Один плюс один... На мою голову

Холодный осенний рассвет медленно заползал в окна серой бетонной коробки. Солнечные блики скользили по мягким обитым кожей стульям и кафельному полу. Тёмные тени тянулись из-под ещё запертых дверей, повествуя о том, что даже в элитной городской больнице ещё не весь врачебный персонал прибыл на место в семь утра. Редкие шаги гулко отдавались от стен и пола. Тишина, окутавшая всё помещение, нарушалась только этими шагами да негромким шуршанием телевизора на стене. На плоском экране крутили какой-то старый фильм. Кажется, "Бриллиантовую руку'', но точно ни Игорь, ни сидящий рядом с ним Серёжа сказать не могли. Последний вообще уставился в пол, нервно ёрзая на скамейке. Он почему-то постоянно сползал со скользкой кожаной поверхности и потому каждый раз старался забраться выше и сидеть ровнее. Это нехитрое занятие помогало рыжему изобретателю на время прогнать страх в сторону. Правда, когда Серый опускал голову и длинные пряди скрывали лицо, он походил на девушку, за которую его и принимал снующий туда-сюда персонал. Но зато от соседей по очереди, успевших рассмотреть его в подробностях, не укрылась его половая принадлежность и явно возникло немало вопросов. К Игорю, правда, вопросов заранее не возникло. Во-первых, не походил бравый полицейский на девушку, явившуюся на УЗИ, а во-вторых, смотрел таким диким взглядом, что невольно отпадало всякое желание выяснять, кто же в их паре… Туда. Загадочное «туда» было ничем иным, как широкой белой дверью принимающего врача. И вот туда Разумовский по-настоящему боялся идти. Если бы не Гром, который давно уже всё просёк и держал его за руку, Сергей уже давно сиганул бы в окно. Подальше от этого жуткого места. Чего-чего, а белых стен, особого, специфического запаха лекарств, холодных приборов и равнодушных людей в белых халатах он боялся всегда. И потому сидел тихо, как мышка, не решаясь даже заговорить с Игорем. Тот сидел мрачный, как грозовая туча, а слушать короткие ответы в стиле «да», «нет», «наверное» Серёже не хотелось. Он сжимал в своих пальцах широкую ладонь Игоря, другой рукой вцепившись в сиденье. Может быть, в этом жесте и выражалось доверие. Кто знает. В любом случае, это заметил и сам Игорь. Серёжа предпочёл не комкать в очередной раз край своей рубашки или тонкую резинку, которой завязывал волосы, а держаться за его, Грома, руку. Трогательно и крепко, как утопающий цепляется за спасительную соломинку. Невинный жест привязанности сладко грел душу. Спустя несколько долгих минут ожидания загорелась зелёным лампочка над нужной дверью, и Игорь потянул Серого за руку. Разумовский замешкался, чувствуя, что подкашиваются колени, и Грому пришлось буквально втащить парня в кабинет под неодобрительные взгляды из очереди. Серёжа чуть не споткнулся о порожек и вздрогнул, когда за ними захлопнулась тяжёлая дверь. Игорь крепко держал будущего папашу за плечо, дабы не сел прямо на пол от страха. Всё же в женской консультации ему ещё не приходилось бывать. Средних лет женщина откинулась на офисное кресло и мельком взглянула на мнущихся у дверей посетителей. От Игоря не укрылось, как удивлённо дрогнули её брови, но затем слуга Гиппократа пожала плечами, как бы говоря: «Чего только этим богатым в голову не придёт», и вернулась к бумагам. Майор сердито сдвинул брови. Он не терпел пренебрежения с чужой стороны, и сейчас ему дорогого стоило удержаться от язвительного комментария. Вместо этого он подтащил Серого к столу и почти насильно усадил в предоставленное кресло. Дама в голубоватом халате выразительно взмахнула ресницами и поинтересовалась: — Имя, пожалуйста. — Сергей… Сергей Разумовский, — молодой мужчина вжался в стул и смотрел абсолютно дикими глазами. По тому, как дрожало хрупкое плечо под его ладонью, Игорь понял, что гения едва ли не трясёт от накопившихся эмоций. Женщина безразлично качнула головой: — Вы чего стоите-то, — она указала Игорю глазами на кресло, — садитесь, рассказывайте. Гром с трудом отлип от его места и в несколько широких шагов добрался до соседнего кресла. Уселся — с ровной спиной, дышащий через раз и откровенно изображающий статую. Серёжа даже коротко улыбнулся про себя: как деревянный, ей-богу. Женщина развернула на весь экран компьютера какую-то страницу, просмотрела. С совершенно нечитаемым лицом воззрилась на рыжего худощавого парня, который скорее смахивал на студента в своей огромной рубашке и в потёртых кроссовках. Что такой персонаж забыл в элитной клинике — это был вопрос. Впрочем, сотруднице этой самой клиники было не впервой принимать у себя весьма экстравагантных клиентов, так что на очередного чудака в сопровождении, вроде, телохранителя, Мария Георгиевна отреагировала нейтрально. Вернее даже будет сказать: не отреагировала никак. Просто уставилась в медкарту клиента, в который раз пытаясь понять, зачем сей молодой человек явился именно в женскую консультацию и хочет именно здесь проводить обследование УЗИ. Что он надеялся там увидеть? Женщина фыркнула, заметив пометку о временном заключении в психдиспансер: это многое ставило на свои места. Гром первым нарушил молчание. Кашлянул, привлекая внимание к Серёже и его щекотливой «проблеме». Мария Георгиевна оторвала тяжёлый взгляд от записей и бросила: — Мне необходимо ознакомиться с историей болезни. Расскажите о ситуации, ваших предположениях и том, чего вы хотите от обследования. — В… В смысле? — Серёжа вцепился пальцами в край кресла и растерянно заморгал. — Я хочу, чтобы вы сказали, как получилось, что я за… Забеременел… — он смутился и покраснел: и без того рыжий, парень стал почти огненным. Женщина устало взглянула на гения и ответила, не скрывая этой усталости: — Молодой человек. Вы же сами прекрасно знаете, что это шутка. Вы уж сами мне расскажите, кто «отец» «ребёнка». Мне некогда ждать, когда вы придумаете легенду, по которой вы якобы беременны. Игорь приподнялся на своём кресле, сверкая глазами. В глубине души он понимал, чем вызвана такая реакция. Выглядели они оба откровенно по-дурацки. Скорее всего, приняли их за каких-то мажоров, которые забавы ради требовали от сонной уставшей женщины подыграть им и сказать, что у них будет ребёнок (а лучше двойня). Как говорится, чем бы дитя не тешилось лишь бы Питер цел остался… То есть, лишь бы не плакало. И потому не менее задёрганный полицейский как можно мягче возразил: — Это не шутка. Может, мы сами всё расскажем, а потом вы его, — он демонстративно кивнул на Серого, — осмотрите? Женщина ещё раз скользнула взглядом по медкарте, где стояла вполне очевидная запись «пол — мужской», и подавила страдальческий вздох: — Я слушаю. Разумовский умоляюще воззрился на Грома, и майор устало выдохнул. За это утро он устал сильнее, чем за целый день беготни по питерским улочкам. Но так или иначе приходилось брать ситуацию в свои руки. Нервно скрестив руки на груди, мужчина выпалил, стараясь не заикаться и спокойно выговаривать сугубо медицинские термины: — Последний и единственный половой акт был около четырёх недель назад. И вчера делали тест… — Семь тестов, — тихо пискнул со своего места Серёжа. — Семь тестов. Для верности, — закивал Игорь, старательно пряча глупую улыбку. Женщина слушала, не скрывая скептической усмешки, но хоть не пыталась больше оспаривать нереалистичную версию происходящего. Наконец, она просто махнула рукой: — Идёмте. — А справки, бумаги и так далее… — дёрнулся было Серый, но тут же замолк под суровым взглядом и потащился в соседнее помещение, которое располагалось за тонкой перегородкой. Игорь проследовал за ними, периодически хватая Разумовского за плечо — дабы не удрал, хотя бы через окно. Видно было, что у Серёжи подкашиваются ноги от страха. Это вам не Птица, которому всё по плечу, даже пойти на УЗИ в женскую консультацию. Разумовский-который-Серёжа был к этому не готов. Он дрожал, как осиновый лист на ветру, когда его всё же уложили на холодную кушетку и велели поднимать футболку. А в тот момент, когда его кожи коснулась влажная поверхность прибора, он чуть не подскочил и вцепился в руку майора. Гром сдержал рык, чувствуя, как в ладонь впиваются длинные ногти-когти, но нашёл в себе силы не реагировать. Только погладил серёжину руку и пробурчал что-то успокаивающее. Рыжий гений умоляюще взглянул на него, пытаясь, видимо, вызвать в Игоре жалость, но тот покачал головой. Как бы унизительно и страшно это не было, результат того стоил. Сначала на экране, частично повёрнутом к больничной койке, мелькали какие-то серо-чёрные волны, как обычно бывало при УЗИ. Но затем появились очертания чего-то, отдалённо напоминающего луковицу. На этом моменте Игорь не выдержал — фыркнул, давясь нервным смехом и не веря своим глазам. Прибор показывал довольно отчётливую картинку, по которой даже человек, ничего кроме детской энциклопедии и учебника по биологии за 8 класс не открывал, мог бы угадать сгусток клеток, именуемый человеческим плодом. Сам Серый на экран не смотрел — крепко зажмурился, не понимая, что происходит. Так что Грому оставалось только держать его руку и пытаться не паниковать. Правда, уже через несколько секунд стало понятно: не паниковать не получится. Горло полицейского сдавило тупым спазмом, который комом стал в горле и не давал вздохнуть. Игорь не слушал удивлённых возгласов со стороны женщины, которая, видимо, обращалась к нему и требовала объяснить, что происходит. Можно подумать, он сам знал ответ на этот вопрос. Да и если бы знал… Это не уменьшало его ужаса и шока, с которым бравый майор пялился в экран. Сердце его колотилось непозволительно быстро, шумом отдаваясь в висках. Сейчас на него во второй раз, неумолимо и в полной мере обрушилось понимание: он станет отцом. Что-то трепетное поднялось в душе. Что-то сладкое, дрожащее, как натянутая струна. Осознание: вот ЭТО в скором времени станет живым существом. И что внутри хрупкого парня, который нервно сжимает сейчас его руку и морщится от прикосновений холодного липкого пластика, зародилась жизнь. Как пафосно, странно, глупо. И всё же Гром не мог иначе обозначить свои чувства. Вернее, вообще никак не мог. В голове его стояла звенящая пустота, и только возмущённо-удивлённые слова Разумовского вывели его из транса. Серёжа сильнее сжал его руку и приподнялся на койке. Глаза гения сверкали каким-то особым, безумным огнём. — Игорь! — он бросил взгляд на неподвижно замершего Грома и потряс его руку, — Игорь, это всё правда. Он говорил сбивчиво, перескакивая с темы на тему и совершенно не обращая внимания на медработницу, которая сейчас звонила кому-то, стоя у окна кабинета. — … Слышишь меня, Игорь? На этот вопрос Гром всё же выдавил из себя короткий кивок. — Ну, — Серёжа улыбался, как идиот, хотя и выглядел напуганным донельзя, — она сказала, что такое возможно. Что у меня какие-то отклонения в физиологии и странно, почему этого раньше не заметили. — Да? — Игорь не сразу узнал собственный голос, настолько хриплым он был. — Неудивительно, — Серый брезгливо стёр салфеткой разводы прозрачной жижи со своего живота и натянул футболку. Женщина молча передала ему фотоснимок, на котором отчётливо был виден плод. Разумовский отшатнулся от протянутого листка, как от ядовитой змеи, и испуганно взглянул на Грома. Пришлось Игорю самому забирать заключение о беременности и под руку тащить Серого в коридор — пока ничего не соображающего Разумовского не отправили куда-нибудь на обследование и не созвали целый консилиум по поводу появления такого «чуда света». Уже в коридоре их догнала бледная и поражённая до глубины души Мария Георгиевна и сообщила, что запишет молодого отца, — на этом моменте она замешкалась, как бы инстинктивно чуть не назвав Разумовского матерью, — на консультации и заверила в сохранении врачебной тайны. Но так или иначе, а свободно выдохнуть любовники смогли только в лифте. Там Серёжа быстро отобрал у Игоря все листы и снимок и заботливо засунул себе во внутренний карман рубашки. Майор только удивлённо приподнял бровь. На большее его сегодня не хватало. Беспринципного полицейского до сих пор не могло отпустить приторно-сладкое чувство неизвестности. Мысли сбивались и путались, стоило ему вспомнить о том, что он сегодня видел на небольшом экране. Это было так… Волнительно. Руки Игоря коснулась чья-то тёплая когтистая ладонь. Мужчина вздрогнул, поднимая глаза, и отпрянул, когда Птица потянулся к его лицу с дьявольской усмешкой. Руки этот властитель хаоса положил ему на плечи, а всем телом прижался к самому Грому. Вот же настырная зверушка. Получил контроль обратно и развлекается. — Чего тебе? — Игорь скрестил руки на груди, сверля взглядом золотистые птичьи глаза, пока злой гений прижимался своими бёдрами к его, пытаясь обратить на себя внимание. Не то чтобы он был ему не рад, но появление Птицы в общественном месте обычно не сулило ничего хорошего. — … Ну что ж так сразу, — фыркнул парень, склонив голову на бок и царапнув когтями его шею, — мы выяснили все важные вопросы. Теперь я могу немного поразвлечься? — В лифте камеры, — быстро предупредил майор, пытаясь поймать руки своего бешеного, пока тот не натворил бед. Но Птица оказался хитрее. Мгновенно отступил назад и предупреждающе зашипел, пресекая попытку Игоря взять его под контроль. Гром только руками взмахнул — пытаться обуздать этого психопата было себе дороже. Оставалось только надеяться на его какое-никакое благоразумие. Видимо, Птиц и сам не был в настроении всё крушить. Он постоял, следя за панелью, на которой отображались оставшиеся этажи. Потом каркнул что-то нечленораздельное и сообщил в пустоту: — Если бы я знал, что могу залететь, никогда бы с тобой не трахался. Игорь поморщился от грубого слова, но всё же спросил: — А как вообще получилось, что… Ну вот что так? — Потому что нас никогда не обследовали, — буркнул в ответ рыжик, расхаживая по просторной кабине лифта, — в детдоме же какая медицина? Никакая, — ответил он сам себе и раздражённо посмотрел на Игоря, — а внешне со мной всё обычно. Здоровее всех здоровых. Игорь понимающе кивнул. Ему сейчас не хотелось спорить, выяснять подробности, которые он откровенно прохлопал ушами на приёме у врача. Хотелось просто молча наблюдать за этим странным и по-своему красивым существом. Существом странным, жестоким, непонятным, которое выбрало его, Грома, из всех остальных, и теперь должно было выносить их общего ребёнка. Лифт остановился, замер, но перед тем, как открылись механические двери, Птица в один прыжок оказался около Игоря и требовательно обхватил его за шею: — Понесёшь? — Что? — Игорь чуть не подскочил, не ожидав от Серёжи-Птицы такой прыти. Рыжий гений закатил глаза и вцепился в Грома. Оплёл руками и ногами, устроив голову на плече майора: — На руках меня понесёшь, что непонятного? — Серый. Угомонись. Гром в ужасе попытался отцепить от себя парня, но тот только хихикнул куда-то в шею и зашипел: — Я не отстану. Игорь готов был провалиться под землю от стыда. Нет, конечно, Питер — толерантный город, но видеть, как один парень несёт на руках другого, спускаясь по ступенькам, ведущим в центр гинекологии, — это явно не то, на что рассчитывали люди. И всё же ему пришлось. Пришлось поднять Разумовского за бёдра, пока тот фыркал от смеха, крепко сжимая ногами игореву поясницу, и так шагнуть навстречу людям, ожидавшим лифт на первом этаже высотки. В следующий раз майор предпочёл бы смерть. Птица удобно устроил голову на плече полицейского и сердито зыркал на всех, кто смел задержать взгляд на его мужчине дольше положенного. Собственник. Грёбаный собственник. Игорь крепко прижимал его к себе, медленно шагая к ждущему на стоянке автомобилю и ловя удивлённые взгляды всех, кому не лень: от администрации до охранника парковки. Что уж было говорить о молодых и не очень дамах, которых сопровождали мужья, родители или подруги. И хотя заливающую щёки краску стыда не мог скрыть даже знаменитый козырёк кепки, майор был даже рад. Особенно, когда чувствовал, как удовлетворённо жмётся к нему рыжее чудовище, периодически царапая когтями спину или шею. Птиц был до глубины души доволен, и эта радость приятно согревала самого Игоря. Вот так бывает. Впускаешь Разумовского в своё сердце, а он устраивает там мастерскую, начинает жечь города, втихую критиковать всех твоих знакомых и иногда требовать закрыть дверь с той стороны, ибо дует.

***

Холодный ветер задувал в окна с толстыми решётками сухие листья. Они оседали на решётках, скрипели о стекло. Стояла тёплая, чуть-чуть дождливая осень. Игорь скучающе покосился на отрывной календарь, висевший над его столом. Оторвал сразу три листика, про которые забыл, заработавшись. Прошло две недели с памятного похода в клинику, из которой любовники позорно сбежали, получив необходимые документы. Да-да, так оно и было. Сергей Разумовский, он же Птица, он же гений-миллиардер-и-так-далее, был беременным. Как в этом хрупком теле могло быть сразу две половых системы, почему это не выяснили раньше и почему такая странная особенность раньше никак себя не проявляла — вопросов было и правда много. Поразмыслив, Игорь и Серёжа пришли к выводу, что проблемы нужно решать постепенно, по мере их поступления. Правда, в те минуты, когда Птица забирал контроль, поговорить не получалось. В такие минуты Игорю казалось, что он играет в «Поле Чудес», не зная правил и с закрытыми глазами. И то, возможно, результат был бы лучше. Впрочем, порой майору выпадал сектор «шанс», и он получал редкую возможность наблюдать Птицу спящим или просто спокойным. В такие редкие и потому особенно ценные минуты Грому было позволено погладить наполовину осязаемые тёмные крылья, рассмотреть странные лапы с неожиданно мягкими подушечками. С этими подушечками была связана целая история, в результате которой Игорь обзавёлся четырьмя длинными царапинами на правой щеке. Тогда Птица, по обыкновению своему не спавший всю ночь, дремал, сидя на подлокотнике кресла. Игорь уже несколько долгих минут наблюдал за ним, пытаясь понять, где в этой фигуре заканчивается материальное и начинается воображаемое. Благо, на людях Серёжа-Птица не сводил его с ума и сущность свою почти не показывал. Зато наедине он с удовольствием распускал чёрные крылья, разворачивая их во всей красе и кутаясь в них, как в одеяло. Игорю позволялось на них смотреть и изредка даже трогать, перебирать пальцами полупрозрачные перья. В такие моменты Гром терялся и тоже сидел тихо, даже старался не дышать. Он прикасался к чему-то неизведанному, жуткому, тому, чему не было места в реальном мире. Но оно было. «Оно» забиралось к нему на колени, язвило в ответ и порой порывалось уйти убивать. Но каждый раз оставалось. Всё же сила оладушек, которые с подачи тёть Лены научился готовить Игорь, была убедительнее. И вот в очередной раз, когда Гром, проследив метаморфозы, произошедшие с Разумовским по мере превращения в Птицу, подобрался ближе, птичья лапа оказалась у него на виду. Обычная ладонь, только ногти-когти значительно удлинились, а поверхность ладони стала как будто более ребристой, на ней проступили то ли птичьи, то ли кошачьи тёмные подушечки. Вот по этим-то подушечкам Игорь и провёл пальцем. Они оказались на ощупь тёплыми, мягкими, чуть шершавыми. Гром заворожённо перехватил руку, свисающую с колен спящего парня. Погладил лапку и не обратил внимания на то, как вздрогнули тонкие пальцы. Птица вздрогнул, открывая глаза, и возмущённо зашипел. Гром отпрянул в сторону, но это не спасло его от взмаха когтистой руки. Кожу обожгло огнём, и мужчина плюхнулся на диван, прижимая ладонь к оцарапанной щеке. Его взбалмошный любовник чисто по-вороньи перепрыгнул на соседнее кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом. Игорь сердито фыркнул, рассматривая ладонь, на которой расплывались красно-коричневые пятнышки. Царапины щипало, но самой крови было немного. Птица царапал не сильно, как будто зная, что Игорь не желал ему зла. Но и извиняться явно не собирался: нахохлился в своём кресле и мстительно ухмыльнулся. Ибо нечего трогать хтонь пернатую, когда она спит. Даже если у неё восхитительно мягкие лапки. … Сейчас, прикасаясь пальцами к царапинам, за которые Серёжа, вернув себе контроль над ситуацией, бесконечно извинялся и заляпал всего Игоря йодом и своим бальзамом для губ, Гром улыбнулся. Воспоминания согревали в осенний вечер похлеще тёплого свитера. Сейчас Игорь остался почти в полном в одиночестве в целом участке. Только за непрозрачным стеклом сидело несколько сотрудников, да вахтёр допивал десятую кружку чая. За окном постепенно начинался холодный дождь, принёсший с собой кучу воспоминаний. Почти полтора месяца прошло с того дня, как Разумовский впервые появился в игоревом доме и окончательно поселился в его сердце. Даже немного странно было вспоминать о той ночи и её последствиях. Особенно, если учесть, что последствия эти имели огромное влияние на жизнь майора Игоря Грома. Одним из последствий стала их совместная жизнь. Местами странная, местами забавная, а местами и опасная. Оладушки, то, как Серёжа порой метался в кошмарах, и как Серый и Птица сидели по разным углам, разделившись на две сущности, и комментировали попытки Грома найти носки или отличить творчество Шишкина от Джогина. Вечерами новоиспечённая семья смотрела боевики с посыла Птицы или документальные фильмы по психологии по просьбам Серёжи. Майор устало выдохнул, перебирая страницы нового дела. Дома его ждали скандальные отношения, тёплый плед и очередная лекция для будущего отца. Пора было собираться, но чисто громовское упрямство заставляло полицейского сидеть до последнего. Игорь покосился на часы и, заслышав какой-то шорох в пустой части здания, удивлённо приподнялся на своём кресле. Кто мог шуршать и хлопать дверьми в полупустом офисе? Может, показалось? За стеной что-то громко упало, и Гром чуть не подскочил от неожиданности. Поневоле становилось жутковато от неизвестного соседства. Игорь фыркнул, поднимаясь, и потопал по лестнице на второй этаж здания, откуда доносились звуки. Свет почему-то не работал, и майор успел трижды пожалеть, что оставил старенькую нокию на столе. Всё же какой-никакой фонарик там был. Пришлось идти, осторожно ступая и скользя пальцами по стене, чтобы не пропустить поворот или дверь. Вдруг за стеной что-то снова упало, и послышался тихий смешок. Гром нащупал ручку и рванул дверь на себя. Та хлопнула о раму, оставляя полицейского в полной темноте. Он зарычал от досады, стараясь разглядеть в кромешной тьме хоть что-то. Снова раздался столь нервировавший его смешок, а затем зажглась настольная лампа. Тёплый свет залил небольшое помещение, явив взору довольно весьма забавную картину: рослого мужчину, который нервно прислонился к двери и другого, который сидел на столе, лениво болтая ногами. Игорь, заслонив руки от мягкого света, присмотрелся и возмущённо вскинул брови: — Ты-то что тут забыл? Птица, который откровенно любовался недоумением, написанным на его лице, усмехнулся: — Соскучился, — и склонил голову на бок, — а что, нельзя? Майор отлип от своего места и фыркнул: — Можно было не являться в участок. — Ну так, — Птиц обиженно скривил губы и покачал левой ногой, — тебя дома постоянно нет. Мы вообще-то скучаем, Игорёк. Гром осторожно приблизился к столу, поглядывая на незваного гостя. И приготовился под этот самый стол нырнуть — от греха — по имени Разумовский — подальше. Мало ли, что могло прийти в голову его бешеному. Но Птиц не проявлял никаких признаков агрессии. Болтал ногой, теребя между пальцами какой-то предмет. Пакетик от странного предмета валялся рядом, на полу. Майор полиции даже не сразу сопоставил эти два факта и спохватился поздно: предприимчивый гений уже напяливал вещественное доказательство на голову. Чёрная пушистая резинка особенно эффектно смотрелась на рыжих волосах, а золотисто-карие глаза казались ещё более тёмными и глубокими. У Игоря глаза полезли на лоб, а сам он попытался выхватить улику из рук парня, но тот поднял резинку над головой. — Отдай, — Игорь сердито наклонился к Птице, ощущая, как горячее дыхание рыжика обжигает ему щёку. — Я тебе другую резинку куплю. — Не-а, — Рыжий гений жалостливо сдвинул брови, — хочу эту. — Это вещдок, Серый, — Гром сделал вторую попытку отобрать у этого большого ребёнка криминальную игрушку. — Я знаю, — Птиц ловко вывернулся и спрыгнул со стола. Майор устало закатил глаза. На его удивление гений даже не злился, что его назвали «Серым». Серёжа-Птица только ещё раз покрутил резинку на руке и напялил на волосы, собирая их в хвост. Одна прядь выбилась из кривой причёски, красиво ложась на бледную щёку Разумовского. Игорь замер, рассматривая этого чудика. Всё же он был удивительно красив в неярком электрическом свете. В рубашке на голое тело — и как только не замёрз в такую погоду, — бледный, с горящими безумным огнём жёлтыми глазами. Безумной была эта ситуация. Как он пробрался в офис полиции, миновав охрану? Как и зачем отключил свет? Зачем вообще утащил вещественное доказательство? — хотя это вот было вполне очевидно, Птица ведь такой Птица. Но сейчас, стоя в полутёмном помещении, навевавшем столько воспоминаний, от этого безумия становилось только жарче. Этого безумия хотелось, и хотелось вполне осознанно. И потому Гром не устоял. В два широких шага обогнул стол и схватил гения за шиворот. Впился в приоткрытые губы, сминая и прикусывая. В следующую же секунду в его плечи впились острые когти, а затем Птица сильно, до крови, прокусил игореву губу. Мужчина протестующе зарычал в поцелуй, но Разумовский был неумолим: оттолкнул его от себя и сердито скрестил руки на груди, задирая нос. — Не трогай меня, — в воздухе повисло недосказанное «без разрешения». Игорь с усмешкой кивнул головой в сторону выхода: — Больше не буду. Иди через чёрный вход. — Только с тобой, — Птиц всё ещё сердито поправил резинку в волосах, взглядом давая понять, что не стоит даже пытаться забрать у него полюбившуюся вещицу. — Иди, — майор устало закатил глаза. Мимо него проследовал манерный силуэт преступного барона, который с дьявольской усмешкой скрылся в темноте. Игорь погасил свет и устало выполз из чужого кабинета. Воистину, с каждым днём прихоти его беременного парня становились всё более придурковатыми. Как сказала бы Алиса из одноимённой сказки: «Всё чудесатее и чудесатее». Теперь доблестному полицейскому предстояло ещё и делать вид, что вещдок пропал бесследно. Благо, в этот раз ему приглянулась резинка девочки-потерпевшей, а не пистолет или другое оружие. … Тёмное небо сверкало низкими звёздами. Пахло ветром, горьковатым дурманом палых листьев и недавно прошедшим дождём. Когда майор обогнул здание и взбежал по ступенькам чёрного входа, у самой двери в его объятия нырнул дрожащий от холода Серёжа. Ткнулся холодным носом в шею, вцепившись в свитер Грома. — Твою ж… — Игорь выругался, стаскивая с себя куртку и кутая в ней Разумовского. Видимо, Серый был на машине, раз забыл надеть хоть какую-нибудь верхнюю одежду, и ждал его, несмотря на холод. Полицейский осторожно высвободил руку и уже привычным жестом постучал костяшками пальцев по рыжей черепушке. Усмехнулся в усы: — А что, куда ты своего бешеного спрятал? — Не знаю, — Серёжа смущённо пожал плечами, ёжась и крепче прижимаясь к Игорю. Видимо, его и правда «отпустило». Они стояли на старом крыльце, прекрасно зная, что стрелки приближаются к одиннадцати вечера. Серёжа положил голову на плечо Грома, забираясь своими дико холодными пальцами под игорев свитер. Игорь фыркнул, терпя противное прикосновение ради своего растрёпанного чуда, которого даже резинка не спасала от лохматости. Серёжа первый нарушил молчание, откровенно наслаждаясь возвращённой властью над самим собой и своими действиями. Он пробормотал, рефлекторно сжимая пальцы и царапая ноготками живот майора: — Слушай… А ты ещё не думал, как назовём? Игорь сдержал смешок и улыбнулся в усы: — Серый, полтора месяца всего. Успеется. Мы даже не знаем, кто будет. И всё же ободряюще пообещал, зарываясь носом в рыжие пряди: — Я подумаю. Разумовский в ответ довольно мурлыкнул и медленно спустился на ступеньку ниже, увлекая майора за собой, в тёплую машину. Гром с улыбкой последовал за ним. Странная у них получалась семья. Неправильная. Он сдержался, чтобы не заржать над собственной шуткой раньше времени и прижал к себе Разумовского, шепнув в самое ухо: — Вот как оно получается. Один муж постоянно на работе, а другого два. Серебристая луна поднималась над городом, освещая пустую парковку у чёрного входа в полицейский участок. Лишь она слышала, как на этой парковке, может быть, впервые за очень долгое время, раздался тихий, но абсолютно счастливый смех Сергея Разумовского.