***
Петров, сонный и злой, как чёрт, кое-как дотянулся до будильника и, застонав, начал изворачиваться на кровати, как червяк. Вдруг дверь в комнату открывается, и в нее влетает радостная Оля, тут же запнувшись о Бяшу, что спал на полу. Антон, услышав глухой стук и мат Бяши, быстро натянул очки и посмотрел на пол. Бедный бурят был прижат белобрысей бестией, что лежала у него на груди и сейчас активно заливалась краской. — Что это за реактивный комок, на? — спросил Бяша, смотря на Антона снизу вверх. — Моя сестра. Оля. — Пипец вы по характеру разные, на, — сказал кареглазый, почесав затылок, и неловко улыбнулся, посмотрев на девочку. — Привет? — Привет… Ты… Друг Тоши? — спросила девочка, вставая и теребя край толстовки. — Конечно, — ответил Бяша, улыбнувшись уже искреннее. — Я теперь и твой друг тоже, на. — Правда? А как тебя зовут? — Зови меня Бяша. — Бяша? А ты забавный! Пошли смотреть «Аладдина»? — Погнали, чё, — ответил Бяша, пожав плечами, в следующую секунду зевая. — Какие мультики? Бяша, нам как бы в школу. Не забыл? — спросил Антон, усмехнувшись. — А-а-а, точно. Сорян, кроха, в следующий раз как-нибудь, — ответил Бяша, забирая свои вещи со стула. Петров посмотрел вниз и увидел до сих пор дрыхнувшего Пятифана. Блондин встал с кровати, зевая, и в скором начиная будить шатена. Тот бурчал и матерился, но все-таки разлепил глаза и хрипло прорычал: — Какого хуя, Тоха? — Такого. Нам в школу надо собираться так-то. Пятифан зафырчал, но все-таки встал, одеваясь, как и Антон. Дружное трио с недовольными лицами и двое ещё и побитыми, спустились вниз на кухню. Там уже сидел отец и готовила мать. — Здравствуйте, э… — замялся неловко Бяша, но Антон шёпотом подсказал: — Тётя Карина и дядя Серёжа. — Тётя Карина и дядя Серёжа, — повторил громче Бяша, улыбнувшись. — Здравствуй, — ответили оба родителя, слабо кивнув. — Садитесь уж, ночные бунтари, будем завтракать, — ответила Карина, сверкнув хитрыми карими глазами, и парни синхронно сглотнули. «Они всё слышали…», — подумали парни, одновременно переглянувшись.***
Солнце только возвышалось над землей, а парни уже шаркали в школу, будто мертвецы. По дороге в школу Антон и Рома смачно так зевали, чем в итоге немного вывели бурята: — Задрали зевать, на! Вы чё ночью-то делали?! — Спали, — ответили, пожав плечами парни и безразлично кивнув. — Не особо заметно, на! Зеваете оба каждую минуту, так и хочется харкнуть. — Я тебе харкну, бля! — прорычал Рома, сверкнув тёмно-синими глазами в сторону бурята, от чего тот вздрогнул. Петров, закатив глаза, вырвался вперед подальше, но Рома тут же заметил белобрысую пропажу и помчался за ним. Всё-таки он чувствовал себя куда спокойней, когда блондин был рядом. То же самое, что ходить рядом с ароматной валерьянкой. Догнав очкарика, парень положил тому на плечо свою руку, от чего тот слегка пошатнулся. Рука у парня была тяжелая, оно и не удивительно: парень всё-таки спортсмен, как никак. — Пойдешь с нами в курилку? — Нет. Я сразу в класс лучше. — Ну как знаешь. Мое дело предложить. Твое отказаться. Антон сам повесил свою куртку и пошёл в класс. Надежда на то, что этот день будет без происшествий, грел душу не хуже дорогущей печки. Петров, зайдя в класс, увидел Катю и тут же отвел взгляд, садясь за свою парту. Класс активно галдел, а Катька лишь хмыкнула и пошла к Полине, что сидела за партой. В скором прозвенел звонок на урок. Урок русского языка. Блондин хоть и был смышленым, но он терпеть не мог русский, дофига правил и всяких исключений. После урока Антон мысленно взвыл, вспоминая, что вторым идет физкультура. О да, это тот самый урок, который морально и физически испепелял Антона как личность, унижая. Уже в раздевалке подросток чувствовал себя неуютно. Тесное помещение, где переодеваются подростки, страх да и только. Блондин, вздохнув, молча начал переодеваться. Надев белую футболку и чёрные шорты, парень натянул чёрные беговые кроссовки на липучках. Вот юноша стоит в спортзале, как и другие ученики. В шеренге по росту блондин был четвертым, его, в принципе, все устраивало. Спортзал старый и дряхлый, половицы жалобно скрипят под весом учеников, грозясь сломаться. А по стенам шли мелкие трещины. Вдруг в зал заходит другой класс. А в толпе других обучающихся Антон видит знакомые силуэты — Бяша и Рома собственной персоной. Бяша в чёрных шортах и такой же потрепанной футболке, а на ногах были какие-то дешманские синие кроссовки. На Роме же, в отличие от Бяши, были оригинальные белые кеды Адидас с синими лампасами, конечно, изношенные едва ли не до дыр. Винтаж, одним словом. Наверху у парня была его белая майка-алкоголичка, что он носил обычно под мастеркой. А штаны сменились на чёрные шорты с белыми лампасами. Все девчонки смотрели на Пятифана влюбленным взглядом, осматривая его вдоль и поперек, а парни же сверлили его ненавистно и завистливо, едва не харкая ему в спину. «Все-таки он очень популярен…», — подумал Антон, вздохнув и отвернувшись. — Антоха! — услышал юноша знакомый возглас синеглазого и посмотрел вперед. На другом конце зала стояли Рома и Бяша. Бурят махал ему рукой, лучезарно улыбаясь, а Пятифан, скрестив руки на груди, скалился, смотря точно в душу. Оба класса в шоке смотрели то на Антона, то на Бяшу с Ромой. Все начались шептаться, но Петров не чувствовал дискомфорта, из-за чего расслабленно помахал друзьям, улыбнувшись. В итоге оба класса занимались, как один. Сначала была разминка, которая заставила Антона передать своей умершей прабабушке привет. Потом начался бег. И тут очкарик был готов к тому, что после бега на одном из выдохов выплюнет свое легкое себе в ладонь. Бегая, парень увидел боковым зрением то, что класс Ромы уже закончил с разминкой и теперь сидел на скамейке. Пятифан и Бяша, не отрывая своего взгляда от блондинка, о чем-то активно шептались, а парню стало стыдно. Стыдно за то, что все бегут так, будто это пустяк, а он бежит на автомате, как зомби, опустив голову и дыша как астматик. Бег закончился, и Антон распластался по полу спортзала, как блинчик, не подавая признаков жизни. Кровь в висках билась, как бешеная бабочка в банке. А легкие грозились разломать пару рёбер, или вообще всю грудную клетку. Во рту пересохло. Вдруг над парнем появляются высокие тени, и он, нахмурившись, разлепил глаза и увидел издевательски скалящихся друзей. — Ты хоть живой, Тох? — спросил Рома, присев перед ним на корточки, и Антон привстал на локтях. — Не уверен. Парни рассмеялись. Рома сел на пол перед парнем, также сделал и Бяша. И таким образом они сделали круг. У кареглазого слегка взмокшие волосы, раскрасневшиеся щеки и слабая отдышка. У Пятифана же были тоже влажные волосы, что прилипали к лицу и красные щеки, но отдышка не наблюдалась. Просидев так какое-то время, оба учителя объявили о том, что ученики будут сдавать челночный бег три по десять. Когда Рома объяснил Антону, что три по десять означает три раза по десять метров, то он, усмехаясь, увидел, как бедный блондин посинел. — Да не ссы, Тоха! Мы в тебя верим, на! — Ага. Ты же заяц, значит бегаешь быстро, — приободрял Рома с некой издевкой, похлопав парня по плечу. Парням сказали, что надо на пятерку пробежать за восемь секунд ровно, а девочкам за восемь секунд и пять миллисекунд. В итоге все встали по парам. Рома уломал учителей, чтобы оба класса соединили, и по этой причине Петров сейчас стоял сбоку от Пятифана в очереди на бег. Бежать с Ромой ему не хотелось от слова совсем. Ведь Антон знал, он итак будет плохо бежать, а на фоне спортсмена и вовсе выглядеть жалкой букашкой. Но синеглазый вцепился в Антона, как клещ, пригрозив тем, что дождется очкарика после школы, если он не побежит с ним. Бяша возмущался громко и обиженно, но вскоре сдался и побежал с каким-то пацаном, стоя в конце строя. Вот и подошла их очередь. Сердце забилось, как бешеное. Адреналин, как яд, впрыснулся в сердце. Антон часто задышал, сжав кулаки и принимая стойку для бега. Пятифан приятно удивился таким изменениям в друге перед самым забегом и тоже принял стойку. Весь класс, что недавно активно галдел и жужжал, в миг замолк. А в воздухе зависло густое и тяжелое напряжение. И Рома только сейчас почувствовал от парня пугающую ауру соперничества и жгучее желание одержать победу. Пятифан не на шутку завелся, хищно и агрессивно скалясь, да так, будто лицо сейчас треснет. — На старт! Все мышцы тела напряглись, и парни уже были на низком старте. — Внимание! Антон с Ромой переглянулись и одновременно оскалились, а в следующую секунду устремили взгляд вперед. — Марш! Парни, как гоночные машины, стартовали, скрипя кроссовками, словно шинами по асфальту. Антон часто дышал, с улыбкой от удовольствия бегал туда-обратно, да так быстро, будто за ним опять гнался тот волк. Он боковым зрением замечал Пятифана, что едва ли за ним поспевал и был слегка позади. Тот бежал, зло скалясь и азартно сверкая синими глазами, словно фарами в ночи. Антон пробегает завершающий круг и слышит: — Петров, молодец! Восемь секунд ровно! Пятерка! Петров оборачивается чтоб увидеть своего соперника и тот едва не врезается в него. — Пятифан! Неплохо! Восемь секунд и четыре миллисекунды! Четверка! — Сука! Заяц! Ты хули такой… быстрый нахуй? Я ахуел, когда ты стартанул! — кричал Рома с нехилой отдышкой, но на лице был восторг. Антон слабо покраснел, улыбнувшись. Пятифан впервые его хвалил, да и победа поднимала и самооценку, и настроение. Парень чувствовал, как колят и ноют икры, и поспешно сел на скамейку, а его примеру последовал и Пятифан, глухо застонав и растирая ноги. Свист привлек внимание парней. Это оказался Бяша, что смотря Роме в лицо, гаденько улыбался, ментально говоря: «опущенец». Отчего Рома впал в ярость вновь и вскочил со скамейки, но Антон, раздраженно и сильно схватив друга за руку, потянул того вниз. Хулиган в шоке больно плюхнулся обратно на скамейку, выпучив глаза. Шатен хотел было развыступаться и набычить тогда на Антона, но почему-то прикусил сам себе язык, замолкнув. Петров, устало выдохнув, запрокинул голову назад и закрыл глаза. Через пару минут парень почувствовал на своем плече некую тяжесть и запах табака. Открыв глаза, парень боковым зрением заметил каштановую макушку и молча опять закрыл глаза. — Так! Встаем! Встаем! Чего расклеились? У нас ещё пятнадцать минут урока, так что… Рома, Лёня. Вставайте, вы водите. Играем в вышибалы, — сказал крепкий учитель физры, положив парню на плечи свои ладони. «Мы все умрем… Я хочу жить, или хотя бы не получить мячом по лицу…», — подумал Антон, вставая со скамейки и вместе с другими учениками вставая в середину между Ромой и Лёней. Пятифан тут же выцепил из всей толпы белобрысую макушку, что была в правом углу за всей толпой ребят. Антон заметил этот взгляд и подумал, что Пятифан хочет ему отомстить за забег и теперь будет в него целиться, из-за чего напрягся всем телом. Но вместо этого, хулиган со всего маху кинул волейбольный мяч в ребят, что были в противоположной стороне от Антона. Рома будто щадил Антона, а вот Лёня… Парень явно бессердечный, раз со всей силы пулял мяч даже в хрупких девчонок, у которых сразу же проявлялись гематомы. Антон не пылал желанием получить этим огненно сильным мячом по телу, отчего очень сильно шугался, когда мяч попадал к Лёне. Людей осталось мало. Прятаться не за кого. Зато никто не толкался. Рома активно избегал бросков в сторону Петрова. И за это ему большое спасибо. Зато на других парень отыгрывался будь здоров, что не бросок, то выбывший. Вот остался Антон, Бяша и три девчонки. — Петрова выбивайте! Вы чё тупите?! — крикнула Катя, которую выбили пару минут назад. «О, нет…», — подумал Антон, встретившись с зелеными азартно-злыми глазами Лёни. Парень начал активно метить в Антона. Петрова спасала не только его неплохая реакция и скорость, но и страх получить мячом по лицу. Лёня будто загорался с каждым промахом и всё агрессивней и резче кидал мяч. Петров только слышал свист пролетающего мимо мяча и глухой звук удара о пол. В итоге, пока выбивали Антона, попали ещё по двум девчонкам. Осталась одна девушка, Бяша и Антон. — Пятифан! Ты чё, в глаза долбишься?! Петров у тебя прям под носом прыгает, а ты кидаешь фиг знает куда! — орала разъяренно Катька, зная, что Пятифан её не может ударить. — Заткнись, а?! Не указывай мне, что делать! — заорал, скалясь, Рома, и взгляд залился злобой, пронизывая школьную стерву насквозь. В итоге выбили последнюю девчонку, и выиграли, получается, Антон с Бяшей. Парни хотели уже было заменить Леню с Ромой, но увы прозвенел звонок. Следующие уроки прошли относительно тихо. Антон слышал шептания и своё имя. Но теперь парнем слегка восхищались, и хотя бы держали за часть общества, а не за кусок бесхарактерного дерьма. Рома проводил сначала Антона, потом Бяшу, и лишь потом сам пошёл домой. Собравшись с духом, парень открыл дверь и зашёл внутрь. Было тихо. Только слабо работал старенький телевизор. Рома дрался с любым парнем в школе не зависимо от его роста, веса и возраста. Но парень, как огня, боялся своего родного родителя. В детстве дети боятся всяких мистических бабаек и чупакабр, а Рома… боялся отца. После того, как он вернулся с войны, он изменился, а будто душой тот уже давно умер, и пришла лишь оболочка. Тот теперь, просыпаясь рано утром от кошмаров, делал «очень важные» дела. Садился на диван, вилку в сеть и в экран, смотреть местное телевидение. Мать теперь приходила со смен в больнице только поздно ночью. В карманах старого пуховика всегда шуршали лекарства для мужа и пакетик с пельменями. Она была худой и изнеможденной. Та явно не досыпала и не доедала, отдавая все семье. Пятифан, смахнув гнетущие мысли, поправил портфель и опустив тяжелый взгляд в пол, прошёл на кухню. За столом сидел болезненно худощавый мужчина, с седыми до корней волосами и бородой. Тот смотрел телевизор, поедая суп трясущимися руками. А у плиты стояла худая женщина с темно-русыми волосами и едва заметной проседью. — М-мам, п-пап, я дома, — проблеял Рома, не поднимая глаз. Женщина обернулась, слабо улыбнулась, и в серых глазах блеснула забота. Мама всегда старалась только для семьи, отдавая всю себя, не жалея. Рома всегда спрашивал чем помочь, а мать всегда лишь отвечала: «Просто хорошо учись и не хулигань». От этих слов было больно, ведь даже эту просьбу Пятифан не мог исполнить. Ничтожество. — С возвращением. Садись, сегодня щи, — ответила мать, ставя тарелку. — Припёрся? — спросил отец, едко усмехаясь, поднимая тяжелый взгляд синих глаз, а по бороде капал бульон. «А ты слепой?», — подумал раздраженно Рома, но вместо этого лишь смиренно кивнул. Слыша ведущую новостей, отец оскалился и, пролив суп на стол, заорал: — Я воевал! Я сражался на благо Родины! Моих товарищей убивали пачками! Я не раз целовал, сука, смерть в засос! А в итоге что?! Меня предало государство! Я устал от того, что страной управляют уебаны! Что отбирают ебаные чурки рабочие места! Что первый транслировать перестал «Час суда»! Рома сжался, а мать, отвернувшись к умывальнику, сжала полотенце в руках, зажмурившись. — Знаешь, сынок… Ты из поколения дырявых резинок, — прошипел мужчина, схватив подростка за шиворот и пододвинув того к себе, хрипло засмеялся, хватаясь за бок. Пятифан, закусив губы до крови, мелко дрожал, сжимая кулаки. «Ничего безобразней, чем мой отец вблизи, я в своей жизни не видел, мам…» Мать с Ромой всегда боялись этого момента, когда исчезал жалкий пьяница и появлялся тот, кто им делает месиво из лица. Мама ищет глазами надежду, но тут же утопает в безнадеги этого бытия, смотря на сына с сочувствием и виной. Рома чувствует гнев и презрение к тому, кого раньше считал героем и образцом для подражания. Пятифан, скалясь, хватает запястье родителя, что до сих пор держал его за шею. — Знаешь. Я тысячу раз представлял твою кончину! Как стою на краю и как плюю в твою ебучую могилу! — прорычал Рома гортанно, сведя брови к переносице, прожигая отца ненавистным взглядом. Сейчас он ничего не боялся. Надоело. Достало. Сил нет его унижения терпеть. Но впервые в ответ не полетел тяжелый, как многотонная фура, кулак. Не начал стелиться трехэтажный мат, как покрывало. Ничего из этого не было. Он не проронил ни слова. — Взрослый стал, да? Так держать, сынок, — ответил отец, впервые как-то ласково и потрепал парня по волосам, уходя из кухни. Рома молча через силу запихал в себя суп и, кинув матери «спасибо, очень вкусно», умчался в комнату, заперевшись на щеколду. Маленькая комнатка с нежно-голубыми стенами, что покрыты мелкими трещинами. Надежный пол из паркета «елочкой». У окна комод из многолетнего дуба, который был обклеен разными наклейками и татуировками из детских жвачек, и на котором стоял маленький, но толстый телевизор. Над ним был вбит ржавый гвоздь, на котором висели красные боксерские перчатки эверласт. На правой стенке стоит книжный шкаф со всякими книжками, статуэтками и большим кассетным магнитофоном. А напротив — старый диван-книжка, на котором лежит пульт и небольшая перьевая подушка в наволочке с цветочками. На потолке висела лампочка без люстры с замотанными изолентой проводами. Рома, сжав кулак, со всей силы ударил в стену. По телу прошлись неприятные, но отрезвляющие мурашки. Эта физическая боль хоть как-то заглушала душевную. Вспомнив последнюю фразу отца, парень чуть не разрыдался. Неужели этого старого козла надо запугивать и кричать, чтобы он становился прежним?! Таким добрым и ласковым. Пятифан устало плюхнулся на кровать, и та жалобно скрипнула. Парень взяв пульт, включил первый попавшийся канал и начал смотреть, не вникая в сюжет включенного фильма. Всю ночь выли и скулили уличные собаки за окном. Завывала вьюга, будто рыдая в сожалении о чем-то. Это невольно зарождало в юном сердце тревогу и сомнения. Утром отец умер. Мать обнаружила его рано утром в ванной с его таблетками в руках. Тот сидел на кафеле, упираясь спиной о чугунную ванну, а голова была закинула назад, на бортик ванной, а лицо было расслабленным и… умиротворенным? А в другой руке был желтоватый листок, на котором было написано: «Я уйду. Так будет проще. Мне было больно жить… Я вас обременял. Не спорьте. Ира… Иришка, моя любимая женщина, будь счастлива и сына береги. Хорошего мы пацана воспитали. Горжусь нами и им. Ромк, ну, ты там это, не кури, не нюхай, а впрочем… Похуй, по-любому все мы скоро сдохнем». Мать рыдала навзрыд на кухне и душераздирающе кричала, а потом взялась за батину бутылку водки. Рома чувствовал внутри вину, сожаление, боль и одиночество. Слезы лились ручьями. Парень, захлебываясь слезами, вызвал ритуальную службу, скорую помощь и милицию. Худшее утро в мире.