели руками, когда Рихтер до них докричался. — Что? — Картер знал, почему лицо комиссара в мгновенье ока сделалось угрюмей грозовой тучи, но от комментариев отказался: слишком уж пропажа Нельсона его разозлила. Генри переживал, и любые его попытки сохранить фальшивое спокойствие оказались провалены. Он чувствовал сердцем, что все вернутся живыми-здоровыми, однако скверный опыт, навсегда определивший его мнение об этих местах, и доверчивость Стивенсона, выходившая ему порой боком, вынуждали надеяться еще и на то, что Нельсон не схлопочет на голову очередных неприятностей. — Когда явится, скажи ему, чтоб впредь так не делал, — жестко сказал Йенс, отворачиваясь от подоконника. — Я могу и сам, но ему не понравится. — С радостью. Знаешь, тут я с тобой полностью солидарен…***
— Я одного не могу понять, — Энтони стряхнул под ноги пепел. — Как этот подонок вышел из дома? — Вдруг эта сумасшедшая его попросту не заметила? — Чейз стоял подле него, облокотившись плечом на стену, но от сигареты воздержался. Решил приберечь до вечера. — Нет, странно это, — отмахнулся Энтони и недовольно скривил рот. — Миссис Хиллс ушла за своим биноклем почти сразу, как увидела незнакомца, он бы не успел убить мисс Палмер за такое время. Вот что бы ты сделал, будь ты засранцем? — Почаще бы в церковь ходил, чтобы дурь в голову не лезла. — Как вариант, — он сделал затяжку. — А если ты засранец на месте преступления и тебя все в твоей гадкой жизни устраивает? — Тогда улизнул бы по-тихому. Вопрос в том, как бы я это сделал и зачем, — задумался Чейз, а после застыл, хлопая глазами. — Энтони… Мы не проверили лестницу на крышу. В следующую секунду сигарета полетела на землю, а инспекторы устремились обратно в подъезд. Они взлетели на четвертый этаж, всполошив жильцов своим топотом, потом еще на пролет выше, и достигли, наконец, нужного выхода. — Чейз, только не умирай, — похрипывая съязвил Энтони. Он подергал кованые прутья калитки, повертел в руках замок и увидел, что в нем остался ключ. — Второй труп за день в одном доме, и люди сочтут это место проклятым. — Не… дождешься… — пунцовое лицо инспектора Одли выглядело измученным в момент, когда он стоял, упираясь руками в согнутые колени, и пыхтел так, будто его вот-вот хватит удар. Он подумал, как делал уже сотню раз, что не мешало бы привести себя в форму, однако стремление его бесследно исчезло тогда же, когда он отдышался. — Ну что там? — Порядок, — Энтони снял замок и толкнул калитку. От волнения он торопился, на месте устоять не мог, и его проницательные глаза азартно блестели. — Мы на верном пути. Они вылезли на крышу, где свет неприятно ослепил им глаза. Всюду были растянуты бельевые веревки, увешанные одеждой, простынями и тряпками. Голос улиц стих, остался далеко внизу, и все звуки, ранее хорошо различимые, слились в один непрерывный гул. Вещи развевались на ветру, разнося вокруг стойкий запах мыла; мелкий щебень хрустел под ногами при каждом шаге. — Он должен был отсюда куда-то деться, — высказался Энтони и на всякий случай схватился за кобуру на поясе. — Сюда, — Чейз указал рукой на колышущуюся белую простынь, безнадежно испорченную багровым отпечатком. — Взгляни-ка. Видимо, ее повесили сушиться прошлым вечером. Ночью она была влажной, и наш парень отодвинул ее рукой, чтоб не мешалась. Они двинулись в сторону края, отмахиваясь от лезущих в лицо тряпок, и когда ряды белья иссякли, они увидели на земле пропитанный кровью нож и плотные кожаные перчатки, небрежно снятые и брошенные рядом почти у самого конца крыши. — И что это такое? — Чейз сунул руки в карманы и посмотрел вниз. Вместе с ним под ноги посмотрели два его подбородка. — Очень похоже на наглость, — нервный смешок выдавал в Энтони волнение, всячески им скрываемое. — Я бы даже сказал, что нам бросили вызов, и интересы в этом состязании явно не спортивные. Как он спустился с крыши? Они оба любили копошиться в архивах и читать о самых мерзких убийствах, которых сами не застали. Йенс выгонял их, если ловил за подобным, призывая вместо страшилок сосредоточиться на реальности, а они знай свое: доделывали к вечеру рутинные отчеты, и бегом к стеллажам. Но ни один протокол не мог передать ужас настоящей трагедии, ее страх, ощущаемый человеком на уровне инстинктов. — Скорее всего, перепрыгнул на соседний дом, а оттуда — вниз по покатому козырьку на пристройку. — Да… — Бэлфорд подошел к краю и убедился, что допрыгнуть вполне возможно. — Расчетливый и педантичный подонок. — Тебе не кажется, что он местный? — Чейз присел на корточки, подтянув перед тем штаны. — Еще какой, — слова, окутанные презрением, отсеклись щелчком зажигалки. Энтони замычал с сигаретой в зубах, показывая, что не закончил мысль. А как только выдохнул из легких горький дым, готов был продолжать: — Может, настолько, что каждый угол здесь знает. И едва ли он остановится на содеянном. — Думаешь? — Одли сам понимал, о чем говорили улики, и ему это не нравилось. Но тем и отличались факты от домыслов, что оставались неизменны вне зависимости от того, приятные они или нет. Энтони безрадостно кивнул, отводя взгляд, обращая его куда-то выше крыш. — Стал бы он так изгаляться ради одного единственного убийства пусть не дешевой, но шлюхи. Нам долго везло на мелкие однотипные преступления, вот и послали из преисподней соответствующего человека. — Ну надо же! — раздалось за их спинами, заставив вздрогнуть. Комиссарский голос трудно было спутать с чьим-то другим. — А я почти поставил на вас крест. Клянусь, еще немного бездействия, и я бы дал вам по шее. Но вы не такие бестолковые. С этими словами Йенс показался на крыше, а следом за ним поднялся и Генри. Картер отнюдь не выглядел оптимистично, выражение его лица пылало безучастием и тихим недовольством по причине того, что его вытащили с затхлой квартиры на свет Божий. — Рассказывайте, что нашли, — возгласил Рихтер издали, пробираясь сквозь бельевой лабиринт. Он бойко раздвигал руками одеяла и ночные рубашки, в то время как доктору через раз доставалось чьими-то тряпками по лицу. Однако он как человек воспитанный не подавал виду. Когда они, наконец, приблизились достаточно, чтобы рассмотреть обнаруженные улики, Йенс прекратил кичиться, а Генри растерял прежний скептицизм. — Комиссар, — обратился Чейз, поднимаясь на ноги. — Все указывает на то, что мы имеем дело с чем-то посерьезнее спонтанного убийства. Возникло долгое и неудобное для всех молчание. Энтони плюнул сигарету, Рихтер замычал какую-то незаурядную мелодию, ничего не говоря, и стало видно, как у него желваки напряглись. — Думаю, эти нюансы нам прояснит мистер Стивенсон по возвращении, — сказал он и покосился на Генри так взыскательно, словно бы тот прятал Нельсона у себя за шиворотом. А после сделал глубокий вдох и заговорил с инспекторами ровно, но требовательно: — Пока накидайте вариантов в уме и будьте готовы вступить в дискуссию. Ни единая мелочь не должна быть упущена, это понятно? Йенс полагался на них гораздо больше, чем на скотоврача с необычными увлечениями, и по этой причине не торопился выслушивать их — знал наверняка, что они возьмут правильный след. Но любые версии, подкрепленные убедительными доводами, имели место быть на обсуждении, а мнение Стивенсона вызывало у него особенный, в некотором роде личный интерес, ведь он за него отвечал и не хотел, чтобы сделанная ставка оказалась проигрышной.