«Обуздывай себя - иль клятвы эти В пылающей крови сгорят, как порох.» Шекспир, "Буря" … «…Это будет мне серьезным уроком. Я допустила чудовищную ошибку, после этого мне хватит благоразумия на всю жизнь.» Стендаль, «Красное и черное»
~ Лондон; конец 1775 г. – 1776 г. Джон вернулся в Англию.
И он предельно благодарен отцу за такое решение! Женевский конфликт с Фрэнсисом вселил в Лоуренса уверенность – видеть его он не желает. Юношеский максимализм!.. Джон совсем увяз в своих чувствах, заблудился и запутался, точно в диких лианах. Задумчивость не сходит с его лица – он перебирает в памяти каждую минуту их знакомства – все переоценивает, анализирует. Задает себе вопросы: «Не сделал ли я ошибку?». Точно мнение о Кинлоке правдиво и непредвзято? Чем больше юноша углубляется в рефлексию, тем больше сомневается в этом.Сей болезненный гордиев узел может разрубить только твердая рука Случая. Но обо всем по порядку… ~
Между Фрэнсисом и Джоном еще продолжается переписка в сравнительно теплых тонах. Хотя… даже она не способна вернуть былую страсть Лоуренса. Он отписывает любезно-вежливыми оборотами, но не верит в их ценность – для него это пустое. Джон завис в странном состоянии - «охладел, но еще не отпустил». Лоуренсу не просто попрощаться с Фрэнсисом, даже после его высказывания о работорговле... Ведь, чтобы искоренить любого рода привычку, уж тем более зловредную, нужно чрезвычайно много сил, еще лучше – толчок извне. Крепкий и жесткий такой...~
На улицах чаще судачат о восстании по ту сторону океана, все больше слышно «революция» и «мундиры»… Мятежи, суматоха, беспорядки наполняют улицы в колониях и темы разговоров в Лондоне. Пыль, торопливость и протест толпы во всей красе рисует свободолюбивое воображение Джона.Патриот зреет внутри него, готовясь выпрыгнуть из своего убежища на свет Божий.
~
Со временем эти «теплые тона» переписки начали перекрывать яркие мазки от политических распрей. «Бостонское чаепитие», отгремев, углубило разделение на «лоялистов» и «патриотов». Оба лагеря вооружены решительностью и критичностью – это прекрасно отобразили их письма.Корреспонденция между Фрэнсисом и Джоном обрела характер тотального несогласия.
~
Итак, представление Лоуренса о Кинлоке сильно поколебалось. Первым ударом стало отношение к рабам, вторым – разные взгляды на бунт колонистов, третий же – контрольный – Джон получил на дружеском ужине. Откуда не ждали… В Лондон приехало двое его женевских приятелей. По доброй памяти и врожденной приветливости, Лоуренс пригласил их погостить да выпить. Спиртное разморило молодых людей, огонь резвился в камине. Невольно у Джона вырвался вопрос: - А как поживает Фрэнсис? - Кинлок? Боже, слышать больше не могу это имя! – злобно выплюнул первый. - Что же случилось? – Джон растерялся. - Что случилось… Разве ты не слышал? Он заложил нас всех Британскому правительству! - Просто сдал, Джон, придется с этим смирится. Я всегда знал, что совесть у него не чистая – вот, дождались доказательств! – пробормотал второй. - Но… как же так? – Лоуренс обомлел. Недоверие поселилось в тоне. - Как он это сделал? Точнее, что именно? - Написал управлению отчет обо всех наших словах и действиях по теме, - с ударением на каждом слове отчеканил первый. - О некоторых он просто сделал упоминания, как о «потенциально опасных патриотах». Ты тоже есть в том списке, Джон – второй умолк и одним большим глотком опустошил свой стакан. - Не стоило ему верить… На блюдечке принес, боже, чертов…Джон перестал слышать роптания друзей. Изумление лишило его речи, а горькая правда точно парализовала сердце. Фрэнсис – предатель. Эта мысль пронзила естество Лоуренса, досада сковала ему язык. Нет уж! Такое беспардонное двуличие совсем не вяжется с его идеальной картинкой в голове. Он просто сдал их! Своих друзей!
Как можно быть почти открытым предателем и говорить: «Передайте привет знакомым, я ещё не забыл их и свою страну» в своих письмах!? - Кстати, - второй наполнил свой стакан, - мы узнали еще кое-что. Ты ведь помнишь тот кабак напротив пивной? Прекрасная локация, конечно... Не делай такие глаза! Мы знаем, Кинлок водил тебя туда. Так вот… он так многих обманул – дружил с хозяином и по уговору приводил к нему «зеленых клиентов», чтобы нажиться на неопытности в картах. Тебе, думаю, стоит знать. Боже, ну и вид у тебя. Джон, выпей еще и хорошенько подумай – кто-то свое наследство или капитал там оставил, а ты отделался только легким испугом, судя по твоим апартаментам... Ну же, Джон… Если тебе станет легче – университет узнал и Фрэнсиса исключили. Хотя он заслужил и большего.Остаток вечера покатился в урну. Друзья сухо распрощались. Джон остался в огромном пустом зале, один на один со своими думами, допивать виски. ~ Что-то щелкнуло внутри Лоуренса.
Он не смог бы объяснить нам, с какой целью проделал этот огромный путь от Лондона до Женевы. Зачем ему эта личная встреча с Фрэнсисом? Чтобы вылить на него свое негодование, заколоть упреками, разразить проклятьями? Но зачем? А быть может, Джон своими глазами хотел увидеть крах карточного домика – своего заблуждения на счет Кинлока. Лоуренс идет по улице. В густых сумерках он разобрал очертания знакомого дома. Черные тучи ползут по небу, точно похоронная процессия, внезапно грянул гром. Тяжелые капли забарабанили по дороге. Открылись двери, из света вынырнула фигура Кинлока. Джон влетел в дом, когда ливень уже вовсю поливал округу. Юноша поспешно стянул пальто и швырнул его на стул в прихожей. Оба прошли в гостиную. Лоуренс нервно оглядывался по сторонам. Господи, сколько же вечеров он провел здесь в сладком неведении, истоме и беседах! Как отвратительны теперь эти воспоминания! Вдруг он заметил, как Фрэнсис тревожно осматривает его с головы до ног. - Нет, я не сильно промок, - предугадал вопрос Джон. – Хотя, вряд ли тебя это сильно волнует сейчас, вряд ли вообще когда-то волновало. Я буду четок и прям. Хотел одурачить меня? Выжать максимум из обуявших меня чувств? Что же, у тебя вышло, ты провернул это, но предела ты все же не достиг. Сбережения отца я восстановил своей стипендией и при мне есть еще моя душа – ее поглотить даже не в твоих силах, чаровник. Я поумнел, Фрэнсис, усвоил урок. Господи! Если бы люди узнали о том, что было между нами, мы бы погибли в общественном мнении и одним исключением ты бы не отделался. Фрэнсис переступил с ноги на ногу, явно погруженный в свои размышления. Он ухмыльнулся и опустил глаза. - Что тобою двигало? Чем ты думал, Фрэнсис? Зачем?! - А я вот без малейшего понятия, зачем ты приехал, милый Джон… - Назовешь меня так еще раз… Фрэнсис словно поперхнулся, он прокашлялся и заговорил, как всегда, – медленно и властно. Только с новым оттенком, непонятным. Ох, что ты скрываешь, Кинлок? - Но все же – зачем? Раз мои поступки возбудили в тебе столько негодования. - Я приехал повторить то же, что и в нашу последнюю встречу. Ты можешь потерять свою гордость и достоинство, занявшись стукачеством, но вот человечность в тебе умерла, как только ты упомянул в этом грязном доносе друзей! - Замолчи, Джон! - С какой стати? Страшно, что впервые твоя обаятельность не имеет надо мной никакой власти? Знаешь, почему? Я увидел, на что ты способен, Кинлок, и мне от этого противно да тошно. - Не допускал ли ты мысли, что я пошел на это из-за твоего же оскорбления?! Из-за этого «ни капли человечности»! Ты не знаешь, что пережил я, какие страдания вынес и продолжаю нести на своих плечах! - Очень паршивое оправдание Фрэнсис. Будь ты душевно здоров, тебе бы даже не пришло в голову применять такие низкие методы. Какая бы благая цель ни была впереди... Я не видел твоей порочности, о слепец! А ведь она не позволяет тебе иметь чистые советь да честь. Человек должен оставаться человеком во все времена, ты забыл об этом. - Боже, Джон, молчи… - Сколько людей пострадало от твоей руки, а ты продолжаешь думать лишь о барыше и прибыли! Я – один из многих, верно? И я не был важен и ценен для тебя, на что же можно рассчитывать…Но Фрэнсис уже не в силах сносить эту тираду-проповедь. Смешались все воспоминания: его бедная Сара, Женева и это «ничего человечного»!
- Хватит! - Этот крик точно ударился эхом о стены и отскочил, осколкоми попав в сердца молодых людей. – Глупец, Джон. Сам не знаешь, что говоришь, не представляешь, почему я это сделал, что меня к этому вынудило, так не суди, не зная подсудимого! А ведь Лоуренс, правда, не знал истинного Фрэнсиса. Гнев вдруг отступил и Кинлок надел на себя маску. Непривычно для себя, разъяренный Джон стал метаться по комнате, бросая взгляды на невозмутимого Фрэнсиса. Но тот вел себя подчеркнуто спокойно. Каждый такой взгляд, приносил Джону одно и то же - уверенность, что Кинлоку все равно: и друзья, и родина, и о сам. Все это равнодушие, эгоизм, казалось, вонзали в Джона иглы. Он свирепел, а Фрэнсис, право, как невозмутимый аристократ, которого ничем не удивить и не затронуть, присел на стул, почему-то ухмыляясь. Этому подлецу что ли приятно глядеть на разруху в душе Джона?.. Воцарилось мертвецкое молчание, особенно резко ощущавшееся после перепалки.Тишина.
Джон умолк, но внутри стал невероятно болтлив, ни движется, но он деятелен чувствами. Лоуренс остановился, вперил дикий взгляд в Фрэнсиса. Безотчетно вдруг срывается с губ тихое:- Я верил тебе. - Зря, мой милый Джон, - только и был ответ. Оба ясно поняли – разговор иссяк, а нужно ли что-то еще сказать, кроме: - Все кончено, Фрэнсис. - Все кончено, Джон.
Лоуренсу показалось, Фрэнсис ничего не почувствует, если он просто возьмет да уйдет. Так он и сделал – схватил пальто и выпрыгнул на улицу под жестокий ливень. «Верно, он так и остался сидеть со своим бесстрастным холодным лицом. Но все – игры закончены.» - Лоуренс бежит по дороге, кутаясь в свое пальто.В его голове зародились самые черные мысли. ~
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Если бы Лоуренс знал мотивы Фрэнсиса, знал бы о больной сестре, его добрая натура взяла бы верх. Джон бы простил! Но слишком много «если», Лоуренс все же не знал о Саре… Гнев в своих желчных тирадах изливался на голову Фрэнсиса, ничем не ограниченный… И если бы Лоуренс увидел, какая сцена произошла после его ухода… Фрэнсис продолжал смотреть на открытую дверь, точно заколдованный или безнадежно больной. Но при этом внешнем оцепенении, внутри зарождалась буря, как снежная лавина, набирая обороты. Ком чувств взял за горло и, достигнув пика, неистовым воплем вырвался наружу. Фрэнсис подорвался, схоже с раненым зверем, закрыл дверь и ударил кулаком о стену, не ощущая боли да своих выступивших слёз. Почему слезы?.. О думы, думы, вас слишком много – в очередь!Не проронив больше ни слова, Фрэнсис постарался взять себя в руки, стал мысленно рыться в памяти.
Забыть его! Выбросить из головы! Нет, тщетно, абсолютно напрасно! Как назло, именно он, Джон, все лезет в мысли, его светлое лицо, добрый взгляд. Разве с первых дней знакомства Кинлок не увидел, как мил Джон, красив не только внешне – красив и дух. Его дела – вот, что истинно прекрасно. Учтивость души, добросердечие в разговорах, радость жизни – все это небесной, живописной мелодией следует за ним. На своем потоке Лоуренс тот, к кому обращались за словом поддержки, совета. Он помогал всем, чем мог, каждому на потоке – без исключений – искренне, бескорыстно. И смог же я, Фрэнсис, очаровать его! Ведь первое время Джон и взгляда отвести от меня не мог. Значит, могу - чем-то же я возбудит желание, заслужил почет этого дивного создания!..Кинлок не знал, что он был лишь временной заменой Призраку – подлинному и вечному владыке сердца Лоуренса.
…и с целью заработка его использовал! Кто, если не я, подумает о Саре… Какое удовольствие обманывать невежд, пустоголовых парней и девиц. Грош им цена – ни в какое сравнение не идут с моей Сарой! Но вот я наткнулся на Джона, мое исключение, несчастье и... О, его очаровательность – его душа и творчество. Какие картины и музыка! Вот стоящий человек, ведь он производит что-то на этот свет – ценное, потому что прекрасное. Конечно, я не мог признаться сам, идиот! Понятно, когда обман вскрылся, Джон возненавидел меня, в лучшем случае начал презирать. Но почему я выслушивал его упреки сегодня, зачем мне была его критика и вообще, зачем устраивать этот приезд? Говорят, некоторые любят через боль, без нее не могут, не чувствуют… Нет-нет, я не такой, да быть не может! А если Джон все же прав? Нет, отставить. Никакого толку с этих мыслей все равно не будет...Фрэнсис, правда, уже по уши увяз в проступках, слишком глубоко упал в бездну разврата, чтобы теперь что-то было возможно изменить. Слишком поздно.
…Он спрашивал меня о моих мотивах – я же мог только молчать. Молчал о Саре, о том, что «сдал» друзей просто из-за страха и досады! После первой ссоры, уязвленный этим «ни капли человечности» я в порыве безумия творил, не понимая что! Хорошо, что мне потом хоть заплатили, иначе совсем ополоумел бы…Я молчал и он ушел! Милый Джон ушел…
Разве я не хороший человек, как и все, как любящий брат?! Но тогда… почему он ушел! Ах, я забываюсь! Что же натворил, почему не остановился тогда, почему не признался ему? Фрэнсис кружил по комнате, бичуя себя сожалениями и проклятьями на свою душу. Он кидался из одной крайности в другую, то в жар, то в холод и лез на стену от этого. Каблуки гулко стучат по деревянному полу. Дождь неистово барабанит в окна. Как вдруг свое молчание он прорезал вторым и на сей раз последним вскриком – отчаянным, со всхлипом. Кинлок упал на колени у окна. Ночь глубокая, ливень беспощаден.Он полюбил. И сам погубил свою Любовь. ~
Лоуренс каким-то чудом «поймал» извозчика. Он вышел из экипажа у их женевского дома, взбежал по ступенькам и с силой захлопнул двери. Ревущий ливень остался позади. Юноша прошел в гостиную. Он выдал совершенно не естественное для себя – сел и написал желчное, сочащееся сарказмом, письмо Фрэнсису. Можно ли его считать исповедью, но исповедью с тонной обиняков? Юноша излил остатки досады - все то, что не высказал при встрече. Джон ощутил полное бессилие, запечатав сие послание, будто его покинула жизненная энергия… Этот вечер, этот разговор с Кинлоком сломили его? Всеми фибрами души юноша почувствовал глубокое презрение, разочарование. Может, стоит прекратить свои душевные стенания?У отца есть пистолет.
Он должен быть где-то здесь. Лоуренс поднял голову, оглянулся и да – пистолет лежал на полке над камином. Как блестит металл… Только подойди и спусти курок… Джон вскочил со стула и тут только понял, что забыл снять пальто – промокшее, отяжелевшее. Он быстро стянул его и вдруг заметил – что-то белое мелькнуло, упало на пол.Лоуренс пригнулся, чтобы рассмотреть. Боже… Это платок. Платок его Призрака, Александра С вышитыми «А. Н.»
Испуг мелькнул в глазах. Юноша шарахнулся, все переводя взгляд с пистолета на платок. Лоуренс вспомнил тот день на корабле, Александра, его медные волосы, руки в чернильных пятнах. Платок напомнил ему о… - Глупец! – воскликнул Джон. – Ради тебя рискнули, спасли жизнь! Какое право ты имеешь отнять ее у себя?! Твой Призрак – дважды спаситель…Лоуренс спрятал пистолет от греха подальше и решил – пора в Лондон. ~ И вот он прибыл.
Юноша знал - никто не встретит его с утомительной поездки, не проводит домой и что во всех роскошных апартаментах здешнего дома он будет совсем один. Письмо отца сообщало, что он забрал меньшего брата и увез по какому-то делу, словом, они будут только через неделю.Поэтому Лоуренс и не спешил домой - а смысл?
Он тащился улицей в полусумраке, солнце скрылось. А вот лондонская непогода сейчас некстати! Только женевскую вынесли...
Уже собрались желтобрюхие тучи, но Джон этого не замечал. Он словно продирается сквозь стену из тумана – настоящий ли он или это помутнение рассудка? Лоуренс напоминает душевнобольного, тянущегося сквозь влажную и густую мглу своих переживаний. Лоуренс видит, как гибнут его фантазии. Они горят целыми зданиями вокруг него и рушатся к его ногам. И обида, и гнев, и горечь, боль – все дикие, первичные чувства движут теперь Джоном. - Фрэнсис – Макиавелли нашего времени. Чтобы я поверил еще хоть одному его слову! Прочь из моей жизни, бесчестный отступник!Этот вечер натолкнул Джона на ужасную мысль. «Он не тот, за кого я его принимал.»
Гнев одурманил голову. Никто не любит быть одураченным, в этом всё человечество едино. И вот первые капли холодного дождя, а за ними – угрожающие раскаты грома. Джон промок до нитки и, абсолютно потерянный, раздавленный своими думами и переживаниями, он бредет улицами. Все точно сон. Нежданно в доме слева из окна высунулась миловидная головка и окликнула Джона по имени. Юноша повернулся и увидел - это же Марта Мэннинг, его давняя знакомая, дочь друга семьи. Она что-то кричит ему, но Лоуренс не слышит, лишь ее подзывающие жесты дали ему понять - это приглашение в дом. - Господи боже, весь мокрый... заходи же скорей! Почему ты с дорожной сумкой? Ну и взгляд! Джон, ответь мне хоть что-то или я начну паниковать. Уже начала. Милый Джон, да у тебя, верно, несчастье какое случилось. Ой! Да как я сразу не поняла, присаживайся. Но глаза!.. Джон, дорогой, даже, когда ты в печали, они волшебны!..Марта – милейшая девушка, но совершенно бесхарактерная.
- Молчишь… сними это, а то простудишься. В доме никого нет, можешь отогреться здесь… Девушка хлопочет вокруг и только пару минут спустя Лоуренс услышал – ее воркования переросли в почти откровенный флирт. «Неужели ее разжалобил мой вид?» Но тут у Джона мелькнула мысль: «Что если в наслаждении можно отыскать забвение?..» С притворным смущением Марта заулыбалась, когда Джон поцеловал ей руку. Короткий обмен парой фраз, ах, он ничего не может припомнить! Вот заключает Марту в объятия, она одаривает его бурными ласками.Исступление, страсть и забвение – три слова этого вечера. Мимо в темпе вальса проплывают комоды, лестница на второй этаж и реки настенных картин. Точно поток душистого и горячего воздуха несет молодых наверх, к страсти.
Луна – свидетельница их безумия. Она светит так ярко, что тени в спальне совсем чёрные. Серебром блестят углы мебели и подушки. Марта так молода, почти что красива. Предательский румянец на ее персиковых щечках. Неумело летят обворожительные слова с губ. Как устал Джон сгорать от несправедливости и гнева! Легче не думать, забыться. Уже на пороге ничего не осталось от приличий и невинности. В клочья разодрана нравственность, в углу ревут правила.Так пролетела эта стремительная ночь. ~
Наутро Джон, что называется, «протрезвел», увидав себя в незнакомой спальне. „Боже, что было... Марта! Вспомнил. Господи…“ Лоуренс бесшумно оделся, благо проснулся он один, и тенью выскользнул на улицу. Голова идет кругом, от того он чуть не присел на дорогу, вылетев на ледяной свежий воздух. Его сердце колотится в неистовости, точно спешит отработать все удары перед скорой кончиной. Проносятся мурашки по телу; горячо, как в лихорадке, хотя утро прохладное. Лоуренс бежит домой. Светает. «Лишь бы не заметили, лишь бы не увидели, откуда я вышел… О Господи! Как мог потерять контроль!.. Как мог предать собственные идеалы рыцарства! В прошлую ночь я был так зол на Фрэнсиса, но сам уподобился ему!» - в сердцах думает Джон. К счастью, или не совсем, выход все же есть. Бедную девушку можно взять в жены, спасти ее от жестокости общественного мнения. Да, именно так надо поступить, именно так он и поступит. Это - его моральный долг, ибо не будь его горячности, не нужен был бы и брак. Да, обязательно сделает ей предложение, но не сейчас.Сейчас он должен успокоиться и все хорошенько обдумать. ~
Впервые их большой дом показался Джону враждебным. Кто-то точно шпионит за ним и сейчас выпрыгнет из кустов! Но отставим шутки... В исступлении, почти сумасшествии, Джон, выставил руки перед собой, легко распахнул двери в первую же комнату. Это оказалась столовая, роскошью своего убранства вселяющая теперь омерзение. Излишество безвкусицы кричит в лицо художнику-Джону и отходит за задний план. Тошнота зарождается в юноше. О Боже! Какой избыток зеркал! Какая противная безмерность никчемного пафоса! С чудовищной быстротой эти гнусные краски сгустились у Джона перед глазами. Его охватило подлинное отчаяние. Мелькают картинки прошедшего дня – Предательство Фрэнсиса, Предательство… Гнев, Разочарование, Обида. Марта, эта ночь. Дикий жар и пронзительный озноб крутят, бурлят, рвут Лоуренса на части. Как тяжело, как удушливо! Он опал в ад, помешался! Ах, нет, но весь мир для него – пропасть. В один миг стало невыносимо грустно. Джон в мрачном смятении начал бродить по трапезной. Чудится, люди сидят за этими огромными столами – слушают его страдания.Юношу охватил безотчетный страх.
А вдруг, поравнявшись с одним из зеркал, наматывая очередной круг, он увидит в нем человека в дверном проеме? И его взор будет осуждать поведение Джона.Бред, он же один!
В одну секунду Джон пламенно возненавидел это место. Чем помогут эти безмерные богатства его жизни, когда нет меры пропасти в его душе! Чем загладит это обилие раны внутри его сердца! Что сделает золото с его чувствами, его чудовищной ошибкой?! Он сам только начал ощущать её в полной мере. А ничем. Оно бессильно. Джоном завладела безграничная Ярость, сравнимая только со вчерашней. Он ударил кулаком по массивному дубовому столу и один из подсвечников со звоном упал. Джон сморщился от этого звука и тяжело, часто задышал. Оперся руками на стол. Все внутри него кипит. Те же чувства по новому кругу! В сумасшедшем ритме стучат и несутся воспоминания.Какая тишина! Несносная тишина! Невыносимое одиночество! Кто ему поможет? Только он сам, пройдя эту агонию.
Собственные думы сковали дух и эта одинокая Ти-ши-на! „Ещё минута, и я сойду с ума.“ Машинально он схватил подсвечник, без памяти, что есть сил, швырнул его в стену. С пронзительным металлическим скрипом, проскользнув по каминной полке, подсвечник врезался в одно из зеркал. И оно рассыпалось на мелкие кусочки. Мерцающие осколки лежат у ног Джона. Солнце, пробравшись сквозь дымчатые тюли, осветило комнату теплом. Полоса лимонного света попала на осколки и те заиграли радугой. Точно в них купается утренняя заря и это не стекло, а драгоценности. Должно быть, именно сейчас Джон ощутил со всей ясностью: эти осколки - его разбитые иллюзии.Они затронули что-то в его душе, а именно, спящую зоркость.
Джон плывет в мутной, несвязной реке мыслей.
Как вдруг выступило чудовищное Осознание. О чем речь?
Наконец Лоуренс сам для себя все ясно понял. Он широко открыл глаза, будто бы никогда ещё не видел света белого! Брови ошарашенной дугой поползли вверх. Рот приоткрылся, и Джон немного попятился. „Господи…“
И тут Джон в полной мере Прозрел.
Лоуренс обрел проницательность, ощутил фундаментальную вещь. Чтобы ухватить мысль, не дать ей уйти юноша, точно грезя наяву, обратился к осколкам. - Вот мои утраченные иллюзии. Вы, осколки, - мои разбитые фантазии, крах этого фарса. Я прозрел, это пробуждение! Я увидел суть проблемы! Господи боже… Он – не Александр. Фрэнсис не Александр! Какая до безобразия простая истинна, но сколько в ней сокрыто!.. Как я был слеп! Джон перевёл дыхание и сердечно воззвал к Богу, как делаем и мы, в моменты великих потрясений. - Вот в чем дело, причина несчастья! Ах..безрассудный глупец, тот, кем я был! Всю жизнь старался не сильно отходить от реальности, не сильно заблуждаться...А тут – какую ловушку я себе устроил! Джон глядит на осколки. Сквозь белые трещинки видно, как опустились руки юноши, глаза затянула паволока слез. - Я полюбил моего Призрака, ведь он спас мне жизнь, подарил утешение, которое всегда со мной! Он выручил, помог мне, не Фрэнсис! Кинлок только манипулировал, рушил, губил. Моя мечта потребовала воплощения. Какое кощунство плоти! В противовес этому возвышенному, чистому чувству! Да какой плоти... Фрэнсис, - Джона передёрнуло, - Кинлок. Предатель родины, лишившийся порядочности, забывший о нравственности и достоинстве! Худшее – стать рабом корысти и алчности, ведь они целят в других, а попадают в себя. Легкий ветерок ворвался тёплым потоком в комнату и обвил Лоуренса. Тот принял это за знак согласия свыше. - Только его предательство, только его низкий поступок открыл мне глаза. Все это время я жил не реальностью - своими представлениями… Свежесть утра теперь приятно холодила. - Я оказался слабым. Неверным. Больше такого не будет, пока я жив! Я в первый раз познал самообман, но и в последний, клянусь. Как же опасно быть художником за пределом холста! Я рисовал Кинлока обманчивыми красками. А ещё и эта ночь... О Господи, прости меня!.. Кинлок — не Александр. Точно. И было заблуждением думать, что я, - Джона едва не свела судорога, - люблю его. Нет! Никогда!Было что-то в этом «никогда» до жути уверенное, решительное до предела. Лоуренс чуть не задохнулся. Но когда страсти внутри поутихли, он спокойно подытожил:
- Я допустил чудовищную ошибку, но после этого мне точно хватит благоразумия на всю оставшуюся жизнь. Совершил и больше не повторю. Урок усвоен - я продолжу идти своим путем. Без Фрэнсиса, - Лоуренс усмехнулся одной только мысли, что он может пожалеть о разрыве с ним. - Великодушие и благонравие — всё, что у меня есть, по-настоящему ценное. И Верность. Верность своему Призраку. Вера и Любовь. Поставив точку на недоразумении по имени «Фрэнсис», Джон знатно повеселел. Этот простор, прохлада, безмолвие и мягкое солнце погрузили юношу в сладкий полусон. Облегчение. Совершенное спокойствие – он вновь обрел душевный мир и благополучие. Наконец он улыбнулся. Да как! Поистине счастливо. Не каждому удается разобраться в себе. Теперь Джон снова стал Джоном. Теперь-то он свободен духом от всякого обмана! Это важнее всего.~
После этого душевного перелома, огорчение оставило Лоуренса. Наоборот, приобретенный опыт закалил его добродетель. Испытание сделало его чище, наделило истой Свободой духа.
Джон совсем остыл. «Пассивная агрессия» в переписке с Кинлоком закончилась очень даже доброжелательным письмом. Последним письмом на отличной, благоприятной ноте. Будучи в ладах с самим собой, Лоуренс смог отпустить, как говорят «по-хорошему». Нечто в духе лаконичного: «не держу теперь зла, но знай: я женюсь. На свадьбу не приглашаю. Всех благ тебе и прощай». Фрэнсис в сердце юноши безнадежно мертв. Всякие подлецы встретятся еще на пути – не жить что ли после этого? На зло всем недругам жить счастливо – вот это дело! Дорогой читатель, перелистнем эту страницу жизни Джона Лоуренса и отправимся в добрый путь!~
Юноша женился на Марте, как и пообещал себе. Но главное вот что - Лоуренс совсем не привязан к Марте душевно, да и вряд ли бы он смог. Посему, приведя ее в церковь, Джон считал на этом свой долг выполненным.~ Декабрь 1776
Джон поставил отцу ультиматум — он отправляется на войну. Более ни минуты в Европе, только в колонии, бороться на Независимость.
Старому Генри давно изменила его твёрдость. Он понимал свое бессилие в деле по «укрощению молодецкой настойчивости». Завидев, как Джон упорно стремится надеть синий мундир, он вызвал его на беседу. В итоге: никакую юридическую школу сын не заканчивает, а покидает семью в Лондоне для «помощи родине». Генри не сумел остановить юношу, поэтому выхлопотал ему место адъютанта. Меньшее, что он хотел бы для него сделать.~
И вот былая жизнь осталась далеко позади. Джон отправляется в Нью-Йорк с приглашением в штаб Вашингтона - покорять поле боя и завоевывать себе славу. Он плывет навстречу Судьбе, хоть и не подозревает об этом. Ах, Джон, милый Джон, она подарит тебе Счастье, только подожди!.. ~