Волею судьбы ты оказываешься далеко, Вне досягаемости для меня, Но я храню тебя в своем сердце. Так кто меня остановит, если я решу, Что ты — моя единственная? «Rewrite the Stars»
~
15 октября 1771 года, Бермуды; после происшествия на корабле в Пембруке
Мы оставили потрясенного Джона на палубе – вот он растерянно глядит на пристань. В толпе юноша ищет глазами того «Спасителя-Призрака», но тщетно… Почему-то Лоуренсу стал неизмеримо важен этот человек – Александр. Нечто необыкновенное поселило в сердце нестерпимую грусть от его потери. Исчез Призрак, но окружили все остальные – от родных до матросов. Этот-то скоп, шурша и шумя, настойчиво решил проводить Джона до его каюты. Спросил ли кто-то желание самого юноши?.. Старый Лоуренс, уже отчитав младшего, отделился от ватаги и закрылся у себя. Там он написал письмо о положении дел, происшествии, перевязал бечёвкой и отправил дочерям на родину. Это и было первое письмо, прочитанное Лоуренсом Гамильтоном в 1950-ом…~
Наконец всё утихло – теперь в каютке никого не осталось.
Только Джон лежит пластом на узкой постели и смотрит в иллюминатор перед собой. Ворох людей положил его, осыпал вопросами, схожими да противными, точно мокрый песок, и исчез, не получив ответов. Лоуренс остался один, в одиночестве и бессилии. Это обездвижило, обесточило. Только жгучее солнце, врываясь через иллюминатор, гуляет крошечной каюткой. Оно топит её в ярком свете, покрывает раскалённой пеленой, давит своим жаром на измученного Джона. И стена из светлых досок, и клинкетные двери - всё плавится в его глазах, как золото. Лоуренс лежит, вытянув саднящие руки. Они ноют и покалывают, точно все жилы внутри натянулись. Юноша закрыл глаза, как в полусне. Он, под давлением жары, шока и усталости, невольно вспомнил последние дни... Миссис Лоуренс, Элеонор, мама… теперь все эти слова именуют лишь воспоминание – светлое, чистое, доброе. Она отлетела в лучший мир, молча, улыбаясь; забрала с собой все живые радости любви юного Джона. Отец. Да, когда после похорон мальчишка бездумно забрел в его кабинет, он не поверил своим глазам – Генри Лоуренс, бессердечный сухарь, сидел у камина и плакал. Всегда такой педантичный, теперь его пиджак был далеко закинут, в беспорядке лежали старые фотографии со свадьбы… Такой черствый и циничный, теперь отец скорбел о своей единственной настоящей ценности, что сам завел в могилу, утратил… Возможно из-за пересмотра своей жизни, осознания жестоких поступков и рефлексии, Генри Лоуренс и решил отвезти сыновей на обучение в Лондон. Возможно, что его первым хорошим делом станет достойное обучение сыновей. Он устроит им добрую жизнь, обеспечит в память о результате своего бездушия… О Элеонор, вы защищали детей от нещадности мужа, вам довелось умереть, чтобы тот начал меняться. Еще есть надежда…Но вдруг послышались голоса сверху – на палубе активно беседуют:
- Я послала сына и сама оббегала весь порт, говорю же вам! - Но не мог же он испариться. Мы обязательно найдём его. - Нет! – крикнул третий, шумно отдыхиваясь, - Я только что бегал уточнить в пункт. Юноша уже отплыл. Их судно отчалило полчаса назад. - Как раз, пока мы кипиш разводили. А! что я вам говорила, мистер Лоуренс! - Раз обстоятельства сложились столь прискорбно, значит, на то воля Божья.Джон сделал неутешительный вывод: таинственного спасителя не успели найти – прежде он отдал швартовы. Лоуренса охватило уныние. От чего же?
Алекс – целиком и полностью незнакомец, но казалось, именно его исчезновение, человека, протянувшего руку помощи, навлекло оцепенение. Нечто особенное и важное таилось в Александре, но что именно, Лоуренс еще не мог уловить.
Сейчас Джон больше походит на одетую статую, чье платье треплет морской ветерок. Нет! Весь мир - безразличен! На коль переживать, раз судьба питает одним одиночеством! Хроническим, болезненным, с самого детства… Даже сейчас! Она награждает тебя сладкой надеждой спасения, а после – вероломно отбирает, зароняет острую горечь.Нет, Александр – это невероятный, очаровательный миф; поразительный, но щемящий сон.
“Так легче” – эти мысли прервал стук. - Джон, эт я, Генри. Ты меня прости, еще раз, но от твоего спасителя есть кое-что. Ну, открой же мне! - уже на средине фразы Джон отпирал клинкет. Младший Генри буквально ввалился в комнату. Это немного сбило с толку рассеянного Джона. Впрочем, как и его последующая болтовня: - Прости с этим приключением, я ж море душенькой всей, ты знаешь, того и вылез туда... Ну, я натренировался, пока вы спали..ночами..Ну, и вижу я, тот парень лезет по снастям к тебе. А лез то он быстро, ну и выпало у него. Платок из кармана выпал! Сей нелепый поток слов Генри сопровождал протянутой находкой. - Я подбежал-подобрал. Думал отдать, но тот, наверное, пропажи не заметил. Взял и уплыл…Тебе решил принести… Уныния как и не бывало! Джон порывистым, неловким движением схватил платок. Казалось, все буйство весенних красок ворвалось в каюту, взорвалось в ней, а эпицентр всего этого Лоуренс держит в своих руках. Самые разные ощущения волнообразно взыграли в юнце. - Да, спасибо тебе. Можешь бежать, - Джон в смятении, неотрывно смотрит на полученное сокровище. - Хорошо. Поднимешься к нам? Отец будет читать дневники матери. - А? Боже, конечно. - Хм, - надежды сбылись, Генри списал его реакцию на шок, - Хорошо… Будем ждать.Джон торопливо закрыл засов и прислонился спиной к двери. Глубокий вдох.
Лоуренс в немом восторге, сосредоточенно рассматривает платок. Незаметно для себя он уже пал жертвой образа Александра, впившегося в мысли. И Джон стремительно увяз в этом омуте, начав боготворить вещи своего спасителя. У платка сама ткань – белая, а вот инициалы „A. H.“ – вышитые чёрными волосами. А – должно быть Александр; а вот Н... Душа превратилась в сплошную волну ярких ощущений. Джон плюхнулся обратно на простыню. Он то крепче сжимает платок и в упоении глядит вдаль, то вновь принимается перебирать складочки.Образ Александра только что, выбив ногой себе двери, вломился в сердце Джона. Верно, потому что пустота от смерти матери требовала замены в духе Лоуренса.
Новая Любовь врачует утраченную. Кажется, этот небольшой платок-утешение – зерно сей истории.
~
Вскоре Лоуренсы кинули якорь в Лондоне.
Отец подписывает документы - засовывает сыновей в учебные заведения. Проделав немалый путь и справившись с навалом дел, Лоуренсы селятся в новый дом и начинают дни великой Рутины. Джон обосновался на втором этаже. До чего же просторно! Всё, как понимает отец, - с размахом, чем побольше, да пороскошней. Хорошо, что плантации ещё способны покрывать эти честолюбивые желания. Честно, ведь заблудишься во множестве этих кабинетов и залов! . . . . . . . . . . . Вот обустрой закончился – Джон огладывается, любуется проделанной работой. Он обходит комнату, прошелся пальцами по груде блокнотов, листочков и карандашей – изюминке сего уюта, приводящей в ужас любого мягкотелого или не художника. Джон поласкал пальцами клавиши пианино. Глубоко любимое и уважаемое, он придвинул его поближе к окну. Учебники, чернильницу Джон поставил на стол, внушительную стопку книг - возле кровати. Старательная учеба была в радость Джону, насколько только можно сочетать энергию молодости и усидчивость. После обеда он прогуливался, рисовал прохожих в парке, вечером писал свои задания, нежил свое пианино и младшего брата. . . . . . . . . . . . . . . Смерть матери, принятие отца и те мгновения на корабле вылились в стальную цепочку. Эти события внушили Джону ещё более глубинную потребность в Любви. Лоуренс удовлетворял ее в образе Александра. Джон так живо всё делает, так легко ходит и улыбается так лучезарно! Точно внутри его всегда что-то греет, придает сил. Что-то наполняет его осанку благородством. Где же источник? Одиночество стало непереносимым – отец еще не до конца сжился с амплуа добряка, а меньшого брата больше занимали развлечения.Единственная хорошая память, по умолчанию, осчастливила Джона. Он стал лелеять образ, спустившийся к нему по веревке.
Призрак его сердца.
Лоуренс скорее тешит себя мыслями об Александре, нежели приписывает ему что-либо. Теперь-то есть с кем поделить прожитый день! В его голове и груди зажил советчик и мэтр, друг и помощник.Эта привязанность оказалась настолько сильна̀, что вкоренилась в душу Лоуренса. Сплелась с его желаниями, стремлениями, чувствами и думами. Стала его вторым, неразрывным духом.
~
И Связь эта только крепнет. Она дарит Джону жизнь. Призрак наделил его Крыльями.
~
Старый Лоуренс не упустил возможность, а именно, предложение выгодного бизнеса в Женеве. Сыновья вновь собрали пожитки и отправились с отцом на вокзал. Опять ждёт новый дом и место обучения. . . . . . . . Лоуренсы пересекают площадь. Какая мягкая погода! Солнышко гладит брусчатку, а яркое-то – аж конца отходящей улочки не видно. Джон зачаровано оглядывается по сторонам. В какой-то момент он впал в экстаз, ему захотелось мигом разложить мольберт и начать зарисовывать улицу; Лоуренс с концами оторвался от реальности. И вот навстречу ему идёт Александр. Медные волосы в искрах оранжевого золота. Нежная, задумчивая улыбка. „И снова, здравствуй“ – Лоуренс уже не старается прогнать эти видения, бесконечно ему приятные и родные. Они влекут, ослепляют, зажигают и трогают. Раскалённый воздух заполнил улицу. Повсюду царит сутолока. Поток людей со своими заботами, подгоняющий брат – всё это принесло Джону забвение.Рядом с ним Призрак.
~ Безумие? И что с того, когда он – Счастлив. ~ Случилось вполне естественное и ожидаемое – внутренняя любовь Лоуренса совсем окрепла и приосанилась.
Если бы мы могли (нет, конечно, но, допустим) оторвать Любовь от бедного Джона, и вылили её в человека – она была бы трижды выше его ростом. Её голос звучал бы красноречивее самого Демосфена, чувствительнее самой Лирики; вела бы она себя благороднее Вашингтона (почти невообразимо, но весьма правдиво).Вам может быть и потешно, а вот Джону – где там.. Он отчаянно и неумолимо теряет над Ней контроль. ~ И в этом весь Джон.
Нутром не переносит одиночества. Ему нужно иметь духовную опору, чтобы мысленно обращаться к ней за спокойствием, заполнить внутренние потемки светом.Порой – стоит он на крыльце босиком, ночью, без свидетелей, под дождём. „Как же мне приятна лаванда“ – Лоуренс сжимает маленький пучок и вдыхает петрикор. Думает, рассуждает. Мечтает. ~