Каменное сердце

— Не понимаю я одного, Эверек, хоть убей не понимаю. На кой ляд тебе сдалась эта шкатулка? Ну попроси ты грабануть что-нибудь дельное, я хоть завтра! Но рисковать жопой из-за этого? Ольгерд недовольно дергает уголком рта, медленно поцеживая вино из кубка. Он натянуто улыбается, не желая вот так сразу портить отношения с человеком, которого прислал сам Ублюдок Младший в знак примирения за убитого Волебора, чьей жизнью атаман разбойников не слишком-то и дорожил, но по огоньку, сверкнувшему в глубине его глаз сразу становится понятно — мужчина всячески старается не позволить раздражению выйти за края. А наемник тем временем продолжает, осматривая зал, и слегка присвистывает, весьма довольный обстановкой. — Так это и есть твоя усадьба, а, Эверек? Хороша, сука! Жаль только девочек нет, твоих-то чай лапать нельзя. — Это не моя усадьба, а всего лишь ее копия. А коли ты хочешь познакомиться с нашими красотками поближе, то о том стоит спрашивать у них самих. — Атаман поворачивает голову к сидящей неподалеку Адель. — Что скажешь, хорош хлопец? Женщина лишь сдержанно фыркает, залпом опрокидывая в себя кружку с пивом, и уже было собирается показать гостю весьма неприличный жест, но ее останавливает один из Кабанов. — Так что скажешь, Богольт? Я хорошо заплачу. — Ты понимаешь, в чем дело, брат, — мужик ближе подвигается к хозяину дома, дыхнув на него паленым самогоном, — я ж не один работаю. Мне сказали приехать побазарить. Я приехал. Но чтоб добро дать, мне надо у других спросить, мы ж не всем составом к тебе в гости! Ольгерд тяжело выдыхает, чувствуя, что все-таки начинает терять самообладание. Недопонимания с Ублюдком Младшим было абсолютно не тем, о чем можно было мечтать, но его самого не убить даже такому отморозку, а терпеть подобные финты от наглой черни фон Эверек не собирался. Было решено подождать до утра. Гостей расположили в одной из комнат, где те, упившись до икоты, повалились кто на ковер, кто друг на друга, а сам атаман вышел в сад, умостившись на ступенях, ведущих к фонтану. Он заливает в себя почти половину бутылки вина и, откинувшись спиной о перила, вновь погружается в свои мысли. Когда он вернул себе имение, то попросту не смог там жить. Раз покинув родной дом, более вернуться он туда не мог, но и скитаться, будто оборванец, был не в состоянии. Заполучив назад состояние, да еще и приумножив его благодаря разбою, идея отстроиться пришла сама собой. Ольгерду тогда казалось, что таким образом он вернет себе часть прошлого, часть своей души, начнет все с чистого листа. А вместо этого он получил еще одну головную боль. Дом давил на него, тяготил, выворачивал наизнанку. Не такой большой, как прежнее имение, многим он был точной копией, и даже склеп, маленький и, разумеется, пустой, он воссоздал по образцу оригинала. Он слышал, как тогда шептались его молодцы за спиной главаря, как говорили, что у того потекла крыша и он становится полоумным, особенно, когда фон Эверек стал ходить в склеп поговорить с братом, чьих останков там и не лежало. Впрочем, Ольгерд их не винил, помешательство впрям заполонило его разум, ведь он так хотел создать иллюзию прежней, счастливой жизни, не лишенной своих тягот, но явно не напоминающей то проклятие, которое теперь полностью поглотило некогда пылкое сердце. Мужчина не мог вернуться в старую усадьбу, не мог жить в этой. Круг сомкнулся и его было необходимо как-то разорвать. Он опустошает бутылку до конца и уже собирается вновь идти в склеп, находя в изливании души своего рода панацею, как вдруг слышит девичий крик. — Убери свои руки! Отпусти меня! Он забегает внутрь и видит, как Кабаны окружили Богольта и его дружков, в руках которых дергалась Русана. На лице ее алел румянец, глаза болезненно блестели, а тело било мелкой дрожью. — Ты, верно, последние мозги на нужнике высрал, Богольт. — Ольгерд медленно приближается к наемнику, держа руку на эфесе сабли. — Отпусти девку. — А она что, твоя что ли? — Усмехается тот, облизав мокрые от пива губы. — Я-то думал ты у нас что поинтереснее любишь, — он с силой хватает Русану за волосы, свободной рукой схватив несчастную за горло, — аль она с огоньком деваха? Брыкается, козочка, сильно, стало быть да. — Не дури, отпусти ее, и я, так и быть, дам тебе шанс уйти из поместья живым. — Да ты что? — Богольт гаденько усмехается, сплюнув на пол. — А давай супротив меня выйдешь. Кто выиграет, получит девку. В который раз все идет прахом из-за этой девицы, проносится в голове у атамана, пока он обнажает саблю. Ему бы оставить все, не портить снова отношения с шайками Новиграда, а вместо этого он встает в позицию, велев Кабанам и людям Богольта отступить и дать пространства для маневра. Девушку начинает все сильнее трясти, она как-то странно извивается в руках одной из разбойниц, что помогала усадить ее за стол, и Ольгерд, кажется, начинает понимать в чем дело. — Зря ты это, Эверек. Девка сама пришла с разговорами. — Какими? Они кружат по залу, готовые к нападению в любой момент, и первым не выдерживает Богольт, рубанув грубо, со всей силы, да защиту прозевал, получив лезвием по ребрам. Неглубоко, но кровь брызнула на дощатый пол, и наемник тотчас сменил тактику, решив выждать следующий удар дольше. — Про брата пришла спросить, за что грохнули его. Наивная дурка, видать сельская. — Богольт отступает за стол, когда Ольгерд начинает атаковать первым, выписывая саблей выученные годами финты. — Я всего-то выпить ей налил за знакомство. Мужчина проклинает девичью глупость и злость, как на нее, так и на проклятущее невезение, накрывает его с головой. Когда он вдруг исчезает на мгновение, а на его месте клубится красный дым, Богольт от удивления даже рот раскрывает. Он не успевает что-либо сказать, как-то среагировать, ведь фон Эверек показывается как раз перед ним, материализовавшись столь неожиданно, что наемник никак не может предупредить удар саблей прямо под дых. Богольт падает на пол, кашляя кровавой слюной, и успевает только бросить взгляд на своих людей, будто еще ожидая чьего-то заступничества, но тех уже и след простыл, ибо они были ближе всех к двери и выскочили сразу, как запахло жареным. Теперь помощи от Ублюдка Младшего можно не ждать, как бы вообще хуже не было, но о том думать не приходится. С Ольгерда быстро сходит злость и запал, его глаза больше не горят огнем азарта от поединка, и он меланхолично вытирает саблю о кожух Богольта, успевшего испустить дух у его ног, и наконец обращает взгляд к Русане. А девчонку колотило уже сверх меры. — Атаман, делать что-то надо, хоть лекаря позвать. — Говорит Адель, тыльной стороной ладони коснувшись лба девушки. — Она горит вся. Ольгерд долго буравит взглядом девушку, словно колеблясь между порывом как-то помочь ей и жгучим желанием оставить все как есть. Сама виновата, пошла чего-то там выяснять, да еще и распивать надумала с тем, кто голов в своей жизни нарезал больше, чем крестьянин ботвы в огороде. Но вместо этого мужчина подходит ближе и заставляет Русану заглянуть ему в глаза. Зрачки расширены до такой степени, что не видно радужки, губы пересохли, дыхание участилось. Она вдруг резко отшатывается от его руки да не удерживает равновесия, свалившись на пол. Кабаны переглядываются. — Пьяная? — Нет. — Ольгерд поднимает девушку на руки и несет в сторону купальни. — Наркота. — Этих мразей добить? Атаман отрицательно качает головой, удаляясь из зала. Его шаги широкие, поступь тяжелая. Русана неосознанно жмется к нему, ластится, точно кошка в марте, постанывает от каждого случайного движения мозолистых пальцев по разгоряченной коже. — Черт бы тебя побрал. — Цедит сквозь зубы Ольгерд, когда сухие губы касаются его кадыка, а тонкие руки обвиваются вокруг сильной шеи. — Вот же курва… Он доходит до купальни и останавливается у бассейна. С пару мгновений он пристально смотрит на девушку, потом на воду, а потом кидает Русану в бассейн, выжидая, пока та полезет на бортик. Она выглядит как испуганный котенок, которого потащили купаться в таз, но организму водные процедуры не помогают ни на грамм, и горячее тело знобит, как при простуде, а от любого прикосновения к коже по телу раскатываются волны возбуждения. Она садится на кушетку, что стояла посреди купальни, и вожделенно смотрит на мужчину, будто тот является ее единственным предметом обожания. Ольгерд устало трет переносицу, какое-то время не решаясь совершить тот поступок, который сам-то выбросит из головы уже на утро, а вот девице может дать надежду на то, чего никогда не будет, но все-таки медленно подходит ближе, держа руки на поясе. Он хватает ее за подбородок, внимательно заглядывая в потемневшие от желания глаза, и касается подушечкой большого пальца нижней губы девушки. В ее взгляде ни капли осмысленности, ни намека на осознанность действий. Она трется о его руку, обхватывает губами чужой перст, будто бы целуя из благодарности, а может прося о чем-то, и Ольгерд сдается. — Не вини меня потом, куколка. — Говорит он, усаживаясь рядом и перетаскивая девушку себе на колени. Он запускает пальцы в ее влажные волосы, резко притянув за талию к себе, и Русана невольно охает, еще крепче обхватив мужчину коленями за бедра. — И главное — не влюбись. Она и целоваться-то не умеет, думается фон Эвереку за секунду до того, как девушка сама принимается вести в так называемой прелюдии, слегка удивив партнера, готового отнюдь не к такому повороту событий. Каких только дев не побывало у него в объятиях, особенно, когда он стремился получить от жизни максимум удовольствий, насытившись, казалось, абсолютно всем, но опоенные наркотиками девственницы не попадались, хотя, наверное, им бы следовало быть не столь смелыми. Но в Русане так кипел огонь, бегущий по всему телу пламенным потоком, что она берет не умением, а напором, страстью и физическим голодом, который подсыпанный ей в кубок Богольтом порошок лишь усилил, разогнав по венам. Она покрывает поцелуями покрытый рыжей щетиной подбородок, слегка прикусывает кожу шеи, пока ведет устами ниже, к широкой груди, и пребывает в столь самозабвенном экстазе, что даже не понимает когда с нее уже успели стянуть мокрую рубашку и растегнуть ремень юбки. — Какая прыть, красавица. — Ухмыляется Ольгерд, ведя рукой под юбкой вверх по бедру. — Как утром мне в глаза будешь смотреть? Но Русана о том не думает и, видно, вообще не ведала, что творит. Ей нужно было снять напряжение в теле, ей хотелось заполучить этого сильного мужчину, вечно такого холодного и отстраненного, исключая редкие моменты изредка проявляющейся человечной душевности и теплоты, и судьба даровала ей шанс, казалось бы, исполнив никогда не озвученное вслух желание. Он оглаживает рукой упругие ягодицы, обводит языком ореол темных горошин сосков, затвердевших от острого, почти болезненного возбуждения. Русана притягивает его голову ближе, стонет, прогибается в спине. Ее кожа влажная после бассейна, но горячая, будто уголь в кострище, и Ольгерд решает долго не затягивать, взять наконец то, что ему столь любезно предлагают. Он ловко расстегивает кунтуш, разложив девушку на кушетке, и наваливается на нее всем телом, сам увлекая ее в поцелуй, разгорячившись, но не потеряв голову. Ему не так-то легко ее потерять, даже если бы он того и захотел. Ольгерд пропускает два пальца меж припухших от его легких укусов губ, и довольно ухмыляется, когда Русана принимается облизывать перста, слегка прикрыв глаза, но точно не от смущения. Мужчина довольно скалится. — Расслабься. Он знает, что делает, ведь Ирис была также невинна до брака с ним, но это не Ирис, и даже если прикрыть глаза, два образа никак не могли слиться воедино. Он никогда не водил куртизанок в дом, посчитав его копией того, что теперь пришел в запустение и упадок, будто бы страшился осквернить ее память, а теперь берет девку на кушетке у бассейна, словно именно для этого и притащил кметскую дочку в усадьбу. Русана слегка вскрикивает, когда разбойник входит в ее тело, почти сразу достаточно глубоко, но потом он замирает, дает ей время привыкнуть и лишь потом начинает двигаться. Она царапает его спину и плечи, сводит ноги за его спиной, притягивая ближе, и ей все кажется недостаточным, будто она стремится слиться с любовником воедино. Перед тем, как дойти о высшей точки наслаждения, она шепчет его имя, изогнувшись в спине и прижав его голову к своей груди, и невольно сжимается внутри, заставив Ольгерда финишировать, так и не покинув девичьего тела. Они лежат разморенные на той кушетке у бассейна, и Русане кажется, что этот момент будет длиться вечно, пока она не проваливается в глубокий сон, так и не выпустив мужчину из своих объятий.