Кукловод

PS. Автор готов на полном серьёзе любому желающему предоставить свой настоящий адрес Чтобы читатели в следующий раз знали, куда организовывать восстание с факелами и вилами… Надеюсь, кто ждал — дождался Спасибо всем за колоссальное терпение

В доме была разруха. На обоях, которые местами сильно изодрались, за слоем грязи и засохшей крови не было видно и намёка на некогда изумрудный цвет. Тусклые лампочки во всех коридорах едва вырывали очертания предметов из кромешной тьмы. Некоторые из них мигали, другие навсегда угасли, либо были разбиты. Почти чёрные, грязные ковры истёрлись, мелкий мусор лежал прямо под ногами, но до него никому не было дела. Импровизированный театр медленно и мучительно умирал. Измученные, изголодавшиеся люди бесцельно сновали по коридорам, одежда на большинстве из них висела мешком; хотя о каком большинстве могла идти речь, когда выживших остались считанные единицы. Все прекрасно понимали: им отсюда не выбраться. Они умрут от голода или, в конце концов, не выдержат мучений и наложат на себя руки. Как сделали уже многие. Те же, в ком ещё теплилась жизнь, шатаясь от бессилия, забредали в общие и чужие комнаты, в помещения, скрытые за дверьми с непрочными замками, которые упорно взламывали на протяжении нескольких дней, набрасывались на всё, что попадало под руку. Развивались желудочные болезни, и у некоторых марионеток истощённый организм не выдерживал. Еда закончилась давно. Даже будто бы бесконечный запас китайского и английского чая окончательно иссяк: последние заваренные листья обитатели делили между собой и ели. Вукки чувствовал, как кожа туго обтягивала его кости. Парню было нестерпимо страшно, он не хотел стать одним из… них. Трупы было некому выносить из медленно пустеющего дома, погибших заворачивали в чёрные мешки, обматывали бечёвкой и выволакивали в «прихожую», некогда одну из комнат этого особняка, ставшую местом испытания несчастных марионеток, а теперь превратившуюся в их личный склеп. Трупы лежали горой. Запах разложения понемногу проникал через прочную металлическую дверь, и эти зловония только лишний раз напоминали полуживым обитателям, что скоро придёт и их черёд. Рёук отчаянно пытался достучаться хоть до кого-нибудь, так важно было знать… но что? Точно. Точно, он забыл и ему важно было вспомнить. Где Кукловод? Почему пропал? За что их бросил? Парень готов был поклясться, что в последние несколько часов или дней, ведь ход времени за нескончаемыми мучениями был нарушен, он видел Итука, но тот лишь вяло проковылял мимо. До какой-то марионетки удалось достучаться. «Ты что, Кукловод давно умер». Отчаяние и ужас застряли в области горла и заставили поперхнуться. И так тяжело было решить, что страшнее: умереть от голода, болезни, а может, наложив на себя руки, или же остаться последним выжившим, когда вокруг тебя одна только смерть… Инстинктивно схватившись за горло, Рёук сильно закашлялся. Приступ душил его пару минут, пока парень, сгибаясь снова и снова, пытался восстановить дыхание. Хрипы рассекали зловещую тишину комнаты. Холодная испарина покрыла лоб и виски, грудь и руки, капли пота срывались с кончика носа на скомканную простынь, в которую Вукки упал лицом, медленно приходя в себя. Слишком сильно. Кошмар был настолько красочным и реалистичным, что у бедного парня ни на секунду не возникло сомнения, что Кукловод мёртв, а следом погибает и созданный им театр. Ужас происходящего до сих пор сковывал мышцы, раздирающая боль в горле и колющая — в груди — никак не проходили. Слёзы против воли наворачивались на глаза, тело пробирала дрожь, и сколько бы Рёук не кутался в тёплое одеяло, невозможно было согреться. С трудом поднявшись с кровати, Вукки босиком выбрался в коридор и в полной тьме направился едва ли не на ощупь в комнату Мина. Окон здесь не было, и слабый свет луны не мог осветить ему дорогу. Половицы натужно скрипели под ногами, заглушаемые ковром с неприятным на ощупь ворсом, сплошь покрытого засохшей грязью. В комнате Сонмина уже реально было немного сориентироваться, и Рёук безошибочно уселся на краешек кровати, рядом со спящим знакомым, толкая того по-прежнему дрожащими руками, стараясь поскорее разбудить. Одиночество ещё никогда не было настолько невыносимым. — А? Чего?.. Младший! Нет, ты вообще, мать твою, офигел?! — Хён… Сонмин замер. Рёук и сам не припоминал, чтобы так обращался к парню, но сейчас слово само собой сорвалось с его губ. — Ты чего? — Торшер на прикроватной тумбочке зажёгся нестерпимо ярким, но приятным желтоватым светом. — На тебе лица нет… Ты весь мокрый, — Мин приложил ладонь ко лбу, проверяя, есть ли жар. — Кошмар… — Опять? — На этот раз ещё хуже… Старший поднялся с постели и принялся что-то искать на своих полках, пока Вукки безуспешно старался унять дрожь. Через минуту в его руках оказался стакан с водой, от которой исходил сильный запах какого-то успокоительного средства. Да, подобное лекарство определённо было необходимо в этом чёртовом доме… — Он умер, понимаешь, Мин, умер. И мы умирали вслед за ним. — Так, успокойся, всё хорошо. Ну то есть как хорошо — стабильно, — произнёс он иронично. — В любом случае этот псих здесь, и он живучий, потому что самые гнилые личности по закону подлости именно живучие. — Ты же и сам боишься, но только того, что он нас в один прекрасный момент бросит. — Если я чего-то и опасаюсь, то не значит, что я всей душой в это верю. К тому же про нас известно не только ему, но и помощникам. — Но… — Слушай, постарайся расслабиться, поспи немного. — Я не… хён? — Так, зачем меня опять так называешь, подлизываешься? — На этот раз да. Можно, я у тебя переночую? — Чо? — прохладно, с бесстрастным выражением лица поинтересовался старший. — Я не могу… На Рёука было действительно жалко смотреть, и парень сам это понимал, чувствовал, каким взглядом его одаривал знакомый. Не очень нормально просить о подобных вещах и вообще вот так бесцеремонно беспокоить человека посреди ночи. Неправильно всё это. Но… — Ох, — тяжело вздохнул Сонмин, указательным и средним пальцами потёр виски, морщась, словно у того раскалывалась от боли голова. — Спишь на той половине кровати. Сейчас притащу твои подушку и одеяло. — Спасибо… Когда парни улеглись, и свет был выключен, Вукки пододвинулся поближе к старшему, буквально дыша тому в затылок. Стало намного спокойнее и легче. Сонмин молчал. Было ли у него сейчас раздражённое выражение лица, или же парень уже засыпал и не обращал внимания на происходящее, Рёук не знал. Но явно разливалось каким-то теплом внутри осознание, что к нему, такому слабому и глупому, не испытывают отвращения и элементарно зло не отталкивают. — Сонмин, спасибо. *** На следующее утро первой неожиданностью было обнаружить какие-то незнакомые корзины с одеждой, книги и цветы в горшках на собственных полках. Лишь до конца проснувшись, Рёук во всех подробностях вспомнил события прошлой ночи, как и то, что спал не у себя. Второй же и последней неожиданностью было отсутствие старшего. «Ишь доверчивый какой. Взял и свинтил. А если бы я принялся в вещах копаться?» Вукки сел на кровати, потянулся и зачем-то бросил беглый взгляд на камеру. Интересно, что подумал Кукловод, когда увидел, где ночевал Рёук? И есть ли у той функция ночной съёмки? Ведь если нет, то спящие в одной кровати два парня явно вызывали больше вопросов, чем если бы было известно, каким образом так получилось. Рёук содрогнулся. Этот псих на самом деле мог спокойно наблюдать ЗА ВСЕМ, что происходило в комнатах дома, и отчего-то одна мысль казалась довольно мерзкой. Людей, которые любят сталкерить других, парень всегда слабо понимал. Какое к чёрту дело до чужих жизней, тех же знаменитостей, их личного времяпровождения, когда в своей собственной никак не можешь разобраться. Хотя когда она наполнена обыденностью, серостью, однообразием и тоской, так хочется найти способ отвлечься… Ход мыслей Рёука прервал вошедший с двумя кружками старший. Парень благодарно принял ароматный чай и облокотился на приставленную к стенке кровати подушку, устроившись поудобнее. Сонмин пил молча, взгляд и чуть сгорбленная поза, в которой тот сидел, выдавали крайнюю степень усталости. — Испытание проходил? — Угу. — По тебе сразу видно. — Ты-то как, отошёл? — Вроде бы. Как только теперь не начать бояться засыпать? — После пробуждений думай, что это твоё подсознание просто играет, давит на больное — мне в своё время помогало. — Неужели тоже кошмары здесь мучили? — Рёук поднёс дымящую кружку к лицу так близко, что пар почти обжигал кожу. — А ты как думал, не то слово. Какой только брехни не снилось. Ладно, — тяжело вздохнул парень. — У тебя какие-нибудь планы на сегодня были? У меня — да. Если что, завтрак для тебя Шивон оставил на верхней полке в холодильнике, я ему передал, что тебе ночью плохо было. — Да, как раз хотел сделать кое-что. Ещё раз спасибо… — Хватит как попугайчик повторяться, иди уже. Стараясь не вспоминать образы почти чёрных, мрачных коридоров со снующими туда-сюда полуживыми марионетками, Рёук как можно быстрее добрался до кухни, наскоро позавтракал и отправился к Донхэ. Давно уже следовало поговорить тет-а-тет, но Вукки слишком зациклился на себе и происходящем в доме, откладывая беседу с давним другом на удобный момент. Бежать было глупо. Пусть он и был потерян, почему судьба таким жестоким образом свела их снова; пусть и не понимая оптимистичного настроя друга, как и его самого, но поговорить по душам стоило. Забавный, непоседливый Донхэ был тёплым воспоминанием из детства парня: прекрасной поры, когда жизнь была беззаботна и хороша. Глупые. Так мало ценили те мгновения, когда будни ещё не напоминали «день сурка» и словно были наполнены чем-то волшебным. Донхэ был застигнут врасплох, хотя его молчаливое разглядывание потолка лёжа на кровати едва ли можно было назвать странным занятием. Вукки поставил на тумбочку прихваченную бутылку Шато, которую однажды умыкнул из «подвала», и бокалы со штопором, найденные на кухне, затем также молча уселся рядом. — Да ты мастер неожиданности и объяснений. Алкоголь Рёук употреблял крайне редко. На всех вечеринках, банкетах и вписках, на которых доводилось побывать, парень стабильно являлся одним из самых трезвых. Но в свете последних событий и мучивших переживаний и кошмаров впервые захотелось наплевательски отнестись к собственным же принципам и расслабиться. После второго бокала великолепного замкового вина, обладающего полным, бархатистым вкусом с фруктово-пряными нотами, разговор некогда закадычных друзей пошёл на ура, постепенно переходя с обобщённых вопросов и ответов о том, как живётся им на свете теперь, спустя столько лет, к более личным. — Родителей жалко, — продолжал прерванную минуту назад мысль Хэ, будто окунающийся на короткие мгновения в море каких-то собственных, видимо, волнующих его воспоминаний. — Состарились, переживают за меня слишком сильно, а сам понимаешь: с нервами надо быть поаккуратнее, особенно в далеко не юном возрасте. — Ну да. Мои вон тоже постоянно названивают. А ты съехать не пробовал? — Не-е. Хотя и рассматривал в голове не раз такой вариант. Но дорого. Придётся жить, где попало, есть, что попало, а у предков таким образом стрессака только прибавится, да и мне лучше не станет. — А… ну, жениться? — А сам-то? — хмыкнул Хэ. — Была девушка, я её бросил. Наврал что-то с три короба, сейчас уж и не вспомню, что именно. — Но зачем? Разлюбил? — Нет, вовсе нет. Время потихоньку размывает её чёткий образ, как вода — рисунок на песке, но расставание было болезненным, и мне по-прежнему очень плохо, не знаю, каково ей, больше ничего о ней с тех пор не слышал. Я не хотел расставаться, но всё равно бы это сделал. Так лучше. — Как же люди любят усложнять, Боже. — У меня денег нет, к сожалению… — С милым и рай сказать где? — …на операцию — тоже, — договорил парень и отхлебнул вина. Молча, словно не желая продолжать разговор и жалея о сказанном, Донхэ излишне заинтересованно рассматривал на свету рубиновый цвет напитка. — Тебя Кукловод-то не прибьёт, что его винишко стащил? — Не переводи тему разговора, — отрезал Рёук. — А я и не перевожу, — преувеличенно равнодушно отозвался Донхэ, — реально интересно. — Хотел бы прибить — давно бы осуществил, вино сто лет в моей комнате находится. А теперь будь добр, расскажи-ка, что ещё, к чёрту, за операция. Иногда, когда людям вроде и хочется чем-то поделиться, излить душу, и в то же время по каким-то своим причинам колется это сделать, взгляд их не может на чём-либо остановиться. Глаза бегают, выражение лица становится напряжённым, словно человек собирается не иначе как шагнуть в пропасть. Ли Донхэ вёл себя точно так же, он избегал смотреть на Рёука. С лица на короткое мгновение сползла маска, и в чертах отразилась скорбь, которая, вероятно, не первый месяц, а то и год тяготила душу. От беззаботности, пусть ненадолго, не осталось и следа. — Говори. Парень виновато глянул на Вукки и пожал плечами, улыбнувшись, будто заранее извиняясь, что побеспокоил, мол волноваться на самом деле не о чем. Но улыбка до того не удалась и вышла вялой, исчезнув с лица так же быстро, как появилась, что Рёук ожидал услышать от друга именно худшее. — Рак. По спине парня прошёл холод. Ничего серьёзнее простуды ни в его, ни в жизни родных никогда не было, а в этом проклятом доме упоминания разных недугов упорно следовали по пятам, и теперь под удар судьбы попал не кто иной, как его друг детства. Донхэ… Рёук сидел как громом поражённый. Он не в силах был вымолвить ни слова, вопросы застряли противным комком в горле, туман в голове после выпитого рассеивался: слишком сильно сознание поразила шокирующая новость. Они ведь столько планов в далёком прошлом напридумывали, так были счастливы, резвились сутками напролёт, чтобы… чтобы что? В один день выяснить, что жизнь никогда не будет подстраиваться под то, чего желаешь ты? Донхэ отнюдь не наигранно, а вполне спокойно продолжал потихоньку отпивать вино, периодически крутя бокал в руке, рассматривая тот со всех сторон. Будто сказал, что находится в депрессии, а не смертельно болен. Смертельно. Чем больше Рёук находился в доме, чем больше сталкивался с рассказами и событиями, в которых фигурировал конец жизни кого бы то ни было, тем больше парню мерещилось, что дом просто-напросто проклят. — Прекрати. Я на аналогичное выражение лица от родителей и оставшихся у меня друзей насмотрелся. Там, на свободе, я воспринимал это, как должное, мне даже льстило чужое внимание и жалость, мол посмотрите на меня, насколько я несчастен. Ох, как безнадёжно глупо. Не разрушай мой нынешний покой, Вукки, прошу. — Думаешь, я посмею? — Надеюсь, что нет. — Одно только взять в толк не могу. Откуда столько оптимизма? Особенно здесь, — сделал Рёук ударение на последнем слове. — Удивишься, но на свободе оптимизма не было вообще, — хмыкнул Донхэ. — Потому что там не было надежды. Моё состояние понемногу ухудшается, врачи после установления диагноза только и говорят, что болезнь именно прогрессирует. Первая операция не помогла, на вторую требуется гораздо больше денег, плюс средства на дальнейшее лечение. Знаешь, это тупо, наверное, но сразу после того, как я узнал, что болен, то бросил свою девушку, которая делала мою жизнь намного счастливее, и больше я не жил. Существовал. Дни слились в недели, недели — в какую-то однородную массу. Ничего не происходило. — А потом? — А потом я оказался здесь. И понял, как рано похоронил надежду на счастье, и себя заодно. У меня же было самое ценное — моя жизнь, пусть и отведённая меньшим сроком, нежели у других. На самом деле времени стало бы ещё больше, не начни я рыть себе могилу заранее, будучи живым. Грёбаное отчаяние. Надежда должна уходить от человека последней, только тогда он сможет пережить, что угодно, и горы свернуть. — Ты так уверен, что если выберешься отсюда, то вылечишься? Я не осуждаю и не говорю, что это наивно, наоборот замечательно, что к тебе вернулось желание жить и бороться. Но неужели заключение в полузаброшенном доме настроило на такой позитивный лад? — Скорее сам Кукловод. — Прости? Он тебе мотивирующие вещи втолковывал? — Мы пришли к неприятной части разговора… Вукки, пойми правильно: на тебя слишком влияет Сонмин. Да, ты носишься с Итуком, но всё же с единственной целью выбраться. Не обижайся на мои слова, на деле ведь яснее некуда, как ты относишься к Кукловоду. — И как же? — тон голоса Рёука похолодел. — Даже то, как ты об этом спрашиваешь, говорит само за себя. Ты ненавидишь его. — А ты — обожаешь? На секунду Донхэ поджал губы. Рёук хотел остановиться, однако уже не мог. — Вукки, запись моей кассеты разительно отличается от твоей, как, думаю, и разговоры с Кукловодом, — Донхэ глубоко вздохнул. — Он пообещал полностью оплатить моё лечение. Он пообещал найти подходящую больницу и сделать всё возможное, чтобы помочь мне выздороветь. При одном условии. — Дай-ка угадаю… Если ты отсюда выберешься? Взгляд Рёука не отрывался от лица Хэ, отражалась в нём злость. В области груди потяжелело, будто сердце и лёгкие налились свинцом; тягостное ощущение, на грани жалости и злобы, сдавливало органы, мешая расслабиться и спокойно вдохнуть. Как посмел этот урод обещать подобные вещи? Как смог Хэ так легко поверить?.. — Догадываюсь, о чём ты думаешь. Почему поверил? Почему так быстро поверил? — Я осуждаю только его, а не тебя. Как он посмел давать такие обещания? Эта тварь реально думает, что имеет право распоряжаться нашими жизнями? — зло выплюнул Рёук. — Ты не слышал его… — И не хочу слышать. Единственное, чего я всей душой желаю — выбраться отсюда. — А зачем? Сердце пропустило один удар. Рёука словно холодной водой окатили. Лицо начало бледнеть, и Донхэ в извиняющем жесте протянул руку, осознав, что сказал лишнее. — Я не хотел… Я не… Слушай, я тоже не жил, тоже, ты слышишь меня? Моя так называемая жизнь проходила на футоне в душной комнате с наглухо зашторенным окном. Я элементарно не помнил, что происходило позавчера, потому что дни превратились в какой-то единый плотный ком, который становился больше и больше, и мне казалось, что уже никогда не удастся из всего этого выбраться. Слава Богу, что не пил и ничего не употреблял, видимо, инстинкт самосохранения, и в глубине души я очень хотел жить. — Так что мешало? Почему именно Кукловод стал надеждой? Ты внушил себе эту мысль… — Да пойми же ты уже, что моя жизнь пошла под откос, потому что я струсил. Сдался! Я заранее не верил в благополучный исход, был убеждён, что умру, мучительно, в самое ближайшее время. Понял, как сильно, до боли в груди не хочу, чтобы это видела моя девушка и страдали родители. Контактировал с ними всё меньше и меньше, думая, что от этого моя смерть станет для них не таким сильным ударом. Если я буду не так уж и важен… Идиот. Это же родители. Люди, которые тебя любят просто за то, что ты есть… Постарайся представить. Здесь, в доме Кукловода, мне дали шанс. Словно судьба подтолкнула к выходу из тупика, несколько изощрённо, но дала мне то, чего я хотел. Надежду вылечиться. Думаешь, меня пугают испытания? И да, и нет. Также, как и остальные, я боюсь на них оступиться и пострадать или погибнуть, но… Каждый найденный ключ выводит меня из ступора, вдохновляет, что всё получится. И я выберусь. И не будет больше в моей жизни рака, физической и душевной боли, пустоты. Не будет плохо от еды. Я смогу отдавать и получать любовь, смогу заниматься всем тем, что так люблю: буду без опаски гонять на велосипеде, устроюсь на работу, накоплю денег на путешествие, ведь я же не видел ничего в мире, кроме родного города… Прекрати, прекрати осуждать меня! Умоляю. Ты не можешь, когда я наконец-то поверил... Я верю, что всё будет хорошо, верю, Вукки, верю. Отголоски всех произнесённых Донхэ за этот вечер слов ещё долго преследовали Рёука, эхом звенели в ушах, заставляя раскалываться на части голову. Если бы не одно странное обстоятельство, которое перевело разговор друзей в другое русло, их встреча тет-а-тет могла бы закончиться ссорой, а то и разрывом. Пусть Вукки и выслушал Донхэ, постарался того понять, но его доводило, до скрипа в зубах, что никак не удавалось втолковать парню одну чудовищно простую истину: уж кому не следует доверять, так это именно Кукловоду. Он играет всеми ними, как куклами. Как марионетками. Дёргает за ниточки, и обитатели начинают против воли подчиняться. Некоторые не сдаются, только надолго ли их ещё хватит? То странное обстоятельство произошло под конец вечера. Вино было допито, бокалы и пустая бутылка стояли на тумбочке; сами же парни расположились возле кровати, продолжая разговор, не замечая лёгкого амбре в комнате. Для них стало неожиданностью как появление в дверях Итука, так и то, насколько у мужчины скривилось лицо, на мгновение прикрывшего рукой нос. Взгляд самой таинственной марионетки в доме Вукки вряд ли когда-нибудь сможет стереть из памяти. Резко возникшее на лице отвращение. На шее Итука вздулись вены, мужчина пожевал желваки и, не сказав ни слова, молча покинул комнату. Парни какое-то время смотрели на затворившуюся за ним дверь, пребывая в неопределённом, отчасти шоковом состоянии. Вопрос «что это было?» повис в воздухе и остался неотвеченным. Самым удивительным было то, что Итук смотрел в их сторону, но мимо лиц, куда-то в пустоту… Стоя под струями тёплой воды, которые, как надеялся Рёук, смоют то плохое, что принёс сегодняшний день, парень не знал, что тревожило душу больше: поведение Итука, болезнь друга детства или… или последние произнесённые им слова. Фраза, от которой кольнуло сердце, и боль до сих пор разливалась в груди, услужливо всплыла в памяти. Как же хотелось верить, что это ложь, глупость, и сказано было необдуманно. Как же чертовски хотелось. — Ты окончательно во мне разочаруешься, если я добавлю кое-что. Но я всё же скажу. Если я выберусь отсюда, если Кукловод действительно оплатит моё лечение и если благодаря этому я вылечусь… если всё это получится… то я стану его помощником, Вукки.