Кукловод

Методично Вукки распарывал гаечным ключом, который забрал вместе с плоскогубцами из «подвала», картину с изображением полузаброшенного дома, невольно находя в порче чужого имущества мрачное удовлетворение. Холст поддался не сразу, но парень был более чем настойчив. Не надо было разбираться в живописи, чтобы определить, что возраст картины не превышал нескольких лет, а учитывая, что похожие экземпляры висели в каждой комнате, где жили марионетки, волноваться и вовсе не стоило. «Решил наглядно показать обитателям, как снаружи выглядит твой милый театр? Ведь с этой целью холст здесь висит?» — вспыхнули среди прочих мыслей собственные, недавно брошенные слова. Сразу за ними последовало то, что происходило сейчас — уничтожение очередного издевательства. Кукловод молчал. До ушей доносилось беспрерывное потрескивание микрофона, но человек по ту сторону камеры не проронил ни слова, пока парень размашистыми движениями распарывал ни в чём не повинный холст. Тяжёлая рама поцарапалась, несколько крупных щепок опали на пол, но она выдержала яростный натиск. Разгорячённый, морально и физически измотанный Вукки наконец отшвырнул инструмент в сторону, и тот ударился об автомат, похожий на Jukebox, едва не срикошетив обратно в парня. Прерывисто дыша, стискивая из последних сил зубы, он сполз по стене и уставился перед собой, стараясь не поднимать взгляда на камеру. — Полегчало? Кажется, не осталось сил даже для того, чтобы коротко ответить этому психу. Да и зачем. Откуда он мог знать, что творилось в душе Рёука? — Выплёскивание эмоций на самом деле тоже необходимо. Хотя уничтожать мои вещи всё же не следовало. Не сказать, чтобы меня подобное радовало. — Обитателям дома, представь себе, тоже отнюдь не по душе, когда пытаются сломать их самих. — Не припомню, — нарочито медленно произнёс он, — когда я кого-либо здесь избивал. — Тварь. Произнесено это было не с ненавистью, без желчи в голосе, а скорее равнодушным тоном. Достаточно чётко. Удивительно, но Вукки нутром чуял, как задело Кукловода брошенное в порыве чувств слово. — Только и можете, что оскорблять. И фантазии-то никакой, одни и те же ругательства. Хотя нет, была одна марионетка в первом акте, у которого запас мата и саркастичных замечаний просто зашкаливал. Правда как-то неожиданно вышло, что в итоге он стал моим помощником. Жизнь довольно странная штука, Вукки, не находишь? — Я просил. Меня так. Не называть, — процедил он. — А я просил проходить мои испытания. Но ведь ты по-прежнему не оставляешь мыслей сбежать? Парень вздрогнул всем телом. От виска по лицу скатилась капля холодного пота. Откуда Ему знать, о чём он постоянно думает? — Я же не идиот, — словно прочёл чужие мысли Кукловод. — Ты, кстати, может быть, ещё не понял, но Итук хитёр. — Это ты к чему? — На всякий случай. Хотя честно признаюсь, буду приятно удивлён, если из твоей затеи что-нибудь выйдет. Видишь ли, я-то убеждён, что отсюда невозможно сбежать. — Ты слишком заносчив и самовлюблён, чтобы заметить, что мир не крутится вокруг тебя одного. — До самовлюблённости мне далеко. Страдаю заниженной самооценкой. Ну, тебе и самому знакомо. Чтобы не сболтнуть лишнего, Рёуку пришлось закусить нижнюю губу. Он уже не помнил, с чего начался этот бессмысленный разговор, и не понимал, к чему тот ведёт. Голова болела сильнее обычного, подобно волнам перекатывались неприятные ощущения с висков на затылочную часть, словно чья-то невидимая рука сдавливала черепную коробку. — Неважно выглядишь. — Тебе есть какое-то дело? — Кто знает. У меня остался к тебе всего один вопрос: ты осознал, в чём суть заключения? — Конечно, — серьёзно ответил Вукки. — Неужели? — Суть в том, что одному социально неадаптированному моральному уроду с психическими отклонениями однажды приспичило… — Ясно. В другой раз. Береги себя. Из-за искажённого голоса парню так и не удалось разобрать, сказана была последняя фраза с иронией или от чистого сердца. Однако откуда вдруг у Кукловода взяться добродушию?.. *** Смысл заключения. Смысл заключения. А существовал ли вообще этот смысл? В тесной ванной из зеркальной поверхности шкафчика на него глядело бледное, измождённое лицо. Изменение во внешности, слабую тень которого парень уловил в отражении зеркала «прихожей», теперь виделось отчётливо. Его обычно потухшие глаза горели. К сожалению, пламя в них отнюдь не сочеталось с исхудалым лицом. И без того по природе хрупкий Рёук будто ещё больше осунулся. Щёки впали, придавая парню сходство с ожившим мертвецом. «Айщ, и почему что ни день в этом месте, то обязательно в голову лезут подобные мысли? Вокруг смерть…» Пообещав себе питаться тщательнее, а не съедать небольшую порцию и на этом успокаиваться, Вукки направился перво-наперво к Итуку, решив после наведаться к Донхэ. Остро ощущалась потребность подробно поговорить с другом детства. Старший выглядел ничуть не лучше Вукки, встретив того с сонным измученным лицом и синяками под глазами. — По-прежнему пытаешься выяснить, что за тень изображена на рисунке трёхлетнего ребёнка? — И это тоже. — У меня одна безумная идея появилась. — Меня трудно удивить, мальчик, но попробуй. — Пойдём отмоем гравюры в коридорах, а то не разобрать, кто на них изображён, — будничным тоном предложил Рёук, как будто приглашал Итука на обед. — И зачем? — Ну то есть ты даже мысли не допускаешь, что на них могут быть изображены и другие члены этой семьи? — С выцветших фотографий в руках парня смотрели муж с женой и маленьким ребёнком. — Как-то… не подумал. Казалось, словно из Итука выпустили весь воздух, он немного сгорбился, уставившись в пол, наверное, его до глубины души задела собственная несообразительность. Он хаотично потрепал свои карамельные волосы и невесело чему-то усмехнулся. — С какого этажа начнём? Тряпки парни взяли из прачечной и начали осмотр с нижнего этажа. Проходящие мимо обитатели смотрели, мягко говоря, с недоумением на Итука и Вукки, аккуратно протирающих от пыли и грязи картины. Когда первые из них открыли скрытые прежде от чужих глаз изображения, взору парней предстали типичные портреты богатых людей того времени, в ханбоках, с одним и тем же выражением лица. В их позах сквозило благородство, даже странно, как фотография могла передавать подобное; жизнь этих людей наверняка протекала размеренно и степенно, только однажды всё равно подошла к концу. Чего бы человек не добился в своей жизни, как бы она не прошла: в бесконечной спешке, наполненная любовью или же в разочарованиях и трудностях — исход один. Все мы смертны. Гравюры первого этажа, включая портреты и пейзажи, принадлежали эпохе Чосон, на других же этажах картины и, как выяснилось, снимки были сделаны порядка десяти лет назад, может, немногим больше. Возможно, именно тогда дом опустел, и Кукловод принял решение переделать его в собственный театр. Только… зачем? Как может прийти в голову нормальному человеку запереть в замкнутом пространстве стольких людей? Играть с ними, издеваться, заставлять подвергать себя опасности? Что должно было произойти с человеком, чтобы он вдруг превратился в чудовище? А, собственно, чудовищами рождаются или становятся?.. Вполне вероятно, что Он, с самого детства страдающий из-за тяжело протекающей болезни, был озлоблен на весь мир и здоровых его обитателей уже тогда, когда в силу своего возраста ещё мало, что смыслил. И отчаянные мольбы, чтобы поскорее закончился кошмар, и мальчик стал таким же озорным, неугомонным и счастливым, как остальные дети, так и не были никем услышаны. Разве изо дня в день повторяющая боль, замкнутым кругом сковавшая существование Кукловода, который был вынужден продолжать бороться, потому что верил в светлое будущее, разве эти муки не могли сделать его чудовищем? И ведь он таким родился. Когда-то давно Вукки прочёл теорию, что не родители должны чему-то научить своего ребёнка, а с точностью до наоборот — дети учат родителей. Они — прямое отражение того, что эти люди, эта пара что-то делали неправильно. Рёука передёрнуло. Он отверг однажды ужасную теорию, слишком она была по отношению к невинным детям жестокой… — Серьёзно, ты чего так часто в облаках витаешь? Парень опустил взгляд. Рядом со стулом, на котором он стоял и протирал последний снимок, пока не завис, стоял с мрачным видом Итук. Брови были немного нахмурены, выдавая недовольство старшего, и Вукки неожиданно стало за себя стыдно. Он и прежде много философствовал о жизни, но не с такой завидной регулярностью, как здесь. — Привычка у меня такая — думать. Боженька наделил разумом, понимаешь. — Харе паясничать, слезай лучше, кое-что покажу. В раскрытых ладонях старшего лежали начисто отмытые фоторамки с цветными снимками. Стёкла чудом сохранились, однако были сплошь усыпаны царапинами, тонкой паутиной оплетавшей прозрачную поверхность. С фотографии улыбалась счастливая семья из трёх человек: на фоне парадного крыльца стояли, несомненно, семейная пара и приобнимали за плечи худого подростка. Все трое были одеты с иголочки в деловые костюмы, и, судя по их одежде и яркой зелёной лужайке под ногами, снимок был сделан летом или поздней весной, а судя по улыбкам пары — в счастливое время их совместной жизни. Но… Лицо подростка было намерено кем-то уничтожено, прожжено сигаретой. Даже при всём желании невозможно было узнать, как теперь выглядел этот парень. Обычные чёрные волосы, руки засунуты в карманы брюк. Ни одного открытого участка кожи. Более пугающим являлось лишь то, что семья была безоговорочно той же, что на предыдущем увиденном Рёуком снимке: муж с женой и с маленьким ребёнком на руках. — Повзрослевший Кукловод? — Похоже на то. Одно непонятно, — медленно проговорил Итук, — он уничтожил свой портрет или же кто-то другой. — Например? — Один из старых недоброжелателей, полагаю. — Ты имеешь в виду марионетку? — Угу, с первого акта, — отмахнулся старший. — Либо это угроза, либо желание спрятать себя, третьего не дано. — Да кто бы стал так рисковать из обитателей? — И тут память услужливо подкинула Вукки событие сегодняшнего дня, когда он долго и упорно уничтожал картину в своей комнате. — Хотя возможно, конечно… — Я больше склоняюсь к варианту, что это сделал Кукловод. Ни к чему ему было, чтобы кто-то прознал, как тот выглядит. — Люди с первого акта на фотографии в коридоре разве не обращали внимания? — Ну, их уже тогда покрывал небольшой слой пыли, сколько помню, никому никогда не было до них дела. Вот лучше полюбуйся, на других двух снимках то же самое. Семейная пара расположилась на диване в гостиной, которая с некоторых пор являлась отнюдь не уютной комнатой, а местом испытания и травли нынешних обитателей дома — Вукки узнал её по постеру в комнатах Сонмина и Итука. Позади стоял тот же подросток. На второй фотографии он был один, держал в руках какую-то грамоту, однако разобрать, что на ней было написано, представлялось невыполнимым. Вряд ли помогло бы и увеличительное стекло. — Фото сделаны на фоне главного выхода дома, насколько понимаю, в гостиной, и… — И школы, где учился наш загадочный незнакомец, — победно закончил Итук. Вукки было знакомо здание элитного учебного заведения: там обучался его близкий друг. Тот не раз рассказывал об объёме домашних работ, взаимоотношениях учеников, строящихся на уважении к тем, что был богаче остальных и знал себе цену, а также бесконечных привилегиях к отличникам из состоятельных семей. Дети из семей со средним достатком, обучавшиеся по гранту, и так были вынуждены получать оценки не ниже «хорошо», иначе незамедлительно отчислялись. Друг Рёука прошёл через эту реку испытаний с гордо поднятой головой, соорудив себе несокрушимый мост из личных способностей, обаяния и умения располагать к себе людей, при этом имея под ногами надёжную опору в виде отнюдь не бедной семьи. Он со своими родителями переехал в Сеул как раз перед поступлением в среднюю школу, с Рёуком же судьба столкнула их значительно позже, на последних годах обучения в институте, на вечеринке у общего знакомого. Под утро, отделившись от напившихся в хлам студентов, парни пересеклись на террасе особняка, где им было суждено узнать друг друга, разговориться и положить начало долгой дружбе. — Это школа из числа элитных, Итук. — Сквозь туман воспоминаний Вукки слышал собственный голос будто со стороны. — И ежу понятно, стала бы семья с этих портретов отдавать своё чадо абы куда. Может, потом удастся на свободе навести справки и выяснить личность Кукловода, как думаешь? — Сильно сомневаюсь, что это возможно. Точный год его обучения неизвестен, это было слишком давно, да и наверняка вся информация об учениках держится под секретом. Погоди, — Вукки вдруг опомнился, — что значит «на свободе»? — Ты всерьёз полагаешь, что я себя тут навечно запер? Положа руку на сердце, Рёук думал именно так. Но старшему раскрыть своих мыслей не решился. Итук находился в доме уже очень давно, добровольно, и как-то не приходило в голову, что он всё же планировал выбраться. Порой казалось, что мужчине слишком нравится этот импровизированный театр и роль особой марионетки. — Ладно, в любом случае сдвиги есть, а завеса тайны рано или поздно приоткроется. — А что мы, собственно, выясняем? — Прошлое Кукловода, разве не заметил? — Это я понял, — напрягся Рёук, — но зачем? — Ещё перед тем, как ты объединился со мной, я признался, что хотел бы больше узнать об этом человеке, возможно, увидеть мир его глазами. Ты вправе считать меня помешанным, но Кукловод, как бы смешно тебе не показалось, вытащил меня из более глубокой пропасти в своё время, и впервые за долгое, невероятно долгое время, Вукки, я хочу жить. Пожалуй, поэтому так рьяно стремлюсь раскрыть правду о событиях прошлого, когда дом не являлся театром, а был уютным семейным очагом, впоследствии брошенным по причине гибели большинства своих предыдущих владельцев. — Я не понимаю, о чём ты. — Задолго до открытия театра, где начался первый акт, все жильцы дома были жестоко убиты: якобы несчастные случаи, необъяснимые отравления прислуги, часть которой пропала без вести — и среди этого ужаса лишь один физически никак не пострадавший человек. — Кукловод… — Именно. Я нашёл достаточно вырезок из газет, писем и листков с обрывками мыслей, чтобы догадаться: тогда случилось нечто ужасное, целая цепь нераскрытых убийств — даже полиция довольно быстро закрыла дело. Жертвы были так или иначе связаны с владельцами дома, будь то родня, близкие друзья или же прислуга, более того, жили именно здесь. Разумеется, мне кажется, что мотивом убийства были деньги, но кто знает. Смитов вырезали, стёрли с лица земли, и пареньку повезло остаться в живых по одной причине — его на тот момент почему-то в доме не было. Среди найденных тел не было подростка, жертвами являлись только взрослые. Дом и состояние перешли единственному наследнику, Кукловоду, который отказался давать какие-либо комментарии по делу. Мне одно интересно… как он, больной и беззащитный, оказался вне дома? Это было длиной не в пару суток, череда убийств и исчезновений людей продолжалась месяц, не меньше. — Может, находился в больнице? — Я рассматривал такой вариант. Однако врачи приходили к нему на дом, к тому же сразу несколько справок и записей указывают на то, что у паренька был «постельный режим». Он жил дома, вопрос в том, выбирался оттуда самостоятельно или же нет. Знаешь, я натыкался на справки, где единственным диагнозом значилась пневмония. — Пневмония?! Хотя постой, разве врождённый порок сердца не является фактором, предрасполагающим к развитию пневмонии? — Вот я не сразу вспомнил. Да, является. Но остаётся загадкой, как он вообще выжил. — Если он был реально или лишь фактически, в силу самочувствия, прикован к постели, то выглядит не столь загадочно, — рассуждал вслух Вукки. — И тем не менее, — подытожил старший, — из жалости его бы не оставили в живых. Значит, была причина, почему и, главное, как он спасся. — Правда, которую ты так хочешь выяснить — это? — Нет, конечно. Я собираюсь узнать, кто убил его семью. У Рёука даже на миг отвалилась челюсть. Сумасшедший! Да как вообще возможно найти убийцу в преступлении, совершённом много лет назад, будучи при этом запертым в полузаброшенном доме?! — Вижу по красноречивому взгляду, что ты как минимум считаешь, что я умом двинулся. Так вот. Напомни, с какого я акта? — С первого, — неуверенно произнёс парень. — Умничка. А что я однажды говорил тебе про марионеток той игры? — Не… Хотя погоди секунду, — Рёук невольно нахмурился. Быть того не может. — Ты упоминал, что все обитатели первого акта так или иначе связаны с самим Кукловодом. Значит ли это… — Вероятнее всего Он и сам искал убийцу и сумел составить список подозреваемых. И все они в итоге оказались в маленьком импровизированном театре. А вместе с ними те, кто так упорно помогал переоборудовать под спектакли этот самый дом. В том числе и я. — Устройство для искажения голоса, — глухо промолвил Вукки. У него не искрились глаза от полученных знаний, как у Итука. Его лёгкие словно проткнули тонкой иглой, и режущая боль не отвлекала от того, что становилось невыносимо трудно дышать. — Первый акт действительно отчасти являлся способом мести, но лишь отчасти, услышь меня, Вукки. Я думаю, нет, я уверен, что он изначально не хотел никого убивать. — Да?.. — Если бы хотел, уж точно поступил бы иначе. — Не так изощрённо? Да нет, по-моему, он как раз-таки хотел их смерти. И нашей желает, вероятнее всего, тоже. — Чушь. Ты наслушался болтовни Сонмина? — При чём здесь Сонмин?! Я жил обычной, спокойной, размеренной жизнью, а меня похитили! И запихнули в это поганое место, заставляя подвергать свою жизнь риску, пребывать в страхе и отчаянии и видеть вокруг себя таких же искалеченных людей. Видеть трупы. Чувствовать смерть. Во взгляде Итука что-то изменилось. — Ты жил, говоришь? — с нажимом на второе слово и жалкой полуулыбкой произнёс старший. Внутри что-то треснуло. Вукки случайно ногой задел стул, на котором недавно стоял, и тот с грохотом ударился о стену и упал на грязный, истоптанный ковёр. Парень не слышал удара. Треск в глубине него самого на мгновение заглушил остальные звуки, все до единого.