Turn

      — Не думаю, что обижаться поможет, — говорит Гарри, усаживаясь на край кухонного стола, поставив ноги на стул и уперев локти в колени.       Фрэнк пристально смотрит на него от камина, а затем демонстративно отводит взгляд.       Гарри вздыхает.       — Если ты помнишь, это не я сказал, что ты не можешь пойти.       — Ты так легко оставишь меня в одиночестве, а сам будешь праздновать где-то, — несчастно говорит Фрэнк, положив голову на свои кольца. — Совсем не волнуешься, что покидаешь меня.       — Я знаю, — устало говорит Гарри, одновременно пытаясь сдержать улыбку. Вполне возможно, что Фрэнк-питон — самое драматическое существо, с которым он когда-либо имел удовольствие иметь дело. — Поверь, я бы с удовольствием взял тебя, хотя бы ради выражения лица Люциуса Малфоя, но ты же знаешь, какой Драко.       — Черствый. Никогда не делится беконом, — предлагает вариант Фрэнк, злобно щелкая языком.       — Бекон вреден для тебя, — говорит Гарри, поправляя рукава пальто и гадая, что именно Драко все еще делает наверху. Может быть, лучше и не знать, они все равно опоздают.       — Тебя это не останавливает, — замечает Фрэнк.       — Это правда. Но не меняет того факта, что тебе не позволено идти с нами в Мэнор.       Фрэнк скользит по плиткам и втискивается между осями стула Гарри, мускулы перекатываются.       — Так жестоко. Очень, очень жестоко. Совсем один, оставленный чахнуть, такая трагическая и прекрасная трата жизни, такая…       — Ладно, ладно, хватит, — вмешивается Гарри, слезая со стола и ныряя в кладовку. Когда он появляется с беконом в руке, Фрэнк высовывает язык, с энтузиазмом пробуя воздух. Гарри скатывает несколько ломтиков в легко проглатываемый, удобный для змей комок и протягивает его. — Ты получишь это, если пообещаешь перестать быть таким драматичным. У меня и без тебя сегодня достаточно забот.       — Восхитительно, — говорит Фрэнк, почти пьяно мотая головой из стороны в сторону.       — Обещай, — требует Гарри, держа бекон вне досягаемости и надеясь, что Драко не выберет именно этот момент, чтобы наконец войти в кухню. Потому что этот момент, когда он использует сырой бекон, чтобы подкупить взвинченного питона, он бы предпочел оставить при себе.       Фрэнк энергично кивает, и Гарри позволяет ему схватить бекон широко раскрытой пастью и вместе с ним исчезнуть под столом. Он вздыхает, смотрит на свои слегка липкие пальцы и направляется к раковине, чтобы опустить их под горячую воду. Тревога уже накалилась сегодня утром, учитывая надвигающийся День с Малфоями и утомительную перспективу протащить эту чертову лампу через каминную сеть вместе с ними, и даже теперь, когда Фрэнк нейтрализован, возможность быть непунктуальным вырисовывается большой и зловещей.       — Давай, Драко, — бормочет он, снова усаживаясь на кухонный стол и все время задаваясь вопросом, будет ли лучше для всех — ну, для него, — если Драко просто останется там, наводя порядок, или играя со своими волосами, или что бы он там ни делал. Воспоминание о полуночи все еще пылает в нем с громогласной напряженностью, и извивающееся существо, вместо того, чтобы насытиться поцелуем, только ускоряется. К счастью… к сожалению, думает он сейчас, еще не было случая, чтобы ситуация стала неловкой.       Драко, конечно, понятия не имея о том, что тогда произошло что-то столь важное, а тем более о том, что он только что поцеловал смущенно возбужденного, стремительно летящего вниз, якобы-натурала Гарри Поттера, с грохотом влетел в дом, аккуратно сложил одежду и без единого слова нырнул под простыни. К тому времени, как Гарри удалось найти одобренные полки и шкафы для всех частей его наряда, Драко свернулся на боку и тихо дышал, пошевелившись только для того, чтобы протянуть руку к Гарри и прижать их холодную кожу друг к другу.       А сейчас… сейчас без двух минут десять утра, и единственными словами, которыми они обменялись, были: «Боже мой, неужели нам правда надо?», «Хочешь тост?» и «Пожалуйста, позаботься об этой змее, пока я не набил ее, как чучело, и не повесил на стену».       — Ладно, пойдем, давай покончим с этим, — вздыхает Драко, входя на кухню с большой сумкой, перекинутой через плечо, и причудливой корзиной в руках.       — Кто бы мог подумать, что ты не любишь своих родителей, — тихо говорит Гарри, все еще не уверенный в природе отношений Драко с Люциусом и Нарциссой и желающий, чтобы кто-нибудь дал ему ключ.       Драко фыркает.       — Ты прекрасно знаешь, что иметь с ними дело лучше в небольших дозах, — говорит он. — Очень маленьких дозах. Не забудь про… это, — добавляет он, указывая на мерцающий клочок воздуха у камина, где лампа Гарри скрыта сверхмощным Дезиллюминационным заклинанием, готовая к транспортировке.       — Ладно, — мрачно говорит Гарри.       Драко приподнимает бровь.       — Так… одежда подходит, волосы… приличные, броня против оскорблений на тебе… я надеюсь.       Сердце Гарри замирает, а возможность того, что сегодня может быть что-то более приятное, чем упражнение на выносливость, начинает исчезать.       — Да, — он пытается улыбнуться. — И если уж на то пошло, у меня всегда есть Селестина.       Губы Драко дергаются, а глаза на мгновение полнятся теплом. Корзина в его руках потрескивает, притягивая взгляд Гарри, когда Драко поправляет хват. Он хмурится.       — Это то, что мы им дарим? — спрашивает Гарри, недоверчиво глядя на выбор подарков. Там несколько коробок с печеньем, о некоторых из которых он никогда раньше не слышал, красиво завернутые сыры и две бутылки выдержанного в дубу меда. Очень привлекательный подарок, очевидно, но он не может поверить, что они с Драко не дарят Малфоям что-то более… экстраординарное. Драко на мгновение закрывает глаза и умудряется одним тихим вздохом выразить чистое раздражение.       — Пожалуйста, только не говори мне, что хочешь поменять его на другой. Потому что, если ты не заметил, сегодня Рождество и магазины закрыты.       — Нет, я имею в виду… разве он не маленький?       Драко коротко смеется.       — Так, ты успел забыть, насколько легче стало все это фиаско, когда мы прекратили пытаться произвести на них впечатление нашими подарками?       — Нет, просто, эм, я думал, ты взял три бутылки медовухи, — неуклюже врет он, мгновенно сожалея о своих неосторожных словах, когда взгляд Драко становится острым.       — Я бы не стал покупать три штуки чего-либо, — говорит он раздраженно. — Ты же знаешь.       — Извини, не подумал, — бормочет Гарри. Плохие цифры, напоминает он себе.       — Тебе лучше начать, или мой отец съест тебя живьем. Пойдем, мы опаздываем, — внезапно говорит Драко, и в его голосе звучит нотка обвинения, заставляющая Гарри нахмуриться.       — Я был готов целую вечность, — бормочет он себе под нос, хватая лампу и следуя за Драко в огонь.       Он всегда ненавидел камины.

**~*~**

      Когда Гарри выходит из камина Малфоев, он внезапно благодарен за свое пальто; в гостиной разверзлась Арктика. Он едва успевает оглядеться, окинуть взглядом полированный мраморный пол и четыре огромные картины маслом, по одной на каждой стене, как дверь распахивается, впуская маленькую эльфийку в удивительно чистой красной льняной наволочке.       — О боже, — восклицает она, поднося к лицу обе руки с длинными пальцами. — О боже, боже мой! Мастер Малфой, мистер Поттер, Сенька очень сожалеет. Сеньке пришлось тушить небольшой огонь на кухне, сэры, — объясняет она, хлопая по слегка почерневшему участку наволочки и моргая огромными голубыми глазами. — Прошу прощения, сэры.       — Все в порядке, — торопливо говорит Гарри, хотя и сдерживает инстинктивное желание броситься на защиту эльфа. Кажется, не имеет значения, сколько лет прошло, или как Рон продолжает дразнить Гермиону по поводу ГАВНЭ, один взгляд на домового эльфа, и мысли Гарри полны его друга, Добби.       Она смотрит на него и начинает задыхаться.       — Вдохни, Сенька, ради бога, — говорит Драко. Улыбаясь, он добавляет: — Без маленького пожара не было бы и Рождества, правда?       Сенькины уши поникают, и она громко выдыхает.       — Как великодушно, — вздыхает она. — Мистер Малфой рассердится.       — Ну, может быть, — соглашается Драко, разматывая шарф и рассеянно похлопывая Сеньку по плечу, направляясь к двери, — но ты же знаешь, какой он. Ужасно скучает, когда не к чему придраться.       Гарри и Сенька обмениваются взглядами, прежде чем она спешит к двери, чуть не сбив Драко с ног, чтобы первой дотянуться до ручки и открыть ее для них.       — Спасибо, — бормочет он, и ее уши дергаются в ответ. Ее большие глаза на мгновение обращаются к почти невидимой лампе в руках Гарри.       — Мистер Малфой и госпожа Нарцисса находятся в гостиной, Сенька приведет, если сэры последуют за ней, — говорит она, пугая Гарри, когда позволяет двери захлопнуться за ними и вылетает в коридор. — Если Сенька поторопится, может, никто и не почует гари. — Она быстро оглядывается через плечо, не замедляя шага. — Это была жареная индейка, — признается она. — Слишком много быстро сгорающего в начинке. Сенька сказала Билби, но у Билби проблемы со слухом.       Гарри фыркает, сочувствуя несчастному Билби, который, вероятно, трудится где-то в недрах дома, и впервые замечая легкую восточноевропейскую интонацию в скорострельных словах Сеньки.       Драко, идущий рядом с Гарри, ничего не говорит, но, кажется, его это забавляет. Его глаза блестят, а жесткое выражение «давай просто покончим с этим» значительно смягчается.       — К счастью, у нас есть гусь, — говорит Сенька. — Может, никто и не заметит.       Драко фыркает.       — Мне кажется, с каждой нашей встречей ты становишься все оптимистичнее.       Сенька смеется. Это странный звук — что-то вроде мягкого, прыгучего ритма, — и Гарри поражает мысль о том, что домовому эльфу, каждому домовому эльфу, позволено смеяться в Малфой-Мэноре. Он улыбается.       — Сенька знает, что это не лесть, мастер Малфой, — говорит она и, прежде чем Драко успевает ответить, продолжает: — Все устроено, Сенька надеется, что все так же хорошо, как и в прошлом году, но у нее было столько проблем с мишурой… она не всегда хочет сотрудничать, — мрачно говорит она, а затем светлеет. — Подарок мистера Поттера очень красивый, Сенька, конечно, видит.       Гарри удивленно поглядывает на тяжелую штуковину в руках, потом на затылок Сеньки.       — Оу. Спасибо.       Драко приподнимает бровь.       — Ты даже не завернул его? — бормочет он с притворной обидой.       Гарри высовывает язык и продолжает следовать за Сенькой по лабиринту коридоров. Приняв во внимание каждый поворот и каждый памятный предмет — доспехи здесь, картину с впечатляюще уродливой женщиной там, — он думает, что мог бы найти дорогу обратно, если его прижмут к стене, но это будет непросто; место огромное. Воздух здесь холодный, и отсутствие праздничного настроения поражает, но если он напряжется, то почувствует запах жареного мяса и специй, доносящийся с нижних этажей, где, без сомнения, бедняга Билби усердно работает.       И все же он вынужден признать, что это прекрасный дом, гораздо более светлый, чистый и ухоженный, чем в прошлый раз, когда он был здесь, что неудивительно при данных обстоятельствах. Он лениво задается вопросом, был ли Малфой-Мэнор все еще местом для ужасов, устроенных их коллегой во время войны. Каких-то новых ужасов, о которых он уже кое-что знает, думает Гарри, глядя на свою ногу и подавляя колючее любопытство. Сейчас не время.       — Нет, мастер Малфой, Билби еще не сжег жареную картошку, — говорит Сенька, заставляя Гарри улыбнуться ковру и напомнить себе, что ему действительно следует быть внимательным. — Время еще есть, но у Сеньки придуман план Б. Запас для жареной картошки. В этом году Сенька не опозорится. О боже, нет. Зарезервировать индейку на следующий год тоже было бы полезно, — вздыхает она, наконец останавливаясь, чтобы перевести дух.       — Я уверен, что все будет в порядке, — заверяет Драко, когда они внезапно останавливаются перед тяжелой дубовой дверью, которая, как и все остальные, мимо которых они проходили, кажется их целью. Гарри делает глубокий вдох.       Сенька распахивает дверь и делает короткий реверанс.       — Мистер Малфой, госпожа, ваши гости прибыли.       — Спасибо, Сенька, — тихо говорит Нарцисса, поднимаясь из богато украшенного кресла и присоединяясь к мужу, который важно, с прямой спиной стоит перед камином, заложив руки за спину.       Гарри ловит себя на том, что на этот раз замечает, что каждая часть сложного, строгого официального одеяния Люциуса черная. Только четверть дюйма чистого белого воротничка осмеливается нарушить это мрачное сочетание, а длинные белокурые волосы блестят в резком утреннем свете, заливающем комнату. Люциус выглядит устрашающе, хочет Гарри признать это или нет, и пока стоит там — одна рука едва касается руки Драко, а другая мрачно держит лампу, — он понятия не имеет, чего ожидать.       Рядом с ним Драко тихо снимает пальто, заставляя отца на долю секунды приподнять бровь, когда взгляду открывается его элегантная, но яркая рубашка аквамаринового цвета и тонкий серебристый галстук, который он специально выбрал. Мятежник, думает Гарри, продолжая смотреть на Люциуса.       — Счастливого Рождества, мама, — говорит Драко, и Нарцисса улыбается, но ничего не говорит, как будто тоже чего-то ждет.       И тогда происходит это. Люциус прищуривается, вздергивает подбородок и рычит:       — Магия в твоих глазах, дорогая, все так же околдовывает меня!       Сочетание интенсивного зрительного контакта и любовных слов поражает, и всего на мгновение Гарри совершенно теряется, но быстро приходит в себя и пролистывает путаницу текстов, которые ему удалось запомнить.       Магия в твоих глазах… драма… струны… все так же околдовывает меня… и…       — Как и блеск твоей улыбки, которой я никогда не насыщусь, — отвечает Гарри торжествующе и чуть громче, чем намеревался.       Одна светлая бровь дергается, и Гарри с трудом сдерживает победную ухмылку, но ему это удается, он цепляется за ножку лампы и решительно не смотрит на Драко. Раздутый успехом, он выбрасывает первую попавшуюся строчку:       — И завоевал меня так, как только ты умеешь.       Люциус хмурит брови. Это всего лишь мимолетная морщинка на лбу, но Гарри видит ее, и, судя по озадаченному выражению лица, Нарцисса тоже это замечает. Рядом с ним Драко издает тихий смешок, и Гарри внезапно приходит в голову, что, возможно, он обычно не отвечает на вызов.       Ладно. Он уже сделал это, не так ли?       На долгие секунды воцаряется тишина, и Гарри почти слышит пронзительный голос Сеньки этажом ниже и ответный грохот и стук ее неуклюжего коллеги. И тут Люциус прочищает горло. Сцепляет и разжимает руки за спиной.       — Возьми меня нежно, мой разрушитель проклятий, — поет он, глядя прямо в глаза Гарри, и, несмотря на тревожный логический вывод, на этот раз Гарри действительно улыбается. А потом брови Люциуса вызывающе изгибаются, и он снова запевает. — Прошепчи эти слова без разногласий и стычек?       — Пузыри любви в поэзии на языке русалок, — парирует Гарри, чувствуя, как в жилах бурлит восторг. Это смешно и замечательно, и крошечные проблески огорчения на лице Люциуса Малфоя такое награждение, что Гарри почти забывает, что в комнате есть кто-то еще. — Под планетами, выстроившимися в ряд в небе?       Люциус колеблется, на мгновение закрывая глаза, словно собираясь с духом.       — Занимаемся сладкой, страстной любовью, ты и я.       — Очень тревожная мысль, — бормочет Драко, напоминая Гарри о своем присутствии.       — Он говорит: «Я твоя погибель, мое сердце окрашено в черный», — грохочет Люциус, наконец выходя из своей жесткой позы и размахивая рукой в сторону.       Гарри смотрит. Жует губу. Прокручивает в голове, снова и снова, весь банк ужасных текстов, но безрезультатно. Наконец, охваченный смесью разочарования из-за того, что сел на мель, и ужаса от того, что добрался так далеко, он вздыхает и уступает.       — Боюсь, этого я не знаю.       Люциус широко улыбается, показывая ровные белые зубы.       — У вас нет ее последней песни, мистер Поттер.       — Э-э… Нет, у Риченды такой не было, — бормочет он, в основном обращаясь к самому себе.       — Конечно, нет, — говорит Люциус. — Она не будет доступна до нового года. Если, естественно, не знать правильных людей.       — Разве не очаровательно, как изменилось за эти годы твое определение понятия «правильные люди»? — интересуется Нарцисса из своего кресла, и хотя ее лицо остается бесстрастным, Гарри улавливает тонкий ироничный юмор в ее голосе, и ему становится теплее, совсем немного.       — Так же очаровательно, как морщинки на твоем лице, моя дорогая, — огрызается Люциус, выглядя уязвленным. — Они тоже претерпели некоторые изменения за эти годы.       — Никто из нас уже не так молод, как раньше, Люциус, — говорит Нарцисса, оценивающе глядя на него. — Линии талии могут быть очень выразительными, не так ли?       Люциус ощетинивается и держится очень прямо, в то время как Гарри смотрит между ними, заинтригованный, и чувствует, что он случайно посвящен в то, что никогда не должен был видеть, — человеческую сторону Малфоев.       — Не начинайте, — вздыхает Драко, и Гарри поворачивается к нему. Он раздраженно проводит рукой по волосам и устало смотрит на родителей. Люциус и Нарцисса переглядываются и молчат, почти — но, конечно, нет — примирительно.       — Кто хочет выпить? — предлагает Нарцисса, оглядываясь в поисках домового эльфа.       — В десять утра? — ворчит Люциус, но потом добавляет: — Медовуху, если ты настаиваешь.       — Я ни на чем не настаиваю, — настаивает Нарцисса и щелкает пальцами. — Сенька!       Когда она появляется, все еще выглядя слегка опаленной, Гарри осторожно просит яблочный сок, даже более осторожно, просто чтобы убедиться, что просит его в пределах слышимости Люциуса. Во что бы то ни стало он намерен доказать мистеру Малфою, что не пьяница.       Люциус не соизволяет прокомментировать выбор напитка Гарри, так как, похоже, его отвлекает запах… хорошо прожаренной еды, которую Сенька принесла с собой.       Он принюхивается и хмурится.       — Почему я чувствую запах гари?       Сенька торопливо делает реверанс и, не сказав ни слова, исчезает.       — Странное создание, — вздыхает Люциус, глядя сначала на пустое место на ковре, с которого только что исчезла Сенька, а потом на Гарри. — И все же я никогда не жалел, что вложил деньги в помощь иностранцам. Очень трудолюбивые эти русские, — признается он.       — М-м-м, — выдавливает Гарри, не зная, какого ответа от него ждут.       — Его не интересуют твои огульные выводы, отец, — говорит Драко, подводя Гарри к удивительно удобному дивану и нежно положив руку ему на поясницу. Гарри позволяет направлять себя, сосредоточивая всю свою энергию на том, чтобы поднести с собой эту чертову лампу и поставить ее на край дивана. Гарри опускается на подушки и думает, сможет ли он уговорить Драко унести ее домой; в конце концов, это его лампа.       — Я просто пытаюсь просветить его, Драко, — холодно отвечает Люциус. — Тебе не стоит беспокоиться о том, что его голова взорвется; я сомневаюсь, что в настоящее время она перегружена информацией.       Оскорбленный, Гарри прикусывает губу изнутри, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Итак, Люциус Малфой думает, что он тупой. Он не может сказать, что удивлен, но это все равно задевает, и он задается вопросом, как его другое «Я» мирится с тем, что, как он подозревает, является регулярной чередой оскорблений и острых инсинуаций от его-потенциального-тестя.       — Прекрати, — говорит Драко, как раз когда Нарцисса отвечает:       — Мужайтесь, мистер Поттер. По крайней мере, молодость на вашей стороне… в какой-то степени.       На этот раз Гарри ничего не может с собой поделать. Он смеется. Рядом с ним Драко качает головой и тихонько фыркает. Люциус вздыхает и критически рассматривает свои руки. Нарцисса смотрит в камин с непонятной улыбкой на губах. Это самое странное Рождество, которое Гарри когда-либо переживал, а сейчас даже не время обеда.       Сенька возвращается с напитками, и Гарри с благодарностью потягивает яблочный сок, который она сочла нужным согреть и приправить специями, от которых он получился просто восхитительно вкусным.       — Это фантастика, спасибо, — говорит он, игнорируя пренебрежительный фырк Люциуса. Он полагает, что не должен благодарить, какой бы старательной и русской она ни была. Сенька ослепительно улыбается.       — Мистер Малфой, госпожа, Сеньке сейчас принести подарки?       Люциус утвердительно кивает, и Драко кладет руку на бедро Гарри, встает и извиняется.       — Ох, нет, мастер Малфой, — кричит она, спеша за ним. — Сенька принесет, Сенька принесет!       — Оно тяжелое, Сенька, — спокойно говорит Драко, еще больше огорчая ее тем, что сам берется за ручку и открывает дверь гостиной. — И, кроме того, ты не знаешь, где оно. Я спрятал его.       — Мастер Малфой! Позвольте Сеньке помочь! — кричит она, исчезая за ним, и Гарри слышит ее мучительные протесты и шаги Драко по коридору.       Когда в комнате снова воцаряется тишина, Гарри охватывает неловкость, и, чтобы не встречаться глазами с Малфоями, он оглядывается по сторонам. Гостиная просторная, со вкусом отделана в богатых кремовых и золотых тонах и усеяна роскошными диванами, кушетками, креслами, красивыми столами и полками из — он теперь с некоторой гордостью узнает — дерева вишни. Она полна антиквариата и ковров, которые, вероятно, были сделаны гватемальскими гоблинами и стоят больше, чем он зарабатывает за год аврором, но все же он не может поверить, что они собираются открывать рождественские подарки в комнате, так болезненно лишенной веселья.       Он не ожидал увидеть украшенную мишурой елку или яркие гирлянды, но во всей комнате нет ни венка, ни веточки остролиста. Он знает, что это глупо, но ему не хватает разномастных безделушек Норы или блестящих липких чулок, которые Лили, Альбус и даже Джеймс вешают дома. Даже в довольно аскетичном доме номер двенадцать есть гирлянда белых огоньков и полка с яркими рождественскими открытками.       — Могу я взглянуть, мистер Поттер?       — Извините? — Гарри быстро поднимает глаза и встречается взглядом с Нарциссой.       Она указывает на лампу, и Гарри понимает, что снова обхватил пальцами гладкую деревянную ножку, не заметив этого.       — Э-э, да, — бормочет он, застигнутый врасплох, убирая Дезиллюминационное заклинание одним движением запястья.       — Как необычно, — говорит Нарцисса. Гарри пристально смотрит на нее, но на этот раз, кажется, в ее словах нет никакого подтекста. Она улыбается.       — Спасибо, — говорит Гарри, позволяя ей похлопать себя по спине.       Люциус откашливается и колеблется, как будто знает, что следующие слова причинят ему некоторое неудобство.       — Очень изысканно, мистер Поттер, редкое проявление вкуса. Где вы ее взяли?       По мере того, как сказанное доходит до него, Гарри через восхитительный трепет в груди осознает завидное положение, в котором сейчас находится. Люциус Малфой только что случайно сделал ему комплимент. И да, какая-то его часть настаивает на том, что он неправильно понимает ситуацию, и что последний человек, на которого ему бы хотелось произвести впечатление, — это бывший Пожиратель Смерти с ужасным отношением и вредностью шириной в милю, но прямо здесь, в этом странном месте, он, кажется, не болтает ничего, кроме самого неуместного.       — Я сделал ее сам, мистер Малфой, — говорит он, ловя взгляд серо-голубых глаз в самый подходящий момент.       — В самом деле? — справляется Люциус, искренне пораженный. Бледные брови мерцают, выражая внутреннюю боль, в которой этот человек никогда бы не признался. — Я думал, вы делаете столы и все такое.       Гарри криво улыбается, решив не делиться с Люциусом тем фактом, что столы в данный момент немного больной вопрос.       — Я делаю самые разные вещи. Вообще в последнее время мы довольно много экспериментируем со стеклом, — делится он, внезапно оживляясь при воспоминании. — Мы только что купили выдувные трубки и учимся выдувать собственное стекло — на самом деле, это очень увлекательно.       — Мы? — спрашивает Нарцисса, заправляя прядь светлых волос за ухо.       — О, Артур Уизли и я. И маленькая Маура, знаете, дочь Джинни и Блейза, — говорит Гарри. — Она помогает мне во время школьных каникул, когда ее родители на работе.       При упоминании семьи Уизли Люциус морщит нос и смотрит в окно, но Нарцисса улыбается и наклоняется ближе, сплетая пальцы. Пока она делает это, Гарри замечает, что, хотя ее лицо почти не постарело за последние двадцать лет, руки выдают ее — бумажная морщинистая кожа, костлявые пальцы и серебряные украшения с опалами.       — Я так давно ее не видела. Мне и правда нужно послать сову Блейзу.       — У них все хорошо, — уверяет он. — Примерно так же, как обычно.       К его удивлению, Нарцисса тихо смеется.       — Приятно это слышать. Я всегда чувствовала, что он положительно влиял на Драко, когда они учились в школе.       Люциус фыркает, и Нарцисса резко смотрит на него.       — Ты хочешь что-то добавить, Люциус?       — Нет, — отвечает он почти угрюмо.       — Не выходите замуж, мистер Поттер, — советует Нарцисса. — Все мужчины рано или поздно превращаются в своих отцов, и мне нет нужды распространяться о том, чем это может закончиться для вас.       Гарри улыбается. Вопреки всем своим инстинктам, он начинает получать удовольствие.       — Тогда давай не будем обсуждать твою мать, — бормочет Люциус, все еще глядя на сад, а затем добавляет: — Что, черт возьми, делает Драко? И куда подевался этот проклятый эльф?       — Сенька извиняется, мистер Малфой! — кричит эльфийка, врываясь в комнату, нагруженная подарками.       Драко, идущий следом за ней и несущий что-то большое и громоздкое в руках, резко останавливается, когда его взгляд обращается куда-то влево от Гарри. Слишком поздно он вспоминает, что забыл заново наложить заклинание, чтобы спрятать лампу.       — Ам, — пробует он, а потом вздыхает. Проводит рукой по волосам. Пожимает плечами. — Я сделал тебе лампу! — восклицает он излишне громко.       На долю секунды выражение удивления исчезает с лица Драко, и он становится раздражающе спокойным, когда присоединяется к их компании и сгружает свою ношу на свободный диван.       — Ты уверен? — спрашивает он.       Охваченный паникой, Гарри перестает дышать, пытаясь найти правильную ложь.       — Правда, — настаивает он, лицо его пылает. — Я сделал ее в мастерской.       Драко приподнимает бровь, явно забавляясь.       — Я в этом не сомневаюсь. Я имел в виду… ты уверен, что это не омар? Или чайная чашка? Или набор разделочных ножей?       Гарри падает на диван и на мгновение закрывает глаза.       — Ты ужасен, — бормочет он. — Счастливого Рождества.       — Он похож на свою мать, — вставляет Люциус.       Драко поднимает глаза к потолку и, не обращая внимания на отца, подходит ближе к лампе и протягивает любопытную руку, чтобы скользнуть по изгибам дерева, точно так же, как это делал Гарри, когда впервые увидел ее. Гарри молча достает волшебную палочку и одним движением зажигает огонь в стеклянном абажуре, включая лампу и отступая назад, чтобы полюбоваться масштабом и замысловатостью узоров, отбрасываемых на стены такой большой комнаты.       — Это невероятно, — бормочет Драко, переводя взгляд с колышущихся узоров на стенах на двигающиеся черепки зеленого стекла и, наконец, на Гарри. Его острые скулы слегка алеют, глаза блестят, а улыбка становится безудержной — не усталой или сардонической, а искренней, радостной и совершенно губительной для Гарри.       Он с трудом сглатывает.       — Так тебе нравится?       — Ты действительно вспомнил, что я сказал, что мне нужна лампа для чтения, — говорит Драко, решив не отвечать на вопрос. — А можно сделать их неподвижными?       — Э-э… — начинает Гарри, но Драко уже достает палочку и легонько постукивает по стеклу.       — О, чудесно, — восхищается он, когда мягкие зеленые фигуры останавливаются, и комната наполняется мягким сияющим светом.       — Конечно, можно, — говорит Гарри, чувствуя нелогичное восхищение собой. Однако неуместная гордость быстро тает в чувстве неполноценности, когда он наслаждается удовольствием на лице Драко. Его второе «Я» явно точно знает, чего хочет Драко; он сам даже не вспомнил завернуть лампу или спрятать ее до нужного времени.       — М-м-м, — тихо мурлычет Драко, проводя пальцами по гладкому зеленому стеклу. Гарри затаивает дыхание, сам не зная, почему. — Спасибо, — говорит он наконец, поворачивая горящие глаза к Гарри, а затем, прежде чем он успевает заметить удивление, притягивает Гарри ближе — руки на бедрах, губы на щеке, запах теплых цитрусовых повсюду и все повторяющиеся слова «Спасибо» и «Я люблю тебя» у его кожи.       Сердце Гарри почти болезненно сжимается, пульс скачет, а извивающаяся тварь пытается вывернуть желудок наизнанку. Скажи что-нибудь, шипит одинокий голос Логики в его голове, но он застывает.       — Мы все еще будем здесь, когда вы решите вспомнить о нас, — язвительно говорит Люциус.       Пораженный и немного смущенный, но благодарный за отвлечение, Гарри поворачивается к мистеру Малфою, который успел пересесть на диван рядом с женой. Покраснев, он выдавливает извиняющуюся улыбку.       — И, надеюсь, ты будешь таким же драматичным, — отвечает Драко.       Нарцисса невинно моргает, сложив руки на коленях, но Люциус, прищурившись, смотрит на сына.       — Немного уважения не помешает, Драко, — вздыхает он. — А ты не собираешься отдать мистеру Поттеру его… — Он замолкает, морщит нос и указывает на завернутую в серебро массу, занимающую большую часть дивана. — Ну, вот это. Это ведь не полено, правда, Драко? — спрашивает он, пытаясь пошутить, но все же умудряясь говорить пренебрежительно.       Драко тяжело выдыхает, бросает страдальческий взгляд на Гарри, а затем опускается на подлокотник дивана и молча указывает на подарок.       Озадаченный, Гарри втискивается в последние несколько дюймов дивана и осторожно тянет за обертку, которая, как он теперь понимает, сделана из мягкой, тонкой серебристой ткани, плотной и скользкой под его пальцами, и сверкает в зеленом свете. Когда он открывает огромную охапку аккуратно сложенных веток, раздражение Драко становится ясным.       — Ты видишь это, Нарцисса? — бормочет Люциус.       — Это не полено, — замечает она.       И она, конечно, права. То, что Гарри сейчас видит, представляет собой набор гладких, медового цвета ветвей, каждая шириной с его предплечье и каждая с небольшим изгибом, начинающимся примерно в середине длины. Он инстинктивно подносит к лицу самую верхнюю ветку, рассматривает, вертит ее в руках, вдыхает необыкновенно сладкий запах дерева.       Он понятия не имеет, что это такое, но он знает, что это что-то особенное. Он смотрит вверх.       — Они прекрасны, — честно признается он.       Драко улыбается, нервно постукивая пальцами по подлокотнику дивана.       — Это ветки деревьев, — возмущенно говорит Люциус.       — Это ветви Венефикуса, — поправляет Драко, не сводя глаз с Гарри. — Да еще и канадского Венефикуса. Мне говорили, что их магические свойства сильнее европейской разновидности… Мне жаль, что их такое мизерное число, но их чертовски трудно достать в любом количестве.       Название звенит слабым звоночком где-то в глубинах памяти Гарри, и он внезапно осознает, что эти странные маленькие палочки действительно очень особенные. И что Драко, должно быть, приложил немало усилий, чтобы достать их для него. Странно ошеломленный, он делает глубокий вдох.       — Не извиняйся, они фантастические, — говорит он, глядя Драко в глаза.       Драко слегка пожимает плечами и убирает волосы с лица, притворяясь беспечным, но Гарри знает его.       — Ну, я знаю, что ты давно хотел с чем-нибудь поиграть. Так что я бы подарил тебе их в прошлом году, но в Онтарио возникли проблемы с урожаем. Вроде, что-то с жуками-вредителями.       Нарцисса слегка вздрагивает и смотрит вниз на свои руки и одежду, как будто упоминание о жутких ползунках заставляет их карабкаться по ней.       — Боже мой, Драко, — наконец произносит она, подавляя ужас и меняя выражение лица, — как же ты умудрился наложить руки на Венефикус?       Он улыбается матери.       — Друг с бизнесом в этой области всегда полезен, — говорит он. — А когда дела шли не так, как надо, я денно и нощно изводил Блейза, пока они этого-таки не добились.       — Он ужасно успешный мужчина, да? — одобрительно интересуется Нарцисса.       — Разве я не всегда говорю, насколько важны те, кого ты знаешь? — вставляет Люциус, но, кажется, не слишком искренне.       Забавляясь, Гарри продолжает любоваться ветвями. Даже не имея истинного понимания дерева, он видит, что они восхитительны, и таинственные магические свойства, кажется, почти гудят вокруг них, как невидимое, мягко пульсирующее энергетическое поле. Он не осмелился бы принести этот дар в жертву на алтарь Маленького Столика, но не может отделаться от мысли, что если бы он это сделал, то все каким-то чудесным образом сложилось бы прекрасно.       — Спасибо, — наконец выговаривает Гарри, не зная, радоваться ему или огорчаться, что Драко не может до него дотянуться, отделенный охапкой веток Венефикуса. Драко сказал «Я люблю тебя». Конечно, он так сказал. Потому что он действительно любит Гарри. Другого Гарри, того, который делает ему лампы и тащит его кормить бездомных. Гарри тихо вздыхает, ерзая от смущения. Драко, который наклоняется, чтобы поднять что-то с пола, ничего не замечает.       — Вот традиционная корзинка, — говорит он, быстро выпрямляясь, чтобы передать подарок Нарциссе.       Удивительно, но ее светлые глаза светятся энтузиазмом, когда она изучает содержимое.       — Сыр! Ох… — Она слегка хмурится, поднося один пакет к глазам, чтобы рассмотреть поближе. — Пьяный Козий сыр. Драко, ты находишь такие странные продукты.       — Вообще-то, это Гарри выбирал, — говорит он и понижает голос, добавляя, чтобы только Гарри услышал: — Я помню, что ты сказал, что это напомнило тебе о моем отце.       Получившаяся картинка, всплывшая в голове Гарри, оказывается для него чересчур, и он громко фыркает, легко привлекая внимание всех в комнате; даже Люциус отвлекается от жадного изучения этикетки бутылки медовухи.       — Что-то не так, мистер Поттер? — требует он.       — Извините Сеньку, — перебивает тоненький голосок. У Гарри внутри все обмякает от облегчения. — Не угодно ли сэрам и госпоже пройти в столовую? Рождественский обед подадут очень скоро.       Драко потягивается и встает. Он улыбается Гарри.       — Давай. Время для главного события.       Что-то в этих словах сбивает с толку, но Гарри отмахивается, осторожно накрывает Венефикус и идет за Драко и Сенькой, которые, кажется, снова наперегонки бегут к двери.       В конце концов, это всего лишь еда.

**~*~**

      В отличие от остального дома, столовая Малфоев богато украшена; стол накрыт роскошной темно-красной тканью и уставлен сверкающим серебром; огромная елка, усыпанная чем-то похожим на настоящий, нетающий снег и стонущая под огромным количеством сверкающих безделушек, царственно стоит в углу, и Билби под бдительным оком Сеньки, кажется, наготовил столько праздничной еды, что хватило бы накормить маленькую страну.       Гарри, однако, изо всех сил пытается обратить внимание на окружающее, очарованный рождественским подарком Малфоев. Даже едой на тарелке пренебрегает из-за… этой штуки.       — В чем дело? — шипит Драко, наклоняясь вдоль их стороны огромного стола и едва не задевая вилкой бедро Гарри.       Гарри колеблется, убеждается, что Люциус и Нарцисса все еще вовлечены в спор о правильной температуре подачи жареного молочного поросенка, и отвечает, не отводя глаз:       — Я не могу не смотреть на это.       — Лебедь?       — Лебедь, — подтверждает Гарри, ковыряясь во вкусной еде на своей тарелке и медленно качая головой.       — А что с ним?       Гарри несколько раз моргает в сторону лебедя, но тот остается на месте. Он никогда в жизни не видел ничего подобного, этот… предмет, который стоит на краю стола. Пялится на него. Когда Сенька и Билби принесли его по щелчку пальцев Люциуса между третьим блюдом из дыни и текущим — жареным мясом с овощами, Гарри совершенно растерялся.       И хотя Драко кажется невозмутимым, даже довольным, Гарри настолько не при делах, что не знает, сюрреалистический ли это пейзаж, или обнаженная леди.       Или огромный, слегка нервирующий стеклянный лебедь.       — А что с ним? — повторяет Драко, наклоняясь ближе.       — Иногда я думаю о том, чтобы зашить тебе рот во сне, — мрачно говорит Нарцисса.       — Что, блять, мы будем с ним делать? — шипит Гарри.       — Лучше бы это сделал домовой эльф, — огрызается Люциус. — Ты не можешь сшить ни единого стежка.       Рот Драко дергается.       — Что ты имеешь в виду? Мы, конечно, определим его в Жуткую Комнату ко всем другим Жутким Штукам.       Гарри хмурится, чувствуя, как взгляд неумолимо примагничивается к лебедю.       — Это чертовски уродливо.       — Конечно, он некрасивый. Они всегда уродливы. Есть какая-то причина, по которой ты ожидал, что в этом году все будет по-другому? — спрашивает Драко.       — Это, должно быть, самое уродливое, — бормочет Гарри, глядя на зловещего стеклянного лебедя и пытаясь примириться с мыслью о бесконечном параде нелепых рождественских подарков от, казалось бы, самозваных Короля и Королевы хорошего вкуса.       — Ты, должно быть, шутишь, — говорит Драко, недоверие усиливается в его голосе. — Ты думаешь, он уродливее лося? Лося — мерила всего уродства мира?       Гарри смеется в льняную салфетку, стараясь не смотреть на выражение искреннего любопытства на лице Драко, но в конечном счете не в силах сопротивляться. Все еще ухмыляясь, он снова смотрит на лебедя и решает найти эту коллекцию Жутких Штук как можно скорее.       — Я уступаю. Он не так плох, как лось.       — Хорошо. На мгновение я забеспокоился, что в естественном порядке произошло что-то ужасное, — говорит Драко, засовывая в рот вилку с идеально прожаренным гусем и задумчиво жуя. — Думаю, Мауре он понравится. Ей нравится та чертова утка, которую мы купили два года назад. Странный ребенок.       Маура, внезапно думает Гарри, уставившись в свою тарелку. Он почти уверен, что Драко и ее настоящий дядя Гарри не забыли бы ее на Рождество, но он также внезапно осознает, сколько раз она спасала его, и его охватывает нехарактерное желание взять ее на Косую аллею и купить ей все, что она захочет.       — Вам не нравится лебедь, мистер Поттер? — спрашивает Нарцисса.       Гарри поднимает глаза и видит, что с другой стороны стола на него смотрят четыре малфоевских глаза. Это нервирует.       — Нет, то есть, да, конечно, — спотыкается он, едва удерживаясь от маниакального желания разорвать мясо и начать запихивать его в рот. Вместо этого он пристально смотрит на Нарциссу со своей самой спокойной улыбкой. — Он великолепный.       — Оставь это, Нарцисса, — советует Люциус, глядя на Гарри поверх кубка со странной смесью жалости и презрения, к которым Гарри уже привык. — Я думаю, что уже немного поздно решать проблемы вкуса, особенно те, которые коренятся в… неудачном воспитании.       В ярости Гарри кладет нож и вилку и открывает рот, чтобы ответить, но тут на его колене появляется рука, шепот на ухо «он не имеет в виду твоих настоящих родителей, ты же знаешь», резкий, сдерживающий взгляд Нарциссы на ее мужа, и комната, кажется, замирает в статике.       — Эти маглы были отвратительными, — бормочет смущенный Люциус.       — Насколько я знаю, они все еще живы, — говорит Гарри слишком громко, борясь с гневом, покалывающим под кожей. Не то чтобы это был первый раз, когда Люциусу удавалось оскорбить его, но каждый из них, наряду с богатой едой, лебедями и постоянными снайперскими выстрелами, усиливал давление в голове. Он хочет взять свой Венефикус, лампу и Драко, который каким-то образом стал его самым верным союзником во всем этом, и броситься вниз по подъездной дорожке.       Но он этого не сделает.       Поэтому подойдет просто воздух. Кажется, что-то высосало его из обеденной.       — Извините, я на минутку, — говорит он, кладя салфетку рядом с тарелкой и поднимаясь из-за стола.       — Сенька, принеси нитки и иглу, — рявкает Нарцисса, когда он направляется к двери.       — Я не виноват, что он такой сверхчувствительный, — бормочет Люциус, а затем Гарри выходит в коридор, быстро шагая и поворачивая наугад, надеясь на лучшее, хотя понятия не имеет, куда направляется.       Как раз в тот момент, когда он думает, что окончательно заблудился, он выходит в огромный вестибюль с мраморным полом, над которым возвышается еще больше, чем в столовой, вычурная изогнутая лестница и украшенное дерево. Но лучше всего пара дверей, которые, хотя и закрыты и заперты на засов, определенно ведут к свежему воздуху, который он ищет.       Он не останавливается, чтобы подумать, прежде чем взмахом волшебной палочки и серией тяжелых щелчков открывает засовы, распахивает двери и сбивается с шага, когда нога подкашивается. В течение нескольких тревожных секунд он скользит по мрамору, прежде чем ему удается ухватиться за богато украшенную дверную ручку и остановиться, сердце колотится, а ладони скользят по холодной латуни. Возможно, последнее, что ему сейчас нужно, — это встретить жалкий конец у входной двери Малфой-сука-Мэнора. Он полагает, как говорит Блейз, что для такого всегда есть время.       Отряхнув ноги, он выходит на веранду и жадно вдыхает морозный, пахнущий зимой воздух. Прислоняется к ближайшей каменной колонне и закрывает глаза. Они болят — верный признак того, что он измучен и чувствует себя старым. Усталый, старый и переевший, несмотря на то, что едва съел половину четвертого блюда из обещанной семерки.       — Ох, нет, — стонет он, вспоминая хвастливое описание Сенькой огромных, пропитанных коньяком рождественских пудингов, которые являются ее фирменным блюдом.       Он открывает глаза. Солнце уже опускается за горизонт, заливая землю жидким оранжевым светом, и Гарри задается вопросом, как долго они сидят за столом. Здесь очень красиво. Запутанно и прекрасно. Он вздыхает.       — Я подумал, что тебе может понадобится выпить.       Гарри поворачивается и видит Драко, который, подняв бровь, с беспокойством протягивает ему тяжелый стеклянный стакан, наполовину наполненный какой-то коричневой жидкостью. Хрен с ним, думает он, и берет предложенное, проглатывая большую часть огненного содержимого одним глотком.       — Не волнуйся, я не собирался торчать здесь весь вечер… весь день… что бы это ни было, — Гарри хмурится. — Я правда больше ничего не понимаю. А это мой первый стакан.       Драко мягко улыбается. Он пожимает плечами, забирает у Гарри стакан, осушает его содержимое и смотрит на дно.       — Прости за отца. Я знаю, что он может быть…       — Трудным? — предлагает Гарри.       — Ну, я собирался сказать «немного говнюком», но мы можем использовать твое слово.       Гарри смеется.       — Спасибо.       — Безумие в том, что я не думаю, что он действительно хотел обидеть тебя в течение многих лет, но, ну, слова просто имеют привычку вылетать изо рта. — Драко прислоняется к широкой колонне рядом с Гарри, так что их плечи соприкасаются. Он вздыхает. — Моя мать все еще пытается обучить его, конечно, но я думаю, что мы все знаем, что она ведет заранее проигранную битву.       Гарри поднимает брови, глядя на закат, чувствуя, как давление внутри головы немного спадает.       — Она почти так же плоха. Всегда называет тебя «мистером Поттером», — говорит Драко. — Теперь она не изменится. Уже не получится.       — Не получится?       — Не для Малфоев, — говорит Драко, соединяя их соприкасающиеся на холодном камне пальцы.       — Я позволю себе не согласиться, — почти шепотом говорит Гарри, вздрагивая от внезапного порыва ветра, ударившего в лицо и растрепавшего волосы. — Ты начал свой путь по непротоптанной дороге.       — Разовое событие, — бормочет Драко, и в уголках его рта мелькает странная улыбка. — Я упрямый.       На этот раз, когда Гарри целует его, он даже не думает об этом.

**~*~**

      Несколько минут спустя, частично успокоенный Драко и с полным ртом превосходного огневиски, Гарри возвращается к столу и возобновляет свое четвертое блюдо с чуть большим энтузиазмом. Малфои все еще спорят, но никому еще не зашили рот, что Гарри считает хорошим знаком.       — Боже, — говорит Люциус, очевидно, заметив наконец их возвращение. — Что вы сделали со своими волосами?       Гарри инстинктивно протягивает руку, чтобы пригладить взъерошенную ветром копну волос, и умудряется размазать по ним подливку с вилки, которую забыл положить. Брови Люциуса вздрагивают в немом отчаянии.       — На улице немного… э-э… ветрено, — выдавливает он, тут же желая заколдовать себя.       — Ветрено? — издевается Драко, понизив голос и наполовину спрятав лицо за своим кубком.       — Заткнись, — шепчет Гарри, пиная его под столом и наслаждаясь искрой озорства, которая вспыхивает в животе.       Драко фыркает и бормочет что-то вроде «натравлю на тебя лебедя».       — Сенька, тарталетки, пожалуйста, — зовет Нарцисса, и жареный гусь Гарри исчезает даже наполовину несъеденный.       Еще три блюда, напоминает он себе. И затем… ну, он не совсем уверен, что будет потом.       — Ты уверен, что не останешься на ночь, Драко?       Гарри не сводит глаз с маленькой замысловатой тарталетки, которая только что появилась на его тарелке. Ему не нужно смотреть на Драко, чтобы представить выражение его лица, и он практически чувствует, как тот скрипит зубами.       — Нет, спасибо, мама. Мне бы очень хотелось вернуться домой.       — Я велела Сеньке приготовить тебе спальню.       — У меня дома есть спальня, — Драко делает паузу. — У нас дома есть спальня.       — Мистер Поттер тоже может остаться.       — Это очень великодушно с твоей стороны, — сухо говорит Драко, откидываясь на спинку стула.       Нарцисса вздыхает.       — Не будь таким, Драко…       Гарри слушает в тишине, наполовину задаваясь вопросом, что это за круглые фиолетовые штуки в его тарталетке, и наполовину размышляя о том, что — а у него в этом деле ограниченный опыт, — кажется, все матери одинаковы, на самом деле. Некоторые из них теплее или холоднее, труднее их понять или легче, но все они хотят защитить своих детей, какими бы взрослыми те ни были, суетиться над ними без необходимости, желать проводить с ними больше времени.       — Прости, — тихо говорит Драко. — Но я здесь плохо сплю, ты же знаешь. И Гарри тоже.       Гарри резко вздыхает и кусает губу. Потому что здесь действительно что-то происходит. Между ними что-то происходит.       — Ты бы прекрасно спал, если бы соизволил принять Усыпляющее зелье, которое я всегда тебе предлагаю, — вставляет Люциус, прищурив глаза. — Ты бы уснул здесь. Ты бы уснул на чертовой метле.       Что-то в его голосе заставляет Гарри поднять глаза; Сенька спешит наполнить медовухой кубок Люциуса, а пальцы Драко крепко сжимают салфетку на коленях. Нарцисса деликатно жует тарталетку и устало смотрит в окно, как будто знает, что будет дальше, и абсолютно не заинтересована в этом.       — Я бы предпочел вообще не спать.       — Когда проведешь пять лет в Азкабане, Драко, поговори со мной снова.       — Думаю, я поверю тебе на слово, — резко бросает Драко, наклоняясь вперед и яростно разрезая тарталетку.       Охваченный внезапным напряжением, Гарри беспокойно обводит взглядом комнату и случайно ловит взгляд Нарциссы через стол. Ее рот печально кривится, когда она бросает на Гарри печальный, но заговорщицкий взгляд, на который тот отвечает после минутного удивления.       — Ты…       — Хватит, Люциус, — сладко вставляет Нарцисса. — И, пожалуйста, побереги немного меда для остальных.       Люциус хмурится, но замолкает, предпочитая отодвинуть тарелку и уставиться в дно своего кубка.       — Ты в порядке? — шепчет Гарри, искоса поглядывая на Драко, который медленно жует, сжимая нож и вилку в побелевших пальцах.       Драко встречает его взгляд сквозь беспорядочно падающие волосы как раз в тот момент, когда остатки тарталеток исчезают. Тарталетки Гарри тоже исчезают, нетронутые и уносящие с собой тайну круглых фиолетовых штуковин.       — Осталось пройти еще два блюда.

**~*~**

      Наконец тарелки исчезают в последний раз, оставляя только изящные чашки, полные насыщенного темного кофе, который полыхает желанным энергетическим следом вниз по горлу Гарри и к кончикам пальцев. Придя в себя, он медленно потягивает его, откидываясь на спинку стула, чтобы молча наблюдать за разговором между Драко и его матерью. Возможно, «разговор» — не самое подходящее слово для не-очень-деликатного рассказа Нарциссы о внучке Орианы-из-ее-обеденного-круга.       — М-м-м, — мычит Драко.       — Она красивая маленькая девочка, — задумчиво говорит Нарцисса.       — М-м-м, — мычит Драко.       — Ребенок — это подарок, — добавляет Нарцисса.       — М-м-м, — мычит Драко, устало глядя на мать поверх кофейной чашки.       — Тик-так, мистер Поттер, — бормочет Люциус, серые глаза весело сверкают в сторону Гарри.       Он вздыхает про себя, осушая чашку. Вполне возможно, что они все совершенно безумны.       Когда Люциус и Нарцисса выходят из-за стола, чтобы последовать за успокоенной Сенькой в гостиную за напитками, Гарри отстает, специально двигаясь медленно, и Драко легко идет рядом с ним.       — Знаешь, я почти боялся, что на этот раз она не упомянет о моем бездетном состоянии, — говорит он, явно забавляясь.       — Уверен, ты справился бы с разочарованием, — предполагает Гарри, и легкое прикосновение пальцев заставляет его улыбнуться.       Они сворачивают в широкий, украшенный портретами коридор за Люциусом, Нарциссой и Сенькой впереди, их разговор теперь едва слышен, и Гарри замедляет шаг, глядя на ближайшую резную дверь. Она такая же, как и все остальные, тяжелая, богато украшенная и закрытая, но что-то заставляет его остановиться.       — Что-то не так?       — Эта комната, — бормочет себе под нос Гарри, протягивая руку к дверной ручке, прежде чем успевает подумать. Память подкидывает болезненные воспоминания, прокручивая сцены, которые он предпочел бы забыть, — которые он пытался забыть, почти успешно, но как только дверь распахивается с легким скрипом, они обрушиваются на него холодным каскадом, охлаждая до тех пор, пока он не чувствует, что его вот-вот стошнит.       Гостиная одновременно почти такая же, какой он ее помнит, и совсем другая. Исчезли следы ожогов, сломанная мебель и эхо шагов по голому кафелю; пространство чистое, роскошное и прекрасно обставленное, как и все остальные, но внушительный камин все еще здесь, высокие тонкие окна и воздух заброшенности, который застаивается в легких.       — В этом доме действительно слишком много комнат, — вздыхает Драко, заглядывая через плечо Гарри. Его теплое дыхание поднимает волосы на затылке, и Гарри вздрагивает. — Во всяком случае, для двоих.       — Ты предлагаешь нам переехать? — рассеянно спрашивает он, благодарный за тепло у себя за спиной, когда стоит там, борясь с замешательством, скрутившимся в животе. Даже если это тепло человека, который был частью ужаса, произошедшего в этой комнате, по крайней мере, в том месте, откуда он прибыл. Человек, который не смог заставить себя опознать Гарри и его друзей. Прямо тут. По крайней мере… там, откуда он. Гарри хмурится и потирает лицо.       — Извини, что ты сказал? — спрашивает он, понимая, что полностью пропустил ответ Драко.       — Я сказал, что мы переедем к моим родителям только через мой труп.       Тяжело выдохнув, Гарри еще раз оглядывает комнату, заставляет себя ободряюще улыбнуться Драко и выходит обратно в коридор. Люциуса, Нарциссы и Сеньки нигде не видно, но странное принуждение, овладевшее им, заглушает всякую заботу о приличиях.       Когда Драко выходит вслед за ним из гостиной и закрывает тяжелую дверь, Гарри с бешено бьющимся сердцем направляется к следующей двери и оказывается в великолепном бальном зале. Эта дверь немного жестковата, и ему приходится сильно толкать ее, чтобы открыть до конца. Он отпускает холодную ручку и медленно выходит на середину огромного помещения, запрокидывая голову, чтобы полюбоваться сложной лепниной на потолке с закрученными золотыми узорами и сверкающими люстрами.       — Я удивлен, что ты захотел сюда зайти. Ты никогда раньше не горел желанием.       Гарри опускает глаза и в зеркалах, выстроившихся вдоль бального зала, видит Драко, стоящего у двери и пристально смотрящего на него. А смятение в животе скручивается и затвердевает в тяжелый шар при этих словах.       Драко издает странный звук удивления, который эхом разносится по огромной комнате, и встает рядом с Гарри, скрестив руки на груди.       — С чего бы мне не хотеть? — недоверчиво повторяет он.       — Возможно, потому, что мне всегда казалось совершенно разумным, что ты хочешь избежать места, где моя восхитительная тетушка почти замучила тебя до смерти и оставила с пожизненной травмой, — огрызается он, яростно прищурившись и глядя в зеркало прямо перед собой. — И все же ты здесь, оглядываешься так, словно никогда этот зал раньше не видел. Прости мне мое замешательство.       Гарри с трудом сглатывает, сжимая руки в кулаки от горячечного покалывания, начинающегося за веками. Беллатриса Лестрейндж пытала его, а не Гермиону. В этой самой комнате. В бальном зале, полном зеркал.       Он смотрит на Драко, гадая, направлена ли его ярость на него или на ныне покойную тетю. Он надеется на последнее, но если Гарри что-то и знает, так это то, что опасно что-либо предполагать.       — Просто… сегодня я почувствовал себя по-другому, — наконец объясняет он.       Драко пристально смотрит на него, но ничего не говорит, и в течение нескольких мучительных секунд Гарри боится худшего, что он неосторожно раскрыл себя. Что Драко знает. А потом тот медленно кивает, как будто снова и снова прокручивает в голове странное поведение Гарри, позволяя себе успокоиться.       — Почему? — спрашивает он мягко.       — Я не знаю, — признается Гарри, дрожа от облегчения. Он оглядывает комнату, избегая собственного отражения, и приглаживает волосы. — Я не хочу бояться комнаты. Это просто комната.       — Это бальный зал, — наконец говорит Драко, опустив глаза и подергивая уголками губ.       Гарри хмурится.       — Да.       — В бальном зале танцуют, — уточняет Драко, поднимая сверкающие глаза, чтобы встретиться с Гарри взглядом, похожим на вызов.       — Я не умею танцевать, — встревоженно сознается Гарри.       Драко ухмыляется, разглаживая свою безупречную рубашку и делая несколько шагов ближе к Гарри.       — Я знаю, что не умеешь. Вот почему я всегда танцую с Джиневрой на балах Министерства.       — Точно, — соглашается Гарри, отвлекаясь на этот сюрреалистический образ. — Тогда, наверное, для меня уже слишком поздно.       — Хорошая попытка, — бормочет Драко, ловко поймав руку Гарри и положив ее себе на плечо. — Однако в твоих аргументах огромная дыра, — холодные тонкие пальцы обхватывают его другую руку, — которая заключается в том, что качество танца здесь не главное.       — О, правда? — Гарри делает резкий вдох, когда его тело оказывается вплотную к Драко, а нос, внезапно прижатый к углу челюсти Драко, наполняется ароматом теплых цитрусовых и алкоголя.       — Правда. Все дело в намерении.       — Намерении? — эхом отзывается Гарри, слегка вздрагивая от руки, легшей на его бедро.       — Да, — говорит Драко, улыбаясь ему в щеку. — Намерение хотя бы попытаться, блять, потанцевать.       Сердце Гарри колотится, и он просто обречен, он это знает.       — Понятно, — удается выдать ему слегка грубоватым голосом, — потому что иначе зал обидится?       Драко тихо смеется, горячее дыхание и трепещущие ресницы касаются кожи Гарри.       — Если это поможет тебе так думать. Мне просто пришло в голову, что в ситуацию следует внести хотя бы какое-то подобие ясности…       Он замолкает на полуслове, когда Гарри фыркает и на мгновение опускает голову с улыбкой к плечу Драко, позволяя себе проникнуться иронией этого заявления. Он задается вопросом, сколько пунктов к ясности он должен получить в этой ситуации — бальный зал в старой штаб-квартире Волдеморта, запретные-не-запретные объятия со старым врагом, взрослый, запутавшийся женатый человек — женатый и с детьми, — изнывающий от желания и недоумения, но живущий этим.       — Ты знаешь, что я имею в виду, ты, абсолютный кошмар, — бормочет Драко, рассеянно просовывая руку под рубашку Гарри, заставляя его вздрогнуть. — Это как в тот раз, когда я решил, что нам совершенно необходимо иметь Утреннюю комнату, хотя ты сказал, что в этом нет никакого смысла, потому что мы всегда работаем или лежим в постели по утрам. Ты сказал это, но помог мне украсить ее и купил все эти чертовы растения, которые давно бы засохли, если бы ты не открывал занавески каждое утро и не забывал поливать их… Хотя ты был прав, мы никогда не проводим там время. Понимаешь?       — Не совсем, — признается Гарри, крепче сжимая плечо Драко и мысленно делая себе пометку, как только представится возможность, поискать Утреннюю комнату и заброшенные растения.       Драко тяжело вздыхает.       — Ничего страшного. Просто танец.       Прежде чем Гарри успевает ответить, его вытаскивают на середину зала; он прижат к Драко от плеч до бедер, рука на талии мягко направляет его, когда он неуклюже следует за изящными шагами Драко, понимая, что его ведут, а он ничуть не возражает, только жалеет, что его движения и повороты не выглядят так же легко, как у Драко.       — Это и правда очень странно без музыки, — бормочет он в шею Драко, касаясь губами жесткой ткани воротника. Заставляя себя открыть глаза и посмотреть поверх плеча Драко на своеобразное зрелище, которое они представляют, прижавшись друг к другу, его темные волосы на фоне светлых Драко, его встревоженные глаза и тихая улыбка на губах его партнера по танцу, сто раз отраженная в сверкающих зеркальных стенах.       — Тогда пой, — приказывает Драко, выпрямляясь и с пугающей легкостью ведя Гарри по кругу.       Теперь, в нескольких дюймах друг от друга, Гарри смотрит прямо в выжидающие серые глаза. Драко улыбается. Это короткая улыбка, незначительная даже, но она вонзается в Гарри, и тихий голос, шепчущий «Все, что угодно» в его голове, заставляет сердце бешено колотиться.       — Хорошо, но… — Гарри колеблется, подыскивая песню, которая не выставит его полным идиотом; он не певец, во всяком случае, он прекрасно это понимает, и тот факт, что его голова забита только песнями Селестины Уорбек, не сулит ничего хорошего.       Драко вопросительно приподнимает бровь, а Гарри бросает доводы разума и осторожность на ветер — один раз гриффиндорец, значит, всегда гриффиндорец.       — Забери меня из этого богом забытого места, — начинает он, стараясь смотреть Драко в глаза. Это оказывается проще, чем он ожидал, возможно, потому, что с Драко всегда легко. Ему никогда не приходилось пытаться произвести на него впечатление или удержать его внимание. В ужасе и абсолютном спокойствии в одно и то же время, Гарри продолжает, даже когда Драко морщится, но ведет его по паркету.       — Ты действительно не мог придумать ничего лучше этого?       — Каждую ночь мне снятся твои спасительные объятия, — предлагает Гарри, пожимая плечами и наступая Драко на ногу.       — О, боже мой.       — Дементоры зовут с небес, — поет Гарри, добавляя немного драматизма, чтобы увидеть, как глаза Драко мечутся к потолку. Несколько секунд спустя его снова крутят по залу, а он, неистово и без ритма переставляя ноги, просто надеется удержать равновесие. — Унеси меня на своей метле любви! — выдыхает он, слишком поздно осознав свою ошибку.       Драко фыркает, прижимая Гарри к груди и пряча улыбку в волосах.       — О, пожалуйста, скажи мне, что это настоящая песня.       Гарри усмехается.       — К сожалению, нет. Хотя я думаю, что так было бы несравненно лучше.       — А я-то думал, что эти песни безнадежны, — говорит Драко, отстраняясь от плеча Гарри, чтобы посмотреть на него с кривой улыбкой; от этого извивающаяся тварь трепещет с удвоенной силой. — Хорошо, продолжай.       — Ты хочешь, чтобы я продолжал? Эту ужасную песню?       Драко вздыхает и снова притягивает его к себе.       — Разумеется. Как же еще я смогу научить тебя хоть наполовину приличному Венскому вальсу?       — Разумеется, — бормочет Гарри, как будто это чертовски очевидно. Он делает глубокий вдох, готовясь к следующему вращению. — Мы поднимемся в небо водопадом звезд, любимый!       Драко стонет.       — Если ты войдешь в поворот левой ногой, то, возможно, перестанешь наступать на меня, — советует он.       Если я просто сосредоточусь на том, насколько это нелепо, то буду в норме, думает Гарри, прежде чем кивает и теряется в водовороте зеркал, крошечных огоньков и тепла тела Драко, прижатого к нему.

**~*~**

      — Плечи вниз, — говорит Драко, кажется, в тысячный раз, предостерегающе постукивая пальцами по бедру Гарри и направляя его в серию коротких изящных маленьких шагов, которые тот не может освоить.       Он не уверен, как долго они танцуют — сочетание огромного сверкающего пространства и нежных команд Драко опьяняет, но ему жарко, и, к его удивлению, он на грани одышки. Галстуки развязаны, рубашки расстегнуты, рукава закатаны; волосы Драко падают на глаза при каждом движении, а над верхней губой Гарри выступает пот от напряжения. Теперь ясно, почему Драко, видимо, решает танцевать с Джинни всякий раз, когда возникает необходимость. Гарри, к сожалению, не прирожденный танцор.       Однако он упрям, поэтому компенсирует свою неспособность исполнить приличный Венский вальс, потчуя Драко всеми песнями Селестины Уорбек, которые вспоминает, в качестве музыкального сопровождения.       — Если ты споешь еще одну песню о своей измученной душе или потерянной любви, — угрожает Драко, когда Гарри заканчивает «Разрушитель проклятий» с нарочитым размахом, приподнимая пальцем подбородок Гарри. — Перестань пялиться на свои ноги, ты должен хотя бы притворяться грациозным.       — Я думал, не имеет значения, хорош я или нет, — протестует Гарри. — Если я спою еще одну из ее песен, что ты сделаешь?       Глаза Драко задумчиво сужаются.       — Я напомню отцу, что мы здесь.       — Ты правда думаешь, что он забыл?       Драко поправляет позу Гарри, печально подергивая губами.       — Я не знаю. Если повезет, он уже забыл, какой сегодня день.       Гарри снова смотрит на свои ноги, зная, что лучше не задавать вопросов, которые и в самом деле не нужно задавать. И в любом случае, насколько он понимает, они вдвоем исчезают после ужина каждое Рождество, хотя в напряженном взгляде Драко, когда он снова поднимает глаза, есть что-то, что говорит об обратном. Возможно, он не единственный, кто чувствует себя совершенно по-новому.       — Давай попробуем еще раз, — тихо просит он. — Я обещаю не смотреть под ноги. И не петь.       Драко улыбается и медленно выдыхает, обдавая прохладным дыханием влажную кожу Гарри.       — Ладно.       На этот раз, когда они выкатываются на середину зала, Гарри изо всех сил сосредотачивается на движениях, отчасти чтобы доказать, что может, а отчасти, чтобы хоть немного отвлечься от человека, с которым танцует. От влюбленности в него, по всей вероятности. Блять, блять, блять.       — И куда ты отстраняешься? — удивленно бормочет Драко, крепко прижимая бедра Гарри к своим. Намек на возбуждение, коснувшийся его, заставляет пульс подпрыгнуть, и Гарри пытается подобрать слова. Любые слова.       — Я думал, что должен… э-э-э… сохранять пространство между нами или что-то в этом роде.       Драко смеется.       — Надеюсь, ты начнешь слышать меня сейчас, — говорит он, скользя прохладными пальцами по липкой коже поясницы Гарри. — Я сдаюсь.       — Ох, — выдыхает Гарри, пойманный где-то между облегчением и разочарованием, когда они замедляются, не останавливаясь совсем, но вяло кружась у края зала. Затем, когда он поднимает ладонь с плеча Драко, чтобы убрать светлые пряди с его лица, и глаза Драко встречаются с его глазами, теплыми и оловянно-яркими, жаркая дрожь пронзает все тело, и он сразу понимает, что на этот раз все по-другому. Что выхода нет.       — Ты чертовски плохо танцуешь, Гарри Поттер, — вздыхает Драко и целует его.       Гарри не совсем уверен, что именно он собирался сказать, но тихий вздох удивления, который срывается с его губ, определенно не оно. Какое-то мгновение он не реагирует, позволяя Драко пользоваться его приоткрытыми губами и скользнуть языком в рот, заставляя желудок лететь к пяткам и превращая вздох в тихий стон. Встрепенувшись от этого звука, Гарри берет себя в руки и целует в ответ, отнимая руки от тела Драко и запуская обе в его волосы, нуждаясь лишь в небольшой частичке контроля, даже если они все еще медленно кружатся, и даже если язык Драко гладит его язык, а ладони скользят сзади по его штанам, и бедра Драко прижимаются горячо-твердо-отчаянно к растущей эрекции Гарри.       Тяжело дыша, он крепче вплетает пальцы в волосы Драко и углубляет поцелуй, нежно прикусывая зубами его нижнюю губу и наслаждаясь стоном, означающим, что он не единственный, кто теряет контроль. Тем не менее, с яростным, грязным танцем их языков, ногтями, царапающими ягодицы, кровью, стекающейся и ноющей в паху, он понятия не имеет, как все еще держится на ногах.       И потом, конечно, он ведь не такой. Он чувствует, как под ним исчезает опора колена, и сердце пропускает удар, что всегда предшествует падению, но на этот раз он не соприкасается с полом. Моргающий и несколько дезориентированный, он смотрит на Драко, который ухитряется прижать его к своей груди руками под мышками и коленом, зажатым между бедер Гарри. Положение ненадежно и немного неудобно — он висит, вздернутый под мышками с болезненно пульсирующим членом под натянутой брючной тканью, но есть что-то в спокойном выражении раскрасневшегося лица Драко, что заставляет Гарри думать, что он изрядно в этом поднаторел.       — Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты сделал это специально, — вздыхает он, выполняя сложный короткий поворот, который позволяет Гарри перехватить его руки и подняться на ноги.       Гарри бросает взгляд на свою ногу, которая, кажется, снова соглашается держать его вес, и шумно выдыхает.       — Нет, честно говоря, я бы предпочел вообще этого не делать.       Драко постукивает пальцами по бедрам в тревожном ритме, понятном только ему.       — Мне не следовало этого говорить. Не тогда… — Он замолкает, оглядываясь по сторонам. — Я не подумал.       Удивленный легкостью этого почти извинения, Гарри поднимает глаза.       — Все в порядке. Давай просто…       — …найдем хорошую ровную поверхность? — предполагает Драко, кривя губы в озорной улыбке.       Член Гарри дергается в узких брюках, и он сглатывает.       — Какую, например?       Он слегка пожимает плечами, взгляд Драко скользит по углам комнаты, а затем, прежде чем Гарри понимает, что происходит, его прижимают спиной к зеркальной стене и сцепляют оба запястья одной ладонью там же. У него уходит секунда или две, чтобы ощутить ледяное стекло сквозь тонкую рубашку, и, чтобы понять, с некоторым ужасом, что все его молниеносные аврорские рефлексы, кажется, пошли тем же путем, что и его самоконтроль, прежде чем его целуют медленно и до боли сильно, разжижая все мысли более сложные, чем «О, Боже» и «Почему я не делал этого раньше?»       Он едва слышит насмешливое «И впрямь, все эти годы тебе не хватало секса в бальном зале», потому что пальцы гладят его шею, скользят по пульсирующей точке, расстегивают пуговицы рубашки и прижимают прохладные ладони к груди.       — М-м-м, — выдавливает он, вытягивая нижнюю часть рубашки Драко из брюк и пытаясь решить, куда смотреть — на ошеломляющий контраст аквамариновой ткани и бледного живота, на пальцы Драко, распростертые на его груди, на ярко-серые глаза и раскрасневшуюся кожу, на то, как эрекция Драко натягивает ткань брюк… теплая и шелковистая на ощупь, твердая под пальцами, над которыми Гарри, кажется, не властен, реагирующая и восхитительная в ладони, от потирания которой Драко низко сдавленно стонет.       Подстегнутый, с покалывающей от жара кожей, Гарри наклоняется, чтобы прижаться ртом к шее Драко, бездумно подчиняясь, когда тот дергает его за рукава рубашки, и задыхаясь, когда его прижимают к зеркалу — обнаженной кожей к стеклу.       — В чем дело? — бормочет Драко, роняя рубашку Гарри на пол и даже не пытаясь ее сложить.       — Холодно, — выдавливает Гарри. Он дергает Драко за рубашку, пока та не сползает с плеч, оставляя тонкий серебристый галстук свободно висеть на шее; Драко услужливо пододвигается, позволяя стянуть рукава и открывая побледневшую Темную Метку на коже. Гарри проводит пальцами по выцветшей змее и черепу и выводит четыре аккуратные буквы, символизирующие искупление Драко.       Начни свой путь по непротоптанной дороге. Гарри закрывает глаза, чувствуя, как расстегивают несколько крошечных пуговиц на его ширинке. Он обхватывает руками стройные бедра, пальцами скользит по мягкой и теплой коже, прижимается лбом к обнаженному плечу Драко, вдыхая запах цитрусовых и свежего пота. Сердце колотится, кровь шумит в ушах, и он знает, что никто не спросит его, действительно ли он хочет этого, уверен ли он. С точки зрения Драко, здесь нет ничего нового, кроме, может быть, рискованного места, и риск — ничто по сравнению с твердостью, давящей на ладонь Гарри, и учащенным дыханием у его шеи.       Быстро угасающая рациональная часть мозга, однако, помнит Люциуса и Нарциссу, и, не открывая глаз, он поднимает руку и направляет беспалочковое заклинание на дверь, слушая удовлетворительный звук тяжелых засовов, опускающихся на место.       — Что это было?       — Запер нас, — справляется Гарри, и как раз вовремя, думает он, когда его брюки и боксеры с шуршанием опускаются вниз.       — Силенцио?       — Наверное, хорошая идея, — соглашается Гарри. Не доверяя своим навыкам беспалочковой магии, он, не задумываясь, вытаскивает палочку Драко из-за пояса и бросает в дверь, как он надеется, очень сильное Силенцио.       — Великолепно, — говорит Драко, одаривая Гарри улыбкой. — А теперь положи это.       Гарри озадачен только мгновение, пока Драко крепко не целует его, оставляя задыхающимся и обнаженным, и падает на колени, прижимая Гарри к стеклу одной рукой и обхватывая пальцами другой его член, заставляя дрожать и стонать. Раздается низкий гул одобрения, а затем Гарри захлестывает волна удовольствия, когда его член вбирает в себя горячий, влажный рот и оглаживает мерцающий язык. Это было так давно, так давно, что он почти ошеломлен.       — Драко, — хрипит он, зажмурившись и растопырив повлажневшие пальцы на стекле.       Драко отвечает, заглатывая глубже, скользя губами по чувствительной кожице, следуя за своим кулаком вниз плавным, отработанным движением, от которого в голове Гарри взрывается сверхновая, и он представляет сотни, может быть, тысячи раз, когда кончал в рот Драко. Переполненный образами в голове, накрытый лоскутным одеялом звуков, запахов и фактур, он не может удержать себя от движений бедрами. Желание большего подталкивает его открыть глаза и уставиться на похабное, прекрасное видение умелого ухмыляющегося рта, скользящего по члену, и когда Драко просовывает ладонь между ягодиц Гарри, скользит по входу и смотрит на него с вожделением в потемневших глазах, невозможно подавить резкий стон.       — Заклинание Немоты — замечательное изобретение — говорит Драко, отстраняясь и резко садясь на корточки.       — Обычно я не шумный, — смущенно говорит Гарри.       Поднявшись на колени, чтобы сбросить ботинки и выскользнуть из брюк, Драко фыркает:       — Ну конечно. Прекрасно знаешь, что ты самый шумный из всех, кого я когда-либо знал, а я жил в общежитии Слизерина шесть лет.       Гарри смотрит, едва в состоянии понять смысл слов, потому что Драко сидит у его ног, каждый дюйм бледной кожи на виду, когда он откидывается на одну руку, стройные ноги раздвинуты, а твердый, раскрасневшийся член прижат к животу. Во рту пересыхает, Гарри наблюдает, как изящные пальцы скользят по стволу и задерживаются на головке, собирая блестящую жидкость на кончиках, на что член Гарри болезненно отзывается.       Он оседает на пол, отбрасывая ногой остатки одежды, и тянется к Драко. Не обращая внимания на шарканье коленей по твердому дереву, Гарри отдергивает его кисть за запястье и прижимает ее к полу с большей силой, чем, по его мнению, должен, но ему все равно. Он просто хочет этого; во рту покалывает, запах возбуждения другого мужчины забивает ноздри, и он хочет этого…       Гарри облизывает губы, обхватывает рукой теплую плоть и опускает голову, позволяя члену Драко скользнуть по его языку. Звук дрожащего вдоха сверху сотрясает позвоночник Гарри, и, не задумываясь, он тянется между бедер и сжимает свое собственное возбуждение, несколько успокаивая себя. Да.       Это безумие, он знает, и когда мысль о Джинни вспыхивает, непрошеная, в голове, даже чувство вины, которое пронзает изнутри, не останавливает его. Не останавливает этого.       Внезапно рука мягко тянет его за волосы, и Гарри с некоторым усилием приподнимает голову, тяжело дыша и пытаясь сфокусировать взгляд через треснувшие очки.       — М-м-м?       Драко смотрит на него рассеянными глазами.       — Чего ты хочешь?       — Тебя, — выдыхает Гарри, надеясь, что это правильный ответ.       Драко поднимает бровь, но ничего не говорит, пока не садится прямо между раскрытыми бедрами Гарри, волосы прилипают к лицу, а грудь алеет красивым, неуместно уязвимым розовым. Потянувшись, он берет свою палочку.       — Акцио, — шепчет он, и отброшенные брюки летят к нему.       Гарри жует губу, все еще рассеянно поглаживая свой член и наблюдая, как Драко достает маленькую стеклянную баночку с украшенной серебром крышкой. Понимание, когда, наконец, проникает в его затуманенный похотью мозг, бьет под дых. Не то чтобы ему не приходило в голову, как работает вся эта гейская тема; не то чтобы он никогда не думал об этом — на самом деле, вероятно, думал в течение многих лет, прежде чем оказался здесь, по крайней мере, на каком-то уровне, — но все же. Его оттрахают. Он никогда не был более возбужденным.       Драко толкает его на спину серией болезненно нежных поцелуев, которые все никак не приносят достаточного удовлетворения, устраивается между бедер Гарри. Отвинчивает баночку, выпуская теплый аромат гвоздики в воздух, встречается взглядом с Гарри на несколько долгих секунд, а затем все происходит так быстро, что Гарри остается только поджимать пальцы на ногах.       Гладкие, теплые пальцы, поглаживающие его член и кружащие по входу, массирующие и скользящие внутрь, в одно мгновение обжигающие растяжением, которое крадет дыхание, в следующее — массирующие и ласкающие места, тайные нервные окончания, которые пылают удовольствием от позвоночника до кончиков пальцев. Охваченный огнем и уязвимый, он закрывает глаза и ищет опору в блестящем полу, беспомощно выгибаясь под прикосновением Драко.       — Ебать, — стонет он, чувствуя, как нарастает оргазм, — ебать, ебать, ебать.       — Не кончать, — предупреждает Драко, останавливая движения. Гарри открывает глаза, и усыпанный люстрами потолок, кажется, вращается над ним, как какой-то безумный карнавальный аттракцион.       — Хмн?       — Дождись меня, ублюдок, — говорит Драко, убирая руки и склоняясь над Гарри, пока светлые волосы не касаются его лба. — Без этого вряд ли можно назвать бальный секс… ну, сексом?       Что-то толкается в скользкую дырку, и Гарри дергается, но смеется, пораженный и обрадованный искренним юмором в голосе Драко. Ему никогда не приходило в голову, что секс может быть чем-то несерьезным, и это откровение, трепет открытия легко компенсирует удручающее количество потраченного впустую времени.       — Тогда поторопись, — наконец говорит он, хватая Драко за задницу и крепко затягивая его внутрь. — Знаешь, пока у меня что-нибудь не заклинило. Я уже не молод… не привык к твердому полу, — поддразнивает он.       Губы Драко дергаются.       — Знаешь… теперь, когда ты упомянул об этом, думаю, что у меня есть идея получше.       Сбитый с толку, Гарри наблюдает, как он поднимается на ноги, член твердый и скользкий, а серебристый галстук шлепает по груди. Он принимает протянутую ему руку и через несколько секунд оказывается лицом к зеркальной стене, ладони прилипают к стеклу, когда он пытается удержать себя.       — И это твоя идея получше? — требует он, пытаясь придать своему голосу нотку язвительного презрения, но безуспешно. Это не имеет значения в любом случае, полагает Гарри, не тогда, когда он задыхается, бесстыдно обнаженный перед Драко, глядя в свои затуманенные глаза в зеркале и впервые замечая, что на нем тоже до сих пор его темно-серый шелковый галстук; он касается затвердевшего соска, и Гарри резко вдыхает, глядя на Драко в отражении и борясь с бесполезными мыслями «если бы меня сейчас видели…»       Драко пожимает плечами, обнимая его за талию и прижимаясь своей эрекцией к пояснице Гарри.       — Было бы ужасно стыдно тратить все эти зеркала впустую, не правда ли? — Он целует Гарри в шею и встречается с ним взглядом в зеркале. — Я знаю, ты мне не веришь, но ты все еще очень горячий, и ты должен увидеть… что?       Напуганный, Гарри закрывает глаза. Он никогда не умел принимать комплименты, а тут вдруг крайне, чрезвычайно сильно осознает свое обнаженное тело, отраженное без малого сто раз. Не то чтобы он когда-либо чувствовал себя особенно непривлекательным, но Джинни всегда настаивала на занятиях любовью с выключенным светом, под одеялом, и он был очень доволен этим.       — Ты сошел с ума, — говорит он наконец.       — Знаю, — бормочет Драко, а затем толкается в Гарри скользкими пальцами, удерживая его раскрытым; он продвигается глубже, и Гарри, пораженный этим ощущением, смотрит на него в зеркало, наблюдая, как дымчатые глаза мерцают и закрываются, а рот припадает к его плечу в беззвучном стоне.       Наконец, Драко снова прижимается к спине Гарри и обеими руками крепко притягивает его к своему члену, начиная горячее, глубокое проникновение, от которого Гарри кричит.       — Ох, — выдавливает он, наблюдая, как открываются потемневшие грозовые глаза Драко.       — Знаю, — шепчет Драко, задыхаясь.       Гарри сухо сглатывает и смотрит на себя в зеркало, на подтянутые, жесткие линии своего тела, на разбросанные темные, чуть посеребренные волоски, на раскрасневшийся член, ноющий и тяжелый, который скользит по стеклу, оставляя за собой липкую смазку. Драко слегка шевелится внутри, и он задерживает дыхание, внезапно наполовину испугавшись, что может разорваться на части от этой убедительной наполненности, хотя и знает, что это тело способно принять такое; тело хочет этого почти так же сильно, как и он сам.       — Нам действительно нужно больше зеркал, — вздыхает Драко, наклоняясь, чтобы накрыть ладонь Гарри, прижатую к стеклу, своей; Гарри переплетает их пальцы и крепко сжимает их, когда медленный, глубокий толчок назревает внутри него. Дыхание перехватывает каждое скольжение наружу, когда он остается пустым, а каждое движение внутрь вытягивает низкий, первобытный стон из груди.       Волосы беспорядочно прилипают ко лбу, очки соскальзывают с носа, со стуком падая на пол, но он едва замечает это; подмахивая на каждое движение сзади, он затуманенно смотрит в свои собственные глаза в зеркале, сердце снова и снова подпрыгивает от реальности того, что с ним происходит — Драко Малфой трахает его, и ему это нравится. Драко Малфой трахает его, и он наблюдает, как это происходит, наблюдает, как его член подпрыгивает в такт толчкам, наблюдает, как кровь собирается в следах от ногтей на бедре, наблюдает, как стекло запотевает от его горячего, заполошного дыхания. Наблюдает, как они делают что-то волнующее, сбивающее с толку и прекрасное.       Он знает, что это не продлится долго; он долго не протянет, ведь с самого начала был уже близко, а обжигающая новизна этого чувства быстро и неумолимо толкает его к освобождению. Поджав пальцы ног на гладкой поверхности пола, он тянется, прижимается к стеклу, желая Драко глубже в себе, сильнее, сжимая его член внутри и крепко передергивая собственный, не зная, хочет ли оттянуть конец или наоборот дотянуться до него.       — Не останавливайся, — умоляет Драко резким шепотом. — Хочу видеть, как ты кончаешь.       Гарри всхлипывает, а затем шипит от неожиданной боли от зубов Драко, впившихся в его плечо, но подчиняется. Не отводя взгляда от Драко, он набирает скорость, толкаясь в кулак и скрипя зубами, когда Драко начинает трахать его сильнее, быстрее, заполняя просторную комнату похабно-грязными звуками шлепков кожи о кожу, резким дыханием и невнятными, надломленными требованиями: да, пожалуйста, блять… сильнее, Драко, я…       — Драко, я… — Гарри закрывает глаза, когда зрение начинает мутнеть, но жжение в плече заставляет открыть их, смотреть, как он вскрикивает, когда ощущения хлещут по внутренностям, и он кончает мощными, дрожащими толчками на себя и стекло.       Прежде чем он успевает привести в порядок свое дыхание, Драко наклоняется ближе, сжимая пальцы вокруг пальцев Гарри, толкается один, два, три… четыре длинных раза и содрогается, опустошаясь внутрь с низким, надтреснутым криком, от которого Гарри задумывается, хватит ли у него сил начать все сначала. Серые глаза ищут глаза Гарри в зеркале, когда Драко кладет подбородок на плечо и неровно выдыхает.       — Мне действительно нужно присесть, — говорит он через мгновение, и Гарри радуется, что не сказал этого первым.       Распутанные и немного менее липкие из-за пары ленивых Очищающих заклинаний, они падают на пол, спиной к зеркалу, и растягиваются там, влажные от пота и тяжело дышащие. Гарри подтягивает колени к груди и приглаживает волосы, не в силах поверить в то, что только что сделал. Он вздыхает и, осторожно двигаясь, берет очки. И вот она: маленькая баночка, невинно лежащая на боку рядом с туфлей Драко.       — Драко?       — М-м-м?       — Есть какая-то конкретная причина, почему ты принес… ну, это в дом твоих родителей на Рождество?       Драко улыбается, теребя свой серебристый галстук.       — Ну, никогда не знаешь, правда?       Гарри фыркает.       — Ты можешь насмехаться сколько угодно, но это тебя только что трахнули в бальном зале.       Гарри закусывает губу.       — Хм.       — И ты кончил на галстук, — добавляет Драко.       Гарри смотрит вниз.       — И правда.       — Я купил тебе этот галстук, — мрачно говорит Драко. — Он французский.       — Отстирается, — говорит Гарри, изучая пятно и решительно игнорируя, насколько сюрреалистичен этот разговор. — Думаю, оно того стоило, — размышляет он, в основном для себя.       Драко потягивается, касаясь голым плечом плеча Гарри.       — Совершенно верно. Может быть, даже лучше, чем тогда, в твоей мастерской в прошлом году.       — Ах, да. Это… — Гарри сохраняет бесстрастное выражение лица, стараясь не думать о занозах.       — Занозы были ужасны, — говорит Драко. — Думаю, это научит не позволять тебе нагибать меня над верстаком.       Гарри, потянувшийся за брюками, чуть не давится собственным языком.       — Думаю, да, — бормочет он, быстро натягивая их, прежде чем Драко заметил, что у него снова встает.       Драко некоторое время томно наблюдает за ним, а затем поднимается на ноги, наклоняется, чтобы собрать свою одежду, и начинает приводить себя в порядок. Он мгновение молчит, бросая полный презрения взгляд на свое растрепанное отражение, небрежно поправляет волосы и разглаживает складки на рубашке.       — Мы идем?       Гарри в ужасе поднимает глаза от попытки почистить галстук волшебной палочкой.       — Я не уверен, что после этого смогу смотреть в глаза твоим родителям.       Драко хмурится.       — Ты, видимо, думаешь, что я какой-то садист. Я имел в виду, пойдем ли мы домой?       Облегчение окатывает Гарри с головы до ног, быстро сменяясь чувством вины.       — Мы не можем просто так уйти…       — Каждый год, — бормочет Драко, потирая лицо. Он вздыхает. — Ты же знаешь, каким мой отец становится к вечеру. Мы пережили обед — все семь блюд, — и никто никого не убил, не покалечил и даже не угрожал. Теперь пришло время бежать с остатками нашего здравомыслия.       Глаза, пригвождающие Гарри к месту, умоляют и вспыхивают чем-то заговорщическим, перед чем у него получается устоять.       — Пойдем домой.       Короткая, облегченная улыбка Драко — последнее, что он видит, прежде чем его забирает в водоворот аппарация.

**~*~**

      Гарри двигается, неловко ерзая на простынях. Драко мирно растянулся рядом с ним, тихо дыша, прекрасный в сером свете раннего утра. Ничто не мешает ему спать. Гарри закрывает воспаленные глаза, снова ударяет кулаком по подушке и пытается успокоиться. Он измучен, тело болит в новых местах, разум утомлен, капризен и напуган. Он все еще слышит мрачный раздраженный ответ Люциуса Малфоя на его проблемы со сном, и маленькая часть внутри него прямо сейчас продала бы душу за фиал Сна без сновидений.       — Тебе обязательно было меня будить? — требует Фрэнк, высвобождаясь из-под ног Гарри.       — Никто не трогал твой террариум, — огрызается Гарри.       — Нет у меня никакого террариума, — язвительно замечает Фрэнк.       Гарри слушает глухой стук, когда он падает на пол и угрюмо выползает в коридор. Он слушает тихое дыхание Драко, вдох и выдох, вдох и выдох, и наконец — наконец — проваливается в беспокойный сон.

**~*~**

      — Какого хрена ты здесь делаешь? — Темнота и запах целебных зелий.       — Послушай. Послушай.       Отчаяние. Он был здесь уже так много раз.       — Я вообще ни во что не верю, Поттер.       Он сидит на полу, аккуратно сложив мантию на коленях. Небо за окном серо-голубое, а кровать пустая. Простыни откинуты. Подушки холодные. Драко тоже на полу, напротив Гарри, свернулся между своей кроватью и соседней.       — Почему я, Поттер? — Полосатые рукава натянуты на пальцы, глаза остры, колени подобраны защитно, брови нахмурены.       — Может быть, я верю, что ты выше этого.       — А может быть, ты просто брехло.       Гарри знает, что улыбается.       — Может быть. Но чего тебе терять?       — Пошел ты. — Но яд, по крайней мере, большая его часть, ушла из голоса.       — У меня только один вопрос.       Многострадальный вздох.       — Какого черта ты носишь эту пижаму?       Взгляд вниз.       Надменно:       — Она принадлежит Гойлу, если хочешь знать.       Гарри забавляется, его губы дергаются впервые с искренней теплотой.       — Ты часто носишь… гм… ночную одежду Гойла? — Пауза. Истощение делает ужасные вещи с самоконтролем. — А он носит твою? Он сейчас в твоей?       — Ты совершенно нетактичный человек, Поттер, как я всегда и подозревал. — Холодное выражение лица, а затем гримаска. Лицо, с которого полностью сошла маска язвительности. — Я не хотел бы, чтобы ты вбил этот образ в мою голову. — Он смотрит на свои огромные манжеты. — Но мне нравятся полосы.       Смех, сначала Гарри, а потом обоих, неуместный и приглушенный в гробовой тишине больничного крыла.       Нереальный. Только они вдвоем, сидя в пятне лунного света и притворяясь на мгновение, что войны не существует, говорят о пижаме, чтобы укрепить связь, такую новую и хрупкую, что даже думать об этом опасно.       — Ему, кажется, и в голову не приходило, что я могу захотеть свою собственную.       Гарри улыбается. Внимательно. С надеждой.       — Полосы — это хорошо.

**~*~**

      Гарри просыпается в пустой кровати и с облачным небом. Все еще усталый после беспокойного сна и ярких снов, он думает натянуть одеяло на голову и попытаться еще пару часов утянуть на сон, но пробный тычок в медные часы провоцирует тревожные клубы красного дыма и новость о том, что уже почти одиннадцать.       Он вылезает из постели, одевается удобно — в джинсы и теплый, хотя и немного странный, зеленый свитер — и поскрипывает вниз по лестнице, отмечая сложную новую паутину, висящую между верхними и нижними перилами.       — Я ни на что не намекаю, но как скоро лестница станет непроходимой? — Драко сардонически приподнимает бровь у подножия лестницы и наматывает на шею свой длинный полосатый шарф.       «Полосы — это хорошо», — эхом отдается в голове Гарри его собственный голос.       — Куда ты собрался?       — Я подумал, что лучше вернуться в Мэнор и забрать наши подарки, извиниться перед матерью и надеяться, что отец не использовал твой Венефикус, чтобы разжечь огонь в своем кабинете.       — Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спрашивает Гарри, скребя растрепанные волосы и молясь про себя, чтобы Драко сказал «Нет». — Ну, чтобы помочь с лампой…       Драко мгновение смотрит на него, а затем смеется.       — Увидимся позже. — Он качает головой и отворачивается, прошествовав на кухню и исчезнув через несколько секунд в камине.       Когда осознание медленно пробирается сквозь туман, Гарри смотрит вслед Драко, и сердце его одобрительно колотится, а губы складываются в кривую улыбку. Он держится за полированную деревянную перекладину в конце балюстрады и вздыхает.       — Ужасно одинокий, совсем один, брошенный на произвол судьбы, — говорит Фрэнк, медленно спускаясь с лестничной площадки и повисая перед лицом Гарри.       — Не драматизируй, — ворчит Гарри, пятясь назад от мелькающего языка и в конце концов решая плюхнуться на нижнюю ступеньку. — И вообще, тебе бы там не понравилось.       — Заброшенный, одинокий, такой одинокий, потерянный и без единой души…       Гарри закатывает глаза, а затем стонет, когда Фрэнк падает с лестницы, и он внезапно оказывается с кучей питона на руках.       — Значит, ты скучал по мне? — поддразнивает он, машинально протягивая обе руки, чтобы поймать скользкие кольца, прежде чем Фрэнк соскользнет на пол.       — Просто по твоему присутствию, — беззаботно говорит Фрэнк, мотая головой из стороны в сторону.       Он смеется, рассеянно поглаживая блестящую чешую.       — Мы тоже скучали по тебе, ты, дрянной театрал. — Он вздыхает, сердце сжимается. — Я буду скучать по тебе.       — Куда-то собираешься? — спрашивает Фрэнк, пристально глядя на него черными глазками-бусинками.       Гарри с трудом сглатывает. Внезапно охваченный страхом, он не находит слов для Фрэнка, потому что если он будет скучать по самовлюбленной змее, когда покинет это место, то как он сможет оставить Драко? Разум кричит, что он не может влюбиться здесь; этот мир эфемерен, преходящ, как и его роль в нем. Он знает, что Борис может появиться в любой момент и украсть у него все это… вернуть его к детям, и, о боже, ему больно скучать по ним, но все уже не так просто.       — Я никуда не собираюсь.