***
Птица всё-таки приходит ровно тогда, когда Кирилл почти перестаёт на это надеяться. Ставит на стол поднос с едой, и, слава Богу, у него с собой есть ещё одна бутылка. Кирилл осторожно подходит к столу, первым делом вливая в себя почти половину. — А поздороваться? — Птица всё ещё не избавился от костюма, но, по всей видимости, решил больше не изменять свой голос. Кирилл отчасти рад, так куда проще услышать чужие эмоции. — Привет, — он прячет бутылку за спину. Не то, чтобы боится, что Птица её отберёт, но опасения всё-таки проскальзывают. Птица поворачивает голову в сторону ванной, потом смотрит на руки Кирилла, спрятанные за его спиной. — Серьёзно, лучше страдать, чем выпить воды из-под крана? — Кириллу слышится в голосе насмешка, так что он мгновенно ощетинивается, обороняясь. — Сомневаюсь, чтобы ты горел желанием вылечить меня от кучи болезней, которые обязательно появятся, если я воспользуюсь твоим советом, — он представляет микробов, которые сотнями переплывают к нему в желудок. Блять, Кирилла опять начинает подташнивать. — То есть лучше покупать воду, которая, в принципе, ничем не отличается, кроме разве что цены, и пить её? — Она чистая, — Кирилл крепче хватается за бутылку. Ему кажется, что теперь-то Птица точно решит её забрать. Он ведь ненавидит Кирилла, почему бы не попробовать преподать ему урок? — Ты даже не знаешь, откуда её берут, — не-а, отбирать не собирается. Вместо этого в голосе Птицы проскальзывают отголоски жалости и, может быть, любопытства. Кирилл морщится, он не собирается больше спорить. Вместо этого он обращает, наконец, внимание на еду, та выглядит неплохо. Настолько, что Кирилл испытывает почти непреодолимую потребность тут же разделаться с ней. Он замедляет сам себя. Никому не будет лучше, если он заглотит всё, что лежит на его тарелке, а потом пойдёт и выблюет это. Нет, этой еде надо остаться с ним. Он садится на стул, стараясь больше не обращать на Птицу никакого внимания и медленно делит котлету на маленькие кусочки. Ножа, даже пластикового, ему не предназначено. Да и вилки вообще-то тоже. Но котлета прекрасно поддаётся и напору ложки. Да и вообще, и ложкой можно выбить глаз. Не то, чтобы Кирилл проверял, но теперь-то проверит обязательно, если ему выпадет такой шанс. — Спасибо, — после того, как он расчленяет котлету, Кирилл всё-таки поднимает глаза. Он не хочет, чтобы Птица разозлился на него. Он ненавидит ситуацию, в которой оказался, но не думает, что ему станет лучше, если они продолжат ругаться. — Пожалуйста, — в голосе Птицы — сплошное удивление. Кажется, не ждал от Кирилла никакой благодарности. А Гречкину это почти без труда удаётся. За еду он действительно благодарен, да и чего, в сущности, стоят слова? — Ты не мог бы, пожалуйста, принести ещё воды? — а вот это вполне может оказаться лишним. Птица может разозлиться, но Кириллу невыносима мысль о том, чтобы опять оказаться в одиночестве без каких-либо гарантий, что он вообще доживёт до следующего визита пернатого. Птица неожиданно кивает. Терпеливо ждёт, пока Кирилл доест, забирает поднос и выходит из комнаты. Кирилл чувствует себя куда лучше, чем за два последних дня, и всё равно боится, что Птица не вернётся, потихоньку это превращается в навязчивую идею. Ну, по крайней мере, у него теперь есть полбутылки воды, которые не дадут ему умереть ещё какое-то время.***
В следующий раз Птица притаскивает огромную бутыль. Ставит в угол комнаты, прикручивает кран. — Я всё ещё считаю это дуростью, — сообщает Кириллу почти спокойно. Тот в ответ просто благодарит, хотя и хочется очень заявить, что, вообще-то, похищение людей — куда большая дурость. Неожиданно Птица задерживается. Они разговаривают о всякой ерунде, потому что Кирилл беспомощно замолкает, стоит Птице поднять хоть сколько-то сложные темы. Вообще-то, оказывается довольно дерьмовым, когда тебя раз за разом тыкают носом в собственную тупость. Как щенка в обоссанный ковёр. В конце концов, Птица всё-таки переходит на монолог, рассказывает какую-то довольно интересную историю. Кириллу… уютно. Он не хочет этого признавать, но последний раз он столько с кем-то говорил, когда давал показания в суде. С друзьями особо содержательных разговоров не получалось, с девицами тем более, да и не до разговоров им обычно было. Отец, как и скорее всего Птица, считал его слишком тупым, но даже не пытался провести с Кириллом время. А зачем, если Гречкин-младший абсолютно не вписывался в картину мира Гречкина-старшего?***
В следующий раз Птица притаскивает ему учебники. Кирилл смеётся, когда понимает, что он собрал всё, что им рекомендовали на первом и на втором курсах. — Я даже не брал их в руки, — признаётся честно, схватив первый попавшийся. — Так и предположил, — блять, ну вот опять в чужом голосе Кириллу отчётливо слышатся отголоски презрения. Это неприятно. — А зачем бы мне это понадобилось? — он переходит в нападение, смотрит прямо на Птицу, хотя обычно пытается этого избегать. — Вся информация есть в сети, а если там её нет, так и нахер сдалась. Птица качает головой, даже по морде не даёт за выебоны. Кирилл вообще-то почти привык. Это не особенно приятно, но и не так страшно, как всё, что подсказывала фантазия. Почти успокаивает. — Знаешь, что самое жуткое? Ты бы ведь даже доучился. И даже выпустился бы с таким подходом. Даже на работу тебя бы батя пристроил. Только вот грош цена такому работнику. Просто очередной тупой уёбок, получивший всё за деньги. — А я и не отрицаю. Даже, представь себе, не понимаю, почему это плохо, — Гречкин шипит в ответ, что на фоне спокойного голоса Птицы слышится почти истерикой. — Может быть, из-за проёбанного доверия. Ведь, предполагается, что ты врубаешь в то, что делаешь. А может быть из-за действительно умного человека, который мог бы принести намного больше пользы, но его не взяли, потому что взяли тебя? А может быть, из-за того, что подобное потребительское отношение приводит к тому, что университет превращается в детсад, в котором ничему не учат, а только подтирают идиотам жопы, — Кирилл надеется, что всё-таки не краснеет. Если честно, он в ярости. — Если этот человек такой, блять, умный, почему он не прошёл на бюджет, а? За такие деньги, который мой папенька отваливает этому долбанному универу, могли бы и действительно жопу подтереть! — это крик души почти. — Разве те, кто хочет учиться, не получают этой возможности? Есть же долбанные бюджетные места, — он повторяется, но ему почти плевать. — А насчёт проёбанного доверия… Так может поговорим о том, что выйдя на работу, в любом случае придётся начинать всё с нуля? — Кирилл проводит рукой по мокрым волосам. Недоверчиво смотрит на Птицу, перевернувшего на него стакан с водой. — Сам себя послушай, — он всё ещё спокоен, но Кирилл действительно стихает. Вода на голову — довольно безобидно, он не хочет знать, на что ещё способен Птица, если реально его разозлить. — Ты рассуждаешь со своей точки зрения. Я уже понял, что тебе абсолютно плевать на других людей, но из-за кого вообще возникает такая ситуация? Кирилл не сдерживается, всё-таки снова перебивает. — А почему мне должно быть на них не плевать? Что такого они сделали, чтобы я должен был принимать их во внимание? — он хочет продолжить, но останавливает удар, опять прилетевший по лицу. Кирилл скулит, зажимая щёку. Теперь, скорее всего, останется синяк. — Может быть, вот поэтому? — Кирилл мотает головой. Он не очень-то понимает, что именно хочет донести до него Птица, но заранее не соглашается. — Я не прав, потому что ты меня бьёшь? — всё-таки опять возмущается. Птица, наверное, вообще первый, кто действительно осмелился поднять на него руку, если не считать мента при задержании, конечно, но тот всё же старательно держал себя в руках. — Давай предположим, — Птица отводит руку Кирилла от лица, внимательно осматривает будущий синяк. — Что всем действительно плевать, и сразу же становится можно убивать, можно не идти на компромисс, можно, в конце концов, идти по головам, абсолютно не задумываясь, что остаётся после тебя. Тот настойчиво гладит повреждённую кожу, заставив Гречкина зашипеть. Кирилл морщится. Он понимает, что Птица хочет ему сказать, и всё-таки решает не думать об этом с такой точки зрения. — То есть, ты говоришь о том, что я должен дать пройти по своей голове кому-то другому? — он ждёт ещё одного удара, но Птица так и продолжает поглаживать его щёку. Мягко, пусть и всё равно делая больно. — Две крайности. Плевать на всех и подставлять другую щёку — и то, и то в итоге приведёт к серьёзным неприятностям. И всё же, первая куда опаснее, хотя бы потому что вредит окружающим, а не самому себе, — хочется зажать уши и заорать. Кирилл не нанимался слушать проповедь, даже если её и вздумал читать едва не сжёгший его пернатый псих. — А к кому ты себя относишь? — Кирилл думает, что слишком мало знает о Птице, чтобы сделать хоть что-нибудь. Тот чертовски непредсказуемый, так может быть, поболтав с ним на явно волнующие темы, удастся понять его лучше? — Серединка на половинку, — Птица придвигается чуть ближе, и вот тут-то и подключается паника. Кирилл отшатывается, едва не падая на пол. — Чёрт, — смотрит в пол, потому что поднять глаза — это тоже страшно. — Ты меня боишься? — выходит почему-то удивлённо, а не недовольно. Странно, Кирилл думал, что как раз страха от него и ждут. Птица отходит от него на пару шагов. — Я буду занят какое-то время, так что слишком часто приходить не смогу, — он переводит тему, как будто бы действительно не хочет больше Кирилла расстраивать. Вновь на первый план выходит великолепный страх, что Птица решит вообще больше никогда не возвращаться. Хочется начать умолять, блять, Кирилл в очередной раз обещает себе больше вообще с ним не спорить и всё же тупо молчит, так и продолжая глядеть в пол, пока за Птицей не захлопывается дверь.***
Птица теперь заходит редко. Иногда всего пару раз в день, чтобы принести еду. Кирилл всё-таки садится за учебники. Слишком скучно, чтобы сидеть совсем без дела. Неожиданно, но дело идёт. Незнакомых слов всё ещё чертовски много, но Кирилл сосредоточенно сквозь них продирается. Иногда даже жалеет о том, что почти не появлялся на парах. Иногда Кирилл открывает одну из тетрадей и начинает гадать о личности похитителя, но ничего дельного так в голову и не приходит. У гада, должно быть, дофига денег и явно протёкшая крыша, но Кирилл мог бы составить просто невъебенно огромный список подобных людей. С большинством из них он даже считался друзьями. Хотя бы номинально. Кирилл долго раздумывает — мог бы оказаться Птицей один из его знакомых, развлекающихся за родительские бабки? Но всё-таки это кажется маловероятным. Тогда бы в отношении к нему Птица испытывал куда более личные эмоции. Кирилл умел доводить и выводить. Руки чешутся вести себя также и с Птицей, но тот на подъёбки только зуботычинами реагирует, а Кириллу не очень-то нравится ходить в синяках. Хотя иногда на них даже получается отвлечься. В любом случае, Птица слишком редко приходит, чтобы тратить время на выяснение отношений. Кириллу нужно забивать голову хоть чем-то, чтобы окончательно не сойти с ума. К Птице он испытывает неоднозначные эмоции. С одной стороны, тот мудак, тварь и гадина, который запер его здесь, с другой — единственный собеседник и, скорее всего, единственный человек, которого хоть как-то волнует судьба Кирилла, пусть даже и в качестве домашнего хомячка. А ещё Гречкин абсолютно не понимает, на хрена он Птице-то нужен вообще? Зайти пару раз в день по обещанию и попялиться пару минут? Это неожиданно бесит. Хотя и объясняется всё той же скукой. Птица в последнее время по большей части выглядит заёбанным и злым, так что даже когда приходит, лучше больше не становится. Они больше не говорят. Даже когда Кирилл изо всех сил старается быть вежливым. Иногда Птица просит его заткнуться, и они сидят в полнейшей тишине, иногда он просто ставит тарелки на стол и съёбывает. А ведь Кирилл не думал, что жизнь может стать ещё более невыносимой.***
Но и дела у Птицы, в чём бы они не состояли, заканчиваются. Он приходит, пялится на Кирилла всё также пристально, внезапно забирает у Кирилла учебник. — Хуйня какая-та на постном масле, — Кирилл вообще-то готов под каждым словом подписаться, но строит возмущённое ебало. А вот зачем было притаскивать то, что сам же и обсираешь? — Тебя ищут. А вот таких слов Кирилл не ожидал. Предполагалось, что Птица будет до последнего молчать о внешнем мире. — Не боишься, что найдут? — Кирилл всё ещё страдает по своей одежде. Здесь Птица хорошо, если пижамные штаны ему выдать не забудет. — Не-а, пускай ищут, — Птица садится рядом, но до Кирилла так и не дотрагивается. Так и продолжает памятником самому себе сидеть, а из-за дурацкой маски Гречкин даже понять не может, действительно ли на него пялятся или это разыгравшаяся паранойя. И на учебнике сосредоточится возможным не представляется.***
Вообще, Птица становится ещё более странным. Приходит теперь довольно часто. Отвлекает от с таким трудом найденных дел. Больше не разговаривает, лишь молчит недовольно. Гречкин никак не может понять, что он делает не так. Вроде же никаких правил не нарушает, даже сбежать не пытается, пусть и только потому, что так и не придумал, что предпринять.***
Однажды Птица припирается с набором юного медика. Вежливо просит Гречкина дать ему руку и достаёт шприц. Кирилл отшатывается, едва не сваливаясь на пол. — На хрена? — уточняет недоверчиво, всё ещё надеясь на шутку. Ну хоть когда-то же надежды должны оправдываться? — Надо, — Птица придвигает его к себе обратно, и Гречкин в который раз силе его пугается. — Не стоит, — разговоры у них, как правило, идиотскими выходят, разве что Кирилл обычно не рискует отбиваться. Вот сейчас успевает даже из чужой хватки вырваться и всё-таки оказывается на полу. — Что ты собираешься мне вколоть? — спрашивает требовательно. Почему-то розовые слоники, летающие по камере, Кирилла больше не вдохновляют. — Ничего, — Птица суёт шприц ему под нос, и тут до Гречкина доходит, что тот пустой. — Кровь мне твоя нужна, — резко дёргает Кирилла за волосы, заставляя подняться и сесть обратно. — Зачем? — Кирилл всё ещё пытается отодвинуться, к иголке в чужих руках он всё равно не испытывает ни малейшего доверия. — Надо, — Птица пожимает плечами, почти нежно протирает сгиб локтя ваткой и прижимает Кирилла к себе поближе. — И прекращай дёргаться, а то проткну что-нибудь не то случайно, — Кирилл послушно обмякает в чужой хватке, жмурится крепко, не желая видеть, как иголка приближается к коже. — Ну вот и всё, а ты боялся, — Птица гладит его по голове как маленького, протягивает шоколадку. Гречкин изо всех сил пытается не радоваться. Выходит плохо. Сам Птица, видимо, чаще всего о сладком не задумывается даже, притаскивает Кириллу какую-то полезную байду, которую даже в раннем детстве у усердной няньки запихнуть в Кирилла не получалось. И теперь вот, шоколадка эта. Хочется либо сразу же съесть, либо спрятать. Но ни того, ни другого не сделаешь, пока Птица здесь околачивается. К счастью, тот почти сразу же уходит. Шоколадку Гречкин всё-таки съедает сразу. Ну хреново у него получается откладывать что-то приятное.***
Птица замечает. Конечно же, он всё замечает. Теперь иногда притаскивает что-нибудь вкусное. Чаще всего это конфеты, но Гречкину плевать. Это выглядит так, как будто бы Птица поощряет собачку, но Кирилл сейчас не в том положении, чтобы отказываться. Иногда Птица припирается с ноутбуком, усаживается за стол и одним этим усиливает страдания Кирилла в разы. Ну, нечестно же так, работал бы в своём чёртовом кабинетике, зачем махать морковкой перед носом голодного осла? — Видеть больше это не могу, — Кирилл бросает заебавший учебник в стену, впрочем, тот падает на пол где-то на полпути. — Не могу больше, скучно. Гречкин переводит взгляд на Птицу, признаётся, пытается смотреть жалобно, потому что несмотря на «не ной», высказанное в самом начале, другой стратегии Кирилл так и не придумал. Хочется плакать и умолять, но Кирилл почему-то сомневается, что так добьётся нужного результата. — И чего ты хочешь? — как ни странно, Птица не злится. Спокойно отвлекается от каких-то суперважных дел. — Не знаю. Выйти наружу было бы неплохо, — Кирилл вскидывает руки в оправдательном жесте. — Но я почему-то сомневаюсь, что ты мне это позволишь. — Правильно делаешь, — Птица встаёт, подходит ближе. — Значит, хочешь смены деятельности. Может быть, это действительно поможет. В конце концов, то, что ты сидишь здесь, не помогает. Кирилл чего-то не знает? С чем должно было помочь его заключение? Сделать город чище? Так Птица же вроде не настолько дебил, чтобы поверить, что из-за одного Гречкина всё действительно изменится. — Попроси меня, — Кирилл даже в реальность из размышлений возвращается. Чего, блять? Птица всё-таки решил претворить в жизнь тот самый сценарий? Гречкин усиленно убеждает себя, что не боится. — О чём? — блять, всё-таки дрожь в голосе сдержать так и не удаётся. — О том, чего ты хочешь, — Птица пожимает плечами, как будто бы именно Гречкин здесь идиот с непонятно-тупыми фразами. — Я не знаю, — он почти в отчаянии. Кирилл ведь даже не знает, какими он ограничен рамками. Ему просто кажется, что он больше не выдержит. — Пожалуйста, — смотрит прямо на Птицу, думая, что было бы куда лучше, если бы тот, наконец, снял бы свой клюв. — Я так больше не могу, — отворачивается, боясь, что Птица вновь разозлится, уйдёт и никогда не вернётся, но тот подходит вплотную, разворачивает Кирилла обратно к себе. — Тебе надо подумать, — Птица кладёт руку ему на голову, задумчиво гладит, — И сказать мне, чем бы ты хотел заняться. Кирилл почти падает. Птица не собирается ему помогать.