Тёмные тени медленно скользили по стенам, провожая опускающееся за горизонт солнце. Оно золотило шпили домов и частые кресты церквушек, примостившихся на каждом углу большого, но тихого города. Высокое здание «Вместе», крышей уходящее под облака, блестело особенно ярко. Зеркальные и стеклянные поверхности стен отражали последние золотисто-бордовые всполохи. Было что-то величественное в этом зрелище, что-то, чему не было место в рациональном мире. Как будто кусочек сказки по ошибке просочился в нашу реальность и стал вдруг заметен для простых смертных.
Игорь никогда не был безбожным романтиком, но даже его открывающийся вид повергал в почти благоговейный трепет. Сердце стучало глухо, гулко, порой сладко замирая где-то под рёбрами. А ещё красивее был Серёжа, сидящий за столом прямо около окна и не обращающий внимание на стороннего наблюдателя. Разумовский сидел над каким-то проектом, чуть сгорбившись и подперев голову рукой. Стремительно наступающие сумерки продлевали тени, отбрасываемые тонкими, хоть и сильными руками, изящной, какой-то домашней фигурой. На фарфоровой коже проступали совершенно не аристократические рыжие веснушки — такие детские, почти трогательные и очень притягательные. До дрожи хотелось провести по коже губами, обвести языком каждое пятнышко, срывая с губ Разумовского судорожные вздохи.
Гром тряхнул головой, усилием воли возвращаясь в реальность.
Он сидел прямо на полу, у широкого панорамного окна. По-турецки скрестив ноги, как научился у Птицы, и уронив руки на колени. Игорь сидел тут уже около получаса, побывав свидетелем дикого, яркого заката, а затем — наступления этих вот мягких сумерек, а самое главное — того, эти природные изменения по-разному колдовали над обликом Серёжи, превращая его из рыжего лисёнка в настоящего повелителя тьмы.
Разумовский был занят, а Гром не испытывал ни малейшего желания ему мешать — только любоваться им мог бы до бесконечности, кожей впитывая солнечное тепло и витающую вокруг них запредельную домашнюю атмосферу. Игорь пришёл как раз вовремя, чтобы лицезреть Разумовского за работой: по привычке ввалился с шумом, закидывая на вешалку старую куртку и оставляя ботинки по принципу «одна нога здесь — другая там, а если второй всё же пропадёт, пусть виновата будет Марго».
Ввалился и замер, как молнией пронзённый.
Разумовский был… Ангельски красив. Если не знать, какая дикая, страстная сила таилась в хрупком теле, легко можно было бы обмануться обложкой, как промахнулся в самом начале их знакомства сам Гром.
«Меня ведь обмануть не сложно, я сам обманываться рад», — мурлыкнул про себя Игорь, принимая новую позу и не отрывая взгляда от любовника. Интересно, помнил ли Разумовский, откуда эти строки? Хотелось обратить на себя внимание, забирая себе всего рыжика, его хрупкое трепетное тепло — как телесное, так и душевное.
Будто повинуясь мысленному зову, Сергей, наконец, поднял голову от вычислительных приборов и слабо улыбнулся.
— Давно ждёшь? — он заправил рыжую прядь за ухо, с довольным полустоном-полувздохом откидываясь на спинку кресла и разминая затёкшие пальцы. Игорь поднялся, молча и не отрывая от него взгляда. Прошёл, в свою очередь, разминая ноги, и всё так же молча опустился на пол около вертящегося стула — уже нового, старый и обгоревший выкинули уже давно. Под молчаливое удивление Серёжи обхватил руками его ноги, а голову устроил на коленях рыжего дьяволёнка. Вздохнул, ощутив приятные поглаживания по волосам, и, наконец, ответил:
— Достаточно. Ты очень красив… В таком свете.
Разумовский довольно пробормотал что-то, пропуская тёмные волосы между своих пальцев, почёсывая Грома, как большого сторожевого пса. Влажное тепло его дыхания обжигало колени. Майор, уставший и задёрганный после насыщенного дня, с удовольствием подставлялся под неторопливые ласки, хмуря брови и сводя лопатки до боли в напряжённой спине. Руки Сергея творили чудеса, унося Грома в иные вселенные одним простым прикосновением, нажатием в нужной точке.
Тени всё гуще опускались на город, мало-помалу погружая комнату в беспросветный мрак.
Но ласка вдруг оборвалась, закончившись на самой приятной ноте. Руки Сергея исчезли, а когда Игорь с разочарованным вздохом поднял на него глаза, Разумовский извиняющимся голосом шепнул:
— Поздно уже. Я в душ — и к тебе, ладно?
— Конечно, — Гром не без грусти отстранился, отползая и поднимаясь на ноги. — Я тогда диван расстелю, лады?
— Спасибо, — короткий поцелуй, оставленный на скуле, обжёг буквально до кости, мгновенно бросая майора в дрожь.
Руки рефлекторно сжались, пока Игорь провожал глазами удаляющуюся фигуру. Всё такую же прекрасную — и прекрасную на любом сроке. Низ живота скрутило жарким клубком, как будто все чувствительные точки были разом задеты этим невинным поцелуем. Неуместное возбуждение было слишком сильным, чтобы о нём можно было просто не думать. Игорь медленно разжал кулаки, выдыхая сквозь стиснутые зубы. Спокойно. Действовать как по уставу. Подумать о чём-нибудь отвлекающем, залезть под холодный душ, как ни в чём не бывало предстать перед Серёжей. Проще не бывает.
С каждым днём находиться рядом с Разумовским становилось всё сложнее. Жаркие поцелуи и упирающийся в бедро стояк по утрам, нежность и привычка спать исключительно оплетая майора всеми конечностями, и, наконец, совершенно бесстыдные провокации Птицы. Этого всего для Игоря было слишком много. Несмотря на увещевания Серёжи и даже неожиданно Юли, — сдружились настолько, что стал её на всякие авантюры подговаривать, а та и рада, предательница, — о том, что секс во время беременности навредить не может, а тем более Серёже с его весьма сомнительной анатомией, Игорь пока что твёрдо стоял на своём. Именно из-за сомнительной анатомии любая грубость могла бы повредить будущему, кхм, отцу.
Нет, майор никогда бы и мысли не допустил о том, чтобы причинить боль нарочно. Но одно присутствие Разумовского натурально сносило ему крышу, и оттого сомнения всё глубже пробирались в подкорку. А вдруг действительно не сможет держать себя в руках? Заиграется ненароком? Этого нельзя было допускать. Ни в коем случае.
Протяжно выдохнув и прислушавшись к шуму воды в ванной, Гром поплёлся к дивану.
Уже застилая и расправляя простынь, услышал какой-то ощутимый грохот за закрытой дверь. Испытывая странное чувство дежавю, мужчина обернулся к спрятанной в стене двери ванной комнаты. Крикнул, надеясь, что его голос долетит сквозь фоновый шорох падающих капель и нерешительно застыв с подушкой в руках:
— Ты там в порядке?
— Да, — почти немедленно раздалось в ответ. Голос прозвучал приглушённо и немного странно: то ли испуганно, то ли смущённо. — Ты не мог бы прийти, пожалуйста?
Игорь удивлённо вскинул брови, но медлить не стал — бросил подушку на импровизированную постель и в несколько широких шагов оказался у самой двери. Дёрнул её на себя, открывая, и замер на пороге.
Протянул, жмурясь и плотно сжимая губы:
— Мгх… Серёжа, чтоб тебя…
Тёплый жёлтый свет заливал всё пространство, придавая белой плитке кремовый оттенок. Кафель блестел, — яркий и до блеска вычищенный. В душевой лилась так и не выключенная вода, от которой клубами исходил пар. Разумовский всегда любил горячий, почти обжигающий душ, и этот вечер не стал исключением. Сам хозяин этой душевой стоял, оперевшись спиной о край раковины и смущённо потупив взгляд. Стройное тело с выступающим животиком казалось до боли очаровательным в кружевных чулках, прилипающих ко влажной коже. Чуть завивающиеся от пара волосы лежали беспорядочно, приоткрытые искусанные губы блестели, а пальцы комкали край белой, полупрозрачной от влаги рубашки.
Разумовский переминался с ноги на ногу, поглядывая со смесью смущения и удовольствия. По щекам разлился яркий румянец. Видно было, что он доволен произведённым впечатлением.
Гром шумно сглотнул, чувствуя, как тяжелеет в паху, и мысленно проклиная себя и Разумовского с Птицей заодно. Он ведь так простодушно был уверен, что пернатый оставит свои попытки добиться желаемого. «Во я дебил».
Шальная мысль пронеслась и пропала в потоке остальных, которые сумасшедшим водоворотом кружились в несчастной игоревой голове.
В горле пересохло, невзирая на влажный воздух помещения. Одежда неожиданно показалась грубой, натирающей кожу… Лишней. Пальцы подрагивали в напряжении, а мозг лихорадочно отстукивал вместе с сердечным ритмом глухое: «Хочу, только его и прямо сейчас». Зрачки расширились от возбуждения, а низ живота привычно потянуло от острого желания. Мужчина дёрнулся чуть вперёд, но остался на месте, только выдохнул — хрипло и с бесконечным желанием:
— Ненавижу…
— И я тебя, — гений скромно улыбнулся, подходя ближе. Приподнялся на цыпочки, невесомо кладя ладонь на щёку Грома, нежно целуя в уголок губ. Игорь зарычал, как загнанный зверь. Опустил широкие ладони на бёдра, испытывая неимоверное желание сжать кожу до синяков, выдохнул в поцелуй:
— Ненавижу за то, что ты со мной творишь…
По спине бежали мурашки, сердце глухо стучало о рёбра, отзываясь на каждое прикосновение. Приоткрытые губы Серёжи, тёмные от притока крови, горящие глаза и дрожащее, податливое тело в его руках — всё это вышибало мозги напрочь, оставляя лишь чистую похоть и подкреплённое ожиданием ощущение новизны. Хотя, может быть, оно и было в новинку. Были только Серёжа и Игорь, а Птица, милостиво предоставив контроль своей первой и главной сущности, лишь наблюдал, разделяя с Разумовским все ощущения. Гром мельком успел задуматься о том, насколько Птица на самом деле любит ласку, но не умеет себе в этом признаваться, раз предпочитает получать её чужими руками, а не просить о ней вслух. Но додумать ему не дали — Серёжа вдруг закинул ему руки на шею, вызывая сдавленный вздох и прижимаясь своими бёдрами к его. Довольно потёрся о грубую ткань брюк, подтягивая свою ногу к талии майора, давая тому подхватить себя за колено и почувствовать под рукой кружевное бельё. Игорь до хруста стиснул зубы, стараясь дышать через раз. В мозгу промелькнуло запоздалое: «Зачем, зачем я на это согласился?..», но отступать было уже поздно. Да и некуда. Разумовский вцепился в него мёртвой хваткой, почти умоляя принять рискованное решение. Ему нужен был Гром. А Грому был нужен Серёжа таким, каким он сейчас был: сгорающим от нетерпения и до безобразия сексуальным в этом странном и непривычном для него наряде. Нежное, извивающееся под пальцами тело, которое охотно подставлялось под ласки и отдавало полный контроль над собой манило не меньше, чем грубая, почти животная страсть Птицы. Они были такими разными и такими необходимыми — каждый по-своему.
Все попытки сдержать себя полетели к чертям, стоило Разумовскому наклонить голову майора к себе и трепетно накрыть его губы своими. Игорь вздрогнул от прикосновения чужого языка, глухо застонал, закатывая глаза. Руки сами собой вцепились во влажную ткань серёжиной рубашки, потянули на себя. Разумовский довольно выгнулся навстречу, не отрываясь от чужих губ, высвободился из рукавов и сам потянулся к одежде Грома. Задыхаясь, любовники разорвали поцелуй. Замерли друг напротив друга — голодные, с жадно блестящими глазами. Брызги горячей воды давным-давно заставили игореву рубашку потемнеть, а волосы — прилипнуть ко лбу. Но Серёжу это, кажется, только раззадорило. Он с нежностью мурлыкнул что-то, зарываясь руками в волосы любовника, оттягивая тёмные влажные пряди. Подставил бледное горло под жадные поцелуи, сладко морщась оттого, как щетина царапала кожу.
Игорь не оставался в долгу: стиснул в ладонях упругие ягодицы, вырывая слабый писк из горла их обладателя. Чулки, которые завязками крепились к кружевному белью, хотелось содрать, разрывая ткань, но разум взял своё: Гром лишь аккуратно отстегнул застёжки и мелкие крепления, позволяя прижатому к себе Серёже залезть руками под рубашку, оглаживая торс, поясницу, чуть царапая спину от предвкушения.
Воздух, казалось, плавился от их прикосновений. Влага лишь подхлёстывала возбуждение, напоминая что-то дикое, первородное, что навсегда запечатлевалось в человеческой памяти как синоним страсти.
Игорь мягко отстранил от себя Сергея, раздеваясь окончательно. Подтянул к себе снова, впиваясь поцелуем в припухшие губы, сильной ладонью оглаживая крепко вставший член Разумовского. Тот всхлипнул сквозь поцелуй, неловко толкаясь в чужую ладонь и жарко отвечая на действия горячего языка. Гром зарычал, топя тихий звук в губах Серёжи, нажал языком на кромку чужих губ. Рыжик лихорадочно выгнулся навстречу, приоткрывая рот навстречу неспешным ласкам. Захныкал, прося большего, потираясь в ответ об истекающий смазкой член любовника.
Игорь прикрыл глаза, пережидая, пока пройдут мучительные «вертолёты» перед глазами. Хрипло застонал, опуская голову. Прижал к себе Разумовского, целуя основание шеи, острые ключицы, дрогнувший от прикосновения языка кадык. Сильнее сжал его член, потирая большим пальцем чувствительную уздечку.
Выцеловывал каждый сантиметр бледной с мелкими веснушками кожи, слушал учащённое дыхание и жалобные стоны парня, который вис на нём, отчаянно прижимаясь, не в состоянии удержаться на подгибающихся ногах. Ему было мало; и, кажется, будь на то воля Разумовского, он бы слился с Громом, дрожа и впитывая каждой клеточкой его тепло, становясь одним целым. Игорь хрипло стонал его имя сквозь поцелуи и покусывания, стремясь дотронуться везде, куда только мог достать.
Возбуждённый член, почти прижатый к его животу, требовал внимания. Пульсировал почти до боли, и тело от малейшего прикосновения сковывало сладкой судорогой. Было чертовски мало ласк, чужого тела, всего человека. Серёжу хотелось толкнуть к стене, или усадить на умывальник, и брать жадно, грубо, втрахивая в жёсткую поверхность. Заламывать руки, чтобы срывал голос и просил ускориться.
Но что-то внутри мягко притормаживало животные инстинкты, как бы подсказывало: с Серёжей так нельзя. С Птицей — можно. Птица будет только доволен. Серёжа — другой. И это дополнительно срывало все предохранители, било прямо в голову, как алкоголь на голодный желудок.
С Серёжей можно было именно так, как сейчас действовал Гром: заласкать до хриплых стонов и умоляющего голоса, который выстанывал «Возьми меня, Игорь, пожалуйста» — с придыханием, дрожащими пальцами и мокрыми поцелуями. Грому потребовалась вся сила воли, чтобы поймать руки Разумовского, немного тормозя его напор. Он подтолкнул рыжика прямо под струю воды, шепча в губы:
— Тшш, тише, мой хороший.
Коснулся губами виска, не обращая внимания на хлещущие по лицу тугие струи воды.
— От спешки ничего хорошего не выйдет.
Разумовский застонал разочарованно, но повиновался. Прислонился к стене, разрешая Игорю полностью вести и контролировать ситуацию. На невысказанный вопрос кивнул:
— Левая нижняя полка.
Майор извлёк из шкафа пузырёк смазки и неизвестно как там оказавшуюся целую упаковку презервативов. Пусть и возбуждённый до крайности, Серёжа нашёл в себе силы усмехнуться:
— Тебе не кажется, что сейчас как-то поздновато?
— Ага, щас, — Гром фыркнул, проглатывая залившуюся в рот воду и открывая коробочку. — С тобой никогда не знаешь, чего ожидать.
Разумовский хотел ответить что-то остроумное, но лишь захлебнулся бесстыдным стоном, когда его развернули, прижали к широкой спине майора, а к ягодицам скользнула чужая рука. Пальцы нашли тугое колечко мышц, надавили, проталкиваясь внутрь. Смазанные влажным, чуть холодящим лубрикантом, они проникли без труда, вызвав только новый судорожный полувздох-полустон. Игорь замер, положив голову на плечо любовника, уткнувшись носом ему в волосы, шепча на ухо нежные слова. О том, какой Разумовский у него красивый, желанный, до бесконечности любимый. Тот уже почти не соображал, что творил, когда подавался навстречу растягивающим его пальцам, откидывая голову и умоляя прекратить уже сладкую пытку. Горячая вода лилась вниз, на разгорячённые тела, пощипывая кожу и делая её до мурашек чувствительной.
Двигающиеся внутри пальцы порой проезжались по простате, заставляя срываться на крик.
Гром покусывал плечи и шею, сразу обводя губами места укусов, зализывая, как огромный пёс, который просит прощения. Порой замирал, стискивая зубы и медленно потираясь разгорячённой плотью о бёдра любовника. Растягивал его, разводя пальцы в стороны, ощущая крепко сжимающие его мышцы. Разумовский лишь глухо подвывал, выгнувшись вперёд и упираясь руками в кафельную стенку душевой, чтобы не упасть. Дыхание сбивалось, самоконтроль приказал долго жить одновременно со всякой там совестью и стеснением. Всё. Хватит уже. Отстеснялись.
На несколько секунд Игорь отстранился, выскальзывая из чужого тела. Серёжа застонал жалобно, недовольно, почти умоляюще. Чтобы не дразнил, позволил насладиться собой сполна. Но Гром отвлёкся лишь на секунду, пока разрывал зубами упаковку и раскатывал презерватив по члену. Мазнул сверху остатками смазки, — для верности и не желая причинить любимому хоть какой-то дискомфорт. Разумовский наблюдал за его манипуляциями через плечо, закусив губу. Рыжие лохмы спадали на лоб, закрывали шею и тяжело лежали на плечах. Серёжа даже брови свёл от удовольствия, когда любовник собрал их, крепко зажимая в кулаке. Потянул на себя, что отдалось приятным покалыванием в коже головы, заставил запрокинуть голову. Медленно и плавно, преодолевая сопротивление плотных мышц, толкнулся внутрь, нависая сверху, но не наваливаясь и не мешая упираться руками в чёртову запотевшую стенку. Делая первое, пробное и очень осторожное движение, целовал влажную холку, коснулся губами шеи и чувствительного местечка за ухом.
Рыжий гений подавился воздухом от удовольствия, пронизывающего всё существо. Прогнулся в спине ещё сильнее, кусая губы. Приятное чувство наполненности, чужие руки, оглаживающие бока и поясницу, то, как Игорь тянет его за волосы, двигаясь медленно и плавно, — всё это выбивало кислород из лёгких, заставляло задыхаться и скулить, пытаясь удержаться о кафельную плитку.
Хриплое рычание Грома смешивалось со стонами Серёжи, который откидывал голову назад, подставляя лицо горячим потокам воды. Разумовский поскуливал, чуть двигаясь навстречу, вскрикивал на особенно чувственном глубоком движении, судорожно цеплялся за стенку, царапая ногтями скользкое покрытие. Игорь согнулся к нему, одной рукой перехватывая под грудь и притягивая к себе. Отпустил многострадальные волосы, сомкнул зубы на бледном плече, чуть царапая кожу и тут же зализывая красное пятно. Приглушённо застонал, скользя ладонями по выступающему животику, пояснице, мягко сжимая руки, двигаясь быстрее, хоть и по-прежнему осторожно.
Серёжа чуть не взвыл от запредельных ощущений, когда Игорь, толкнувшись под другим углом, вновь проехался головкой по скользкому бугорку простаты. Удовольствие сконцентрировалось где-то в глубине, волнами расходясь по телу. Разумовский скулил, плакал от тягучего удовольствия, сжимая Игоря внутри себя. Гром дышал через раз, целуя шею, плечи, выступающие косточки позвоночника. Насаживал до упора, наслаждаясь рваными стонами любовника и жарким крепко удерживающим нутром.
Мозг отключился, стены плыли перед глазами, и, кажется это вообще было лучшим моментом их жизней — просто трахаться под душем, жарко и чувственно, кожей впитывая взаимную любовь.
Тёплая дрожащая волна постепенно накрывала обоих, подводя к финалу.
Движения замедлились, стали более нежными, а объятия — крепкими. Гром провёл рукой по члену Разумовского, доводя его до оргазма. Тот всхлипнул, жмурясь от удовольствия, изливаясь в подставленную ладонь. Игорь прикусил Серёжу за шею, кончая в пульсирующее нутро и с протяжным стоном утыкаясь лицом в мокрые рыжие пряди.
Выскользнул наружу, с сожалением отрываясь от желанного тела. Стащил презерватив и отвернул кран сильнее, заставив Разумовского вздрогнуть.
— Не зря же сюда пришли, — буркнул, сгребая гения в охапку и вылавливая из мыльницы душистый кусок, пахнущий то ли жвачкой, то ли персиком.
— Ну И-и-горь, — слабо запротестовал Серёжа, не желая рушить романтичную атмосферу и чувствуя приятную слабость в ранее напряжённых мышцах.
Но майор был неумолим: заставил вымыться, завернул в тяжёлое махровое полотенце и утащил усталого и довольного Разумовского на застеленный диван. Уже потом, забравшись под одеяло и дожидаясь, пока Серый устроится у него на груди, спросил:
— Идею с чулками Птица подсказал?
— А то, — сверху раздался довольный клёкот, и тёмная полуматериальная сущность устроилась на подлокотнике, удовлетворённо щурясь и посматривая на парочку с явным чувством превосходства.
— И со всем остальным, — с мягким осуждением в голосе протянул Серёжа, закидывая ногу на бедро Игоря.
— Это с какими «остальными»?
— Бергамот и лимонник, — буркнул Птица в ответ и пояснил: — ароматизатор. Действует как лёгкий афродизиак. Нам хватило.
Гром подвис, осознавая происходящее, и возмущённо махнул на Птицу рукой:
— Ну ты и…
— Тц, — Разумовский ткнулся носом ему в шею, лениво прикусил кожу зубами, оставляя на видном месте красное пятнышко. — У тебя ни на один нет аллергии. Я проверил.
— Медкарту смотрел? — Игорь прикоснулся к месту свежеоставленного засоса и добродушно заворчал:
— Ну вот что ты творишь, что я Прокопычу скажу? Сам на все косые взгляды отвечать будешь.
Серёжа только хихикнул смущённо:
— Пришлось вскрыть архивы, — он погладил рукой широкую грудь майора и заворожённо выдохнул, — я и не знал, что ты столько раз ранен был.
— Ерунда, — фыркнул Игорь, поднимая руку. Поманил к себе Птицу, который с довольным клёкотом сполз на диван и абсолютно по-звериному свернулся в ногах. — Служу на благо общества. Должен же кто-то вас защищать.
Слова утонули в тишине. Разумовский уже спал, согнув ногу и странно извернувшись, чтобы не лежать на животе. Птица свернулся клубком, раскрывая полупрозрачные крылья и растекаясь тёмной дымкой по одеялу. Где в нём заканчивалось материальное и начиналось мистическое — кто ж его разберёт.
Игорю, который уронил голову на подушку, разминая затёкшую шею, не было до этого никакого дела. Он любил обоих существ, таких разных и таких, как выяснилось, изобретательных.
Как-то так вышло, что мимолётная слабость принесла один из лучших вечеров в его жизни. И потом — руки сами собой зарылись в мягкие, уже почти высохшие серёжины волосы, — разве их можно было не любить?
***
Серые облака бежали по небу, как будто стремились достичь чего-то, что лежало за пределами понимания человека. Прохладный ветер медленно раскачивал деревья, изредка срывая с них мелкие листья. В водосток стекала вода от пролившегося ночью дождя. Питер дышал свежестью, спрятанной в обшарпанных стенах и широких подъездах романтикой ушедших времён.
Невысокий дом встречал гостей тишиной и приоткрытыми окнами верхних этажей, как будто усмехался — весело и задорно.
Выползшая из машины пара поднялась по ступенькам, не отрывая взгляда от открывшейся им картины. Небо было затянуто седыми облаками, кое-где крапинками проступал другой цвет — тёмный, насыщенный, «цвет космоса», как заворожённо сообщил Серёжа; «индиго» — как буркнул бы Дубин, из любви к рисованию изучивший названия многих цветов.
Лестница, изрисованная чем-то и с обломанными местами перилами Разумовского не впечатлила, но и брезгливости явно не вызвала. Он рос в таких условиях, и потому спокойно и ровно относился ко всем местам, где ему приходилось бывать. И хотя прошлый свой визит он помнил смутно — за рулём был Птица, да и от нервов многие вещи стёрлись из памяти, — новое знакомство казалось ему даже интереснее предыдущего.
Дверь оказалась приоткрытой — чета Прокопенко ждала их с самого утра. Игорь даже удивился немного, но затем всё же потянул дверь на себя и шутливо поклонился Серёже:
— Однако проходите.
— Пришли, мальчики? — из кухни, румяная и радостная, показалась тётя Лена с закинутым на плечо полотенцем.
Всплеснула руками, глядя на «мальчиков»:
— Бледные какие! Оба! Наверняка Федя Игоря куда-то посылает, а ты за него волнуешься?
Серёжа, сбитый с толку таким обращением, нерешительно кивнул, как бы говоря, что вообще не при делах. Гром мгновенно перехватил инициативу, осторожно обнял пожилую женщину и ласково заверил в том, что Прокопенко их не загружает, а выглядят бледными они потому что наоборот с появлением Разумовского в его жизни Игорь стал меньше бегать по улицам и больше коротать вечера дома.
— Вот это правильно, — одобрительно кивнула тёть Лена и махнула рукой в сторону кухни, — давайте-давайте, что как не родные. Сейчас Федю позову, а то вечно по работе телефон обрывает.
Она весело прищурилась и погрозила Игорю пальцем:
— Вот знала я, что вы как два сапога пара, вот знала. Стар и мал, называется.
Сергей хмыкнул, а затем и вовсе захихикал, ловя возмущённый взгляд Грома. Он и эта весёлая немолодая пара были и правда как настоящая семья.
Протиснувшись за маленький столик, Игорь и Серёжа замерли, привалившись друг к другу, и замолчали на те короткие несколько секунд, пока Прокопенко рассуждал о новом деле, возмущённо отчитывая кого-то в трубку. Даже молчание в такой атмосфере не действовало угнетающе. Не было неловкости, дискомфорта, смущения. Чужая семья казалась незнакомой и в то же время какой-то привычной. Такой, какой у них никогда не было.
У Серёжи — с самого детства, у Игоря — с того момента, когда умер отец. Эти люди приютили, бескорыстно даря своё тепло, и в их обществе двое молодых людей находили что-то, чего не ощущали раньше. Частичку себя, что ли.
— Так, ну, давайте знакомиться, — Прокопенко весело прищурился, опускаясь на табуретку и указывая на остывающий суп: — ешьте, говорят вам. А то и правда как две моли комнатные.
Разумовский закашлялся, фыркая и пытаясь не проглотить ложку. Фёдор взглянул на него, затем глянул на Игоря и довольно улыбнулся:
— Расскажите, как вы настолько близко-то сошлись.
Гром притих, отчаянно соображая, что бы такое ответить. Составлением легенды никто из них как-то не озаботился заранее, а говорить правду было себе дороже. Майор аж воочию представил себе лицо названного родственника, когда он сообщил бы о том, как Разумовский заявился к нему домой, трахнул безо всяких церемоний, а затем исчез. Тем более, если бы Прокопенко узнал, что это был не совсем Серёжа, а скорее его альтер-эго с навыками убийцы, которое видят только они вдвоём.
— … Это достаточно забавная история, — Гром вздрогнул и обернулся, услышав вкрадчивый голос. Разумовский говорил тихо и вежливо, осознавая, что этим людям, а тем более начальнику полицейского управления, придётся ещё привыкнуть к нему и только пробовать поверить, — я вызвал Игоря к себе, просил простить за причинённые ему неудобства…
Рыжий гений старательно прятал глаза, что со стороны казалось признаком скромности, но в Игоре зародило некоторые сомнения. Он слушал, не отрываясь, невинную на ходу выдуманную историю их сближения, ощущая, как рыжик ёрзает рядом с ним. Вдруг что-то как будто царапнуло колено, несильно надавливая на ткань.
Сердце пропустило удар, а затем подскочило куда-то к горлу. Острые птичьи когти впились в колено, а затем ладонь двинулась выше, скользя по бедру.
Разумовский говорил, как ни в чём не бывало, порой делая чувственные паузы и ни разу не сбившись:
— Я сначала боялся, что терапия не даст должного эффекта, что я могу быть опасен или неприятен для Игоря, — он повернул голову к майору, проникновенно заглядывая ему в глаза. Игорь не смог оторвать взгляда, чувствуя, как стынет кровь в жилах. Глаза у жуткой твари были жёлтыми, и в них плясали весёлые чёртики.
Птица отобрал себе контроль, поймал волну всеобщего внимания и наслаждался им в своей манере. Врал абсолютно самозабвенно, порой посматривая на своего мужчину. Гром сидел, как воды в рот набрав, и лишь пытался незаметно оттолкнуть от себя руку рыжей бестии.
Серёжа-Птица поглаживал его колено, скользя по его внутренней стороне бедра. Сердце стучало часто-часто, на шее пульсировала венка, и тёплая рука быстро поднялась выше, ведя пальцами вдоль молнии ширинки.
— Игорёк, а ты чего притих?
Чужие слова долетели как будто через толщу воды, заставляя судорожно мотнуть головой, приходя в себя. Гром осоловело уставился на тёть Лену, которая задала вопрос, и медленно моргнул. Голова соображала с трудом, и пальцы, ласкающие сквозь одежду, ничуть не помогали и уверенности не прибавляли.
— Да я… Задумался, — сообразил Игорь, бросая полный ненависти взгляд на Разумовского, который снова замолчал, уткнувшись в почти пустую тарелку. Майор только диву давался: и как только столько есть успевает? Неужели и правда за двоих?
— Надеюсь, не о работе, — шутливо стукнул по столу Прокопенко и улыбнулся воспитаннику: — а то Серёжа прав, отдыхать тебе надо побольше. Семью ты нашёл, так вот не теряй, пока у тебя ещё ветер в голове.
— А? — Гром выдавил из себя лишь одну эту букву, а затем сильнее стиснул скулы, чувствуя, как когтистые пальцы играют с «собачкой» молнии, надавливая и находя все чувствительные местечки даже через одежду. Пришлось напрячь всю силу воли, чтобы внешне спокойно пожать плечами и даже пробормотать:
— Не по работе, наоборот о будущем думал.
— Дело хорошее, — тёть Лена заботливо плеснула ещё чайку, созерцая влюблённую парочку и даже не догадываясь о мыслях обеих сторон и действиях, происходящих пол столом со свисающей с него праздничной скатертью.
Вздохнула, ласково и в то же время немного грустно. Спросила, немного сама чувствуя бестактность этого вопроса:
— Семья у вас хорошая будет, вон сколько вместе прошли. Только вот внуков мы не дождёмся, видимо?..
— Ле-на, — укоризненно буркнул Прокопенко, отпивая из чашки несколько глотков и возвращая его на место. Игорь лишь отмахнулся, дескать, забудьте, мы ни разу не в обиде. Шальное подсознание шепнуло, давясь от смеха: «Ну, как вам сказать, тёть Лен».
Серёженька ухмыльнулся майору, зная, что тот поймает кривую улыбку и раскрасневшееся лицо боковым зрением, а чета Прокопенко по своей увлечённости нехитрым разговором этого жеста не заметит. Ухватился двумя пальцами за язычок и потянул вниз. Игорь вздрогнул, распрямляясь, уже абсолютно бесстыдно нырнул рукой под стол, с силой открывая руку Птицы от своих бёдер. Спросил достаточно громко, с раскрасневшимся лицом и нервно бегающими глазами:
— Ээ… Тёть Лен, а почему вы сразу не сказали дядь Феде о том, что мы с, — быстрый кивок, и рука Игоря ещё сильнее сжала ладонь Серёжи-Птицы, так, что сам Разумовский даже поморщился, хотя выглядел ну очень довольным, — встречаемся?
— Ох, ну что ты.
Женщина с умилением созерцала дружную семью, зная дело Чумного Доктора только по рассказам мужа, который не хотел её пугать, да обнадёживающим комментариям с телевизора, и оттого с нежностью посматривала на вежливого, так красиво рассуждавшего юношу.
— Это была твоя тайна, Игорёш. Федя знал только, что он заходил, а зачем — это уже личное было.
— Да уж, — Прокопенко усмехнулся, с любовью посматривая на жену, — Ленуся упёрлась рогами и ни в какую. Говорила, что очень важное, но очень секретное.
— Спасибо…
На искреннюю благодарность женщина лишь замахала руками:
— Что ты, что ты. Мы же понимаем, самое начало отношений, все на нервах, вам нужен был покой.
«Покой мне нужен сейчас», — умоляюще взвыл Игорь, чувствуя, как вторая лапа медленно, но верно скользит по бедру.
Он почти вскочил, мягко приобнимая Разумовского за талию:
— Дядь Федь, тёть Лен, мы безумно вашей компании рады, но всему своё время.
— Уходите? — неподдельно расстроилась пожилая женщина, и Прокопенко взглянул на них вопросительно, тоже не без грусти в добрых усталых глазах.
— К сожалению, — Разумовский опустил глаза, растягивая тонкие губы в улыбке. Сама невинность и непонятый гений, если смотреть со стороны.
— Не останетесь? — сделал последнюю попытку начальник полицейского отделения, а на твёрдое отрицательное покачивание головой со вздохом поднялся из-за стола:
— Пойдёмте, хоть провожу вас.
Серёжа-Птица согласно закивал, глядя кристально честными глазами и шаркая тапочками в прихожей.
Игорь внутренне взвыл, неловко протискиваясь следом и старательно прикрывая снятой курткой крепкий стояк.
Проклятый Чумной птеродактиль, вечно голодный и готовый на всё, чтобы получить своё. Заставить его, Грома, играть по своим правилам. То ли Птиц всегда таким был, то ли беременность превратила его в настоящую нимфоманку. Одно майор знал точно: Птица отлично знал все его слабости, знал, как надавить на чувствительные точки и свести с ума. Дьявол во плоти.
Уже в коридоре, пока он, согнувшись и искренне стараясь спрятать всё то, что в приличном обществе показывать, вообще-то, не принято, его окликнул добродушный бас Прокопенко:
— Игорёк, задержись на пару минут.
— Я подожду в машине, — мурлыкнул Разумовский, вежливо раскланиваясь с совершенно очарованной им тётей Леной и не упустив возможность провести острым ногтем-когтем по спине Грома. Тот никак не отреагировал: падать ещё ниже было просто некогда. Только застыл на пороге, искренне надеясь, что слабое электрическое освещение в коридоре скроет его неловкость, раскрасневшееся лицо и горящие уши.
Когда за его бешеным захлопнулась дверь, Игорь выдохнул сквозь сжатые зубы и во все глаза уставился на Фёдора. Он ждал какого-то вердикта, который значил бы для него многое. Прокопенко ответил долгим изучающим взглядом и, наконец, выдал глубокомысленно:
— М-да уж, выбрал ты себе принцессу, ничего не скажешь, — он погладил пальцами седые усы и неожиданно улыбнулся, — но это дело твоё. Серёжа, видно, сильно тебя любит. Смотри, как бы с ним всё хорошо было, мы если что поможем. Парень он, вроде, неплохой, да и исправиться хочет. Сложно тебе будет, — он похлопал воспитанника по плечу, то ли не замечая, то ли деликатно игнорируя его состояние, — это точно. Но да любовь того стоит.
Мужчина подмигнул на прощание, отпуская Игоря, а когда Елена ушла в глубь квартиры, шепнул, улыбаясь в усы:
— Ты поаккуратнее с ним. Хрупкий, сломается ещё.
— Дядь Федь… — смущённо зашипел Игорь, краснея ещё сильнее, так, что криво замазанное пятно на шее почти слилось по цвету с остальной кожей.
— Иди, иди, — фыркнул Прокопенко, и закрыл дверь под невысказанное «совет да любовь».
Игорь несколько секунд стоял на лестничной клетке, тупо уставившись в пустоту, а затем тряхнул головой, приводя мысли в порядок, и быстро сбежал вниз по лестнице.
Тёмная машина ждала его, очень кстати прогретая в прохладный день. С пассажирского места взирала абсолютно невинная мордашка, голубые глаза смотрели расстроенно и ласково.
— … Прости…
Игорь опустился на водительское сиденье. Снова тяжело вздохнул, успокаиваясь и поворачивая ключ в замке зажигания. Повернулся, наконец, к Серёже, который сжался в комок, чувствуя вину за произошедшее.
— Я не всегда могу его контролировать. Я только вижу со стороны…
— Тш, — Игорь поднял руку, собирая самообладание по крупицам. Стоило сейчас понять и в который раз осознать: когда в игру вступает Птица, перед ним бессильны все. Тем более сам Разумовский. Злиться на него было невозможно.
Майор этой же, уже поднятой рукой потянулся к лицу рыжего гения, погладил большим пальцем щёку:
— Не вини себя. Птица просто хочет, чтобы мы были вместе.
— Выражает он это… — Серёжа прикрыл глаза, понимая, как глупо выглядит ситуация. Он извиняется за поступки своего альтер-эго, которое действовало его руками, а теперь снова ушло в глубины сознания. Скажешь кому — ни за что бы не поверили.
— Выражает по-своему, — Игорь притянул к себе всё ещё расстроенного ситуацией Разумовского, целуя в висок. Мягко тронул машину с места, выруливая на дорогу и краем глаза довольно посматривая на Серёжу, который неуверенно улыбался, жалея о том, что причинил любовнику неудобства.
— А ещё, — Разумовский зажмурился от удовольствия, подаваясь навстречу ласкам и неожиданно серьёзно напомнил, — Елена про внуков спросила. Когда скажем? Рано или поздно скрыть не получится…
— А что, «когда в садик пойдёт» — плохой вариант? — Гром усмехнулся в усы, уставившись на дорогу и протягивая Серёже руку. Тот рассмеялся и переплёл их пальцы, а Игорь злорадно прищурился, зная, как бесится Птица от таких «глупых нежностей».
Всё было хорошо. Отступала тревога за то, примут ли названные родственники его выбор, — приняли, и он был этому счастлив, — за всю дальнейшую жизнь, — всё будет хорошо или кто-то сомневался? — за весь город.
У них всё получится. Вместе.
***
— Сто девятый, приём, ответьте.
Глухой звук быстро разлетелся в тишине подземной парковки. Серый свет, с трудом проникавший туда, резко контрастировал с голубоватым освещением, льющимся из-под потолка. Тёмная тень, притаившаяся за машиной, двинулась вперёд. Человек рвано выдохнул, поднимаясь над капотом и осматриваясь. Сообщил в трубку, с трудом сдерживая гнев:
— Сто девятый слушает.
— Где Гром? — официальный тон, донёсшийся из трубки, поневоле заставил желудок тревожно сжаться.
Мужчина осмотрелся и высказал, запинаясь от страха:
— Уж-же убежал в здание…
— Придурок, — рыкнул Прокопенко, припечатывая кулаком стопку бумаг к столу. — Опять один да один…
— Так точно, — выдавил из себя полицейский, поднимаясь и быстрым шагом направляясь к выдоху со стоянки. Он упустил тот момент, когда неугомонный майор ушёл «на дело» сам, не дожидаясь появления главного подозреваемого и явно надеясь перехватить его раньше.
Трубка отозвалась презрительными гудками, и мужчина приглушённо выругался, выбегая с цокольного этажа. И как только Дубин терпел своего напарника? Кажется, сам бы молодой полицейский и часа не продержался с этим зазнайкой — Игорем Громом.
Гром бежал по полупустому коридору, пугая редких покупателей торгового центра и физически ощущая стук крови в висках. Дыхание давно сбилось, под рёбрами ныло всё сильнее, почти невыносимо и отдаваясь в грудную клетку. Шаги гулко стучали по коридорам, вторя топоту человека, который нёсся вперёд, не замечая ничего на своём пути.
Думай-думай-думай.
Теперь уже вполне очевидный преступник, который подтвердил свою причастность к делу ещё когда Гром окликнул издалека:
— Товарищ Кольцов? Мне вас всего на пару слов, вы же знаете, что подозреваетесь в… — убегал со всех ног, протискиваясь сквозь кучки людей, которых в тёплый вечер середины недели было не так много. Кажется, он неплохо знал расположение помещений в этом здании, и оттого Игорю приходилось напрягать все силы, чтобы следовать за ним. Преступник довольно ловко срезал на поворотах и явно не рассчитывал проигрывать какому-то оперу в старой кепке.
Человеческая фигура свернула в сторону, бросаясь по эскалатору вниз и перепрыгивая через три ступеньки.
Думай-думай-думай.
Гром рванул следом, понимая, что, позволив подозреваемому в заказном убийстве выбежать на улицу, он почти гарантированно его потеряет.
Сердце отстукивало в такт торопливым прыжкам. Прямо по движущемуся эскалатору вниз. Подозреваемый, оказавшись внизу, резко рванул вправо, и Игорь, сокращая расстояние, перепрыгнул через перила. Ступни отозвались глухой болью, и майор крепче стиснул зубы. Некогда было нюни распускать.
Преступный кадр толкнул дверь комнаты для персонала, и Гром, не колеблясь, врезал по ней ногой. Он был всего в нескольких прыжках от подозреваемого. Майор едва успел отпрянуть в сторону, когда прямо на него свалился тяжёлый шкаф с моющими средствами и разной шушерой, которая обычно хранится в таких помещениях. В тёмной комнате зазвенело разбитое стекло, и Игорь рванулся туда. Перемахнул через балки и разбитые бутылки, с трудом развернувшись в тесном пространстве.
И да — еле успел стащить на пол человека, который был готов сигануть с подоконника второго этажа большого торгового центра.
… Протяжный гудок автомобиля заставил двоих полицейских прервать разговор. Очень вовремя: широкой походкой к ним подходил растрёпанный и уставший Игорь. Он фактически на себе тащил несостоявшегося антагониста сегодняшнего шоу. По небу плыли неспешные облака, и, казалось, целое небо отражалось в весёлых игоревых глазах. Пусть и уставший, но очень довольный собой, он почти искренне улыбнулся коллегам и толкнул в их объятия подозреваемого с заломанными руками.
— Держите.
— Оперативно как всегда, — весело ухмыльнулась ему полицейская, ловя суровый взгляд. Тот только неопределённо пожал плечами и шутливо отдал честь двумя пальцами. На вопросительный взгляд продемонстрировал время на экране старенького мобильника — рабочий день полчаса как был окончен, — и отчалил в закат, сопровождаемый ошарашенными лицами коллег.
— Мда… — женщина заправила за ухо светлую прядь волос и несколько обиженно сообщила в пустоту: — а раньше его было с работы не вытащить.
— Семья, видимо, появилась, — её напарник пожал плечами, упаковывая пойманного беглеца в бело-синий УАЗик.
— Бред, — разочарованно протянула женщина, прекрасно понимая, что этот вариант и является самым правдоподобным. Но верить в это как-то не очень хотелось. Игорь ей не то, чтобы нравился, но интересовал давно. А теперешнее положение дел вызвало смешанные чувства — то ли обиду непонятно на кого, то ли просто лёгкую грусть. Она повела узкими плечами и натянула на лицо прежнее сосредоточенное выражение.
В конце концов, Игорь был отнюдь не плохим парнем, но вот с таким характером…
Женщина даже фыркнула про себя — его избранница должна была быть точно ему под стать.
Знала бы она, насколько была права.
Тёмные тени и странное мигание лампочки под потолком были единственным, что встретило Игоря, когда он, набрав знакомый код, ввалился в здание «Вместе». Не зажглась панель напротив входа, не появилась голограмма вездесущей Марго.
Странная, неправильная тишина окутывала офис, разнося мурашки по всему телу и навевая тревожные мысли. Игорь был слишком взбудоражен так удачно законченной погоней, так что не обратил на это внимания. Только спросил, уже поднимаясь в лифте на последний этаж:
— Марго?
Позвал громче, не услышав ответа:
— Марго-о? — и пожал плечами, пробормотав себе под нос: — Серый отключил её, что ли?
«Новые протоколы загружает», — подсказало подсознание, и Игорь улыбнулся своим же мыслям: — а ещё жалуется, что я у него трудоголик.
Двери распахнулись легко, открывая привыкшему к темноте взгляду диван, ряды автоматов с напитками и сладостями, что-то, лежащее на полу. Майор закатил глаза, шаря по стене в поисках выключателя. Опять Разумовский оставил одеяло на полу, не позаботившись убрать его в шкаф.
Яркий свет ударил в глаза, заливая всё окружающее мужчину пространство.
Сердце забилось чаще, пока взгляд Грома скользил по пустому кабинету, вещам, оставленным как будто в спешке. Что-то определённо было не так.
Диван сдвинут, — у Игоря фотографическая память даже на расположение вещей, — стекло… Стекло! Осколки разбитого стеклянного заграждения, которое ранее закрывало какую-то античную статую на постаменте.
Майор сделал короткий шаг вперёд, вглядываясь в блестящее крошево, на частичках которого привычный глаз отчётливо угадал пятна подсохшей крови. Сердце рухнуло куда-то вниз.
Ноги подкосились, и мужчина тяжёло опустился на диван, чувствуя, как дрожат руки. Тут же вскочил, мысленно проклиная себя на чём свет стоит за то, что вообще до чего-то дотронулся на месте преступления.
Чуть не выронил мобильник, лихорадочно считая секунды и скользя взглядом по внешне обыкновенному, за исключением стекла, кабинету. Пальцы набрали по памяти знакомый номер, пока в сердце ещё теплилась надежда: может, ушёл куда-то, пошутить решил, или Птиц опять заигрался в войнушку и набедокурил… Нет.
Гудок. Ещё гудок. Длинный гудок. Обречённый.
Гром шумно выдохнул, ощущая, как плывут перед глазами круги.
Новый номер был набран не сразу, но человек на том конце провода откликнулся быстро, как и всегда:
— Игорь? Что случилось?
— Дима…
В хриплом голосе, больше напоминавшем вой отчаяния, с трудом можно было узнать голос бесстрашного питерского майора. Дубин не успел спросить, что происходит, как трубка выплюнула жуткие слова:
— Прошу… Напарник. Предупреди всех, кто ещё в отделе. Направьте отряд ко мне… И экспертизу. Разумовский пропал.
