Тёплые солнечные лучи проникали в огромное панорамное окно кухни. Само солнце поднялось уже высоко и светило ярко, совсем не по-осеннему, как будто время повернулось вспять, и вновь наступила весна. Солнечные зайчики прыгали по столу, большому двойному холодильнику и новой кофемашине.
Один из них скользнул по лицу человека, который вполз в ярко освещённое помещение. Игорь потёр глаза, широко зевнул и приземлился на жалобно скрипнувший стул. Он лениво обвёл взглядом кухню, забарабанил пальцами по столу и глубоко вздохнул. Уже два месяца как он перебрался в башню корпорации «Вместе» — не до конца, лишь на ночь, так что до сих пор не мог привыкнуть к спокойным утрам. Всё ещё по привычке порывался пойти заваривать гадкий растворимый кофе, вытаскивать кое-как скинутую на стул форму или чинить вечно ломающийся тостер. Но вместо этого он находил чистую кухню, улыбающуюся голограмму вездесущей Марго и сидящего на столешнице или выключенной плите Серёжу.
В принципе, зачем Серому была нужна плита — вопрос был интересный. Юный гений не только не умел готовить, но и не видел в этом никакого смысла. Зачем? Есть ведь доставка еды (преимущественно из общепита) и автоматы со сладостями на любой вкус. Но вот сидеть на гладкой холодной поверхности, чувствуя, как покрывается мурашками кожа, Разумовскому нравилось. Нравилось и то, как Игорь подходил к нему, ещё сонному, и, вклиниваясь между его ног, клал горячие ладони на замёрзшие бёдра в коротких шортиках. Потом, как правило, ехидно улыбаясь, целовал в лоб, подбородок и уголок рта. Долго, влажно и горячо.
Разумовский в ответ смеялся и ластился в ответ, как дикий зверёк, прирученный человеком. Колючая щетина майора мягко царапала кожу, создавая ощущение чего-то близкого, родного.
Но увы — дальше поцелуев не заходил, отстранялся или начинал щекотать рыжего изобретателя, пока тот не вешался к нему на шею, похрюкивая от смеха.
Вообще, утром им было особенно хорошо вдвоём. Утром Птица исчезал, пропадал рассветной дымкой и старался не появляться, по крайней мере на солнце. Солнце тёмная сущность не любила, к чему Гром довольно быстро привык и чем иногда пользовался. Нет, Птица не мешал ему проводить время с Серёжей. Вовсе нет.
Он любил обеих личностей по-своему, к каждому находя подход. Но иногда от «этих двоих» ему случалось значительно уставать, и не то чтобы это случалось особенно редко. Очень странно было встречаться с такими разными существами одновременно. Очень.
Особенно, если учесть, что на обоих их довольно деликатное положение повлияло по-своему, а последствия этих изменений приходилось разгребать как раз-таки Игорю.
И если Серёжа от своей беременности как-то даже расцвёл немного, перестал так шарахаться от людей и даже завёл некое подобие дружбы с Юлей Пчёлкиной, то с Птицей всё было гораздо сложнее. Птица свою беременность всячески отрицал, а на любое упоминание презрительно щурился и шипел что-то нечленораздельное, но явно нецензурное. Но всё же Игорь порой замечал, как неземная сущность порой придирчиво осматривает сама себя в зеркало. В такие моменты Птиц распускал чёрные крылья на всю их длину — Гром мог поклясться, что они были метров пять, не меньше, — и задирал чёрную рубашку, из которой не вылезал. Проводил пальцами по животу и задумчиво, по-вороньи, склонял голову на бок.
Ему было интересно знать, что с ним происходит.
Игорю в такие моменты, — если его, конечно, не выгоняли из комнаты как недостойного лицезреть тело бога, — становилось немного не по себе. Он был уверен в том, что Птица лучше Серёжи чувствует происходящие с его организмом изменения, но не может их понять и определить для себя.
И оттого ещё больше злится.
Птица не любил терять контроль над происходящим, но именно сейчас его новый организм действовал по своим правилам и не желал слушаться. И хотя Игорь пытался с ним поговорить, дабы облегчить душевные метания рыжего дьявола, ни к каким результатам это не приводило. Птица шипел, уходил от разговора, а если майор был особенно настойчив, то угрожал когтями, крыльями и огнём. Причём крыльев Гром опасался вполне осознанно — один удар их способен был сломать спинку деревянного кресла или, как справедливо предугадывал Игорь, его собственную руку.
Вот и сейчас, пока Игорь шуршал на кухне кофейными зёрнами, засыпая их в машинку, Серёжа-Птица прилип к зеркалу, рассматривая самого себя и, можно думать, опять расстраивался насчёт своего внешнего вида. Кто бы мог подумать, что программист и миллиардер Сергей Разумовский зависим от своей внешности. Но это было так.
То ли из-за гормонов, то ли из-за неожиданно свалившихся на него изменений, Серёжа тосковал по тем временам, когда почти болезненная его худоба выгодно подчёркивалась официальной одеждой или халатом.
Гром, наконец, справился с кофемашиной, и та с сердитым рычанием запустилась. Игорь проворчал в ответ что-то невразумительное — дескать, это он рычать тут должен, — и, развернувшись, потащился обратно в комнату.
Разумовский вполне ожидаемо обнаружился перед зеркалом, где поправлял галстук в одних шортах и выглядел сконфуженно-испуганно, как побитый щенок. Майор прислонился к косяку двери и удивлённо приподнял брови:
— Ты чего мнёшься? У тебя ж в восемь совещание какое-то. Важное, — для пущего понимания добавил он, глядя на разбросанные возле зеркала штаны всех мастей и явно от хорошего дизайнера.
Сергей повернулся к нему — прядь волос во рту, и глаза блестят каким-то нездоровым блеском, близким к состоянию «разрыдаться от безысходности и никуда не пойти» — и коротко бросил:
— Знаю.
Помолчал, заметив, наконец, что жуёт собственные лохмы, и убрал волосы изо рта. А потом, в ответ на игорев взгляд, просто сполз по стене на пол и тихонечко провыл, сцепляя трясущиеся руки:
— Игорь, у меня сегодня встреча, а я ни в одни штаны не влезаю…
Гром вспыхнул. Затем хотел что-то сказать, да так и согнулся от смеха, пытаясь не умереть от абсурдности ситуации. Правда, предвидя затравленный и обиженный серёжин взгляд, быстро сделал вид, что завязывает шнурки.
К несчастью, ему это не помогло. Может, причина была в том, что на Игоре были тапочки.
В любом случае, когда майор питерской полиции, отсмеявшись, разогнулся, встретили его злобно-серьёзные глаза Разумовского, который подошёл к нему на несколько шагов и стоял, с дрожащими губами и влажными глазами.
— … Это очень. Важно, — Грому мгновенно перехотелось смеяться, стоило услышать срывающийся от гнева голос.
— Серёж… — Игорь предупреждающе поднял руки, как будто опасался, что компьютерный гений бросится на него с кулаками, несмотря на явно разную комплекцию и его незавидное положение.
— Игорь, — ответили ему злобно, но потом всё же Разумовский улыбнулся, остывая и начиная понимать веселье своего мужчины, — я серьёзно. Со мной происходит то, что… — он махнул рукой в сторону кабинета, где на письменном столе лежало стопочкой несколько книг. Гром их не читал, только видел, но всё же удивлялся, как Серёжа между встречами и работой умудрялся почитывать книги по беременности.
— В книгах написано, — закончил он и демонстративно приподнял футболку. Игорь с интересом и небольшим непониманием уставился на Разумовского — вернее, на приоткрытую часть его тела.
Да, животик и правда немного округлился, хотя бёдра оставались по-прежнему стройными. Всё же физиология не наделила мужчину женскими половыми гормонами, и всех «типичных» признаков беременности у него не было.
Но было прекрасно понятно, о чём говорил Разумовский. Срок был как раз тот, когда в одежде «в облипочку» становилось видно то, что, как правило, до последнего скрывают. По крайней мере, Серёжа точно хотел бы скрыть.
Игорь несколько смущённо окинул его взглядом. На молочно-белой коже проступали голубоватые венки, которых раньше заметно не было. Вообще смотреть на нового Серёжу было странно. Непривычно. Не было прежней худобы, но это не вызывало никакого отвращения. Скорее наоборот — о таком Разумовском хотелось заботиться ещё трепетнее, чем прежде.
Гром сглотнул скопившуюся во рту вязкую слюну и нерешительно пожал плечами, не зная, как манерный гений-миллиардер отреагирует на такое предложение:
— А надевай мои вещи.
Разумовский замер со стопкой вещей в руках, которые он педантично собрал и готов был убрать до лучших времён.
— То есть как? — поинтересовался, несколько изумлённый таким предложением.
— Ну вот так, — Игорь простодушно развёл руками, хитровато улыбнувшись. Он действительно не понимал, в чём, собственно говоря, дело. Прокопенко с детства приучил его не жаловаться на такие мелочи, как неподходящие шмотки. Одежда его вообще волновала в последнюю очередь. Серёжа — он всегда Серёжа, всегда любимый, и без разницы, домашний на нём халат или тряпки от Версаче.
Разумовский укоризненно взглянул на него, как на ребёнка, и буркнул:
— Меня не поймут, если приду в таком виде… Но плевать, — неожиданно улыбнулся компьютерный гений и, поправив шорты, милостиво потопал за Игорем к нужному шкафу. Гром только фыркнул. Воистину, у богатых были свои причуды.
… Кто бы там что ни говорил, а в громовских прямых штанах, которые вообще-то были частью полицейской формы и которые Игорь страсть как не любил, Серёжа смотрелся неплохо.
Он шаркнул ногой в лакированной туфлей и ещё раз доверительно улыбнулся Игорю:
— Спасибо.
Гром только рукой махнул. Скоро им предстояло ехать на презентацию какой-то очередной разработанной Разумовским штукенции, о которой Гром понятия не имел и иметь не желал. Серёжа посмеиваясь и шутливо бросая что-то в стиле «мы из тебя человека сделаем», втиснул Игоря в пиджак с галстуком. Правда, в джинсах-таки Игорю пришлось идти, ибо вещей на его размер не оказалось, да он и рад был. Верно говорят, что у богачей свои причуды. Причудой Разумовского, например, были его высокотехнологичные игрушки и Игорь рядом. Грому уже не в первый раз приходилось выступать в роли телохранителя и отгонять от Сергея журналистов. Благо, в этом он руку набил ещё давно, а сейчас одного взгляда хватало, чтобы представители прессы отступали на «ковидную» дистанцию в полтора метра.
Одна мысль не давала покоя майору, пока тонированный «Корвет
Z06» летел по утреннему Петербургу: почему тёмная сущность Разумовского так ненавидела Олега, но легко приняла его?
Разумовский, который сейчас сидел рядом, задумчиво сжимая руку мужчины в своей, рассказывал ему о Птице и своих галлюцинациях. А о чём-то Игорь догадался сам, когда с разрешения всё того же Серёжи прочёл поставленный ему диагноз. Жизнь у Разумовского была непростая, но очень интересная.
Машина затормозила около какого-то высокого здания, чем-то напоминающего башню корпорации «Вместе». Игорь, как полагалось по его «легенде», выпрыгнул из автомобиля чуть ли не на ходу и открыл для Разумовского дверцу. Тот покорно принял его руку, запахиваясь в пиджак и расправляя широкую рубашку — самую широкую, которую смог найти. Так, под локоть с Громом, он, осторожно ступая, поднялся по лестнице до стеклянных дверей и махнул личному водителю. Видно было, что компьютерный гений нервничал и оттого ещё сильнее прежнего цеплялся за Грома, как будто ища в нём поддержку и защиту. Игорь молчал, стоически терпя неудобный галстук, липкие от волнения пальцы Разумовского на своих и его почти истерически взволнованый шёпот: «Игорь, ты же… Настоящий?»
Тому даже странно стало от такого вопроса, но он всё же ответил, сдерживая волнение:
— Настоящий, конечно… Серёж. Вот, — протянул руку, пока рыжий гений поправлял галстук и проверял микронаушник и такой же микрофон, — потрогать можешь. Я разрешаю.
Он почти физически почувствовал, как Птица позади них распускает крылья и презрительно шипит «разрешает он… Тоже мне». Разумовский в ответ только нервно улыбнулся и шагнул навстречу партнёрам, оставив Грома у входа в просторный зал — контролировать ситуацию.
Игорь на странные вопросы и нервное дёрганье не злился. Он понимал: Серёженька боится неспроста. Серёжа уже потерял Волкова, принимая за него Птицу, и теперь чертовски боится потерять самого Грома. Суровый майор тоже замирал внутренне, представляя, сколько боли довелось пережить Разумовскому, прежде чем тот снова начал показываться в обществе. Пусть и в обществе бандитском, ошибочно именуемом «светским», которое готово было принимать его до тех пор, пока у него были деньги — и всё же.
Даже проплаченные контракты, простое формальное появление, о котором не узнает пресса, — всё это было морально тяжело для Разумовского, и Игорь был тут как тут: стоял на страже, никем не узнанный, незаметно поводя плечами — поправлял портупею, где к бокам крепились удобные карманы с лёгким оружием. Майор оглядывал зал; богатых, подчас откровенно отмороженного вида людей, молчаливых официантов. Он тщетно гадал, что это было за место. Очередная подпольная сходка, как в казино? Вполне вероятно; по крайней мере, гласностью и официальностью здесь даже не пахло.
Игорь задумчиво склонил голову на бок. Интересно, как часто Разумовский заглядывал на такие «закрытые вечеринки»? Как часто «толкал» свои изобретения нефтяным магнатам, преступным баронам и прочей верхушке мафии?
От обилия новой информации голова шла кругом. Ещё утром Гром предполагал, что день выдастся тихим; что они поедут на небольшое сугубо официальное выступление и этим всё кончится. Но сейчас он сполна мог видеть, куда приходилось заглядывать его оторванному от обычной городской жизни парню в поисках денег, связей и информации. Главное теперь было держать ушки на макушке и следить за тем, чтобы никто, не дай бог, не тронул Разумовского, да не узнал в таинственном облитом терпко пахнущими духами телохранителе потрёпанного полицейского из одного окраинного отделения. Ужас, да и только.
Но Разумовский на удивление чувствовал себя как рыба в воде. Аккуратными шагами скользил по блестящему паркету, пробирался между людьми к обозначенному месту. Игорь с секунду поколебался, но затем всё же двинулся за ним — не столько из-за пресловутой роли «телохранителя», сколько из простой человеческой тревоги за любимого. Мысленно майор перебирал все варианты исхода событий, и ни один из них ему не нравился. Полиция далеко, да и Серый не позволит её вызвать во избежание огласки его и Грома местонахождения. Вокруг — максимально подозрительного типа личности со своей охраной и в компании странного вида девушек. То ли дочери, то ли любовницы — кто их разберёт. Для Игоря было странно видеть молодых девушек рядом с потрёпанно-бандитского вида мужчинами. На фоне них Серёжа определённо выигрывал. Ещё б не дрожал так — Игорь почти физически чувствовал, как тот порой оборачивается на него, убеждаясь в безусловной поддержке, — и вообще равных бы ему не было.
Красные тона, странная и непривычная роскошь окружали двоих людей, которые примостились на диванчике, затянутом в чёрный бархат. Гром встал за спиной Серёжи, и тот едва заметно дёрнулся, обернувшись. В голубых глазах отразился ужас. Изобретатель опустил голову, повинуясь инстинкту, который твердил решительное «никто не должен знать, что ты чувствуешь. Только не здесь». В голове его мелькала сотня разных мыслей, которые не давали ему покоя. Вся встреча, изначально, когда он ещё искал многострадальные штаны, казалась ему простой и безопасной. Но сейчас… Всё стремительно превращалось в чёртов день сурка. Он помнил.
Казино, Олег, взрывы. И опять-таки Гром. Сейчас уже Игорь стоял за его плечами — настоящий, живой Игорь, и от этого страх прошибал до костей. А что, если и это тоже были происки Птицы?
Но вторая сущность примирительно шевельнулась в уголке сознания, не отбирая контроля и милостиво уверяя: вот он, Птица, ничего из себя не изображает и тоже ждёт окончания этого безумия, чтобы остаться с майором наедине.
Серёжа выдохнул, медленно успокаиваясь. Всё было под контролем.
Только неприятно тянуло низ живота, — может, как раз от волнения и незнакомой обстановки. Звуков, запахов, вкусов.
Гром возвышался над ним неколебимой скалой, и от этого приятное щекочущее тепло расползалось по всему телу.
Собеседник Разумовского — невысокий славянской внешности человек с колючими глазами и резко очерченным подбородком — поднял свой бокал и приветственно ухмыльнулся:
— Рад, что вы согласились прийти.
Сергей настороженно дёрнул бровью, сползая почти к самому краю диванчика, но ответил довольно твёрдо:
— Надеюсь, мы придём к обоюдовыгодному решению.
Мужчина, чьё имя Гром не запомнил, а Разумовский произносить не любил, протянул ему бокал с каким-то светлым алкоголем:
— Тоже на это надеюсь. Вы — подающий надежды молодой человек.
«Человек, который эти надежды не смог оправдать», — горько заметил внутренний голос, но Серёжа бросил лишь вежливое:
— Я не пью, спасибо, — и заправил за ухо рыжую прядь.
Мужчина прищурился, чуть наклонившись вперёд. На губах его мелькнула плохо различимая усмешка, но тут же пропала. Он с интересом посмотрел на Разумовского:
— Я видел вас на открытии казино. Трезвенником вы никогда не были. Если это предписания врача… Стали бы вы их соблюдать? — едко оскалился он, давая понять, что временное местонахождение рыжего в психушке известно всем и каждому и на пользу его репутации не идёт.
Но потом продолжил более дружелюбно, видя, как Сергей сжимается под его взглядом:
— Не бойтесь, травить вас никто не будет. Можем поменяться бокалами.
Гром видел, как Разумовский напрягся при этих словах. Видел он и то, как бизнесмен переводил взгляд с него на Игоря и обратно. Допытывал.
В серых глазах читался вполне очевидный вопрос: «Что же ты за тип, Разумовский, что ты с тем мужиком в казино явно лишь знакомился, а сейчас чуть ли не под ручку ходишь? На друзей не похожи. На копов под прикрытием — тоже».
Знал бы он, как сильно тогда ошибался.
Игорь про себя ухмыльнулся этой мысли и нарушил затянувшееся молчание:
— У Сергея обнаружили болезнь, лечение которой несовместимо с алкоголем.
«Да. Просто офигенная болезнь. Доктор Гром, обращайтесь — заразит вас загадочной болезнью и избавит от спокойной жизни на целых девять месяцев. А в перспективе — на много лет».
Гром говорил откровенно «на удачу», не зная, полагается ли ему, как псевдо телохранителю, вообще рот открывать без разрешения. Но судя по тому, как расслабились хрупкие плечи под тканью пиджака, он всё сделал правильно. Да и мужчина, который, видимо, тут был довольно крупным авторитетом, удовлетворённо кивнул. Неизвестно, поверил ли, но допрашивать дальше не стал. Только протянул с сожалением:
— Мои соболезнования. Надеюсь, вы в скором времени поправитесь.
Обращался он к Сергею, полностью игнорируя Грома. Тот привычно подавил в себе вспышку ярости. Это было нормально. Он тут был никем и звать его никак. Главное — Разумовский, вроде, успокоился, перестал теребить свои волосы, а разговор двух потенциальных партнёров перетёк в другое русло. Они разговаривали о новейших технологиях, о сотрудничестве Разумовского с «Holt International», его, Сергея, разработках и возможностях их применения в армии и охранных агентствах. Как понял из этого разговора Игорь, именно представителем одного из крупных агентств этот мужчина и был.
… Когда двое изрядно уставших мужчин, наконец, спустились по лестнице к припаркованному внизу автомобилю, один из них устало опёрся на руку второго и жалобно протянул:
— Спать хочу, сил моих нет.
Второй, открывая дверь и буквально запихивая туда первого, сочувственно вздохнул:
— Кофе тебе нельзя? Может, энергетик?
На сердитое ответное шипение Игорь примирительно пробормотал:
— Я имею в виду спортивные. В капсулах, их разводить надо.
— Нельзя, — понимая, о чём он говорит, Разумовский покачал головой и устало откинулся на спинку сиденья, — кофеин на минимум.
Глядя на позёвывающего Сергея, Гром мягко тронул машину с места. Водителя Разумовский отпустил по просьбе самого майора, который твёрдо вознамерился самостоятельно везти гения домой. Может, оно было и к лучшему: так они могли спокойно поговорить о былом и насущном, а Сергей — пожаловаться на вполне основательное плохое самочувствие.
Так, собственно, и получилось. Рыжий гений расстегнул пиджак и растянул губы в грустной улыбке:
— А ещё есть хочу, — и добавил, поморщившись, — постоянно. Даже раздражает.
Майор удержался от язвительных комментариев на тему аппетита любимого и только примирительно бросил:
— Я слышал, что это норма.
И снова отвернулся к дороге: считал разговоры за рулём — преступной халатностью и вещью абсолютно недопустимой. Но отвлечься майору так и не удалось. Тишину разорвал долгий пронзительный телефонный звонок. Серёжа на своём месте дёрнулся, но тут же снова распластался на сиденье: то был мобильник Грома. Игорь сердито рыкнул что-то и, вынув телефон из кармана, бросил назад:
— Ответь, пожалуйста.
Разумовский ловко поймал, но отвечать не стал. Серьёзно и тихо уведомил, поджимая губы:
— Это Прокопенко.
Майор вздрогнул и кинул короткое «не трогай». Разумеется, Серый послушался и замер на своём месте, слушая трель телефонного звонка. Нокия звонила долго, протяжно, так тоскливо, что аж зубы ломило. Машина неслась вперёд, там, где это возможно было, игнорируя скоростные ограничения. Игорь гнал «зверя на колёсах» подальше от столь не понравившегося ему места и поближе к дому. На душе майора скребли кошки. Вернее, всего одна. Та, которая Фёдор Прокопенко.
Что было ему нужно? Зная неумение Игоря сидеть на месте, начальник радовался каждому его взятому выходному как своему собственному, и отсюда выходило, что беспокоить ни в жизни не стал бы. Кто-то умер? Или, наоборот, родился? Взорвался полицейский участок?
Догадок было много, отгадок не было вообще. Как в классическом английском убийстве — пять подозреваемых и никаких улик. Вообще никаких.
Серёжа затих на своём сиденье — видимо, задремал: на этом сроке общая слабость была скорее правилом, чем исключением из.
Гром, поворачивая к башне «Вместе», невольно залюбовался расслабленным бледным лицом, рыжими заправленными за уши волосами и тонкими пальцами, сцепленными на животе Разумовского. Какая-то жгучая нежность поднималась глубоко в душе, стоило лишь взглянуть на этого человека. Поборов в себе желание вынести гения на руках и понимая, что его внутренний Птица такие фокусы без согласия не одобрит, Гром аккуратно потряс Сергея за плечо. Но тот лишь дёрнул носом и взмахнул рукой, чуть не заехав при этом Игорю в лицо.
Пришлось и правда нести спящего на руках, кое-как блокируя машину и игнорируя вопросы Марго о том, всё ли в порядке с основным владельцем. Аккуратно разложив Серого на диване, майор отошёл в сторону и быстро вытряхнул из кармана старый телефон. Нужно было набрать приёмному папаше, удостовериться, что с ним или тёть Леной всё в порядке.
Игорь встал у окна, глядя вниз, на далёкие улочки города. Солнце стояло в зените, и пришлось просить Марго опустить шторы, чтобы затемнить помещение. Чёрный корпус телефона поблёскивал в слабом свете. Номер отозвался в пальцах привычной комбинацией. В спокойной обстановке гудки зазвучали как-то особенно по-родному, и Гром приник к телефону, ожидая ответа. Неприятное чувство в груди поутихло, смываемое ощущением близости и спокойствия. Всё будет хорошо.
Прокопенко ответил не сразу.
Игорь уже потерял терпение, когда услышал, наконец, знакомый голос. Немного хриплый, как со сна, голос долетел до него.
— Игорь? — грозно вопросил Прокопенко, и Гром мог поклясться, что он на том конце провода закатывает глаза, — И-горь!
— На связи, — непонимающе буркнул майор, крутя телефон в руках, — ты звонил? Что случилось?
На том конце послышались смачные ругательства, а затем любимый начальник прокричал прямо в трубку:
— Я тебя на филе располосую, салага недоделанный!
Гром чуть не выронил трубку и прижал её покрепче к уху, опасаясь нарушить тишину и внутренне вздрагивая от каждого крика. Злился Прокопенко на него частенько, но чтобы кричать… Да, видимо, кто-то действительно взорвал участок и подозреваемым был опять Игорь.
— … Ты меня в могилу раньше срока сведёшь, понял? — вопросил Прокопенко в пустоту и тяжело вздохнул, видимо, успокаиваясь: — Игорь. Ты мне ответь, зачем ты всегда на рожон лезешь? Ты моей и Лениной смерти хочешь? Мы же любим тебя, по-родному любим. А ты… — он снова горестно хмыкнул, — лезешь в самое пекло, да ещё один.
Под удивлённое молчание Грома Прокопенко на последок бросил:
— Эх… Молодо-зелено.
— Да что случилось? — встрял Игорь, обретя, наконец, дар речи. Последние несколько минут он ловил медленно уползающие наверх брови и пытался хотя бы наполовину вычленить суть происходящего.
Прокопенко долго молчал в трубку, а потом пугающе тихо поинтересовался:
— Скажи мне, сколько раз я тебе говорил не лезть под прикрытием в самые злачные места?
Гром затих, прикусив губу и напряжно ворочая мозгами. Он медленно начинал соображать, в чём дело.
— Я даже не… — начал было он, но его перебил всё ещё пугающе тихий голос Прокопенко:
— А что же ты тогда? Зачем отправился следить за Разумовским? Он же псих, да и оправдали его! Игорь, — в голосе Фёдора проступили горькие, почти отеческие нотки, — ты тысячу раз прав, но ничего тут не попишешь: на его стороне власть. Думаешь, лучше будет, если будешь крутиться около него?
Майор растерянно заморгал, чуть не выронив трубку. Губы его криво поползли вверх. Глупая, миллион раз глупая ситуация.
Прокопенко просто неправильно его понял.
Игорь, с трудом сдерживая почти истерический смех, проблеял в трубку:
— Дядь Федь, я не следил за Серёжей…
«Я с ним спал», — немедленно выдал внутренний голос, заставив майора согнуться от беззвучного хохота.
— Да? — прям очевидно было, что Прокопенко на том конце провода подозрительно щурится за стёклами домашних очков и недоверчиво ждёт, что же ещё экстраординарное выдаст его воспитанник.
— Я разве врал вам когда-нить? — достаточно реалистично возмутился Гром, игнорируя внутренний голос, который настойчиво шептал, что это происходило буквально каждый раз, когда надо было ждать подкрепление или сразу спецназ, чтобы брать каких-нибудь особенно опасных преступных кадров.
— Знаю я тебя, — не повёлся на провокацию дядь Федя, но буркнул уже спокойнее: — тогда зачем в самое бандитское логово полез? Близко с Разумом общался? Неужели он тебе поверил после всего, в чём его обвиняли из-за твоего расследования? — по голосу не ясно было, гордился ли Фёдор умением майора втираться в доверие или всё же немного жалел Разумовского, у которого, по словам Прокопенко, «совсем крыша поехала, у бедняги». Всё же особой чёрствостью «отец семейства» не отличался и, когда Сергей затаился, вырвавшись из лап беспощадной принудительной медицины, способной скорее превратить человека в овоща, чем вылечить, выразил свои сухие соболезнования парню, потерявшему буквально всё.
Игорь задумчиво дышал в трубку, нервно размышляя о том, как бы постепенно подвести их разговор к главной его части. Да, Прокопенко жалел Серёжу, хотя бы потому что видел, как тосковал сам Гром по умершим родителям, и оттого понимал горе мальчика-сироты. И всё же… Разумовский был уже не мальчиком. Фёдор, несмотря на внутреннее сочувствие, никогда бы не понял и не стал оправдывать жестокости «психа». Нужно было как-нибудь если не изменить его мнение о Разумовском, то хотя бы примирить его с мыслью о том, с КАКИМ человеком хочет связать свою судьбу его почти-что-сын. О беременности сообщить можно было бы и потом. На этой мысли Игорь нервно вздохнул, начиная понимать, сколько «просветительской деятельности» ему придётся провести, прежде чем жизнь действительно войдёт в мирное русло.
Как сказала бы Пчёлкина, драматично закатывая глаза: «Здесь ещё рыдать и проповедовать. Проповедовать и рыдать».
И была бы полностью права.
— … Слушайте, — Гром нарушил молчание, аккуратно подбирая слова, — а откуда вы вообще знаете, где я был, с кем и когда?
Прокопенко сердито фыркнул и бросил, не скрывая язвительного тона:
— Мы полиция, Игорёк. Это наша работа: знать всё и обо всех, — он помолчал, но потом всё же сжалился и пояснил нравоучительно: — мы за их притоном давно следим. Пока, к сожалению, улик маловато, чтобы их взять. А на чём-то незаконном поймать не получается. Вот и следили за собраниями, — он вздохнул и сердито отчеканил, — у всех этих людей грязная репутация, но безупречные личные дела, не подкопаешься.
— … И что же мне надо было думать, когда я увидел на видеозаписи с той встречи тебя? — мужчина снова повысил голос, заставляя Игоря стыдливо опускать глаза. К счастью, Прокопенко даже не расспрашивал о том, что на этой встрече делал Разумовский, кому предлагал свои изобретения и для чего. Сейчас в нём говорил заботливый отец, который был обеспокоен тем, что единственный «сынок» полез к известным злым дядям и его не предупредил.
— Что я сопровождаю Сергея? — тихо ответил Гром, переступая с ноги на ногу и обводя глазами кабинет, спящего рыжика и античные статуи. Реплика была глупой, но лучше уж Фёдор будет знать правду об их отношениях, чем переживать, что Гром рискует, следя за Разумовским.
— Отлично, — мрачно выдохнула трубка, — а зачем, можно мне узнать?
Игорь понизил голос, неожиданно поймав себя на мысли о том, что боится потревожить сон рыжего гения. Выдохнул рвано:
— Тут такая ситуация, дядь Федь, — и, наконец, решившись, высказал негромко, но чётко: — у нас отношения. И я хочу знать, что он выздоровел и больше не будет преступать закон.
«Одна маленькая ложь, — взмолился про себя Игорь, прислушиваясь к повисшей тишине и ожидая реакции Прокопенко, — про беременность я обязательно расскажу. Позже. Это будет позже».
***
— … Это не важно. Я жду отчёта. Как можно скорее.
Сухой приказ взрезал тишину, заставив говорившего человека замолчать на полуслове и сердито выдавить из себя:
— Будет сделано.
— Отлично.
Обладатель резкого властного голоса ни на секунду не сомневался в ответе помощника. Он был уверен в своей полной власти над ситуацией. Разумеется, его станут слушать. Всегда.
Серые стены кабинета, выполненного в грубоватом, но атмосферном стиле лофт, были свидетелями произошедшего разговора. Короткий и эмоциональный, он стал отправной точкой многим дальнейшим событиям.
Мужчина с серыми холодными глазами мрачно окинул взглядом комнату, не глядя на человека, который проследовал до двери и вежливо прикрыл её с противоположной стороны, оставляя хозяина кабинета в гордом одиночестве.
Тот хмыкнул, думая о чём-то своём, и опустился в кресло, с которого до этого поднялся, приказывая помощнику исчезнуть.
На лице его читалась усталость и некая рассеянность. Он был всецело занят тем, ради чего вызвал нужного человека и потратил целых полчаса драгоценного времени.
Сергей Разумовский и Игорь Гром.
Бизнесмен задумчиво потёр двумя пальцами подбородок.
Что связывало этих людей? Почему они пришли вместе и держались как закадычные друзья как минимум? Как вообще могли сойтись полицейский — даже не бывший — и богатый, высокомерный псих, лицемерно воспользовавшийся услугами всё того же продажного суда, который ненавидел? Да, может быть, Разумовский и не был таким зверем, каким его быстро окрестили все правительственные СМИ, а так называемый Гром мог быть под прикрытием или вовсе участвовать в какой-нибудь программе по типу защиты свидетелей. И всё же… Что-то подсказывало известному бизнесмену, построившему компанию на подпольных организациях и политических интригах, что эти люди связаны чем-то иным, нежели отношения рабочего характера. На этом можно было кое-что накопать, найти возможные дальнейшие рычаги влияния на Сергея и общество в целом.
В общем, — мужчина с ехидной усмешкой прикрыл глаза, ожидая звонка или уведомления о новом электронном письме, — он нутром чувствовал, что может выиграть от сегодняшней встречи не только нового делового партнёра, но и новый виток своего тайного плана. Как говорится, если идти, то идти до конца.
Именно поэтому он отправил помощника собирать личные дела этих двоих, искать точки, в которых они могли пересекаться.
Майор полиции и псих-миллиардер. Что может быть абсурднее, чем эти двое вместе, на одной встрече, особенно после того, как пересеклись в том самом казино и пытались убить друг друга?
Разум неумолимо подсказывал, что абсолютно всё. За «телохранителем» и «охраняемым» крылись совершенно другие личности и отношения тут даже искать не надо было, это понимание лежало на поверхности.
Игра определённо стоила свеч.
***
Солнце весело блестело в стёклах витрин и первых этажей питерских домов. Утро выдалось ярким, светлым, как будто все тревоги растворялись в этом сиянии, а тени исчезли в углах и бессильно скалились оттуда. Как будто разом наступил мир во всём мире.
Тёмный внедорожник припарковался у невысокой лестницы, ведущей к аккуратному, с небольшими колоннами, торговому центру.
Игорь, уже привычным жестом останавливая машину, откинулся головой на спинку кресла и долго не мог отсмеяться. Серёжа и сидящий рядом Птица всю дорогу спорили, чем невольно пробивали майора на дикий ржач. Он любил этих идиотов, безумно любил, и эта тёплая картина семейного счастья с периодическими спорами на тему: «чур шмотки выбираю я, а то ты, Тряпка, опять купишь какую-нибудь фигню, а МНЕ за НАС стыдно будет», и в дополнение недовольное «Ну Игорь, ну скажи ЕМУ» сразу от обоих поднимала какую-то тёплую, до безумия приятную волну в груди. У него впервые в жизни была семья. Своя собственная семья.
Не то чтобы семью Прокопенко он не считал своей, ни в коем случае. Но… Так уж заведено в нашем мире. Дети вырастают и заводят себе свои, другие, семьи. И у Грома, привыкшего к одиночеству, чужое тепло вызывает привыкание. Как сигареты или личный наркотик, ему нужны были два существа, которые по-своему любили его.
И потому он смеётся, подкалывая Серёжу-Птицу и вовремя выскакивает из машины, не дожидаясь, пока тот разозлится и отвесит ему чапалах по шее или мягкому месту. Разумовский вылезает следом, с кислой миной хватая спутника под руку. Птицу от желания расцарапать майору лицо или до крови прокусить губу прямо на парковке останавливает только то, что приехали они, собственно, по делам.
… Торговый центр встретил двоих ранних посетителей до блеска начищенным полом и высокими светлыми потолками. Тут и там виднелись не открытые ещё отделы, которые скрывали белые и светло-серые жалюзи. Скоро, вероятно, их откроют, и в магазины хлынут люди со списками необходимых покупок, так что стоило бы поторопиться. В громовых джинсах и в собственной спортивной куртке, с перевязанными внаглую украденной резинкой волосами, Разумовский выглядел самым обычным посетителем. Игорю так вообще скрываться смысла не было, но инстинкт самосохранения деловито подсказывал, что им всё же лучше закончить с делами и успеть исчезнуть до того момента, пока шанс, что кто-то угадает в чуть сутулом парне в мешковатой одежде криминальную звезду, близился к нулю.
Коридоры петляли, отражение света в до блеска начищенной плитке пола казалось каким-то живым, что ли. Весёлым.
Гром, завернув за очередной угол, потянул Серёжу за собой, к дверям ярко раскрашенного магазинчика:
— Пошли, Серый.
— Тц, — Разумовский с расширенными зрачками вцепился в его руку и остановился как вкопанный. Кажется, он настолько испугался отдела для беременных, что предпочёл бы вечность носить чужую одежду. Даже Птица убрался куда-то на задворки его сознания — то ли от стыда, то ли от страха (хотя представить себе испуганную тёмную сущность для Грома было проблематично).
— Я туда не пойду.
— Говоришь так, как будто я тебе в городскую поликлинику идти предлагаю, — беззлобно отмахнулся Игорь, ободряюще снял с себя кепку и водрузил её на голову любимого: — не боись. За шмотками всё равно придётся идти, ты на девятом месяце в мои вещи не влезешь.
Разумовский замер, обдумывая информацию, но после всё же кивнул. Он изначально даже не предполагал, что Игорь потащит его в такое место: надеялся, что они просто купят чего-нибудь на пару размеров больше в обычном мужском отделе. Но всё больше приходил к выводу, что майор был прав: стоило подумать обо всём заранее, пока можно придумать красивую легенду и пока в нём самом нельзя угадать никаких внешних изменений — если специально не приглядываться, конечно.
Улыбчивая консультантка с некоторым удивлением присмотрелась к двум молодым мужчинам, которые прошли от входа к стеллажам и замерли около одного из них, неловко переминаясь с ноги на ногу. Необычные посетители вздрогнули от её голоса и почти синхронно повернулись к ней, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Женщина покровительственно улыбнулась про себя, повторяя вопрос:
— Вам чем-нибудь помочь?
Тот, который был чуть выше, быстро и нервно кивнул. Продавщица с умилением окинула его взглядом, — какой сознательный папаша, одно удовольствие будет с таким работать, — и уточнила:
— Для кого одежду ищете, молодые люди?
Игорь, — а это был именно он, — кивнул на Разумовского и быстро ляпнул:
— Для него. Для его невесты, — быстро поправился он и пространно взмахнул руками в воздухе, — есть что-нибудь для шестого-девятого месяцев?
Разумовский издал тихий испуганный писк и привалился к плечу майора, показывая, что случайной оговорки Грома он испугался больше, чем всей питерской полиции вместе взятой. Игорь только виновато улыбнулся, чувствуя, как начинают гореть уши. Они вляпались в абсурднейшую ситуацию, и отрицать это было сложно. Оставалось только выпутываться.
Консультантка только удивлённо вскинула брови и медленно протянула:
— Но, молодой человек… В такой большой период времени даже у людей с одинаковой комплекцией могут быть совершенно разные размеры… Может, лучше не брать на глаз, а прийти вместе с девушкой?
Гром мысленно взвыл и сильнее сжал руку молчащего Серёжи.
— Мы хотели сделать сюрприз, — он зачем-то соврал, видимо, рассчитывая на правдоподобность этого аргумента, — его невеста — моя сестра, так что это такое, — он с чисто приятельским видом притянул Сергея за плечи и лучезарно улыбнулся, — семейное мероприятие.
Женщина взглянула на них с лицом, на котором ясно читалось «Либо идиоты, либо деньги не считают», и всё же сменила гнев на милость:
— Я могу показать несколько линеек одежды, но с размером смотрите сами, очень легко ошибиться.
— Спаси-и-бо, — проблеял Гром и, сцепив незаметно свои с серёжиными пальцы, потащил его вдоль стеллажей.
Красные цвета, розовые, светло-лиловые. И все с какими-то дурацкими принтами, всратыми кружевами или завязками.
У будущих отцов от такого «великолепия» голова шла кругом. Серёжа даже начинал задумываться о том, чтобы податься в дизайнеры и исправить как-нибудь положение бедных женщин, вынужденных ходить в тонких непрактичных тряпках, способных в разумном человеке вызвать только жалость. Видимо, он был прав: стоило пригласить с собой Юлю — для большей правдоподобности, что ли. Но нет же, Гром ведь упрямый, он всё делает самостоятельно.
Правда, ситуация не была совсем уж безнадёжной. Игорь с упорством поисковой собаки сумел откопать несколько нейтрального тёмного цвета вещей, а ещё несколько — в диковинных узорах, чем-то походящих на свой старый халат, — отобрал сам Разумовский.
Уже на кассе, глупо хихикая и не глядя на любовника, Игорь за стойкой поймал руку Серёжи в свою. Сжал пальцы, как бы говоря: «Выдыхай, дело сделано». Тот ответил ему коротким благодарным взглядом. Страх разоблачения, позора, насмешек в гомофобной стране было не вытравить даже годами принятия себя и вращения в советском прогрессивном обществе. Сколько бы Серёжа-Птица не писал постов про лгбт, сколько бы не вчитывался в строчки, где чёрным по белому было написано, что уже как тридцать лет гомосексуальность не относят к числу псих.заболеваний, воспоминания живо вставали в памяти. Детдом, загнанная жестокость одиноких детей, порождённая недостатком любви и отсутствием правильного примера.
Травля тех, кто был не похож на остальных. Он ещё тогда усвоил, что за волосы, покрашенные в необычный цвет, могут избить до кровавых соплей, а за радужный значок или интерес к своему полу — затравить до суицида. Такие случаи уже бывали. Страх прятался где-то глубоко внутри и никогда не покидал. Именно из-за этого было так страшно просто взять Грома за руку в общественном месте или открыть свою необычную тайну. Разумовский мог только ждать того момента, когда Птица захватит контроль над его телом и будет творить свою очаровательно-опасную ахинею, а он не сможет на это повлиять. В те минуты, когда Птица не отделялся своим «я», Сергей видел всё происходящее и даже себя как будто со стороны.
Тогда можно было расслабиться. Позволить Птице чуть ли не трахаться с Громом на глазах всего города. В такие моменты страх исчезал, а в голове бурлило жадное веселье, как от выпитого бокала игристого вина.
Игорь, нёсший покупки, видел необычную задумчивость любовника, но не спешил прерывать молчание.
Они шли по пустому ещё торговому центру, близко друг к другу, — так, чтобы не было видно сплетённых пальцев, — вдыхая сладковатый запах каких-то духов из большого отдела «Летуаль», который только-только открылся и сверкал чисто вымытыми витринами. На душе было беспокойно, но беспокойство это было скорее приятным. Никто из них не подозревал о слежке, не видел передвигающуюся за колоннами фигуру. Им было не до этого. Безмятежность, как часть собственного мира, обволакивало и заставляло сердца биться в унисон.
Остановившись напротив спортивного магазина — прикупить обычных вещей, чтобы сливаться с толпой, тоже не помешало бы, — Игорь перехватил пакеты поудобнее. Разумовский предпринял очередную безуспешную попытку отобрать у майора хотя бы один, но тот только бросил на него предупреждающе-насмешливый взгляд. Игорь — одна большая грубовато-ласковая неловкость, и проявляет свою заботу не словами, но поступками. И Серёжа это ценит.
Тишину разорвал пронзительный и резкий телефонный звонок. Гром вздрогнул, чуть не выронив пакеты, и тихо чертыхнулся про себя: с этой работой он себе скорее нервный тик заработает, чем на нормальную квартиру. Жизнь в башне Разумовского была неплоха, спору нет… Но если не отходить от темы, то с каких пор телефонные звонки по поводу и без стали привычкой? Роскомнадзор запретил смс?
— Может, это Прокопенко? — тихо высказался Серёжа, внимательно посматривая по сторонам из-под громовой кепки. И пояснил: — он же всегда тебе звонит в случае чего?
— Если это не он, я прибью неизвестного шутника, — Гром рассеянно похлопал по карманам, ища нокию, и спустя несколько секунд противной механической мелодии вытащил раритет на свет божий:
— Алло!
— Игорь? — голос Прокопенко звучал усталостью и некой отечественной задолбанностью. Как будто Гром — снова шальной подросток, который то к бандитам сунется и огребёт по самое «не хочу», то щенка домой притащит, а потом выяснится, что это забежавший какого-то лешего на окраину города лисёнок. Майор только мог бормотать тихое «лёгок на помине», да истерически размышлять о том, что же начальнику понадобилось на этот раз. Прошлый их разговор вышел долгим и очень непростым.
Но Прокопенко орать и нравоучения читать не стал. Только поинтересовался зачем-то:
— Разумовский рядом?
— Да, — Игорь прижал телефон к уху и сделал забавный жест бровями, заставляя Серёжу расплыться в дурацкой улыбкой.
— Приглашай своего горе-героя на ужин. Хоть поближе посмотрю на него.
— Но как же… — тихо проблеял Гром, застывая со смесью ужаса и смеха на лице.
— Да уж, — ворчливо буркнул в трубку Фёдор, — не так я себе представлял неизвестного гостя, когда Лена сказала, что «приходил рыжий вежливый мальчик, а потом они с Игорёшей убежали куда-то». Но да что поделать. Мы семья, Игорь.
Прокопенко замолчал, оставив майора непонимающе глотать воздух. И тут же заворчал снова, не желая вдаваться в «глупые нежности»:
— В общем, это приказ. Считай, что по службе. Берёшь выходной и приходишь к нам завтра со своим… Серёжей.
Игорь ещё несколько секунд пялился в пустоту, отключив телефон. В голове мелькали самые разные мысли. Причём наиболее адекватной сейчас казалась та, которая приказывала собрать, наконец, волю в кулак, закончить этот утомительный поход по магазинам и дотащить гения-интроверта до машины.
— Прокопенко сказал, чтобы ты со мной. На ужин. К ним, — не совсем связывая слова, уведомил Гром.
Разумовский понимающе кивнул, и Игорь с облегчением потащил их обоих к новым рядам вешалок. Чёрта с два он пробудет здесь хоть одну лишнюю секунду.
Что поделать — майор и раньше был не любителем пробежаться по магазинам, а с возрастом эта любовь ушла в абсолютный минус. Но делать было нечего.
Наспех собрав нужные, на взгляд обоих, вещи, двое мужчин под скучающим взглядом консультанта ввалились в коридорчик примерочной и впервые могли спокойно выдохнуть: камер здесь, ясное дело, не водилось.
— … Иди, я подожду, — Игорь устало махнул рукой и приземлился на табуретку у самой первой кабинки, — если нужна будет помощь, зови.
Серёжа с умным видом исчез за тяжёлой красной шторкой, оставляя майора в благоговейном одиночестве. Гром прислонился головой к стене и прикрыл глаза. Жизнь полицейского и без того была полна неожиданностей и разного рода стрессовых ситуаций, а сейчас и вовсе вертелась в бешеном водовороте. Самого Грома этот водоворот подхватил уже давно, потащил, закружил до звёзд в глазах, и никак не мог отпустить. Впрочем, рядом с Серёжей ему было хорошо. Как будто Разумовский незаметно утягивал его к центру, туда, где царило опасное, но приятное спокойствие.
С Разумовским было действительно интересно. Почти физическое «мне с тобой хорошо» повисало в воздухе, когда они оставались наедине. Две сломанные когда-то личности притирались друг к другу, изучая все грани чужого облика. Не только физически, обнимая и усваивая привычки друг друга, но и эмоционально. Ментальную связь Игорь ценил даже больше, нежели тактильную, но ни от одной никогда не отказывался. Дурак он, что ли? Это же Разумовский. Его невозможно не любить, невозможно пройти мимо и не позволить себе несколько секунд уверенных прикосновений — а если его будет встречать Птица, то несколькими секундами дело не закончится.
Размышления Грома прервал какой-то грохот, донёсшийся из-за шторки. Игорь мгновенно вскочил, повинуясь отработанному рефлексу. Вдруг Серому плохо? Стало душно? Тошнит? Ударился?
Сообразить влюблённому перестраховщику не дали. Игорь был поймал в цепкие птичьи лапы и оказался прижат к стенке примерочной. На него уставился Птица, сверкая золотыми глазами и растянув алые тонкие губы в коварной улыбке.
Гром даже не пытался вывернуться из захвата. Знал, что бесполезно, и только зашипел, когда неожиданно острые ногти-когти — вроде же стриг недавно, засранец пернатый, — впились в плечи. Горячее дыхание безумного гения опалило шею влажным жаром, а сам Птица вклинился коленом между ног Игоря, не отрывая от него жадного взгляда. Каркнул отрывисто, с бурлящим хрипом:
— Наконец-то, блять.
Не дожидаясь, пока майор хоть что-то сообразит, потянулся к шее своими клыками, крепко сжимая в руках ворот игоревой рубашки:
— Целыми днями изображать из себя паиньку это так, — он поморщился и выплюнул последние слова: — мерзко.
— Серый, — Гром тщетно попытался уклониться, но тот уже клюнул под подбородок и нагло, мокро облизнул шею, вызывая мурашки по всему телу.
— Я тебе не Серый, — Птица даже не оторвался от своего занятия, чтобы сердито глянуть на любовника. Видно было — соскучился. Царапался больно, разве что крыльев не раскрывал, но чётко давал понять: Грома никто никуда не отпустит.
— Тут… — Игорь сделал попытку образумить своего бешеного, но тот перебил, злобно ощерившись:
— Камер тут нет.
— Зайдёт кто…?
— Плевать, — Птиц облизнул губы и нагло потянул майора за воротник, стараясь расстегнуть длинными когтями пуговицы.
— Эй, — Игорь замер, чувствуя шарящие по телу руки и пытаясь их аккуратно поймать, не толкнув случайно парня в живот и не давая споткнуться в узком пространстве. Наконец, терпение было исчерпано: майор резко притянул к себе Птицу, прижал бережно, но крепко, как обнимал всегда, чтобы успокоить и не провоцировать конфликта.
Уткнул его лицом к себе в грудь и тут же ощутил, как Серёжа-Птица извернул голову, а затем — резкий болезненный укус в плечо. Птицу с его шизанутым характером хотелось прибить как никогда. Но майор поборол себя, как и неуместное возбуждение. Поморщился от боли в прокушенном плече и тихо зашептал в рыжую макушку, прислушиваясь, не идёт ли продавец-консультант узнать, кто это бесоёбит в пустой примерочной:
— Тише, послушай ты меня. Птеродактиль, — он неожиданно усмехнулся и погладил Птицу по спине, чувствуя его гортанный вздох и крепкий стояк, упирающийся в бедро, — потерпи до дома. Там крылья расправишь, а здесь будь добр, верни Серому контроль.
Он невесомо пощекотал пальцами рёбра и попросил:
— Ради меня.
Птиц молчал, больше не рыпался и только часто дышал на укушенное плечо. Наконец, негромко проворчал, сдерживая внутреннего демона:
— Я спокоен… Гром, возьми меня. Здесь и сейчас, — Игорь мог поклясться, что тёмная сущность в теле Разумовского чуть ли не скулит, потираясь об него бёдрами. Секса у них не было с той самой, памятной ночи. Раньше не выдавалось времени, а когда Игорь узнал о беременности своих чудных созданий, то самовольно повесил на себя крест целибата, чем жутко бесил Птицу и огорчал Разумовского.
Майор покачал головой, не желая делать исключений:
— Не злись, Птаха. Я боюсь тебе навредить.
Он медленно разжал руки, готовый чуть что отобрать у Разумовского зажигалку, нож, шокер… Что там могло оказаться у него в карманах? Обыскивать Сергея Игорь считал верхом подлости и недоверия к партнёру, так что приходилось периодически быть начеку. Птица Грома любил. И любил сильно. Но бешеный необузданный нрав его никуда от этого не девался. Увы, люди почти не меняются, тёмные сущности — подавно.
Но Птица беситься и на Игоря кидаться не стал. Вышел из кабинки, запахнувшись в пальто и прикрывая полами выпуклость в штанах. Кажется, Гром ещё не видел Серёжу-Птицу таким униженным и оскорблённым. Сдерживая смех, майор примирительно прижался губами к рыжей макушке и быстро утопал на кассу, пока Разумовский не успел придумать очередной экспресс-план по его соблазнению.
К сожалению, ни один из героев-любовников так и не заметил аккуратно приклеенный к стене жучок. Он записывал все разговоры необычной парочки, не пропуская ни одной детали. Но, к счастью, даже умный прибор не мог увидеть того, как от Разумовского отделилась тёмная тень и вышла из-за его спины. Примостилась на стул и тяжело вздохнула. Молча.
Серёжа птицын вздох поддержал, чувствуя заливающий лицо румянец и ожидая, когда, наконец, Игорь мать его Гром принесёт новые вещи, которые будет не стыдно надеть на встречу с Прокопенко и тёть Леной.
Птица, помолчав, всё же глубокомысленно выдохнул, обращаясь скорее в пустоту, нежели к самому Разумовскому:
— Приехали. Теперь собственного мужика нужно на секс уламывать.
— Ага, — медленно протянул Серёжа и удручённо пояснил, — концепция согласия.
— Ебал я… — Птиц замер на полуслове, а в следующую секунду его губы тронула леденящая душу ухмылка.
Заслышав приближающиеся шаги, Птиц скользнул тёмной тенью со своего места, сливаясь с Разумовским одним целым и вкрадчиво нашёптывая ему свой план.
Так или иначе, а Птица определённо что-то задумал. И он будет не он, если не затащит перестраховщика Игоря Грома в постель.
