Исцеление болью

Макс продолжает думать о том, что он делает со своей жизнью, обрекая себя на жизнь с человеком, с которым не сможет разделить удовольствия, даже когда заказывает обслуживание на дому в борделе. Он обращался туда всего пару раз в совсем юные годы. Но сейчас… Максу жизненно необходимо пообщаться с кем-то, кто воспринимает мир так же, как он. — У вас есть темненькие омеги? — Африканцы? — уточняет представитель борделя. — Нет, просто смуглые, брюнеты. Желательно, длинноволосые.

***

«Мальчик по вызову» оказывается таким, каким надо: со спины похож на Лаки. Стройная фигурка, черные прямые волосы до плеч. Только еще более худой, гибкий, верткий — наверное, бывший танцор. «Мальчик», пожалуй, ровесник Макса. В официальные бордели запрещено принимать омег, моложе двадцати восьми лет, которые еще могут рожать и создавать семьи. Разве что в подпольные притоны сманивают несмышленышей. Так что время бордельных «мальчиков» (так уж их заведено звать) очень коротко. Почти в «тридцатник» у них только старт, а на сорокалетних — уже нет спроса. — Я здесь, чтобы радовать Вас, Господин, — мурлычет омега, опускаясь на колени. На миг Макс ощущает укол совести: может, все это — только чтобы потешить «эго» альф? Поднять за чужой счет самооценку? — Меня зовут… — Не надо. Я буду звать тебя Лаки. — Как скажете, Господин. — Разденься. Не спеша. Подойди сюда. На колени, Лаки. Выполнив команды, «мальчик» подходит вплотную к Максу, пристально смотрит в его лицо, медленно облизывается и внезапно резко падает перед ним на колени. Он по-прежнему смотрит, теперь уже снизу вверх, а точнее — пожирает глазами молодого стройного альфу. Макс обхватывает пальцами подбородок, вынуждая его поднять голову, и «мальчик» с готовностью тянется за поцелуем, прогибая спину. Наклонившись к его уху, Макс шепчет: — Любишь, когда тебя шлепают? — О да, Господин, — выдыхает омега. Он кокетливо улыбается, поправляет волосы. «Мальчик» вообще выглядит человеком, знающим себе цену. — Знаешь, что я планирую сделать? Я собираюсь тебя выпороть так, чтобы твоя чертовски красивая задница стала розовой и горячей. Тебе это нравится, да? Тебя это заводит? — Кому это может не нравиться? — омега улыбается. «Чертики» пляшут в его глазах. Привставший член объясняет все лучше слов. Макс чувствует, что «мальчику» не терпится приступить к игре. Но специально оттягивает удовольствие, чтобы тот изнывал в предвкушении. Этот надушенный, кокетливый, виляющий бедрами омега явно достигает разрядки не от нарастания боли, а от ожидания. Еще, возможно, от унижения — но этого сам Макс категорически не приемлет. Почему незнакомому омеге подходит именно такой способ? Макс смотрит на него — и просто знает. Инстинкт доминанта. А Лаки? Лаки раскрыла бы боль. Но он говорит, что не любит боли. И это тупик. Макс — не насильник. Он не станет делать с человеком что-либо против его воли. — Начнем с ладони, — говорит он задумчиво. — Позже решу: для разогрева или на этом остановимся. — М-м-м. — Как думаешь, в какой позе я буду тебя шлепать? — Как пожелаете, Господин. — Конечно. Но я хочу, чтобы ты угадал, как же я пожелаю. — Опереться о стол? — темные глаза блестят любопытством и возбуждением. — Продемонстрируй. «Мальчик» облокачивается предплечьями на гладкую поверхность стола, прогибаясь в пояснице и оттопыривая ягодицы. При этом он смотрит через плечо, осознавая, что им любуются. И Макс на самом деле любуется. Чтобы показать, как сильно, он отвешивает звонкий шлепок по левой ягодице. Омега даже не вздрагивает. Макс добавляет удар для симметрии справа. — Теперь стоя. Ноги шире. Нагнись. Обхвати руками голени. В этом положении уже не до кокетства. Кожа на ягодицах натягивается. Чувствительность повышается. Тело выставлено на обозрение, беззащитно раскрыто перед взглядами. «Мальчик» косится на него, чуть улыбаясь, но Макс пресекает это. — Смотри в пол. Макс дает несколько аккуратных, легких шлепков: по два на каждую сторону. Омега дергается, чуть сжимает ноги. — Ш-ш-ш! Кто разрешал менять позу? «Мальчик» послушно раздвигает ноги на прежнее расстояние. Макс проводит рукой по пояснице, слегка придавливая, заставляя больше нагнуться, гладит раскрытой ладонью по напряженным ягодицам, скользит мизинцем между ними, к сжатому отверстию. Омега начинает часто дышать. — Не смей шевелиться! Макс достаточно сильно бьет рукой, но «мальчику» хватает выдержки не шелохнуться. Горячая штучка! Какое удовольствие Макс получает сейчас? От будоражащей картинки и прикосновений? От осознания, что этот человек всецело в его власти сегодня вечером? Или его пьянят именно чувства «мальчика»? Столько преодоления, старания, желания, ожидания! Такие глубокие ощущения! Чтобы выстрелить, надо оттянуть тетиву до предела. Чем сильнее сожмешь кулак, тем больше он потом расслабится. Так и Макс напрягает «мальчика», приближая крышесносный оргазм и расслабление, а сам сыт чужой сытостью, упивается чужим наслаждением. Никто не способен так напрячь и расслабить себя сам, как нельзя ощутить щекотку от собственных прикосновений. — Иди-ка сюда, мой хороший, — говорит Макс, стараясь не вглядываться в черты лица и представляя на месте «мальчика» Лаки. Он помогает омеге улечься к нему поперек колен. И выдает серии по три крепких шлепка по разным участкам бедер и ягодиц, делая перерывы. В паузах он покрепче прижимает к себе «мальчика», нежно поглаживает его спину, похлопывает разогретую кожу. Он чувствует телом его дрожь, каждый рывок. В этой позе Максу кажется, что их тела сливаются. Он стискивает «мальчика», не давая ему ускользнуть, не сбавляя темпа. Вибрация от шлепков доходит, несомненно, до половых органов. В бедро Макса упирается весьма твердый член омеги. Но даже без этого очевидно, что между ними происходит нечто более интимное, чем было до сих пор. Время прелюдий заканчивается. — Ложись на кровать. Омега устраивается на животе, подкладывает подушку под бедра. Вскоре тишина наполняется мерным звуком шлепков и короткими вскриками. Теперь речь уже не о парочке «пробников», а о полновесном спанкинге. Макс опускает ладонь на обнаженное тело умело, сам наслаждаясь мастерством: то обрушивает шквал тяжелых ритмичных ударов, вгоняя «мальчика» в транс, то переходит к почти невесомым шлепкам-поглаживаниям, когда на первый план выходят не телесные потребности омеги, а его жажда контакта. Или — после длительной морозной пугающей паузы, с силой обрушивает ладонь вниз, справа и слева, словно ставя печати. Макс чувствует, как его рука гудит и горит огнем от эдакой «работы». Рукой можно пожалеть, напугать, наказать, подразнить, дать ощущение безопасности… Омега уже не играет: его щеки раскраснелись, как и пылающие половинки, он ерзает, чувственно изгибается, закусывает губу, постанывает. Это выглядит просто очаровательно. В какой-то момент он принимается кричать и просить: «Еще, еще!». Макс ничего больше не говорит. Он сам осторожно поворачивает «мальчика» на спину, задирает его ноги, прижимает коленями к животу — омега понимающе обхватывает их руками. Теперь ощущения от шлепков по раздраженной коже должны быть максимально острыми, почти мучительными, и Максу кажется, что он чувствует их сам, словно его касаются электрошокером. Он совсем не хочет, чтобы «мальчик» страдал, но Макс прекрасно знает: остановись сейчас — омега будет недоволен. Его тело жаждет поистине сильного потрясения, чтобы уже затем расслабиться до предела, впасть в истому, почти раствориться. И Макс может ему это дать. Он продолжает бить, а затем, увидев слезы на глазах партнера, быстро, как только может, раздевается. Хотя они и не были вместе в постели, оба на взводе — оргазм совсем близко. Позу менять не приходится. И вскоре шлепки ладонью сменяются шлепками тел друг о друга. Как один процесс похож на другой! Сила, ритм, темп… Сексуальные стоны… такие великолепные звуки, от которых сносит крышу… И Макс шепчет омеге об этом, и о том, как он прекрасен, какой он хороший мальчик, такой чувствительный, и так прекрасно держался… — Лаки, мой любимый Лаки… — шепчет Макс. — Как же ты чертовски хорош! «Мальчика» накрывает первого: вначале рыдания — очищающие, смывающие любое напряжение, а затем волна оргазма. Глядя на это, стискивая его в объятьях до хруста, пропитываясь слезами облегчения, всхлипываниями и жаром чужого экстаза, Макс тоже изливается, безумно жалея, что рядом — не настоящий Лаки. Он видит, как наяву, его сияющие глаза, когда он улыбался отпущенным в небо воздушным шарикам, его улыбку. Некоторое время они просто валяются на кровати, обессиленные. Но затем Макс заставляет себя подняться и делает то, чем нечасто балуют бордельных омег. Предлагает ему стакан сока. Не отправляет в душ, а относит на руках в ванную. Моется сам и бережно купает «мальчика», в сотый раз мечтая о непокорном избраннике. — Зачем Вы платите, красавчик? — интересуется разнеженный омега. — Не пойму. У такого мастера, как Вы, должна стоять очередь из любовников и женихов. Макс не отвечает. К удовольствию постепенно примешивается горький осадок, и чем дальше, тем отчетливее. Хотя у них с Лаки ничего не было и в верности Макс не клялся, все равно происшедшее кажется изменой. Все отчетливее приходит понимание, что бордельный «мальчик» проделывает подобное со множеством альф, он затрепан и залапан чужими руками. Да и между ними нет ничего общего, кроме денег и любви к сексу и боли. Суррогатное наслаждение. То ли дело — исследовать грани доверия между любящими людьми. День за днем сближаться и познавать друг друга. Открывать в себе что-то такое, чего не можешь найти в одиночку. То ли дело — любить. Когда омега уходит, Макс в тоске валится на кровать. Неужели, чтобы быть с тем, с кем хочется, ему придется себя во всем ограничить?