Когда не спасает даже любовь

На такую просьбу Жора никак не мог не отреагировать и выехал практически моментально, ведь и сам чувствовал, что с его братом происходит что-то не то, и искренне хотел помочь, надеялся и верил, что сможет это сделать, раньше мог всегда. Всего полдня пути и вот, вместо Минска уже Москва, другой город, другая страна, другая культура, но главное пока совсем не это. Гораздо важнее, что такси удалось поймать достаточно быстро, адрес дома ему заблаговременно сообщили, и совсем скоро удалось подъехать, повезло с редким отсутствием пробок, и встреча вышла, вроде бы, обыкновенной. На звонки дверь открыл сам Дима и, только увидев родного человека, сразу чуть с ног не сбил, налетев с крепкими тёплыми объятиями, вполне счастливый и довольный, не то что при последних разговорах, но первая же пара фраз развеяла все иллюзии, более чем чётко обрисовывая положение дел. — Жора, я глазам своим поверить не могу! Хоть бы предупредил, что приедешь, а то не звонил неделю, трубку не брал, я места себе не находил! — и в равной степени счастливый и обеспокоенный голос заставил совсем растеряться, на одних инстинктах прикрывая за собой дверь и крепче прижимая человека, который за столько лет рядом стал не меньше, чем смыслом жизни, и не позаботиться о нём никак нельзя. — Нет, родной, не так... Мы же говорили с тобой буквально вчера. И каждый день до этого. И я грозился приехать буквально несколько дней назад, ты не помнишь ничего? — Не помню... Но зачем ты приехал? У тебя же работа, съёмки, записи... Зачем? — и голос опять резко стал потерянным и прохладным, и руки сами разжались, но в этот раз его никто отпускать не собирался, прекрасно понималось, что вот сейчас делать этого не стоит. — А я не могу взять отпуск? Я почувствовал, что с тобой нехорошее что-то происходит, да и по беседам нашим расслышал, взял и приехал. — о том звонке Прохора он умолчал по договорённости, вместе сошлись на том, что их любимое дитя может весьма непредсказуемо отреагировать на такое и лучше сейчас так не рисковать, и решил отвлечь внимание шутливым вопросом. — А ты что, не рад меня видеть, братик? — Рад конечно, или ты ожидал услышать другой ответ? — они дружно с этого посмеялись и этим шумом привлекли из спальни заспанного виновника визита, и его удивление вышло достаточно натуральным, ведь такого скорого приезда он действительно не ждал, как и такого восклицания любимого, хоть с ответом смог сориентироваться достаточно быстро. — О, спящая красавица наша пробудилась! Прох, ты ж уже знаком с моим братом, да? Представляешь, заявился в гости без объявления войны, и будто так и надо! Кстати, родной, так ты к нам на сколько? — Да, добрый вечер, всех рад видеть. Так являться, как по мне, главная забава родственников. Но такой родне даже я всегда рад. — с улыбкой он пожал старшему Колдуну руку, взглядом благодаря за такой скорый приезд, и тоже ждал его ответа на вопрос, хоть и со своими целями. — Добрый вечер, лестно такое слышать. Я взял отпуск на месяц и, если вы будете не против, всё это время проведу с вами. Слишком уж я соскучился за родным человеком, да и, кажется, это взаимно, да, Дим? — видя в красивых глубоких голубых глазах полнейшее согласие, Жора разжал крепкую хватку и ласково приобнял брата за плечи, чтобы было удобнее ходить, отпускать не хотелось ни на секунду, и внёс ценное предложение. — Ну что, раз уже вечер, пойдём ужинать? Теперь мне хоть легче будет за питанием твоим следить, чтоб не отказывался и не забывал, как умеешь. — Хорошо-хорошо, тебя накормлю обязательно, куда мне деваться-то уже. Пошли, ты же тут не был ни разу, хоть покажу тебе, где мы живём. — тоже не собираясь отпускать свою главную защиту и опору, он солнечно сиял и первым делом отправился в гостиную, ведь эта комната в светлых кремовых тонах с телевизором, сервантом, кофейным столиком, компьютерным столом и порядочным по длине диваном, заправленным лёгким персиковым покрывалом, теперь действительно гостевая, и гостю она понравилась, потом экскурсия продолжилась в спальне, оформленной в уже светло-голубых тонах, с немаленьким шкафом и двуспальной кроватью, заправленной тёплым мягким бирюзовым одеялом, и только после этого все, наконец, добрались до кухни, облицованной бежевой плиткой и кремовым паркетом с достаточно просторным обеденным столом, простенькой стиральной машинкой, газовой плитой и высоким светлым холодильником, в котором, собственно, и предстояло отыскать ужин на всех троих. Немного порывшись в запасах готовой еды и хорошо зная вкусы брата, Дима аккуратно выудил с нижней полки немаленькую сковороду наполовину заполненную жареной картошкой с мясом, быстро всё погрел и разложил по двум тарелкам, спокойно ставя это на стол, перед двумя близкими людьми, и присел между ними, совсем не собираясь принимать дальнейшее участие в ужине, и если Легенда спокойно начала уплетать за обе щёки, не догадываясь даже поблагодарить, ведь даже ежу понятно, кто это готовил, то Жора не мог промолчать, не притрагиваясь к еде и снова обнимая брата за плечи, тепло ласково спрашивая: — Родной, спасибо... Но почему ты ничего не положил себе? Тебе тоже надо кушать, что-то мне подсказывает, что питание ты опять забросил совсем, а этого я допустить никак не могу. Хочешь, я сам тебе всё наложу, чтоб ты не поднимался лишний раз? — Жор, ну что за глупости... Подняться мне не трудно и я не голоден совсем. Ешь спокойно, если не хватит, я добавлю, мне не сложно. — и это уже прозвучало немного недовольно, и он упорно пытался спрятать взгляд, но было бы всё так легко, ведь они оба очень непростые в плане характера, этим, наверно, и похожи больше всего. — Дима, ты же знаешь, мне врать бесполезно. И сейчас я быстро докажу это тебе. Прохор, оторвись пожалуйста на секунду от тарелки и поведай мне, когда он ел в последний раз? — строгий, хоть и спокойный, голос и взгляд заставили оторваться от столь занимательного процесса и с набитым ртом и невозмутимым видом выдать чистую правду. — Понятия не имею, я ж не могу постоянно за ним следить, не маленький же. — даже не понимая, почему в ответ на это был только осуждающий взгляд с плавным покачиванием головой, парень спокойно вернулся к еде и более ничем не интересовался, решил, что это ни к чему, раз главная нянька приехала и теперь руководит процессом. — Вообще-то, умник, ты должен за ним присматривать. Да, он не маленький, но иногда неосторожен и хотя бы от этого его стоит беречь, хоть пытаться. Я же не всегда рядом, хоть и хотелось бы обратного. — на эти нравоучения их жертве было глубоко плевать, эгоизм всё-таки иногда сильнее элементарной человечности, так что, он даже не отреагировал, а вот младший Колдун принял смущённо-недовольный вид и даже поспорить не успел, не дали, привычно считав это желание по взгляду. — И даже не думай спорить или возражать. Просто смирись, что для меня ты всегда будешь любимым ребёнком, которого нужно от всего защищать и оберегать. Я же рядом с самого твоего рождения, разве у нас может что-то быть иначе? — Не может... Я понимаю. Ладно, сдаюсь... А ты не помнишь, как холодильник открывается? — и от этого тихого невинного вопроса замерли все разом, Шаляпин с лёгким недоумением, а Жора с лёгкой паникой в глазах, и от этого виновник такой реакции даже немного растерялся, снова смущаясь. — Эй, вы чего? Что я такого страшного спросил? — Ничего, маленький, ничего... Давай-ка я всё-таки сам тебе всё погрею и наложу, хорошо? — дождавшись короткого неуверенного кивка, он неохотно отпустил брата, быстро поднялся и принял обыкновенно спокойный вид, занимаясь едой, но уже начинал действительно пугаться, видел такое в первый раз и не знал, что делать, чувствовал только, что происходит что-то совсем не то, и с этим нужно хоть как-то разбираться, знать бы только, как... Хоть попытки сохранить внешний покой были очень усердными, Дима не мог не почувствовать эмоции родного человека, но высказать свои ощущения не решился, молча поел, уже несколько печальный и подавленный, и молча куда-то пошёл, всем своим видом показывая, что ни с кем говорить не желает, и если Прохора это вполне устроило и он готов был позволить ему пойти, куда вздумается, то, как он пока, к счастью, только мысленно выразился, главная нянька, точнее, главный нянь, был категорически против подобных побегов и уже в коридоре догнал брата, в меру осторожно схватил его за руки, чтобы остановить, и от холодного прожигающего взгляда даже не сразу нашёлся, что сказать, но выдержка всё-таки колоссальная и пока победила именно она. — Подожди меня, я пойду с тобой, оденусь только, и тебя одену заодно, ночь почти на улице, нельзя там раздетым сейчас. И не надо так на меня смотреть. У тебя проблемы со зрением, тебе плохо в последнее время, я вообще не должен бы отпускать тебя в темноту, но зная, как тебе нужны прогулки, хочу просто составить тебе компанию, позаботиться о тебе, как и всегда. Дим, может прекратишь пытаться прожечь меня взглядом и что-то скажешь, или хоть двинешься? Нет, это невозможно... Пойдём со мной, тебе спать надо. Я помогу уснуть, от некоторых ведь помощи в таком не дождёшься. — ровный тёплый родной голос действовал успокаивающе, через минуту несостоявшийся беглец немного отмер, кивнул с печальным пустоватым взглядом и сам взял родного человека за руку, так разрешая ему себя вести, и почти тут же опустил взгляд, уже начинал стыдиться происходящего и хотелось разогнать всех подальше, но эти ведь всё равно не послушают, ещё и спорить начнут, что сейчас и происходит по дороге к спальне. — Так, я всё чувствую, не забывай. Родной, тебе нечего стыдиться. Проблемы иногда бывают у всех, это абсолютно нормально. И проблем ты нам не доставляешь, никаких, даже Прохору, как бы он на тебя ни смотрел. Он просто не знает пока, как к этому относиться, и поэтому может вести себя неверно. Но я очень надеюсь, что позже он обязательно исправится. Ну или я помогу ему это сделать. — это прозвучало достаточно убедительно, и к этому времени братья уже добрались до спальни, старший буквально положил младшего на кровать, помог избавиться от обуви, в которую это упрямое дитя всё-таки успело влезть, присел рядом, на край кровати, и нежно гладил его по тёмным мягким волосам, иногда приподнимая кончиками пальцев чёлку и плавно спускаясь на широкий лоб, а с него на изящно очерченные скулы, шею и плечи, помнил, что такая ласка всегда помогала успокоиться и уснуть, как и нужные тёплые ласковые слова. — Всё мой хороший... Отдыхай... Всё будет хорошо, я никуда отсюда не денусь... Скоро придёт твой любимый и тоже будет тебя греть... Тебе надо отдохнуть и всё тогда обязательно будет хорошо, вот увидишь... Я обещаю, всё ещё обязательно будет чудесно... Старые методы работают всегда, буквально десять минут таких манипуляций и любимое маленькое чудо спокойно спит, а его брату нужно серьёзно поговорить с одним человеком, поэтому он потихоньку поднялся, вышел из комнаты и практически бесшумно запер за собой дверь, боясь потревожить пока слишком чуткий сон, и нашёл цель в гостиной, на диване, перед телевизором, что было, в целом, вполне ожидаемо. Надеясь привлечь максимальное внимание, он выключил прибор из розетки и присел на табурет возле компьютерного стола, чтобы смотреть в глаза собеседнику, и не дал даже рот ему открыть, хотя желание сделать это было буквально написано на его лице. — Нет, Прохор, пока говорить буду я, а ты, пожалуйста, молчи и слушай. И сразу отвечу на немой вопрос, телевизор я выключил для того, чтобы ты сейчас действительно меня слушал, а не просто изображал внимание и заинтересованность. — дождавшись, пока выражение лица напротив сменится на более спокойное и внимательное, он собрался с мыслями и продолжил более чем серьёзно. — Итак, думаю, ты уже понял, что я хочу поговорить с тобой о Диме, точнее, о твоём отношении к тому, что с ним происходит. И не надо этого удивлённого взгляда. Сначала ты звонишь мне, фактически, зовёшь на помощь, и сразу же после моего появления будто бы теряешь весь интерес к тому, о ком так переживал. Готов отпустить на ночь глядя чёрт знает куда, не одетого и непонятно в каком состоянии, смотришь на него, как на какое-то инопланетное существо. Не объяснишь мне, чем вызвана такая странная метаморфоза? — Не понимаю, о чём ты говоришь. Решительно никаких метаморфоз не было, я абсолютно нормально к нему отношусь, так же, как всегда. И не я ведь виноват, что теперь он действительно ведёт себя максимально странно? Вот именно, я тут не при чём. Ухаживаешь за ним ты и сам прекрасно, так зачем мне вмешиваться? Тебя он слушается больше, больше доверяет. Я поражаюсь, как он тебя рядом спать не уложил, когда ты в спальню его отвёл. Да, я всё прекрасно слышал и даже видел, просто решил не досматривать эту семейную сцену до конца. Так зачем мне участвовать, если единственный раз за этот вечер, когда он ко мне обратился, был очередным странным вопросом, знакомы ли мы с тобой. Жор, с ним что-то не так, он заболел чем-то, и мне всё больше кажется, что это что-то серьёзное. Не легче ли обратиться в больницу и доверить его заботе врачей? — Да, ты всё-таки совсем его не знаешь... Он ненавидит больницы и врачей, боится их и явно говорил тебе об этом, только ты, любезный друг, наверняка успешно пропустил это мимо ушей, как, впрочем, и многое другое. Да, я тоже начинаю склоняться к мысли, что он чем-то болен, но прежде чем помещать его в обстановку, которая может сделать хуже, хочу всё проверить. Поищу в интернете симптомы, почитаю, что это хоть примерно может быть и можно ли это вылечить в домашних условиях, без особенной медикаментозной помощи и хирургических вмешательств, посмотрю на его состояние и только тогда решу, нужно ли нам в больницу. И, погоди... Ты что, ревнуешь его ко мне? М-да, вот такой глупости я никак не ждал. Мы братья, мы не расставались с момента его рождения. Я привык его опекать и защищать, знаю, как о нём позаботиться. Мы очень крепко связаны и действительно любим друг друга, но только как братья, ясно тебе? И если ты такой ревнивец, чего ж ты тут разлёгся, а не идёшь к объекту своей ревности? Он тебя ждёт, ты нужен ему не меньше, чем я. Почему ты понять этого не можешь? — Прости, нам? Думаешь, я поеду с вами? Не надо смотреть на меня с таким презрением, эгоизм сейчас совершенно не при чём. Я за него переживаю, что кто-то узнает о наших отношениях, не зря же мы скрывались, как могли. К тому же, вдруг он невменяемым окажется, вдруг у него с головой не то что-то? Я не хочу к нему слишком близко оказываться во время выяснения деталей, да и, честно говоря, до него тоже. — с абсолютно невозмутимым видом он удобнее устроился на небольшой диванной подушке, а Жора едва сдержался, чтоб не выругаться на него, чувствовал и понимал, что такое отвратительное поведение только от страха, вроде защитной реакции, и от таких советов вообще чуть не зарычал, держал себя в руках только ради любимого младшего брата. — Я очень рад, что вы так связаны и так любите друг друга. Вот и иди к нему, и спи с ним рядом, а я останусь здесь, может жизнь себе сохраню. Доброй ночи и приятных сновидений. Понимая, что сейчас его, фактически, послали, почти сразу засыпая, парень медленно выдохнул, чтобы хоть немного успокоиться, спокойно поднялся, тихо прошёл до спальни, вошёл в комнату, так же бесшумно прикрывая за собой дверь, как и в прошлый раз, присел теперь на свободную половину кровати и задумался, глядя на своего самого родного и близкого человека. Что же с ним происходит, почему это началось именно сейчас, в чём причины и как можно это остановить... Он ведь совсем не заслуживает такого. Такой маленький, нежный, светлый, хрупкий... И во сне слишком похож на ангела, хотя, чего уж, в реальности тоже. Может он и есть ангел, они ведь всегда страдают больше других на нашей грешной земле... Они и правда связаны крепко, намертво, и проявляется это даже сейчас. Младший Колдун, видимо, почувствовал, что старший рядом, повернулся к нему и, не просыпаясь, потянул навстречу руки. Это было настолько мило и трогательно, что тот, кто сейчас слишком нужен, не смог сдержать невольной улыбки и поддался беззвучной просьбе быть как можно ближе, прилёг рядом и крепко, но нежно, обнял своё любимое маленькое счастье, которое от этого сразу улыбнулось сквозь сон и само прижалось поближе, чтоб было теплее и уютнее, и, наверное, сейчас был тот редкий момент, когда они оба были практически абсолютно счастливы. Для счастья им обоим не хватало совсем немного — Диме понимания от второго любимого человека, а Жоре здоровья и покоя его маленького нежного мальчика. С грустной улыбкой осознав это, он позволил себе уснуть и это был лучший желанный отдых для них обоих, но было бы всё так мирно и спокойно впереди... Проведя в доме молодой пары неделю, старший Колдун всё больше и больше тревожился от происходящего. Его брат всё больше и чаще забывал то, что было буквально две минуты назад, постоянно терял вещи и не видел их, если они лежали у него прямо перед глазами, при выходе из дома теперь постоянно пользовался лифтом, потому что лестницы пугали его до ужаса, он элементарно не мог спуститься, не мог здраво воспринять расстояние между лестничными пролётами, оно казалось непомерно огромным, растянутым и это слишком пугало, уже который день проходил мимо душа, то забывал о нём, то засыпал скорее, чем решался туда пойти, каждый день спал слишком долго, иногда даже дольше своего парня, что было полнейшей фантастикой, и в целом вёл себя более чем странно. Главными эмоциональными состояниями всё больше становились то тоска, то лёгкая агрессия, только в крепких надёжных руках родного человека удавалось хоть ненадолго это побороть, он сам понимал, что происходит что-то гадкое, было страшно и от этого Дима просто срывался в слёзы, успокоить его брался только брат, Легенде будто было совсем не до того, он всё чаще надолго уходил куда-то, ссылаясь на работу и нельзя было как-то проверить, не врёт ли он, да и было уже элементарно не до этих проверок. И в один день теперь единственный присмотр не выдержал, понял, что другого выхода нет и, уловив момент, когда родной человек более-менее спокойно воспринимал то, что происходит вокруг, посадил его на диван, присел рядом, крепко держал за руки и, набравшись смелости, выпалил разом то, что должен был сказать, боясь увидеть реакцию на это и понимая, что её всё равно не избежать, пути назад нет и не было. — Родной, я должен тебе сказать, ты только не волнуйся, пожалуйста... Нельзя больше запускать то, что с тобой происходит, становится всё хуже и хуже, мне уже так страшно за тебя, нам нужно в больницу.