Меня сломали, мне скучно и я хочу в подвал

Кирилл думает, что он всё-таки потихоньку сходит с ума. Он просыпается, аккуратно снимает с себя чужую руку, медленно доходит до ванной. И только там понимает, что впервые проснулся до Птицы. Мог бы нахрен заколоть его той самой ложкой, которую непонятно с какой целью хранит в кармане халата. А вместо этого самоустраняется в ванную. Гениальный план. Кирилл чистит зубы, протирает зеркало и возвращается обратно в кровать. Внимательно смотрит на спящего Птицу, собираясь с силами. Под кроватью валяется верёвка, Кирилл сам её вчера туда запихивал, так почему бы не попробовать… Да кого он обманывает, Кирилл нежно пинает Птицу в бок, чтобы не травил больше душу мнимой беспомощностью, и с трудом уворачивается от ответного пинка. — Совсем уже охуел? — Птица зевает, тянет одеяло на голову. — Ещё спать и спать, — заявляет уверенно, даже не посмотрев на часы. Кириллу остаётся только смириться, он-то в отличии от Птицы особо уставать не успевает. Всё-таки лезет под кровать, доставая перерезанную ножом верёвку, вспоминает, как с каким усердием Птица его к изголовью привязывал. И как сам Кирилл всё испортил, вспомнив наручники и чувство, что останется здесь навсегда и никогда не сможет ничего с этим сделать. Он не очень уверен, что именно делал после этого, но очнулся в тот момент, когда Птица уже перерезал верёвки и утешающе гладил по волосам, всё ещё блокируя попытки отпинаться. А потом они просто легли баиньки, так и не попытавшись продолжить. И вот теперь у Кирилла был шанс, и он так и не смог им воспользоваться. Остаётся только уговаривать себя, что это потому что шанс был слишком уж крохотным, проще было исполнить условия Птицы. И не портить только складывающиеся отношения. Кирилл великолепно умеет уходить в отрицание. Пока он копается в себе, Птица всё-таки встаёт и сдавленно матерится. Судя по всему, проспал какое-то важное совещание. Кирилл смеяться неслышно пытается и, услышав возмущённое шипение, сбегает в ванную. На двери замка нет, но Птица не ломится, уважает право на личное пространство. И это великолепно, правда, но Кирилл внезапно для самого себя сползает по двери на пол и ревёт, подвывая в колени. Уже даже не понимает, что про самого себя думать? Вроде как и нет смысла заморачиваться, от лишних переживаний — лишние печали, а Птица ласковый, больно не делает и даже обещает отпустить. Только вот привязываться нельзя ни в коем случае, а Кирилл даже с единственным выставленным самому себе условием ухитряется проебаться. Раздаётся стук в дверь, и Кирилл замирает. Вот ведь блядство. Да если бы он знал, что Птица всё ещё здесь, хрен бы позволил себе в очередной раз разреветься. Презрительное «не ной» всё ещё звенело противно над ухом, постоянно напоминая о себе. — Занято, — Кирилл морщится, понимая, что вот с таким голосом он точно Птицу не обманет. — Выходи давай, не надо жопу под дверью морозить, — Птица на этот раз не пытается надавить, наоборот, говорит рассудительно и взвешенно. Это так похоже на заботу, что Кирилл отпускает ручку, переставая упираться спиной. Птица дверь открывает, его в глубь ванной протаскивая. — Чего ревёшь? — садится перед ним на корточки, вытирает слёзы. Кирилл, почти заставивший себя успокоиться, чувствует, как истерика подкатывает к горлу по новой. — Так сильно испугался вчера? — Птица по голове его гладит, к себе прижимая. — Нет, — Кирилл затыкается, потом добавляет растерянно. — Или да. Понятия не имею, просто фоновое желание зареветь. В любом месте и в любое время. Кирилл тяжело вздыхает, вновь справляясь с собой, и утыкается Птице лбом в плечо. — А с верёвками надо будет попробовать ещё раз. Просто не завязывай мне глаза, — Кирилл злобно зыркает на пытающегося возражать Птицу,.— Я серьёзно. Мне просто показалось, что ты просто съебёшься давным-давно и оставишь меня на веки вечные. Впечатлённый Птица хмыкает, Кирилл пожимает плечами. — Вот такое пугающее впечатление ты производишь, — итог подводит почти весело, впитывая в себя чужое тепло. Птица тёплый, почти горячий, как будто бы у него постоянно температура. Кирилл даже поначалу осторожно пытался выведать, не хотят ли его заразить гриппом. — А вот теперь мне действительно пора, — Птица подхватывает его под мышки, помогая подняться на ноги, и дотаскивает до кровати. — Если хочешь, спи дальше, — позволяет великодушно. Кирилл не напоминает, кто здесь хотел спать. Он сидит, прижавшись спиной к изголовью кровати, и вновь обдумывает ситуацию. Правило «не парься», через всю жизнь прошедшее красной линией, теряется, и больше спасать Кирилл его не хочет. А без него Кирилл себя ощущает голым, чуть ли не наизнанку вывернутым. Ему не хочется переживать о том, что в конце концов он вновь останется совсем один, но в итоге он сидит здесь и думает не о побеге, а о сотне способах задержаться подольше. В конце концов, он, кажется, ухитрился найти такого же социально отбитого придурка, как и он сам. Это прекрасно объясняет, почему он так и не попытался ничего сделать, пока Птица спал, но Кириллу не нравится такое объяснение. Он не хочет от кого-то зависеть, это всегда кончается только болью. Люди, если позволить себе к ним привязаться, всегда делают больно. И теперь он уже частично по собственной дурости остаётся в подвале. Ждать, когда Сергею надоест терпеть Кирилла в личном пространстве, до тех пор, пока он не выйдет, чтобы надавать им обоим по шапке. Кирилл хихикает. Вообще, он слабо представляет, как работает совместное проживание в одной голове. Гречкин встаёт, всё-таки пересаживается за стол. Вновь пытается отвлечься на учебники. Уж лучше ломать мозг, пытаясь понять, что означают очередные незнакомые слова, чем пытаться разобраться, что творится в чужой голове.

***

Птица возвращается, буквально дыша злостью. — Думаешь, Серёжа очень обидится, если я сожгу одного дохуя о себе возомнившего мента? — вопрос риторический, но Кирилл на всякий случай отрицательно головой мотает. — А что он такого сделал? — уточняет. — Продолжает копать. Я понимаю, конечно, что он въедливый, как стая собак в поисках мяса, но я вынужден был в который раз пересказывать ему, где и когда я был. А потом его напарник спросил у меня, не видел ли я холодильники, — при воспоминании о последнем настроение у Птицы на пару градусов повышается. Гречкин думает, что неплохо бы этого напарничка сюда в подвал, явно же огромный потенциал, чтобы гасить Птице вспышки злобности. — Они, видите ли, расследуют дело о пропавших холодильниках, потому что, внимание, с дела о Чумном докторе их сняли, — Птица снимает резинку с волос, устало трясёт головой. — Пиздец, в общем. У меня такое чувство, что если бы у Грома была возможность, он сел бы у меня под дверью и следил бы, — Птицу передёргивает. — Ну и пусть сидит, только время зря потеряет, — Кирилл знает, что бьёт пальцем в небо. Потому что то, что Птица не рассказывает ему о новых убийствах, совсем не значит, что их не было. — Так-то оно так, но вдруг он о своих подозрениях новому следаку расскажет. А тот, вот чудо, воспримет его серьёзно, — Кирилл фыркает. Вспоминает взбешённого мента, познакомившего его с капотом машины. — Не-а, он тебя не сдаст. Сам хочет засадить. Причём совсем не из-за стремления к наградам. — Идейный котик, — Птица согласно кивает. Наконец-то улыбается и притягивает Кирилла к себе. — Спасибо, — благодарит искренне, целует в губы. — Без тебя бы ещё пару часов парился, — Кирилл кивает многозначительно, мол, обращайтесь, и втягивает Птицу в поцелуй. — Я соскучился, — признаётся, хитро ухмыляясь. Птица смотрит теперь уже куда более заинтересованно. Кирилл может себя поздравить, Гром забыт окончательно. — Чего довольный такой? — Птица уже лапает его за бёдра, запустив руки под халат. Кирилл прижимается теснее, головой мотает. — Сам догадайся, — улыбается ещё шире, трётся задницей о пах Птицы, убеждаясь, что тот чертовски заинтересован в продолжении. В прошлый раз у них так и не вышло переспать нормально, так что теперь Кирилл твёрдо намерен довести дело до конца. В конце концов, зачем страдать понапрасну, если можно заиметь такой великолепный повод. — Бля, — добравшись до его задницы, Птица замечает сюрприз. — Свяжем меня в следующий раз, — обещает Кирилл, стягивая с Птицы футболку, стонет в поцелуй, когда Птица надавливает на пробку. — А сейчас и так обойдёмся. Птица укладывает его на кровать, задирая халатик до подмышек. Кирилл хихикает, но послушно ещё шире расставляет ноги, предлагая себя Птице. Ему чертовски нравится всё, что они тут делают. Конечно, меньше всего это похоже на попытки по-настоящему подчинить и продавить, но не всё же сразу. Кирилл честно верит, что в конце концов они до этого дойдут. Всё же собрались они в этом подвале ради этого. Он давится вскриками, пока Птица играется с пробкой, и впивается ногтями ему в плечо, мягко намекая на прекращение издевательств. Птица просьбам не внемлет. Улыбается шало, кусается опять, скотина. Кирилл стонет почти обречённо, сразу же представив, как будут печься ранки наутро. Когда Птица всё-таки сподобился вынуть пробку, Кирилл ощущает себя бескостной медузкой. Он уже даже не думает о том, чтобы сопротивляться, только притягивает Птицу изо всех сил поближе, почти вжимая в себя. И всё-таки, когда Птица в него входит, Кирилл срывается на визг. Пробка-то была явно поменьше. У них достаточно смазки, но у Кирилла довольно низкий болевой порог, так что он моментально пытается съебаться. Мешают собственные ноги, нагло предавшие в самый ответственный момент и Птицу отпускать отказавшиеся. Пернатый гад снова ржёт, потом на секунду приостанавливается, целует Кирилла почти нежно. — Справишься? — уточняет, гладит Кирилла по одному из укусов, заставляя опять подставляться и плавиться. Кирилл даже ответить не может, только кивает со всей наскребённой уверенностью. Трахается Птица так, что Кирилл воет, скулит и мстительно впивается ногтями ему в спину. Гречкина, как куклу, туда-сюда мотает, так что он даже нормально закрепиться в пространстве не может, и постепенно всё, что остаётся — это член, таранящий его внутренности. Птица выцеловывает катящиеся по щекам слёзы, шепчет что-то нежное, подбадривает вроде. Кирилл обещает себе чуть позже ему глаза выцарапать. Вот как только сможет снова нормально двигаться, так и выцарапает.

***

Кирилл больше не хочет, чтобы возвращался Сергей, и Птица выставлял его из своей жизни. Конечно, глупо утверждать такое, когда точно знаешь, что тебя всего лишь используют, но Кирилл чувствует себя более нужным, чем когда-бы то ни было. Ситуация становится всё более дерьмовой, и сам он только способствует этому. — Привет, — Птица явно недавно из душа. Мокрые волосы рассыпались по плечам, Кирилл привычно уже на нём залипает. — Привет, — он перестаёт бежать, едва не слетая с дорожки. Чертыхается, выключает её. — Ты не должен был из-за меня останавливаться, — Кирилл в ответ только недоверчиво фыркает. Птица слишком милый для того, кто жёг неугодных ему людей. Кириллу не стоит забывать про это. Может быть, хотя бы так удастся вернуть мозги на место. — Ты рано сегодня, — он вытирает лицо полотенцем, думая, идти ли в душ прямо сейчас или продолжить разговор. — Я… — Птица затыкается. Он выглядит не так как обычно. Смущённым, почти испуганным. Кириллу с лихвой передаётся это нервное напряжение. — Что случилось? — он ждёт чего-то ужасного, например, что Птица скажет, что его бизнес рухнул и Кириллу придётся съезжать из подвала в какое-нибудь менее уютное место. Птица его не разочаровывает. Правда, новость оказывается ещё хуже. — Олег жив, — Кирилл первые пару секунд тратит на то, чтобы вспомнить, кто этот Олег такой. Вот лучше бы не вспоминал. — Так, значит, Сергей тоже вернулся? — спрашивает, почти ожидая фанфар и Грома с болторезом для цепочки. — Нет, — Птица качает головой и пожимает плечами, выглядит ещё более несчастным, чем минуту назад. — И я не знаю, понял ли Олег, кто я такой. Он просто зашёл в офис и поздоровался. Стоило догадаться, что Серёжа оставит ему доступ. Кирилл плюёт на приличия и здравый смысл и крепко растерянного Птицу обнимает. — Я подумал, что тоже сошёл с ума, — Птице явно плевать на то, насколько сильно Кириллу надо в душ. — Или, не знаю, призрака увидел. Сидел и пялился на него, как идиот. — И как он объяснил своё отсутствие? — поняв, что больше Птица ничего говорить не собирается, осторожно уточняет Кирилл. Птица только головой мотает. Гречкин гладит его по спине, делая вид, что чужих слёз не существует. — Но если он жив, твои шансы вернуть Сергея значительно повышаются, — Кириллу почти невыносимо это говорить. — Он меня раскусит в первые же минуты нормального разговора. Сейчас все странности, естественно, свалит на стресс. Всё-таки не каждый раз узнаёшь, что твой официально умерший партнёр воскрес, — Кирилл морщится. Успокаивает только то, что Птица этого не видит. — Я предложил ему остаться здесь, он согласился, попытался извиниться, и здесь я его всё-таки послал, — Кирилла не должно это радовать. Олег — его билет на волю, так почему так хочется окончательно его добить? Чтобы точно не воскрес больше. — И что собираешься делать теперь? — Птица в ответ только пожимает плечами. Он явно выбит из колеи, — Я сказал ему, что он может чувствовать себя как дома, и сбежал сюда. Звучит как-то по-идиотски. — Нормально звучит. Не думаю, чтобы хоть кто-то мог быть готов к такому. Думаю, твой Олег это понимает. — Не мой. И даже больше не Серёжин, — Птица прижимает ладонь к его губам, не давая ответить. — Не хочу больше об этом говорить, — он кусает Кирилла за плечо прямо через тонкую футболку. Стоны через ладонь получаются приглушёнными, но жаловаться на это Кирилл точно не собирается. Птица, кажется, перестаёт пытаться соответствовать своим ожиданиям, перестаёт быть пытаться похожим на неведомого Сергея, по крайней мере, ничем другим Кирилл его нежность объяснить не может. Потому что их первоначальный план был совсем другой. Но Кирилл честно рад, что с каждым разом он всё больше по пизде идёт. Он хочет сказать Птице, что тому не надо постоянно что-то доказывать, что если он отличается от Разумовского больше, чем хотелось бы признать, стоило пользоваться этим, а не стыдливо отодвигать в угол. — Собираешься меня трахнуть? — Кирилл улыбается в поцелуй, оглаживает чужие плечи, вновь притягивая Птицу поближе. — Я бы только сначала в душ сходил. Гречкин признаёт это неохотно, с трудом от Птицы отлепляясь. — На хрен душ, — тот даже не задумывается, стаскивает с Кирилла мокрые шорты. Кусается теперь уже не через одежду. Гречкин подставляется под его прикосновения. Тянет наверх футболку. — Ты носишь такие вещи на работе? — удивлённо смотрит на очередной забавный принт. — Я ношу то, что хочу, — Птица пожимает плечами. — Помимо встреч и конференций. Кирилл даже жалеет, что не видел никогда Птицу в официальном костюме. Ему кажется, было бы чертовски горячо. Птица проталкивает в него пальцы, вымазанные в смазке, и Кирилл глухо вскрикивает. Птица обнюхивает его, лижет в плечо. Это щекотно, но Гречкин старательно не ржёт, не хочет сбить настрой. Целует Птицу, понимая, что на этот раз он, вроде как, сверху окажется. Это не очень-то привычно, но Кирилл опускается на член Птицы, цепляясь за чужие плечи, и чувствует себя туповатой индюшкой, самостоятельно насаживающейся на вертел. — Блять, — шипит, утыкаясь лицом Птице в плечо. — Умничка, — Птица успокаивающе поглаживает его по спине, но, скотина, помогать даже и не думает. Всё сам, Кирилл, всё сам. А Кирилл только что с тренировки, у него ноги, может быть, устали. В любом случае вслух Кирилл не жалуется. С Птицы станется вообще всё прекратить и свалить обратно к своим проблемам. Гречкин этого не хочет. Он хочет, чтобы Птица расслабился, побыл с ним всё время, которое сможет, и собрался наконец с мыслями. — Ты справишься, — шепчет горячечно Птице на ухо, замирая. Хрен знает, конечно, может быть пернатому и не нужна его поддержка. Может, Птица его сейчас вообще в задницу пошлёт, но Кириллу это кажется важным. — Всё будет в порядке, — обещает, будучи ни капельки в этом не уверенным. Птица стискивает его бёдра ладонями — сильно, через несколько часов Кирилл сможет полюбоваться новыми синяками — и наконец-то помогает двигаться. Темп он задаёт куда более быстрый, так что самостоятельно Кирилл сделать больше ничего не может. Только подчиниться, крепко держась за Птицу. Тот не отпустит, по крайней мере, пока они занимаются сексом.