Меня сломали, мне скучно и я хочу в подвал

Получается неожиданно весело. Все слишком заняты едой, чтобы париться о чём-то ещё. Олег с Юлей внезапно на теме рецептов и готовки сближаются, да так языками зацепляются, что остаётся только рукой махнуть. Последнее, на что Кирилл обращает внимание — они спорят о сырах. Кирилл к себе сваливает, вновь садится за книги, потом с головой в интернет по не до конца понятным темам ныряет. Ну вот никогда бы не подумал, что учиться действительно может быть интересно.

***

Олег, как и обещал, вопросы все с институтом решает, так что Кирилл теперь может продолжить учиться, начиная с осени. Ощущение странное, он не надеялся уже особо, да и слабо, если честно, представляет себя студентом. С Олегом, как и с Разумовским они после того раза так и не видятся. Проходит уже почти весь июнь, и Кирилл, если честно, окончательно перестаёт надеяться, когда однажды в квартире объявляются Лёша с Лизой, Лиза счастливой выглядит, называет Грома дядей Игорем и больше всего, как ни странно, радуется появлению Кирилла. — Привет, — с совершенно серьёзным лицом протягивает ему ладошку. Кирилл наклоняется, пожимает тонкие пальчики, чувствуя, что по сердцу как ножом резанули. Как она может оставаться такой радостной, почему вообще Лёша разрешает ей находиться в одном с Кириллом помещении? Макаров же хмурится, но молчит, смотрит только на Кирилла предостерегающе, один неверный шаг — и будет уже не спастись. Кирилл вообще-то за время относительной свободы более-менее пришёл в форму, так что хрен его ещё раз так просто побить удастся. Хотя если учитывать, что Лёшу, скорее всего, драться Волков учит… Гречкин так до конца и не понимает, как так выходит, что именно ему вручают Лизу и оставляют с ней один на один в помещении. К горлу подкатывает паникой. Он садится на диван, пытается успокоиться, вспоминает, что Олег с Сергеем вроде как только сегодня в город вернуться должны, у Лёши тренировка, а у Юли с Игорем полно работы. Странно, конечно, что они не смогли нанять няньку, да и разве же почти семилетнему ребёнку нельзя остаться одной на какое-то время? Впрочем, Гречкин не знает, его самого бы, собственно, не оставили бы. Всегда рядом кто-то крутился. — Чем займёмся? — девочка широко улыбается, а Кирилл понятия не имеет, что ей ответить. Что вообще можно делать с детьми? — Можем пойти гулять, — поняв, что Гречкин так и собирается стоять соляным столбом, Лиза берёт всё в свои руки, неожиданно изящно на кресле разворачивается, подъезжает к двери. Кирилл наконец-то овладевает собой, открывает дверь, со страхом следит за тем, как девочка будет преодолевать порожек. Впрочем, Лиза справляется с лёгкостью. Лифт, слава всему сущему, всё-таки починили, и поэтому хотя бы спуск не становится проблемой. У дома, надо же, а Кирилл никогда не обращал внимания, есть пандус, но он выглядит куда более новым, чем остальное строение. Кириллу вообще кажется, что он появился только из-за Лизы. В итоге они просто идут по улицам города, потому что машины у Кирилла нет, а добираться куда-либо с Лизой на общественном транспорте он попросту боится. Они заходят в магазин, покупают мороженое и идут дальше. До Кирилла только через какое-то время доходит, что Лизе на улице не очень-то привычно. Он вспоминает сад перед башней и внезапно пугается, что она вообще не выходила до этого в город. А если с ней что-то ещё по его вине случится? Хочется тут же развернуться, добраться до дома и больше никогда оттуда не выходить, но тут Лиза улыбается и целенаправленно едет к человеку, играющему на бокалах, по-разному заполненных водой. Она завороженно вслушивается, улыбается во весь рот, и Кирилл просто больше не может. Он изо всех сил губу прикусывает, лишь бы прямо здесь не разрыдаться. Она не заслуживает такой жизни. Она должна была быть обыкновенным счастливым ребёнком, который может быстро бегать и не имеет никаких препятствий в передвижении, и Кирилл лишил её этого. И ещё хрен знает чего. Никто не смотрит на него с осуждением, они не знают, чего он натворил, не знают, что это именно из-за него Лиза оказалась в кресле. Одна дамочка даже протягивает ему упаковку бумажных платочков, подбадривающе погладив по плечу. — Держитесь, — говорит тихонько, решив видимо, что Лиза — его дочка. Девочка же ничего не замечает, кроме музыки, получающейся настолько непривычным способом. Восхищенно смотрит на старика, который сосредоточен на своих бокалах. Кирилл всё-таки берёт себя в руки, так что когда Лиза уже готова отправиться дальше, он готов следовать за ней. Они гуляют довольно долго, время от времени заходя в различные магазины. Ничего не покупают, Лиза кажется счастливой уже просто от того, что все эти вещи существуют. Кирилл мало-помалу тоже заражается её энтузиазмом. Дольше всего они застревают, дойдя до рынка. Всё-таки покупают Лизе бусы из разноцветных блестящих камешков, пару браслетов и огромную сахарную вату. Она пушистая и очень красивая, но они понятия не имеют, зачем купили её, если не собираются есть. Отдают в итоге задумчивой девушке, сидящей прямо на траве. Та выглядит удивлённой, но подарок принимает. И только когда они, жутко уставшие, доходят до дома, Кирилл понимает, что забыл телефон. Он поднимается в квартиру полный самых дурных предчувствий, которые, впрочем, не замедляют сбыться. В квартире столпились буквально все, не хватает только Разумовского. Лёша прижимает Лизу к себе, смотрит на Кирилла с чем-то, похожим на ненависть. Тот замирает, хочется тут же сбежать, потому что он в очередной раз проебался. Он чувствует, что вновь вот-вот разревётся, в конце концов, он так надеялся, что хотя бы в этот раз справился с порученным. Одна Лиза, кажется, не понимает причин общей тревоги. Лёша тихо спрашивает её про телефон, и девочка ойкает, доставая его из кармана. Её телефон не подаёт признаков жизни. Впрочем, Кириллу от этого не легче, всё-таки она всего лишь маленький ребёнок, а он должен был быть ответственным взрослым. — Я забыл телефон, — признаётся под направленными на него взглядами. Олег протягивает ему его мобильник. — Мы это заметили, — он тоже выглядит взволнованным, видимо, примчался сюда сразу же, как вернулся в город. Кириллу стыдно, он отступает на шаг ближе к двери. — Ну значит хорошо, что хорошо кончается, — Юля внезапно хлопает в ладоши, улыбаться пытается. Очевидно, что ей было совсем не легче, но она пытается не злиться. Кирилл застывает, не в силах понять, какого от него поведения ждут, но остальные вроде как теряют к нему интерес. Юля зовёт Лизу, предлагая заплести той косички, Лёша с интересом выспрашивает что-то у Игоря. Дима разговаривает с кем-то по телефону, изображая всем лицом крайнюю степень серьёзности. Один только Олег всё ещё остаётся на нём сосредоточен. — Надо поговорить, — впрочем, он кажется ещё более неуверенным, чем сам Кирилл. — Про телефон? — Кирилл уточняет обречённо, но Олег только головой мотает. — Да нет, ты доставил Лизу домой целой и невредимой. Нам стоило самим подумать, что стоило предупредить тебя заранее, чтобы ты не шатался с ней по улице, — он говорит это только тогда, когда они добираются до комнаты Кирилла. — Почему? — Кирилл и сам предполагает ответ, но зачем-то и сам хочет убедиться в собственном идиотизме. — Потому что все над ней трясутся, — Олег пожимает плечами, устало в продавленное кресло опускается, — А на улице не особенно безопасно, особенно для неё. Кирилл морщится. Он понимает, что Олег прав, но он видел, какой Лиза была счастливой. — Почему вы вообще забрали этих детей? — Олег в ответ только плечами пожимает. — Вопрос к Птице. Серёжа к тому времени был уже вне зоны доступа, я тем более. Но я рад, они хорошие ребята, — он улыбается мягко, и Кирилл себя лезущим не в своё дело чувствует, — Да и Серёже нравится, что у нас теперь семья. — Так о чём ты хотел поговорить? — спрашивает довольно резко, но Олег не обращает внимания, продолжая улыбаться. — О Серёже, — он выглядит таким сосредоточенным, что Кириллу аж тошно становится. Он знает, его ведь самого начала предупреждали, что ему в их странной семье не место, но всё же. — Так говори, — хочется разделаться уже со всем, чтобы Олег съебался снова из его жизни, прекратив растравливать и так хреново заживающие раны. — Я не справляюсь, — Олег как будто бы ломается, закрывает глаза, ему явно некомфортно об этом говорить. — Я люблю его, — признаёт куда тише, и Кирилл думает, что вовсе не нуждался в этой информации. — Но всё идёт по кругу, — он откидывается на спинку, сжимает рукой подлокотник. Говорит так, как будто бы уже сотню раз проговаривал это в своей голове, но только сейчас решился сказать вслух. — Он не хочет, чтобы я существовал отдельно, — Олег горько улыбается, — Все силы прикладывает, чтобы не показать этого, но и переделать себя ему не удаётся. Кирилл молчит, он понятия не имеет, что можно сказать на такое, кроме: «беги, мужик, как можно быстрее». Проблема в том, что Олег не может сбежать, уже пробовал. Врос, вплавился в Разумовского, никуда от него не деться теперь. Если только не вырвать с корнем. — Мне нужно… — Олег затыкается, с явным трудом следующие слова выговаривает. — Нужна помощь, — ну классненько, Кирилл надеется только, что ему сейчас не предложат поучаствовать в убийстве или в самоубийстве. Всё равно ведь по-другому связь этих идиотов не разорвёшь. — Поцелуй меня, — Кирилл застывает. Вот почему-то как раз этого он не ожидал совершенно. Олег смотрит серьёзно, ни на дюйм не сдвигается, даёт принять решение самостоятельно. — Зачем? — Кирилл хрипит почти, смотрит, как Олега передёргивает, и понимает, наконец, как его можно было понять. — Так, стоп, — он плюёт уже на собственный здравый смысл, на планы наконец-то наладить свою жизнь, и садится перед Олегом прямо на пол, погладив того по коленке. Пытаясь, блять, успокоить. — Я не посылаю, просто пытаюсь понять, — он хоть раз хочет поговорить словами через рот, а не влезть в непонятную пиздохрень по самые уши. — Зря я, — Олега дёргает, он уходит от прикосновения, встать пытается. — Блять, — Кирилл упрямо повисает на нём всем весом. Конечно, хрен это Олега остановило бы, если бы действительно решил сбежать, но он послушно садится обратно. Кириллу почти плохо от пустоты в глазах напротив становится. Хочется оттащить чёртового Разумовского к психиатру за волосы, чтобы тому уже блять, объяснили, что нельзя так с человеком, который только тобой одним и дышит. — Объясни, — просит, продолжая поглаживать колени, — Не выдержу опять влезать во всё с закрытыми глазами. Кирилл смотрит внимательно, так что чужой кивок видит прекрасно. Олегу не хочется, даже не можется, возможно. Он, очевидно, через себя переступает, чтобы всё-таки открыть свой рот и произнести слова. Он сильный, он незыблемый, он просто не может нуждаться в помощи. — Мне плохо, — Олег пожимает плечами, смеётся коротко, разрешая на пару секунд прорваться истерике. — Пытался справиться сам, но, — он сжимает подлокотник ещё сильнее, из-за чего раздаётся хруст, — Но я просто не справляюсь на постоянке. Я знаю, что нужно ему, и правда хочу дать это, но иногда, иногда просто хочется без срыва крыши, без того, чтобы душа отчалить пыталась. Олегу не нравится об этом говорить, он складывает руки на груди, изо всех сил от Кирилла отгораживаясь. — Ты ему об этом говорил? — Кирилл помнит, что Птица был не особенно против обнимашек, да и не жестил обычно в отличие, очевидно, от милого-доброго парня Серёжи. — Нет, — Олег мотает головой, — Да и не поможет это. В прошлый раз мы разругались и разошлись как в море корабли. Я во второй раз этого просто не выдержу. Да и он, скорее всего, тоже. Вот Кирилл правда не думал, что чьи-то проблемы могут быть куда больше, чем у него самого. — То есть от меня ты нежности хочешь? — подытоживает, обнаруживая, что голос вновь не особенно ему подчиняется. Потому что да, потому что ему бы хотелось. Он может самому себе сколько угодно врать, но Олег, несмотря на всю первоначальную неприязнь — охренительный мужик. — Я не знаю, думаю чего-то в этом роде, — Олег сжимает самого себя всё сильнее, уже слишком явно причиняя самому себе боль. Кирилл думает, насколько тому сложно было привыкать к Серёже заново, после армии, после относительной свободы. Кирилл поднимается, берёт Олега за руки, медленно отводит их в стороны, мешая причинять себе вред. Он чувствует, как внутренности будто жидким огнём опаляет. Напротив него Волк, сильный опасный хищник, который мог бы с лёгкостью убить его, если бы захотел. Но не хочет, подставляет брюхо, смотрит загнанно. Кириллу не нравится такой взгляд, он не понимает, как такое может нравится Разумовскому. Разве ж Олег уже отдал ему всего себя с потрохами, зачем все перегибы эти, зачем так закручивать гайки, чтобы до боли, до сорванной глотки? Кирилл знает, что совершает глупость. Знает, что будет жалеть, когда Олег наиграется, когда Разумовский наконец-то вытащит голову из задницы. Но он целует Волкова, аккуратно вплетая руку ему в волосы. Другой рукой поглаживает Олега по щеке, садится на него сверху. — А что будет, если узнает Разумовский? — спрашивает, неохотно отрываясь. — Понятия не имею, — в глазах Олега на мгновение проскальзывает тьма, так что Кирилл окончательно понимает, что в этот раз вляпался по-крупному. Почему-то он уверен, что Разумовский рад не будет. Что спустит на хрен с обоих шкуру. Хотя, впрочем, Волка-то своего в живых оставит. Может быть, даже запрёт под замок с концами, а Олег даже не пикнет, будет по-прежнему доверчиво к карающей ладони прижиматься. Они оба сейчас чертовски рискуют, но Кирилл хренеет с того, что Олег делает это не потому, что разлюбил, а наоборот, потому что любит слишком сильно. Чтобы остаться рядом, не сорваться опять, оставляя Разумовского одного. Олег готов рискнуть ради него чем угодно, а Кирилл просто слишком идиот, чтобы сопротивляться. Он гладит Олега по плечам, вновь втягивая в поцелуй. Олег слабо дёргается, так что Кирилл думает, что если снимет с него водолазку, повторится предыдущая картина. Впрочем, на этот раз всё оказывается по другому. На плечах, спине и ниже, по бёдрам — следы от плётки или ещё чего-то такого. Они идут симметрично, и Олегу должно быть чертовски больно от прикосновений, Кирилл вообще слабо представляет, как он сидит. Хотя штаны всё ещё на Волкове, так что Гречкин не может увидеть, насколько всё плохо с его задницей. И всё же Олег подставляется под нежные прикосновения, даже если пальцы касаются красных следов. У него привычно уже плывёт взгляд, и Кирилл просто не понимает, чем заслужил такое доверие, и ему чертовски страшно его не оправдать. Он прижимается к Олегу всем телом, зная, что причиняет боль, но также видя, что Олег даже жеста не делает, чтобы отстраниться. Наоборот, он выглядит почти умиротворённым. Они целуются и вообще-то это максимум, до чего Кирилл планирует сегодня дойти. Он вновь гладит ошейник, оторваться не может, и Олег тихо стонет, запрокидывая голову. Кирилл плюёт на собственные планы, выцеловывает шею, вылизывает чужие укусы, от чего Волков скулит тонко, накаляя обстановку почти до предела. Кирилл вообще не догадался бы никогда, что Олег может издавать подобные звуки. Но тот добровольно на милость сдаётся, всхлипывает, отпуская собственное нервное напряжение. Смотрит на Кирилла потемневшими глазами. — Позволь мне, — хрипит, трогая его член через джинсы. Кирилл завороженно кивает, готовый сейчас позволить вообще всё что угодно. Он не понимает, как можно отказывать, когда так просят. Олег поднимается, заместо себя его на кресло усаживает, стягивает джинсы вместе с бельём. Впрочем, поцелуями они всё-таки и ограничиваются, только Олег целует его член, а не рот. Кирилл не позволяет себе толкаться, только гладит вновь по волосам, за ушами нежно почёсывает. С остальным Олег и сам прекрасно справляется, сосёт старательно, упрямо на всю длину насаживаясь. Кирилл пытается отстраниться, и Олег восхитительно послушно поддаётся под его руками. Даже не думает о сопротивлении. Смотрит только почти обиженно, но Кирилл всё-таки заканчивает рукой, восхищённо глядя на припухшие губы. — Умница, — он понятия не имеет, зачем это говорит, сползает к Олегу на пол, вновь целует, тянется стянуть с Волкова штаны. Тот не сопротивляется, позволяет, и на этот раз его член свободен, чертовски возбуждённый и готовый. Кирилл размазывает по стволу натёкшую смазку, наслаждается тем, как Олег дрожит в его руках. И вот тут происходит то, что происходит. Олег кладёт свою руку поверх его и заставляет сжать. Чертовски сильно сжать, к тому же, Кирилл от неожиданности царапает его ногтями. Олег болезненно стонет, сжимает колени, смотрит на Кирилла мокрыми глазами. — На хрена? — если честно, Гречкин даже ответа не ждёт. Почему-то думает, что Олег промолчит, в конце концов, он же получил уже от Кирилла то, что хотел. Волков начинает было мотать головой, но потом всё-таки проговаривает. — Нельзя, — прижимает колени к груди, закрываясь от Кирилла ещё больше, и продолжает. — Я не могу, пока он не разрешит, — Кирилл едва сдерживается, чтобы не вскочить и не заорать. Олегу и так должно быть достаточно больно, Кирилл не хочет усугублять ситуацию. Не хочет, чтобы из-за него Олегу становилось ещё и стыдно. — Всё хорошо, — он не чувствует этого, но обещает себе, что сделает всё, чтобы переубедить Олега. Гладит Волкова по голове. На этот раз максимально мягко, даёт ему успокоится в своих руках. Потому что Олег не виноват, потому что Кирилл обещал себе не делать ничего против его воли, и если он не хочет (не может?) кончить без позволения Разумовского, Кирилл может заставить себя уважать его желание. — Прости, — Олег утыкается ему в плечо, — Думал, смогу не тащить это сюда. Но просто, просто не могу. Он вполне конкретно сказал об этом, ну и… — Это будет ощущаться как нарушение приказа, как предательство, — Олег замолкает, прижимается ещё ближе. Кирилл испытывает страшное желание долбануть Сергея монтировкой по голове, может быть, хоть тогда мозгов прибавится. — Всё хорошо, — он шепчет Олегу на ухо, прекрасно осознавая, что как только Волков выйдет из этой комнаты, то снова станет железным и несгибаемым, запрячет свою слабость далеко-далеко. — Не извиняйся за то, в чём ты не виновен, — он мягко целует Олега в щёку, больше не пытаясь возбудить. — Хочешь полежать? — спрашивает, всё ещё стараясь разговаривать как можно более дружелюбно. Олег едва различимо кивает, явно всё ещё зацикленный на собственном провале. Кирилл понятия не имеет, как объяснить ему, что дела обстоят вовсе не так. Так что он просто помогает ему переместиться на кровать, мельком замечая, что Олег всё ещё разгорячён. — Послушай, ты был очень хорошим, — Кирилл только надеется, что делает всё правильно. Даёт Олегу бутылку с водой, зорко следя, чтобы тот отпил из неё хоть что-то, — Очень послушным. Олег медленно расслабляется, позволяет себе закрыть глаза. — Мне с тобой было охренительно, — Кирилл улыбается, чувствуя, что говорит то, что чувствует, — Ты сейчас отдохнёшь и опять будешь решать проблемы жёстко и радикально. Теперь улыбается уже Олег, находя и сжимая его руку. — Спасибо, — шепчет на грани слышимости. Гречкин понятия не имеет, что теперь делать с собственными чувствами.