Каменное сердце

      Идея отдать награбленное братом золото в уплату долга родилась не сразу, ведь девушка была абсолютно не уверена, что возвращаться на прежнее жилье безопасно, да и деньги могли уже пропасть, коли догадался кто чердак обшарить, но иного выбора не оставалось — находиться в имении фон Эвереков Русана более не могла. Ее подгоняло не столько невозможность жить бок о бок с бандитами, которые сами себя таковыми, разумеется, не считали, и даже не нарастающая тревога за брата, болезненную привязанность к которому она не могла побороть, а сколько гнетущее ощущение несвободы, будто ее держали в плену. Плен, должно сказать, был более чем цветущий, и девушка могла свободно перемещаться по владениям фон Эвереков, получала достойное жалование и была защищена от каких-либо поползновений пьяных Кабанов в свой адрес, однако слишком привыкла кметская дочка к воле, пускай и полной опасностей да трудностей, чтобы довольствоваться жизнью добротной лошади в загоне. Ольгерд свел контакты с девушкой к нулю, фактически игнорируя ее присутствие, что слегка шло вразрез с тем, как поступал атаман в вопросах, касающихся Русаны. Она не жаловалась на изношенность своих вещей, но ей тайком положили сверток на кровать, в котором обнаружился наряд простой, но со вкусом — красная, как кровь, юбка и белая рубашка, которую можно было завязывать спереди узлом. Она не жаловалась, когда ей стали носить не только штопать вещи, но и стирать их, однако с тем тоже было покончено, и вскоре на девушку пала лишь одна единственная обязанность, изначально ей выбранная, — следить за лошадьми. Также прекратились зазывания Кабанов деревенской девки сплясать потехи ради, и в целом вышло все так, будто в общественных глазах Русана стала кем-то вроде негласной любимицы хозяина поместья, что ей самой казалось выдумкой чужой хворой башки. Она-то видела — Ольгерд даже головы не поворачивает в ее сторону, сухо отвечая на приветствие и какие-либо вопросы по хозяйству. А потому еще отчаяннее стремилась покинуть злосчастное место, дабы не позволить странному, противоречивому чувству проникнуть дальше в сердце. Она идет к нему в покои, чтобы спросить разрешения отправиться в город по делам, так и не придумав по каким именно. Навестить друзей? Купить корма лошадям? Повидать офирских бродяг? Она уже отлучалась из вотчины фон Эвереков, но лишь в сопровождении кого-то из Кабанов, ведь атаман дураком не был и вполне догадывался о желании строптивой девицы сбежать, тем не менее, не ведал, что исчезнуть без хотя бы частичной уплаты долга Русане не позволит совесть. Те награбленные деньги жгли руку, поддаваться соблазну потратить их не хотелось, да и наверняка добро было от самого Ольгерда, а значит и вернуться должно к нему. — Барин, можно? Барина на месте не оказалось. Служанка, хлопотавшая по уборке сообщила, что он только что пошел в купальню и скорее всего вернется не скоро, но у Русаны не было этого «не скоро» в запасе, ведь она планировала уже утром выехать в город, а потому решается пойти на риск. В отличие от деревенской мыльни, место, где предавался водным процедурам фон Эверек, было столь роскошным, что хоть живи прямо там. Девушка стучит в дверь, терпеливо ждет ответа, и услышав недовольное вопрошание «кто», просит разрешения войти. — Русана? Заходи. Напарившись, простые деревенские работяги прыгали в сугробы по зиме или обливались водой из ушат. Ольгерд же отмокал в большом бассейне с кристально чистой водой, находясь к девушке спиной и даже не повернув голову. — Зачем пришла? — Мне бы отпроситься в город на завтра. — На целый день? — Да. Ольгерд напрягается, хотя вида не кажет, лишь еще глубже уходит под воду, оставив на поверхности только свою буйную голову. — Зачем тебе? — Я хотела друзей навестить, посидеть с ними. Мне здесь даже слова молвить почти что некому, вот думала отдохнуть. Если барин позволит. Ложь, думает про себя Русана. Наглая. А фон Эверек верит, отпускает, да еще и добавляет от себя то, что лишь усугубляет желание девушки перестать уже юлить и сказать как есть: — Я понимаю, тебе тяжело здесь. Мои ребята не подарок. Ступай да развейся сколько влезет. Ты деваха совсем уж не дура, бед не натворишь. — Мужчина слегка потягивается, хрустит шейными позвонками, и наконец оборачивается к пришедшей, что старалась смотреть куда угодно, только не чужое голое, мужественное тело. — Выберешь любого коня из стойла. Я попрошу Адель сопроводить тебя, она найдет чем заняться в городе. — Зачем? — Тотчас напрягается девушка, чувствуя, как по телу бьет нерв. — Что же, мне совсем доверия нет и я без няньки до города съездить не могу? В тот момент, как Ольгерд вылез из бассейна, представ перед Русаной в чем мать родила, девушка как раз хотела продолжить оправдываться и убеждать атамана, да вот слова застряли в горле. Разбойник подошел к ней совсем вплотную, горячим дыханием опалив щеку, и лишь усмехнулся тому, как упорно она смотрела четко ему в глаза и ни на дюйм ниже. — Доверяй, но проверяй. Тем более, что ты мой залог, не забывай. — Залог может оставить залог, что вернется. — Вот как? И какой же? Русана молчаливо закусывает губу и тянет руку к карману, достав оттуда тот самый простенький портрет, что Ольгерд обнаружил еще в их первую встречу. Ее семья, ее прошлое. — Эта вещь очень дорога для меня. Это последнее воспоминание о том, что когда-то я имела. Без нее я не уйду от вас, можете быть уверены. Атаман разбойников берет в руки чужой семейный портрет, схватив его пальцами аккуратно, точно тот мог представлять мировую ценность, и кивает в знак того, что залог принят. Русана уже собирается уходить, как вдруг Ольгерд обращается к ней с просьбой, услышав которую, румянец невольно проступает на щеках девушки. — Хочу попросить тебя об услуге. — Мужчина подходит к широкой лавке, на которую был небрежно наброшен длинный кусок плотной материи, и садится на нее, широко расставив ноги. — Здешний девки того делать абсолютно не умеют, а ехать куда-то сегодня у меня совершенно нет желания. Потому, надеюсь ты сможешь мне угодить. — Как угодить? Голос Русаны хриплый, а глаза едва ли не полезли на затылок, но сидящий перед ней ухарь даже бровью не ведет, устраиваясь на лавке поудобнее животом вниз. — Помни мне спину. Или думаешь, у тебя имеются таланты, которые смогут меня удивить? Отчего-то девушке становится неприятно от этих колких слов, но она быстро берет эмоции под контроль. Тебя ничем не удивишь, думается ей, и Русана подходит к мужчине ближе, закатав рукава рубашки до локтя. — А растирать-то чем? Не сухое же тело мять. — Масла нет. Давай как есть. Русана какое-то время мнется, не зная, с какой стороны подойти к лежащему, но потом все же отбрасывает все сомнения и стеснения в сторону и садится Ольгерду на спину чуть ниже поясницы. Плечи, руки, лопатки — все покрыто шрамами, и девушка даже не подозревает, что не все они получены в схватке не на жизнь, а на смерть. Она видела многих бандитов за свои годы, которые залавливали ее по углам таверны, предлагая обслужить их за монету, а то и за просто так, но ни у одного из них не было такого атлетического телосложения и столь выраженной мускулатуры, касаться которой являлось настоящим удовольствием. Она ведет ладонями по крепкой спине вплоть до поясницы, оглаживая каждую мышцу, сначала неуверенно, но потом с все разгорающимся запалом, очерчивает линию плеч одними кончиками пальцев, после чего принимается слегка сминать напряженные мускулы, самодвольно улыбнувшись, когда Ольгерд издает слабый полустон. — Сильнее. Она прикладывает еще больше усилий, уже нависая над ним, упираясь коленями о лавку, и касается каждого дюйма горячей кожи, растирая поясницу и лаская ладонями мускулитстые предплечья. — Еще сильнее. Русана прикладывает уже все силы, разминая крепкие мышцы и даже царапая сильную спину, отчего мужчина будто бы слегка рычит, вцепившись руками в края лавки. — Еще! Девушка мнет чужое тело почти как тесто, невольно двигая бедрами в такт движениям рук, и почти ощущает странное возбуждение в теле, скрутившееся клубком внизу живота и опустившееся ниже, пустив мурашки по коже. Когда она заканчивает, то почти остается без сил, а фон Эверек так и лежит на лавке головой вниз, дыша тяжело и рвано. Он поворачивает к ней лицо, и Русана видит странный блеск в его глазах, сосредоточенных на ней, будто пригвоздив к месту. — Хорошо. — Атаман хлопает девушку по бедру, словно одобряюще, и, возможно случайно, задерживает руку на чужом теле дольше положенного. — Теперь ступай. Она вылетает из купальни с раскрасневшимися щеками и возбуждением в теле, и впервые за все время засыпает в постели с чужим образом перед глазами, который теперь невозможно прогнать никакими увещеваниями.

***

      Новиград ночью был едва ли безопасным местом для молодой девушки, одиноко петляющей между узких улочек города, направляясь к единственно значимому для нее дому, однако на счастье ловкачки никто не заметил ее худощавой фигуры, что, подойдя к обветшалому зданию, принялась карабкаться по высокой яблоне, растущей до уровня второго этажа, после чего пришлось прыгнуть на саму стену и уже по выступающим наружу доскам, шершавым и гнилым, лезть до окна чердака. Было открыто, как и всегда, ведь грабить было некого и выносить нечего — семья, сдававшая жилье в аренду, представляла собой тот тип граждан, что перебивался случайными заработками и почти скатился до того уровня нищеты, откуда возврата уже не представлялось возможным найти. Русана считает доски, пока не доходит до середины, где одна из них слегка выступала по сравнению с другими, и вытаскивает ее на поверхность. Мешок лежал нетронутым. Увесистый, набитый почти до верха — девушка даже слегка улыбнулась, радуясь столь удачному стечению обстоятельств, однако фортуна имела непостоянную природу, и внезапно дверь на чердак открывается, явив на пороге хозяйку дома. — Воры! Грабят! Русана не собирается оправдываться или объясняться. Она, не думая ни секунды, выпрыгивает в окно, приземлившись как раз на дерево, ветки которого расцарапали кожу до крови, больно ударив по ребрам и лицу, но времени на слабость фактически не остается, ибо на крик женщины, уже высунувшейся из окна, дабы оповестить соседей о нападении, стали собираться жители окрестных домов. Русана бежит, сломя голову, пока за ней следом не ринулась стража. К сожалению, не их внимание привлекла девушка — из-за поворота показалась группа бродяг, вооруженных примитивным, но опасным оружием, и преградила ей дорогу. — Вот так-так. И кто тут у нас? Цыпа, да еще, кажись, и с деньгами! Русана шумно сглатывает, отступая в тень, подальше от света фонаря, но тут натыкается на чью-то крепкую грудь и от испуга едва ли не роняет мешок из рук. — А это еще что за хер? — Спрашивает один из бандитов. — Слышь, мужик, свали! Девушка немеет от удивления и испуга, узнав лицо того, кто загородил ее своим телом, выходя вперед с саблей наголо. Ольгерд криво усмехается, его глаза горят огнем полным азарта и предвкушения сражения, а позади него оказывается еще двое из Кабанов, тоже с оружием и готовые пролить чужую кровь. — Посадите ее на коня и гоните в усадьбу. Здесь и двоих хватит. Голос мужчины резок как сталь, звенящий в воцарившейся тишине, и вот уже Русану тащат на коня чьи-то руки, ухватив за талию и буквально закинув в седло. Она не сопротивлялась. Лишь краем глаза девушка успевает заметить, как блеснула в свете фонаря сабля Ольгерда, слышит издалека боевой клич, но конь скачет слишком быстро, свернув за ближайший поворот, и Русана не может знать, чем закончилось то, что началось по ее вине. Не поверил, пришел сам проследить, но и спас ее жизнь, хотя мог бы бросить на произвол судьбы, отдав в лапы бандитов, после чего покончить с ними и забрать свое же золото. Девушка молчит всю дорогу, хотя сидящий позади нее разбойник то и дело подначивает ее резкими словами, и также молча ступает в свою комнату, нутром ощущая недоброе. Там она и сидит до тех пор, пока дверь не отворяется и внутрь заходит хозяин дома, ступая тихо и спокойно, так и держа в руках окровавленную саблю. Русана молчит, не смея поднять глаза на Ольгерда. Она чувствует исходящее от него недовольство, хотя лицо атамана спокойно и не выражает никаких эмоций, лишь в глазах, где-то на самом дне зрачков, все еще мерцает злобный огонь негодования, которое мужчина уже давно не ощущал в своей крови. — Стоило догадаться, что достоинства в тебе не больше, чем в брате. Танцовщица из кабака не может знать, что такое честь и верность слову. А как оказалось, ты еще и воровка. — Ольгерд встает над девушкой, упираясь острием сабли о матрас. — С таким презрением ко мне и моим людям ты ходила по моему дому, будто ты чем-то лучше нас. А что же на деле? Русана молчала, что вероятно раздражало разбойника еще больше. Его каменное сердце не позволяло ему насладиться бушующим гневом, что, он знал, поселилось в душе и клокотало во всю мощь, и лишь по этой причине девицу еще публично не высекли, или не наказали иным способом. Холодное презрение, сдержанная злость — вот и все, на что он был сейчас способен. Но девушка не стала искушать судьбу и вытаскивает из-за спины мешок с золотыми, поставив его у ног Ольгерда. — Это ваши деньги. Я пошла за ними, дабы вернуть их вам. Повисает гробовое молчание. Фон Эверек поднимает мешок, слегка подкинув его на широкой ладони, и в его глазах мелькает интерес, смешанный с любопытством. — Брат мне золото приносил, а я его хранила. Не хотела тратить чужое. Это не мое все и… — То есть вместо того, чтобы сказать мне правду, ты решила провернуть дельце в тайне? — Я думала, вы запретите или будете ругаться. Мужчина, не сдержавшись, издает тихий смешок. — Ругаться? А обнаружив вранье, я ругаться не буду? Русана вновь молчит, отвернувшись, но внезапно ощущает острие сабли под своим подбородком, заставляющее задрать голову и взглянуть фон Эвереку в глаза. — В знак моей доброй воли, я хочу выразить тебе благодарность за возвращенное добро. Собирай шмотье и убирайся из моего дома. Немедленно. На глаза девушки наворачиваются слезы, но она заставляет себя кивнуть, крепко вцепившись пальцами в матрас. Она начинает складывать вещи, когда Ольгерд покидает ее комнату, хотя по правде там и собирать оказывается нечего — все тот же маленький кулек, с которым она некогда пришла в поместье. Даже наряд, подаренный хозяином дома, Русана оставляет в шкафу, а брошенный им на кровать дорогой ее сердцу портрет несет в руках, бережно прижимая к груди. Она идет мимо глядящих с неприязнью Кабанов с видом гордым, будто сама по собственной воле покидает это место, хотя душу сковывает страх неизвестности. Где искать брата, куда податься? Ночь встречает ее холодящими сердце объятиями, и девушка позволяет себе всего лишь раз обернуться, бросив прощальный взгляд на богатое имение. Но тут раздается конский топот, и Русана видит мчащегося прямо на нее всадника с натянутым на лицо капюшоном. Скакун останавливается как раз рядом с ней, резко встав на дыбы, и всадник падает с седла, почти свалившись под ноги девушки. Она видит его лицо и из ее груди вырывается громкий, протяжный крик. Истекая кровью, распластанный на холодной земле лежал Волебор.