Turn

      Когда звонок возвещает о конце учебного дня, Гарри нетерпеливо ждет у ворот школы, подпрыгивая и пряча руки как можно глубже в карманы джинсов; день был серым и пронизывающе холодным, но он знал, что лучше не пытаться колдовать рядом с магловской школой. Он почти уверен, что буфетчица в длинном пальто уже подозревает в нем какого-то извращенца, даже после того, как Маура окликает его и сверкает самой обезоруживающей улыбкой.       — Дядя Гарри! — кричит она, выбегая из здания с подпрыгивающими косичками и блестящей красной коробкой для завтрака в руке. — Ты здесь!       — Ну, да, — признается Гарри, немного смущаясь. — То есть, я не просто стоял здесь все это время. Я прогулялся по парку… покормил уток… в общем, сделал важные вещи.       — Ты забавный, — замечает Маура, и ее темные глаза сверкают. Она просовывает свободную руку через ограду и повисает, глядя на Гарри снизу вверх под странным углом.       — Спасибо. — Гарри замолкает, на мгновение отвлекаясь на какофонию вокруг, когда десятки детей выбегают из школы и наводняют детскую площадку, толкаясь, крича и визжа, когда слишком много маленьких людей пытаются прорваться через ворота одновременно. Не похоже, чтобы что-то изменилось с тех пор, как он сам учился в школе, хотя краткий привкус ностальгии быстро стирается воспоминаниями о маленькой банде Дадли и всех «меньших» смертных, которые страдали от их рук. Он знает, что был не единственным. Гарри вздыхает.       — В чем дело? — спрашивает Маура, качнувшись в сторону, вынужденная наклониться практически перпендикулярно дороге, чтобы встретиться взглядом с Гарри.       — Ни в чем, — твердо говорит он. Что-то в Мауре подсказывает ему, что она не потерпит ни секунды подобной чепухи, и это успокаивает. — Не хочешь пойти в магазин?       — Хорошо, — говорит она, выпутываясь из ограды и вытирая руки о серую плиссированную юбку. — Но сначала ты должен сказать бабушке. О, смотри, вон она. — Она указывает на кого-то позади Гарри.       Он оборачивается и видит Молли, пробивающуюся сквозь толпу с Хьюго на буксире. Она закутана от холода в огромный разноцветный вязаный кардиган, сапоги из овчины и сверкающий берет с торчащим из него павлиньим пером. Ее лицо, раскрасневшееся от холода, загорается, когда она подходит к Гарри и крепко обнимает.       — Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, улыбаясь и отпуская его.       Гарри откашливается. Быть-ушибленным-энтузиазмом, похоже, общая черта Уизли, в какой бы вселенной они ни находились.       — Я хотел спросить, могу ли я забрать Мауру, — говорит он.       — Я помогаю, — отвечает Маура.       — Маура, — хнычет Хьюго, глядя на нее с упреком. — Мы же хотели поискать мозгошмыгов.       — Поищем, — обещает она, наклоняясь, чтобы прошептать ему на ухо. — У меня есть шпшпшаппш прпрт.       Хьюго сияет. Гарри и Молли обмениваются любопытными взглядами.       — Скрытные дети, — вздыхает она, глядя на Мауру и Хьюго, которые тоже обмениваются многозначительными взглядами. — Вот так все и начинается, Гарри. В одну минуту они такие сладкие и легкие, в следующую — запускают навозные бомбы в своих спальнях. А потом открывают магазин приколов, — вздыхает она, одаривая Гарри терпеливой улыбкой и плотнее закутываясь в кардиган. — Тем не менее, весьма успешный магазин приколов.       — Так и есть, — соглашается Гарри. Он рассеянно ерошит волосы Мауры. — В любом случае, она будет Министром Магии.       Молли мягко смеется.       — Я даже могу в это поверить. Давай, Хьюго, я сегодня напекла пирожные. Поможешь мне украшать их глазурью.       — Спасибо, Молли. Я дам Джин знать, где она, — кричит Гарри, когда маленький мальчик и его бабушка поворачиваются, чтобы уйти.       — Я собираюсь нарисовать крокодила, сражающегося с единорогом! — говорит Хьюго, вцепившись в руку Молли.       Гарри смеется, но Маура вздыхает и качает головой.       — Мальчики иногда такие глупые. Единороги не дерутся.       — Ты права, — серьезно говорит он. — Мальчики очень глупые. Вот почему мне нужна твоя помощь. — Он протягивает руку.       Она вздыхает, ухватываясь за его ладонь.       — Я знаю.

**~*~**

      Через пять минут Гарри впускает их в мастерскую и зажигает лампы; солнце уже начинает садиться, и вскоре комнату согревает лишь мягкий оранжевый свет. Маура сбрасывает пальто и коробку с завтраком и, совершенно не обращая внимания на школьную форму, забирается на свою обычную скамейку, чтобы посмотреть, как Гарри работает. Он думает, что, возможно, впервые видит ее не в красном — аккуратная серая юбка, белая рубашка и синий галстук выглядят на ней очень странно.       — Ужасно, правда? — говорит Маура, с презрением глядя на свою униформу, и Гарри понимает, что он, должно быть, случайно высказал свои мысли.       — Нет, не ужасно. Ты выглядишь очень взрослой.       Маура моргает.       — Ох.       Гарри улыбается про себя и собирает инструменты, несколько разных сортов дерева и стеклодувное оборудование. Теперь он с привычной легкостью разжигает огонь в печи и расставляет все вокруг так, как ему хочется. Буквально кипя от возбуждения, он отступает от рабочего места и делает глубокий вдох.       — Итак… я был очень зол, когда сделал эту штуку, — размышляет он, постукивая пальцами по столу.       — Ты был зол, — с чувством соглашается Маура.       — Неужели ты думаешь, что я могу творить только в гневе? — спрашивает он, покусывая губу. Он, если быть честным, скорее боится, что если не сможет точно воссоздать предыдущие обстоятельства, то обречен на неудачу. И все же… у него нет никакого желания вновь переживать это чувство полной и абсолютной ярости, разочарования и отвращения к себе. Одного раза было достаточно.       — Не знаю, — виновато пожимает плечами Маура. — Прости.       Гарри вздыхает.       — Ну, полагаю, есть только один способ это выяснить. — Он смотрит вниз, на блестящие инструменты, на груды прекрасного дерева и разноцветные кусочки стекла, мерцающие в неверном свете зеленых огней печи. Внезапно он чувствует себя неловко, как будто он магловский фокусник, который довел аудиторию до исступления от предвкушения, а теперь не может вспомнить, как вытащить кролика из шляпы. Сбитый с толку, Гарри потирает лицо.       — Я думаю, ты должен просто… сделать это, — советует Маура. — Знаешь, например, когда тебе нужно сделать стойку на руках на физкультуре, если ты будешь слишком много думать об этом, ты станешь такой жесткой, что не сможешь этого сделать.       Гарри смотрит на нее, виновато забавляясь плохо скрываемой болью на милом личике. Прошло очень много времени с тех пор, как ему приходилось заниматься физкультурой, и он не уверен, что когда-либо умел стоять на руках, но думает, что понимает, что она имеет в виду.       Он кивает.       — Ладно. — Сделав глубокий вдох, он на мгновение закрывает глаза, повторяя «Я — художник» и думая о восхищении мистера Пеппера той штуковиной, и глазах Драко, потому что, когда он сам снова открывает глаза, его наполняет странно заряженное спокойствие. Недолго думая, он берет ближайший инструмент и кусок дерева и принимается за работу.

**~*~**

      Когда небо темнеет до чернильно-черного цвета с рассеянными звездами, Гарри продолжает работать, почти не чувствуя боли в спине или в поцарапанных руках, создавая серию скульптур под бдительным взглядом Мауры. Он не может быть точно уверенным, что делает, но это необычные вещи, и с каждым разом создавать их получается все легче; недавно испробованная работа с заклинаниями становится такой же уверенной, как и руки, когда он манипулирует бесчисленными таинственными инструментами и проводит наждачной бумагой, горячей от трения, по шероховатым краям.       — Пхоженалстья, — бормочет Маура, когда Гарри заканчивает свою третью работу, мерцающее нагромождение дуба и зеленого стекла.       Вздрогнув, он поднимает глаза.       — Что?       — Похоже на листья, — повторяет она, указывая на скульптуру.       Гарри отступает назад и тоже смотрит. Она права.       — Ага, — говорит он, ухмыляясь. — Знаешь, тебе не обязательно быть такой тихой. Мне нужно твое мнение. Я не знаю, что делаю, помнишь?       — Мне нравится. Похоже на осень.       Желудок Гарри делает небольшое сальто от восторга. Он вытирает больные пальцы о фартук и морщится от прикосновения грубой ткани к ободранной коже. Потягиваясь, лениво оглядывает комнату и задумчиво останавливается, когда взгляд натыкается на почти забытую бутылку голубого зелья.       — Интересно… — бормочет он, медленно подходя к полке и чувствуя, как сводит судорогой каждый мускул. Он осторожно берет бутылку, наслаждаясь приятным ощущением прохладного стекла на коже.       — Ты собираешься выпить его сейчас? — спрашивает Маура, практически вибрируя от энтузиазма.       Гарри откупоривает бутылку, с интересом принюхиваясь к пахнущему корицей дымку, который тут же вырывается наружу.       — Знаешь, думаю, что выпью, — говорит он, откладывая в сторону скульптуру из листьев и вытирая рабочую поверхность. — Только для… научных целей.       — Я правда не знаю, что это значит, — говорит Маура, морща свой веснушчатый нос. — Но ты все равно должен это сделать.       — Звучит разумно, — говорит Гарри и одним большим глотком проглатывает зелье. На вкус оно меловое и слегка сладковатое, омывает рот и горло, посылая теплое покалывающее ощущение вплоть до кончиков пальцев.       — Ну как, хорошо? — шепчет Маура, стоя на коленях на верстаке и вытягивая шею в сторону Гарри так сильно, что чуть не теряет равновесие.       — М-м-м, — бормочет Гарри, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Тебе бы, наверное, не понравилось.       Маура высовывает язык. И Гарри тоже.       Секундой позже он погружается в цветовую дымку — отбирает смешивающиеся цвета и мастерит красивые изогнутые формы; он видит перед собой призрачные образы собственных рук, сглаживающих, режущих, формующих и отливающих; пальцы легки, необычайно ловки, набрасывают формы, которые даже разум не понимает, но он спешит следовать за образами, вынужденный, хватаясь за дерево и вытаскивая палочку, снова и снова цепляться за запах корицы в ноздрях и звук голоса Мауры, когда она болтает с ним, создавая, хотя и слабую, но связь с сознанием. Это не похоже на тот раз, когда он позволил гневу завладеть им — эмоция была его, она исходила от него; контроль, в конечном счете, принадлежал ему. Это, однако, захватывает его так, что он не может ничего с этим поделать.       Когда он наконец отступает, его трясет, а лоб мокрый от холодного пота.       — Ты закончил, — говорит Маура, и он смотрит на нее.       — Думаю, да, — выдавливает Гарри, слизывая с губ вкус сухой корицы. — Это было очень странно. Думаю, я предпочту держать все под контролем. — Он вздыхает и поворачивает скульптуру так, чтобы Маура могла ее видеть. — Что думаешь?       Ее брови взлетают к линии роста волос.       — Это выглядит смешно.       Гарри устало улыбается, прислонившись к скамейке. Видимо, работа под зельем творчества в течение часа изматывает.       — Смешно ха-ха, или смешно странно?       — Смешно, как будто она собирается съесть меня, — говорит Маура.       — Это не может быть хорошим признаком, — вздыхает Гарри и взмахом волшебной палочки стирает скульптуру. — Думаю, отныне мы обойдемся без зелья.       — Тебе оно не нужно, — решительно заявляет Маура.       Гарри ухмыляется, но ничего не может с собой поделать.       — Об этом я ничего не знаю. Но, полагаю, нам придется найти что-нибудь еще, что можно было бы сделать с этим, — говорит он, указывая на оставшиеся ветви Венефикуса, сложенные на нижней полке и тщательно прикрытые серебристой оберткой.       — Тебе лучше подумать дважды, иначе я поставлю тебя в ужасное положение и скажу, сколько они стоят, — раздается язвительный голос с порога. Гарри оборачивается и видит Драко с мерцающей полуулыбкой и в длинном полосатом шарфе, прислонившегося к дверному косяку и скрестившего руки. Гарри лениво задается вопросом, не имеет ли он привычки подслушивать чужие разговоры; в этом драматическом вступлении определенно есть что-то такое, что ему, кажется, нравится.       — Я не слышал, как ты пришел, — тихо говорит он.       — Ты никогда не слышишь, — говорит Драко, бросая раздраженный взгляд на Мауру, которая заговорщически улыбается, как будто знает, что Драко был там все это время. — У меня было предчувствие, что ты сразу же нацелишься на это зелье.       — Сначала мы приготовили дым и сэндвичи, — замечает Маура, и Гарри задается вопросом, на чьей она стороне.       Драко мягко смеется.       — Все самое важное, — соглашается он, входя в магазин и наклоняясь, чтобы по очереди рассмотреть каждую из завершенных скульптур Гарри. — Вижу, ты находишься в одной из своих творческих фаз.       Сердце колотится, Гарри бросает взгляд на Мауру, которая пожимает плечами и тоже смотрит на Драко.       — Э-э… кажется так, — наконец удается выдавить Гарри.       — Мне нравится, — говорит Драко, осторожно проводя кончиками пальцев по похожей на лист скульптуре и глядя на Гарри блестящими глазами и с искренней улыбкой.       — Вот видишь, — самодовольно шепчет Маура.       — Спасибо, — говорит Гарри, а затем, осознав, что никогда раньше не видел Драко в мастерской, добавляет: — Все в порядке?       — Да. Или это секретный код для «Какого хрена ты здесь делаешь, Драко»?       Гарри фыркает.       — Точно, — бормочет он, забавляясь. — Нет, мне просто любопытно.       — Так и будем думать. В любом случае, возможно, ты и не заметил, что уже почти восемь часов, но от меня это не ускользнуло, тем более что теперь твоя очередь готовить ужин, — говорит Драко, пытаясь выглядеть оскорбленным и заброшенным, но единственным результатом является хихиканье Мауры. — Это не ускользнуло и от Джиневры, которая несколько минут назад звонила, спрашивая, когда и планируешь ли ты вообще вернуть ее ребенка.       — Я давным-давно послал ей сову! — протестует Гарри, решив не казаться человеком, который похищает чужих детей. Когда слова Драко становятся на свои места, его глаза расширяются. — Неужели сейчас и правда восемь часов?       — Даже для Франкфурто, — говорит Драко, театральным жестом рисуя крестик над сердцем.       — Уверена, папа съел мой ужин, — вздыхает Маура.       Гарри виновато смотрит на нее и помогает спуститься с верстака, прикусив губу.       — Прости, Мора-Федора, — говорит он наконец. — Знаешь что, по дороге домой я куплю тебе бутерброд с картошкой фри из Дырявого.       Маура сияет.       — Можно мне добавить мятный соус?       Гарри морщится, но кивает, отворачиваясь от Мауры, чтобы найти кусочек пергамента — у него появилась идея.       — С хрустящими кусочками жучков, — серьезно говорит Драко. Маура хихикает.       После недолгих поисков Гарри находит не слишком помятый кусок пергамента и разглаживает его ладонями на пустом верстаке, пока тот не становится совершенно плоским. Что-то в словах Драко — «Вижу, ты находишься в одной из своих творческих фаз», — что-то в неприкрытом удивлении в его тоне и знакомом интересе в глазах говорит о том, что создание… предметов, хотя и совершенно новых для Гарри, не совсем лишено прецедентов. Что интересно. И, думает он, беря самозаправляющееся перо, потенциально очень, очень хорошая новость для того, кто явно не может сделать мебель, чтобы спасти свою жизнь.       Пока Маура и Драко ведут странный, прерываемый смешками разговор позади, Гарри пишет короткую записку зелеными чернилами и своим самым аккуратным почерком. Когда все они выходят на мощеную булыжником улицу, дрожа от нетерпения и споря о правильном выборе приправы для бутерброда с картошкой фри, Гарри укрепляет заклинанием записку и приклеивает ее к двери мастерской.       До дальнейшего уведомления я не буду брать заказы на предметы мебели, так как планирую работать над абстрактными скульптурами и ручной выдувкой (магловский метод) стеклянной посуды. Пожалуйста, заходите и интересуйтесь/смотрите. Приношу свои извинения за причиненные неудобства.       ГП

**~*~**

      В середине утра в среду Гарри рассеянно напевает себе под нос и медленно, осторожно поворачивает медную трубку, формируя длинную мерцающую лампочку из бирюзового стекла, когда большая сова официального вида мягко сталкивается с его световым люком и начинает ритмично клевать стекло. Гарри быстро накладывает Замораживающие чары, чтобы все оставалось на месте, вытирает руки о фартук и открывает окно, жестом приглашая сову внутрь.       Секундой позже сова влетает в мастерскую и важно усаживается на запасной верстак, протягивая Гарри лапку с посланием.       — Спасибо, — благодарит он, забирая письмо и протягивая сове оставшуюся от бутерброда с беконом корку.       Он разворачивает послание и улыбается про себя. Отрадно видеть, что хотя записка написана на роскошном, усыпанном министерскими печатями пергаменте, в словах нового Главы Аврората нет ни напыщенности, ни изящества, а почерк по-прежнему ужасен.       Гарри,       Не хочешь заглянуть в Министерство и взглянуть на мой новый кабинет? У меня никаких встреч до часу. Отошли Горацио с ответом, чтобы Марша не задержала тебя сотней вопросов безопасности.       Рон.       Гарри перечитывает короткую записку несколько раз, и странная тяжесть сжимает грудь. Мысль о том, чтобы пойти в Министерство, в Аврорат, как ни странно, пугает, и, кажется, не имеет значения, насколько мало смысла в этом ощущении. На самом деле — что бы это ни было, — прошло меньше месяца с тех пор, как он в последний раз проходил по этим коридорам как переутомленный, измученный человек, имеющий какое-то значение. Совсем мало времени прошло, а он уже чувствует себя совершенно другим человеком.       Медленно выдохнув, Гарри берет себя в руки и строчит утвердительный ответ Рону, прежде чем у него могут сдать нервы. Он снова прикрепляет его к сове и возвращается к стеклодуву, давая Горацио достаточную фору, чтобы успокоить явно заботящуюся о безопасности Маршу. Закончив, он кладет готовое изделие в зеленое пламя, натягивает шерстяное пальто с синими крапинками и выходит в прохладное утро. **~*~**       Гарри требуется довольно много времени, чтобы пройти через главное здание Министерства в Аврорат и по знакомому обшитому панелями коридору в свой старый кабинет — в кабинет Рона — в кабинет главы Аврората — наконец выбирает он. Как и на Косой аллее, все, кажется, так и изъявляют желание поприветствовать его в коридорах, остановиться поболтать в оживленном Атриуме или задержать переполненные лифты, чтобы сказать, как чудесно снова видеть его в Министерстве. Когда он входит в маленькую, пропахшую пчелиным воском приемную, Рон уже ждет его, топчась в дверях своего кабинета и что-то бормоча себе под нос суровой даме средних лет, которая сидит за огромным письменным столом из красного дерева, периодически кивая и постукивая пером по подбородку.       — Мистер Поттер здесь, сэр, — внезапно говорит она, пристально глядя на Гарри острыми темными глазами.       — Спасибо, Марша, я вижу, — бормочет Рон, ухмыляясь Гарри; он выглядит так, будто не может решить, должен ли быть смешен, смущен или горд, и заканчивает тем, что просто смотрит так, будто его вот-вот вырвет.       — Вам потребуется пропуск, мистер Поттер, — бодро указывает Марша, вставая из-за стола, и подготавливает блестящий серебряный значок взмахом волшебной палочки и парой заклинаний; по истечении нескольких секунд он прочно закреплен на лацкане пальто Гарри и мерцает в свете лампы гравировкой:       Гарри Поттер       Посетитель Р.Б. Уизли, главы Аврората.       11:38 утра, 3 января 2018 г.       Уровень доступа: базовый/личный визит       Гарри выпускает значок из пальцев после того, как читает слова и благодарит Маршу. Она, безусловно, эффективна, но понятия не имеет, что от такого низкого уровня доступа ему хочется смеяться.       — Э-э, хорошо, тогда мы будем в моем кабинете, — говорит Рон, указывая на Гарри, который следует за ним мимо стола и через дверь.       — Прекрасно, мистер Уизли, — говорит она, уже просматривая пачку пергаментов.       — Я вижу, ты предпочел печенье молодой красоте, — поддразнивает Гарри, закрывая за собой дверь.       Рон фыркает.       — Как будто у меня был выбор. Но бисквиты хорошие… хочешь один?       Гарри берет с протянутой тарелки неровный овсяный бисквит и откусывает, оглядывая хорошо знакомый кабинет. Это все равно что заглянуть в его прежнюю жизнь… только не совсем. Стол такой же, как и ужасные бархатные занавески, которые Гарри всегда ненавидел; картотечные шкафы — слегка староватые — все еще тут, как и поврежденные заклинанием плинтуса возле двери, которые уже были там, когда Гарри переехал в этот кабинет, которые остаются утешительным напоминанием о том, что все иногда выходят из себя.       Но Гарри определенно никогда не покупал оранжевый ковер с эмблемой Пушек Педдл 1698, и, насколько он помнит, в его кабинете никогда еще не пахло так сладко. Задумчиво жуя восхитительное творение Марши, Гарри с интересом разглядывает коллекцию фотографий, прилепленных к стене напротив стола, и доску с разноцветными закорючками меловых линий.       — Что думаешь? — спрашивает Рон с ноткой нервозности в голосе. — Он намного больше, чем мой последний кабинет… и мне больше не нужно делиться. Очевидно. Немного странно, правда.       Гарри стряхивает крошки с пальцев и рассеянно наблюдает, как они падают на пол, прежде чем повернуться лицом к Рону, который теперь сидит на краю стола и смотрит на него тревожными голубыми глазами. Теперь ясно, до боли ясно, что он ищет одобрения Гарри, подтверждения от своего лучшего друга, что он хорошо справился. Гарри встряхивается и борется с волной смятения, чтобы найти улыбку для Рона.       — Блестяще. А еще у тебя очень большой камин, — говорит он, подходя к огню и грея руки. — Здесь иногда бывает очень холодно… думаю, — быстро добавляет он, но Рон, кажется, не замечает, и Гарри тихо вздыхает с облегчением в пол.       — Да, я зажег огонь, как пришел сюда. У Марши это классно получается; думаю, она приходит сюда около шести утра, чтобы все наладить. — Он бросает на Гарри заговорщицкий взгляд. — Я не уверен, что она когда-нибудь спит.       Гарри фыркает.       — Тебе повезло. — У него уже почти десять лет одна и та же секретарша, и его всегда мучила мысль, что она видит в нем не более чем шумное, неряшливое существо, которое создает для нее ненужную работу.       Рон морщит нос.       — Насчет этого я не знаю, приятель. Мне достаточно такого дома — это как быть окруженным супер-женщинами. Тревожно.       Гарри смеется, и дискомфорт наконец-то проходит.       — Ну, пусть она тебя не пугает. Не забывай, что теперь ты большой босс.       Рон ерзает на краю стола, вцепившись в гладкое красное дерево большими ладонями, и на мгновение становится похожим на неуверенного мальчика, которого Гарри встретил на вокзале много лет назад. Только на мгновение, а затем опытный, успешный отец двоих детей возвращается, поднимая голову, чтобы ухмыльнуться Гарри и смахнуть яркие волосы с лица коричневым рукавом. Он это заслужил. Он готов.       — Ты будешь великолепен, придурок, — грубо говорит он, засовывая руки в карманы пальто.       — Да… да, конечно, — кивает Рон. — Спасибо.       — Я не льщу тебе. Я серьезно, — настаивает Гарри. — Так и будет.       — Ты был бы лучше, — говорит Рон так тихо, что Гарри почти не слышит его, но в его голосе нет ни жалости к себе, ни следа горечи. Как будто он просто констатирует факт, хотя и такой, с которым Гарри не согласен.       — Я не думаю, что хотел бы, — вздыхает Гарри, и, когда он это делает, колено колет и подкашивается, но ему удается удержать себя на ногах, просто потому что ему нужно, чтобы Рон поверил.       — Я знаю, что мы не говорим об этом, Гарри, но все думают, что ты бы…       — Все думают полную хрень, Рон. Я выбрал другой путь, и он меня гораздо больше устраивает, чем эта работа… эта работа создана для тебя. Ты сделаешь это гораздо лучше, чем я когда-либо мог бы сделать, и я буду возиться в своей маленькой мастерской, делая странные вещи…       — Ты снова начал делать странные штуковины? — перебивает его Рон.       — Да, и это… ну, именно так все и должно быть, — говорит Гарри, и в горле начинает покалывать. — Я знаю, что на самом деле я не тот человек, который может давать советы, но… не трать свое время на чувство неуверенности.       — Спасибо, приятель, — наконец произносит Рон, выглядя слегка удивленным. — Это… знаешь… — бормочет он, явно не находя нужных слов, пожимая плечами и слегка розовея. Гарри чувствует, как Уизли хлопает его по плечу. Он подтягивается и садится на стол рядом с Роном. Когда сверхсильное, немного яростное желание сказать «Ты мой лучший друг» поражает его, он морщится и просто толкает Рона локтем в ребра.       — Осторожнее, — бормочет Рон, потянувшись за очередным бисквитом. — Если Марша узнает, что ты напал на Главу Аврората в его собственном кабинете, она тебе яйца оторвет.       — Боюсь-боюсь, — невозмутимо говорит Гарри, снимая пальто и прикрепляя серебряный значок посетителя к рубашке.       — Ты и должен. Очевидно, в молодости она была чемпионом по дуэлям, — говорит Рон. — И она страшна, когда злится. Ты бы слышал, как она орала на этого огромного придурка Голдштейна, когда он пытался прийти сюда без предварительной записи.       — Когда? — спрашивает Гарри, уже насторожившись при упоминании этого огромного придурка Голдштейна.       — Где-то на прошлой неделе. Ему нужна была моя подпись для какого-то отчета. Честно говоря, — признается Рон, откидываясь на руки и виновато глядя в потолок, — я действительно ждал немного дольше, чем нужно, чтобы пойти и спасти его от нее. Я никогда не видел, чтобы кто-то выглядел таким белым… Мне было почти жаль его. Конечно, это было до того, как я узнал о том, что он сделал с Невиллом.       — Да, — Гарри хмурится. — Ты видел его с тех пор? Я имею в виду Невилла? С ним все в порядке?       — Я его не видел, но Джинни и Блейз были тут вчера вечером и сказали, что с ним все в порядке. Думаю, его гордость немного задета… Не вини его, правда. И он действительно чувствует себя немного глупо из-за того, что влюбился во всю ту хуету, которую Голдштейн нес о том, будто якобы любил его в школе.       Гарри качает головой.       — Это не его вина. Не то чтобы кого-нибудь из нас никогда не обманывали.       — Именно это и сказала ему Джинни, — вздыхает Рон. — Беда в том, что он уже убежден, что никто не найдет его… ну, знаешь… привлекательным, — признается он, понизив голос, словно произносит какую-то ненормативную лексику. Мельком взглянув на Гарри, он добавляет: — Если ты спросишь меня, его единственная проблема в том, что он так серьезно относится к своей работе, что у него нет времени на… другие вещи.       Гарри моргает. Он удивлен, что у Рона вообще существует мнение об отношениях других людей — или их отсутствии.       — Ну и болтун же ты, чертов Глава Аврората! — говорит он наконец.       Рон хмурится и шаркает развязанным ботинком по ковру с Пушками Педдл.       — Хм-м. Не обращай внимания. Я просто… ему не нужно оставаться одному. Он очень… завидный кандидат.       — Это слова Гермионы, если я не ошибаюсь, — смеется Гарри.       — Я знаю много слов, — говорит Рон, изображая обиду. — Я очень важная персона.       — Тогда почему ты говоришь, как рыбачка? — спрашивает Гарри.       Рон приподнимает рыжую бровь.       — Кто такая рыбачка?       Гарри хмурится.       — Не знаю.       Рон фыркает, встречаясь взглядом с Гарри, и на долю секунды наступает тишина, прежде чем они оба разражаются смущенным, задыхающимся смехом. Именно такими их и находит Марша, когда несколько минут спустя стучит в дверь.       — Простите, что перебиваю, сэр, но… ох. Все в порядке? — Она резко останавливается в дверном проеме, острые темные глаза мечутся между Гарри и Роном, которые все еще сидят на краю стола и хихикают, как школьники.       — В порядке, Марша, — выдавливает из себя Рон, слегка хрипя и поднимаясь на ноги. — У нас все хорошо. Тебе что-нибудь нужно?       Взгляд Марши на мгновение задерживается на Гарри, и у него возникает неприятное ощущение, что по причинам, не поддающимся его пониманию, к нему относятся с величайшим подозрением. Что-то в выражении ее лица задевает его, и он фыркает, прежде чем успевает взять себя в руки и посмотреть в пол, плотно закрыв рот.       — Хм-м, — выдает она, поджимая губы в явном неодобрении. — Если вы уверены. Мистер Фицуильям хотел бы видеть вас в своем кабинете, если у вас есть минутка. — Она делает паузу. — Мистер Фицуильям — Глава Департамента Магического Правопорядка, — добавляет она, очевидно, для Гарри.       — Я знаю, — еле слышно говорит Гарри, борясь с искушением спросить, знает ли она, как проходит его утренняя пробежка.       — Спасибо, Марша, — говорит Рон, обходя стол и листая папки и обрывки пергамента. Она издает тихий звук подтверждения и уходит. — Извини за это, Гарри. Он… — Рон понижает голос: — Сейчас он сильно занят напряженной работой. Думает, что за ним кто-то следит. — Рон закатывает глаза, а Гарри просто кивает, зная, что новый босс Рона не такой параноик, каким кажется.       — В любом случае, мне лучше вернуться в магазин, — говорит он, опускаясь на ноги. — Делать странные вещи.       Рон усмехается.       — Рад был тебя видеть. Мне до смерти хотелось покрасоваться.       Гарри молчит, обхватывая пальцами дверной косяк и прислушиваясь к царапанью пера Марши в соседней комнате.       — У тебя есть для этого все основания. Я рад за тебя. Скоро увидимся, — говорит он, сверкнув улыбкой и закрывая за собой дверь. Проходя мимо, он кладет серебряный значок на стол Марши, вежливо кивает ей и как можно быстрее выходит в коридор.       Лифт пуст, и Гарри, прислонившись к стене, спускается в Атриум, медленно выдыхая и закрывая глаза. Рон явно ожидает, что он будет завидовать, обижаться на упущенную возможность, но, как бы он ни старался это выискать в себе, этого чувства просто… нет. Вспышка эмоций, испытанная при виде кабинета, более десяти лет принадлежавшего кому-то другому, — недостаточна. Этого даже близко не достаточно.       Гарри вздыхает. Лифт резко останавливается, и решетка скользит в стороны. Спокойный женский голос объявляет уровень и Отделы, но Гарри не слушает.       — Ты реально следишь за мной? — требует он, отталкиваясь от стены, чтобы встать прямо.       — Конечно, нет, — возражает Голдштейн, обматывая шею чистым белым шарфом и аккуратно засовывая его в пальто. — Я встречаюсь с другом за обедом.       — У тебя есть друзья? — бормочет Гарри, не в силах остановиться.       — Конечно. — Голдштейн озабоченно морщит лоб. — Я так понимаю, Драко все еще зол на меня из-за той ночи.       Брови Гарри взлетают вверх от небрежной фразы и усталого тона.       — Он более чем зол, поверь мне, и я тоже. То, что ты сделал, было… настолько чертовски неправильно, что у меня даже нет подходящего слова для этого. Не знаю, почему я вообще сейчас с тобой разговариваю… зачем я это делаю? — бормочет он, замолкает и откидывается на стену, беспокойно теребя волосы.       — Возможно, ты не можешь устоять, — мягко говорит Голдштейн. — Я понимаю. Ты не должен бороться с этим, Гарри.       Глаза Гарри сразу же устремляются на него. Грудь сжимается от ярости, он стискивает пальцы в болезненные кулаки по бокам, ему не терпится дотянуться до волшебной палочки, но он едва держит себя в руках.       — Я… О, черт возьми. Неужели мы говорим на совершенно разных языках?       Энтони тихо смеется.       — Я не знаю, а мы говорим?       — Все, что я хочу сказать, — оставь меня в покое, — говорит Гарри, чувствуя, что произносит каждое слово по буквам, а пальцы скользят по мягкой ткани пальто.       — Атриум, — объявляет спокойный голос, когда лифт, дрожа, останавливается, и Гарри отводит взгляд от Голдштейна, чтобы увидеть пять или шесть нарядно одетых сотрудников Министерства, ожидающих посадки. Он открывает решетку и придерживает ее для них. В неизбежном потоке «Здравствуйте, мистер Поттер» и «Доброе утро, мистер Поттер» Голдштейн ускользает.       Гарри шагает через переполненный Атриум — шаги звенят по мрамору, — направляясь к ближайшей безопасной точке аппарации с одной мыслью в голове:       Я должен был заколдовать его, пока у меня был шанс.

**~*~**

      — Ты определенно не должен был этого делать, — говорит Драко позже тем же вечером, когда наконец отрывается от работы, закончив свой обычный цикл недовольного бормотания, потягиваний и пустых угроз бросить журналистские расследования и основать ферму угрей, или танцевальную труппу, или собственную команду по квиддичу, и топает вверх по лестнице в спальню.       Пока Гарри растягивается на кровати в тонкой футболке и боксерах и рассказывает ему о событиях дня, Драко порхает по комнате и выполняет свою обычную «подготовку ко сну», ритм которой теперь успокаивающе знаком Гарри. Аккуратно сложенная рубашка падает в корзину для стирки. Свитер, разглаженный в ровный квадрат осторожными ладонями, падает туда же. А потом наступает восхитительная интерлюдия топлес, в которой Драко незаметно поправляет дверцы шкафа и постукивает по ручкам кончиками пальцев, проводит вверх, затем вниз по полкам шкафов, тщательно уравновешивая все с каждой стороны.       В этот момент он поворачивается и смотрит на Гарри, приподняв одну бровь в ожидании ответа. Гарри, который был полностью захвачен наблюдением за движением мышц под бледной кожей и скольжением светлых волос по острым скулам, понятия не имеет, какого ответа можно было бы ожидать от него.       — Прости, что?       Драко вздыхает, на мгновение встречаясь раздраженным взглядом с глазами Гарри, а потом начинает расстегивать множество сложных пуговиц на брюках.       — Я сказал, что тебе определенно не следовало заколдовывать этого идиота Голдштейна, — повторяет он. — Думаю, что твое, по общему признанию, капризное самообладание выбрало довольно полезный момент, чтобы показать себя.       Неуверенный в том, оскорбляют его или нет, Гарри откидывает голову назад, чтобы взглянуть на Драко, но его лицо, сосредоточенное, когда он возится с последней пуговицей, ничего не выдает.       — Никогда не знаешь, — вздыхает Гарри, кладя голову на руки и снова глядя на мерцающие узоры света на потолке, — может быть, до него действительно дошло бы.       — Сомнительно, — говорит Драко. — И, в любом случае, если бы я заколдовывал его каждый раз, когда хотел, за последние несколько месяцев, сомневаюсь, что он сейчас все еще был бы жив.       Гарри прикусывает губу, когда что-то теплое колышется в его груди.       — Это было бы большой потерей, уверен.       Драко смеется, опускаясь на край кровати, снимая брюки, носки и боксеры и аккуратно складывая их. Положив их рядом в аккуратную стопку черной ткани, он проводит рукой по боку Гарри, задерживаясь на обнаженной коже чуть выше пояса.       — Это зависит от того, как ты на это смотришь. Я сомневаюсь, что многие люди будут скучать по нему, но я собираюсь пойти на риск и сказать, что ты бы скучал по мне, если бы мне пришлось провести следующие двадцать лет в Азкабане… хотя, с другой стороны, я наконец смог бы заткнуть отца про «ты не знаешь, каково это», так ведь? — добавляет он задумчиво, в размышлении постукивая пальцами по бедру Гарри.       Гарри поворачивается, чтобы посмотреть на его впечатляющий профиль. Брови нахмурены, как будто в искреннем раздумье, и Гарри тычет его в бок.       — Твой оптимизм пугает, Малфой, — бормочет он.       Драко резко втягивает воздух, поворачиваясь, чтобы встретиться с ним взглядом, и жар, вспыхивающий в глазах, не оставляет сомнений в том, что Гарри — или, по крайней мере, какая-то его часть — сказал так намеренно. И Гарри понятия не имеет, откуда это взялось, но тепла, заливающего пах, и страстного румянца на бледной коже Драко более чем достаточно, чтобы убедить его продолжить.       — Сильные слова, Поттер. Ты уверен, что знаешь, что они означают? — тычет он в ответ, голос низкий и опасный. Не совсем так же, как он помнит; холодности молодой версии Драко заметно меньше, но это все еще вызывает трепет в Гарри. Объяснения излишни; он знает, чего от него ждут, и низменные инстинкты в нем потрескивают от этого.       — Я тебя не боюсь, — рычит он, удерживая зрительный контакт и приподнимаясь на локтях. Пальцы Драко больше не гладят его кожу, а скользят по бедру, прижимая его к кровати с минимальными усилиями. Гарри знает, что мог бы пошевелиться, если бы захотел, но не может заставить себя сосредоточиться ни на чем, кроме ухмылки, когда-то знакомой, а теперь неуместной на губах Драко, и крови, приливающей к члену в горячем, пульсирующем предвкушении.       Смех Драко холодный, насмешливый, когда он качает головой и волнообразно движется по кровати, устраиваясь на бедрах Гарри и наклоняясь к нему так близко, что светлые волосы задевают лоб. Гарри непроизвольно вздрагивает, едва замечая, что его запястья крепко прижаты к кровати, почти не заботясь об этом, потому что Драко горячий и твердый у его кожи, уже наполовину твердый, и тот факт, что он голый, а Гарри вроде как одет, кажется, не имеет никакого значения — Драко излучает силу от всех своих резких углов, грозного наклона бровей, мощи бедер, сжимающих Гарри, удерживающих его, и потемневших от жара серых глаз, которые смотрят с чистым вызовом.       — А должен бы, Поттер, — шипит он, сильнее прижимая запястья Гарри к простыням. — Ты понятия не имеешь, на что я способен.       — Не говори хуйни, Малфой, — говорит Гарри, сузив глаза и бросаясь в эту… роль, он полагает. Он играет самого себя — еще одну версию самого себя, которой он никогда не был. Удивительно, волнующе легко перевоплотиться, как будто он делал это тысячу раз раньше.       — Что ты сказал? — требует Драко, крепче сжимая его.       — Я сказал… блять, — шипит Гарри, когда ногти впиваются в мягкую кожу его предплечий. — Я сказал, не говори хуйни. Все знают, что ты не можешь подтвердить то, что говоришь. Это все полная херня.       — Значит, ты думаешь, что знаешь обо мне все? — требует Драко, и его глаза пылают.       Гарри, затаив дыхание, улыбается, глядя на твердый, раскрасневшийся член Драко, зажатый между ними, всего в нескольких дюймах от его собственного.       — Да. Думаю, ты хочешь меня.       — Пошел ты нахуй, Поттер, — хрипит Драко, двигая бедрами и позволяя их эрекциям резко скользить друг по другу, разделенным лишь слоем тонкой влажной ткани. Гарри стонет. Смеется.       — Тебе бы это понравилось, не так ли?       Всего на долю секунды уголки губ Драко дергаются, и человек, которого Гарри знает, появляется, но так же быстро холодная насмешливая маска возвращается.       — Это не значит, что ты мне нравишься, — бормочет он, глядя на Гарри с чисто школьным презрением, освобождая одно из запястий, и без предупреждений или церемоний скользит рукой в боксеры и обхватывает его член сильными прохладными пальцами.       — Думаю, я тебе все же немного нравлюсь, — парирует Гарри, задыхаясь от прикосновения, бедра отрываются от простыней. Движения Драко жесткие, беспорядочные, мастерски неопытные, и Гарри просто горит, глядя в эти дымчатые глаза и погружаясь в туман «а что, если» — а что, если бы их подростковые «Я» выбрали другой выход для своей враждебности? Привело бы это к еще одному будущему? И, более того, было бы так же охуенно, как сейчас?       — Как скажешь, Поттер. Ты мой, — грубо говорит Драко, ухмылка превращается в рычание, когда кулак надрачивает член Гарри, вызывая сухие всхлипы из глубины горла, дымчатые глаза сверкают. Гарри поднимает свободную руку с наполовину сформированным намерением притянуть Драко ближе, подавить его, как свирепый гриффиндорец, которым он должен быть, но что-то в голосе Драко, когда он бормочет: «Ебать, какой же ты горячий», заставляет его освободиться, и прежде чем успевает что-либо сделать, он вскрикивает и выплескивается, жарко и яростно, в руку Драко.       — Драко, — стонет он, забывшись. Не заботясь ни о чем. Закрывает глаза.       Когда приходит в себя и медленно моргает, глядя на Драко, он сразу же замечает странное выражение на раскрасневшемся угловатом лице. Слизеринская ухмылка уже исчезла, и глаза Драко теперь сузились в любопытном недоумении.       — Что ж, ты никогда не делал так раньше, — говорит он наконец.       — М-м? — мычит Гарри неопределенно, отчасти потому, что все еще чувствует себя восхитительно плавающим, а отчасти потому, что чем меньше он говорит, тем труднее навлечь проблемы.       — Посмотри на себя, — вздыхает Драко, отпуская зажатое запястье Гарри и переплетая их пальцы. — Я просто хотел сказать, что это должно быть впервые… ты просто лежишь тут и… так образцово себя ведешь. Это очень странно.       Гарри замирает. Жует губу. Сука.       — Ну, я просто хотел позволить тебе взять контроль в свои руки, — говорит он, сжимая пальцы Драко и пытаясь выглядеть соблазнительно. Или, по крайней мере, убедительно.       Вполне возможно, он терпит неудачу, потому что Драко просто поднимает бровь и тянется к своей палочке на прикроватной тумбочке. Он накладывает пару рассеянных, покалывающих Очищающих заклинаний, а затем соскальзывает с бедер Гарри и сворачивается калачиком на боку, подперев голову рукой.       — Но обычно ты не особо жалуешь это, когда потакаешь своим кинкам, — задумчиво произносит он.       — Потакаю своим кинкам? — возмущенно требует Гарри.       Драко безмятежно улыбается.       — Ты знаешь, что я имею в виду. — Он замолкает и хмурится, когда смотрит на Гарри. — Ты — это ты, да?       Сердце Гарри бешено колотится, но он притворяется недоумевающим.       — Извини?       — Откуда мне знать, что ты не кто-то под Обороткой в теле Гарри? — продолжает Драко, и хотя Гарри знает, что он может не волноваться сильно — он лежит тут голый и уязвимый, в конце концов, — он не может избавиться от чувства, что Драко полу-шутит.       Гарри с трудом сглатывает.       — Ниоткуда.       Драко пристально смотрит. Когда он говорит, слова вырываются совсем не в стиле Драко — в спешке.       — Во что я был одет в ту ночь?       Резко вернувшись к войне, Ордену, своим первым дням работы аврором, Гарри колеблется лишь долю секунды.       — Полосатая пижама, — быстро говорит он. — Пижама Гойла.       Драко заметно расслабляется. Тревога, которая исчезает из его глаз, подтверждает подозрения Гарри, и он изо всех сил пытается контролировать свой бешеный пульс, зная, как близко был к тому, чтобы сорвать свое прикрытие.       А Драко улыбается от воспоминания.       — Он всегда был таким идиотом.       — Да, — говорит Гарри, уже ища способ исправить свою ошибку. Он аврор — или, по крайней мере, был им, — он может думать на ходу. Конечно, может. Он просто должен сделать так, чтобы это выглядело реалистично. — А вообще, — добавляет он, спокойно глядя на Драко, — что насчет тебя? Откуда мне знать, что ты — это ты? Если мы собираемся начать разбрасываться секретными вопросами, то… когда именно был наш первый поцелуй? — бросает он, надеясь, что его искреннее любопытство не так очевидно, как кажется.       Драко насмешливо фыркает.       — Что это за секретный вопрос? Я мог бы быть Гермионой или Джиневрой, или самим Уизли, если уж на то пошло — это восхитительное зрелище в ту ночь определенно видели все. — Он гримасничает и еще сильнее сворачивается в клубок, очевидно, забыв о прежнем возбуждении.       Заинтригованный, Гарри сдерживает шквал вопросов.       — Просто ответь на чертов вопрос.       — Хорошо, — вздыхает Драко. — Когда именно? Думаю, было около половины двенадцатого ночи… скажем, одиннадцать тридцать две? Это была Третья Ежегодная рождественская вечеринка Уизли, и, кажется, была пятница, но если ты проверишь календарь и обнаружишь, что я ошибаюсь, не стесняйтесь вышвырнуть меня на улицу, — заканчивает он, направляя многострадальный взгляд на Гарри и забираясь под простыни, подтягивая их к подбородку и дрожа.       — Просто проверка, не нужно так беситься, — невпечатленно просит Гарри, с некоторым усилием снимая оставшуюся одежду и падая на кровать рядом с Драко; он сразу же обнаруживает, что оказывается окручен и запутан в замерзших, жаждущих тепла конечностях. Он вздыхает и ничего не говорит.       — Обязательно нужно, когда ты напоминаешь мне о том, что меня застукали целующимся с моим предполагаемым лучшим другом за полумертвым кустом гортензии в саду Уизли, — обиженно говорит Драко. — Не совсем удачное начало отношений.       Гарри ухмыляется, восхищенный неохотным теплом, мерцающим в глазах Драко, и тем фактом, что теперь он может вернуть на место еще один кусочек прошлого.       — Не знаю, но ты же так не думаешь, да?       — Конечно, не думаю, — говорит Драко, отражая усталую улыбку Гарри. Он кладет голову на его плечо и вздыхает. — По-моему, я слишком много времени провожу с Фицуильямом. Похоже, я схожу с ума… с того, что от него осталось.       — Возраст. — Гарри кашляет, полностью ожидая еще одного удара по ребрам. — Я чуть не забыл тебе сказать — он, кажется, понял, что кто-то следит за ним.       Драко хмурится.       — Я не слежу за ним. Я осторожно проникаю в его ближний круг.       Гарри просто зарывается лицом в подушку и смеется.

**~*~**

      Следующие несколько дней проходят без происшествий, и к середине января Гарри начинает привыкать к своему новому распорядку; он входит в колею и может довольно свободно передвигаться в своем рабочем пространстве, ни на мгновение не чувствуя себя пойманным в ловушку. Это удивительно освобождает.       Забравшись в постель довольным и счастливым, а не напряженным и измученным, он засыпает глубоко, а встает с относительно небольшим количеством жалоб, когда медные часы звонят и пускают пар, требуя внимания по утрам. Гарри замечает восстанавливающую силу сна в бодром отражении в зеркале, в гладкой коже и ярких глазах, и в чудесном отсутствии пульсирующей головной боли; в более спокойные моменты он удивляется, как ему удалось продержаться так много лет, не падая от истощения. Ему не нужно слишком долго придумывать три веские причины этому, и, блять, он по ним скучает.       Но сейчас он здесь, крепко держится за обещание Бориса и с головой окунается в работу, безбашенно экспериментируя и изливая мешанину эмоций в причудливые скульптуры: он находит странное короткое заклинание для Венефикуса в одной из книг в Утренней комнате и делает серию маленьких фрагментов, которые излучают огромное количество тепла простым движением палочки; он делает изящную комбинацию тонких, вьющихся дубовых фигурок с ярко-оранжевым стеклом, которая напоминает ему лилию, и огромную, разноцветную бесформенную стеклянную чашу, которая кажется простым недоразумением, но продается за неприличное количество галеонов всего через несколько часов после завершения. Озадаченный, но довольный, он принимается за работу, делая целую серию таких, каждая больше предыдущей.       Он по-прежнему не считает себя каким-либо художником и выбрасывает произведений столько же, сколько выставляет на продажу, но пока отключается и не беспокоится о том, чтобы произвести на кого-то впечатление, он находит это естественным процессом. Настолько естественным, что чувствует легкую боль от того, что никто из его прежней жизни никогда не поощрял его попробовать что-то творческое. И все же он не может не чувствовать, что нашел свое место.       Тихим пятничным вечером он вешает на дверь табличку «Скоро вернусь!» и направляется к Риченде, где проводит приятные полчаса, просматривая различные разделы и выбирая охапку новых пластинок для мастерской.       — Вы хорошо выглядите, мистер Поттер! — гремит она, драгоценные серьги свисают, когда она наклоняется, чтобы взять покупки Гарри. — Как-то отлично от вашего последнего выбора, — добавляет она, выгибая темную бровь.       Гарри смущенно улыбается.       — Ну, эти — для меня. Скорее для удовольствия, чем бизнеса, если хотите.       — Да, конечно, теперь я вспомнила. — Она наклоняется еще ближе, обхватывая пальцами стопку пластинок, постукивая алыми ногтями по блестящему картону. — Как все прошло, мистер Поттер? Я должна знать.       — Думаю, все прошло хорошо, — задумчиво произносит Гарри, вдыхая тяжелый запах сухих цветов и винила и вспоминая свой необыкновенный дуэт с Люциусом. — Я мог бы сделать лучше, но вы же знаете, какими бывают свекры.       — О да, — мрачно соглашается Риченда. — Что ж, надеюсь, вам это понравится больше. Возможно, они будут вдохновляющими… Я слышала, вы снова расширяетесь, мистер Поттер… Стекло, верно?       Гарри берет свою тяжелую сумку за веревочную ручку и моргает, слегка удивленный.       — Э-э, да… Я и не знал, что вы об этом уведомлены.       Риченда смеется, встряхивая блестящими черными волосами.       — Уверяю вас, все хоть что-то знают об этом.       Смущенно поправляя волосы, Гарри жестом указывает на дверь.       — Ну, это… хм-м… Тогда мне лучше вернуться. Спасибо, — торопливо говорит он, поднимая сумку и махая рукой, когда открывает дверь и выходит на зимнее солнце Косой аллеи.       — До свидания, мистер Поттер! — кричит она ему вслед.       Он качает головой и с грохотом идет по булыжной мостовой к магазину. Когда он добирается туда, то обнаруживает незнакомую сову, сидящую на невысокой стене и переминающуюся с лапки на лапку, в то время как большая рыжая с белым кошка пытается свернуться калачиком на стене в солнечном пятне. Гарри с удивлением наблюдает, как кот прижимает уши и пытается отстоять свою позицию, но сова с яростным уханьем пытается ущипнуть его за нос, и он, шипя, спрыгивает со стены и исчезает за рекламной доской у гастронома «Драгондейл».       — Ну, это было впечатляюще, — говорит Гарри, осторожно опускаясь рядом с совой.       Она ухает и раздувает перья, прежде чем протянуть лапку Гарри, чтобы тот принял послание.       — Спасибо, — говорит он, разворачивая пергамент. — Боюсь, у меня для тебя ничего нет, но…       Прежде чем Гарри успевает закончить фразу, сова расправляет крылья и взлетает. Ошеломленный, он смотрит вслед, пока она не становится не более чем коричневой точкой вдалеке, а затем поворачивается к письму.       Дорогой мистер Поттер,       Меня зовут Ларсон Клируотер, и я пишу главные очерки для отдела Культуры и Искусства Ежедневного пророка. Я хотел бы написать статью о вас и ваших работах, особенно о ваших новых абстрактных произведениях и стеклянной посуде. Поэтому не могли бы мы наведаться к вам в мастерскую как-нибудь на этой неделе, чтобы взять интервью и сделать несколько фотографий?       Пожалуйста, дайте мне знать, когда у вас будет свободное время; я понимаю, что ваше расписание, должно быть, очень занято.       С уважением Л. Клируотер       — Искусство и Культура? — недоверчиво бормочет Гарри. — Я? Это смешно.       — Мяу, — говорит рыжий кот, высовывая голову из-под рекламной доски и нервно оглядываясь, возможно, в поисках воинственной совы.       — Ну, скажи им это, — вздыхает он, снова глядя на письмо, просто на случай, если оно могло как-то измениться.       Кот дергает хвостом и моргает большими зелеными глазами на Гарри. Видимо, ему больше нечего сказать на эту тему. Гарри запихивает письмо мистера Клируотера в сумку к пластинкам и встает. Он направляется в магазин, растягивая ноющие мышцы рук и готовясь к полуденной тяжелой работе.       У Драко наверняка будет мнение на этот счет.       Как оказалось, когда Драко неохотно отпускает мертвую хватку на своей чашке, чтобы взглянуть на письмо, он просто смеется, передает его обратно Гарри и говорит:       — Я уже начал беспокоиться — ты не был в Пророке почти два месяца.       Гарри принимает письмо обратно и плюхается на потертый кожаный диван, закидывая ноги на подушки и обматывая хрустящий пергамент вокруг пальцев. Наконец, не в состоянии придумать причину, почему нет, Гарри пишет свое согласие, говоря мистеру Клируотеру, что в субботу будет лучше всего. В конце концов, если он собирается сделать эту чудную странность, ему понадобится помощь.       Помощь прибудет только в девять часов следующего субботнего утра, в виде ярко одетой Мауры, которая практически выпрыгивает из камина, чтобы встретить его.       — Пойдем, дядя Гарри, мы опоздаем!       Джинни закатывает глаза, выходя на ковер позади дочери.       — Успокойтесь, мисс, пока вас не стошнило. Или не взорвало. — Она поворачивается к Гарри, закидывая свою огромную сумку на плечо. — С прошлой недели я не слышала ничего, кроме «Мы будем в газете». И это все твоя вина, — говорит она, одаривая Гарри кривой улыбкой.       — Прости. Это часть моей стратегии — чем больше времени они проводят, фотографируя ее, тем меньше времени у них остается, чтобы задавать мне глупые вопросы.       Джинни смеется.       — Если бы только все стратегии были так надежны. Может быть, тогда у меня была бы какая-то уверенность в победе над Гарпиями сегодня. Или, честно говоря, шанс хотя бы просто не дать им нас раздавить, — признается она, вздыхая.       — У тебя есть преимущество родной страны, мамочка, — вставляет Маура. — И твой ловец лучше, чем их.       Джинни улыбается Гарри и падает на колени, чтобы крепко обнять свою дочь.       — Спасибо. Продолжай думать о хорошем. И не мешай дяде Гарри, ладно? — Она выпрямляется, ероша волосы Мауры. — Я заберу ее после матча.       — Мы идем за мороженым, — сообщает Маура Гарри. — Я, мама и папа.       — Шоколад и воск для свечей? Помадка и морковь? Баранина с клубникой? — дразнится Гарри.       Маура корчит гримасу.       — Иногда ты бываешь очень глупым, — серьезно говорит она, и ее матери едва удается скрыть свое веселье. Гарри упирает руки в бока и приподнимает бровь.       — Я пойду, — громко говорит Джинни, указывая на камин и похлопывая по своей сумке. — К игрокам, к которым можно пойти, в место, где можно орать… эм, мотивировать… или типа того. — Она спотыкается, почти роняя летучий порох, и, хихикая, пробирается в зеленое пламя.       Гарри и Маура переглядываются.       — Ты правда считаешь меня глупым? — спрашивает он через мгновение.       Маура моргает большими темными глазами.       — Немного.       — А разве это плохо? — спрашивает он, понимая, что это и есть настоящий вопрос, тот самый, о котором он думал.       Она хмурится, и ее веснушчатый нос сморщивается в замешательстве.       — Нет, — говорит она медленно, как будто это очевидно.       Гарри улыбается.       — Хорошо. Может быть, мы пойдем и сфотографируемся уже?

**~*~**

      — Тебе нравится мое платье? — спрашивает Маура некоторое время спустя, когда они с Гарри сидят бок о бок на верстаке в гораздо более чистой, чем обычно, мастерской, ожидая прихода мистера Клируотера.       Гарри рассматривает неизбежно алое одеяние с красивым застегнутым воротником и вышитыми кольцами улиток по низу юбки.       — Очень необычное, — произносит он. — Тебе нравится мое?       Маура смеется.       — На тебе нет платья! Но мне нравится твой джемпер, — признается она, протягивая руку, чтобы погладить мягкую нефритово-зеленую шерсть рукава Гарри.       — Спасибо. Он дяди Драко. Он, кажется, решил, что это лучший цвет для фотографий, — признается он, кривя губы при воспоминании о последних словах Драко перед тем, как тот умчался на какую-то встречу. Не то чтобы меня это волновало, конечно, но ты должен надеть вот это и вот это, — последовала тихая ухмылка и небрежный стук вешалок и шуршание тяжелой ткани поверх сонного Гарри, прежде чем Драко вышел из комнаты в вихре кожи и полос.       — О, — озадаченно произносит Маура. Она снова бросает взгляд на свое платье, расправляя юбку так, что она с шуршанием обнимает колени. — Папа принес его мне. Мама совсем не была рада, — мрачно говорит она.       Гарри закусывает губу.       — Почему нет?       — Оно пришло от Твилфитта, — говорит Маура, и в ее темных глазах появляется многозначительное выражение.       — Ты меня запутала, — говорит Гарри. — Прости.       — Это значит, что оно очень дорогое, — сообщает она ему.       — Ах, конечно, — говорит Гарри. — Я думал, твой папа не любит цвета.       Маура поднимает глаза от невидимого пятнышка на платье.       — Они ему не нравятся. Но он любит их на мне. — Она пожимает плечами.       — Это потому, что он любит тебя, — говорит он, крепко сжимая холодный край скамьи. Маура слегка хмурится. — Просто поверь мне.       — Хорошо, — говорит Маура почти шепотом, и тут раздается стук в дверь.       — Готова? — Гарри встает на ноги и бессмысленно приглаживает волосы.       — Ага.       — Ну, наверное, я должен их впустить, — говорит Гарри, едва сдерживаясь, чтобы не заколдовать дверь так, чтобы та стала прозрачной, и заранее хорошенько рассмотреть незваных гостей. Как ни трудно избавиться от своей многолетней привычки не доверять людям, особенно когда дело касается репортеров, Гарри находит для них улыбку и тянется к дверной ручке. Здесь все по-другому. Этот человек не собирается кусать его, особенно в присутствии ребенка.       Маура жадно наклоняется вперед на скамейке, совершенно не подозревая, что действует как предохранитель для взрослого мужчины.       — Давай же, — шепчет она.       — Ладно, — бормочет он, на долю секунды скривив лицо у двери, прежде чем снова улыбнуться и потянуть за ручку. — Здравствуйте, мистер Клируотер.       Человек на пороге ухмыляется ему, показывая яркие белые зубы на загорелом, слегка морщинистом лице.       — Как дела, мистер Поттер, как дела? — спрашивает он, почти рыча в лицо Гарри, что несколько противоречит его ужасно утонченному акценту.       — Они э-э… конечно, идут, — умудряется сказать Гарри, отступая назад и пропуская в мастерскую мистера Клируотера, за которым следует огромный розовокожий человек, которого Гарри почему-то не замечал, пока тот не сдвинулся с места. Теперь он медленно, не говоря ни слова, катится по магазину, прижимая камеру к груди и обводя пространство любопытными голубыми глазами, которые едва видны за спутанной светлой копной волос. Маура наблюдает за ним, видимо, завороженная, со своего насеста на верстаке.       — Не обращайте внимания на Карло, мистер Поттер, он просто прощупывает место. Свет и все такое, — говорит мистер Клируотер, снимая тяжелый зимний плащ и открывая аккуратный твидовый костюм-тройку. Он перекидывает плащ через руку и достает из жилета медные карманные часы. Прищурившись, смотрит на них сквозь квадратные очки в проволочной оправе, похожие на очки Гарри, и вздыхает. — Время идет! Карло, все готово?       Недоумевая, когда именно нужно вставить слово, Гарри оборачивается и видит гигантского фотографа, стоящего на скамейке и тычущего в окно сверху пальцем, похожим на сосиску. Он не беспокоится; скамейки, кажется, довольно прочные, но лицо мистера Клируотера выражает крайнее раздражение.       — Оставь в покое окна мистера Поттера! — кричит он.       — Здесь хороший свет, — тихо говорит Карло. Он бросает взгляд на Гарри, прежде чем спуститься. — Простите.       — Нет проблем, — пожимает плечами Гарри. — Если вы собираетесь меня сфотографировать, то лучше сделать это при хорошем освещении.       — В самом деле, в самом деле! — соглашается мистер Клируотер, шагая в лужу утреннего солнца и откидывая голову назад, пока его волосы цвета соли с перцем не начинают искриться. — Замечательно. О, привет! — внезапно говорит он, улыбаясь Мауре. — Какое фантастически шикарное платье.       — Спасибо, — говорит Маура, сияя.       — Извините, — поспешно вмешивается Гарри, — мистер Клируотер, мистер Карло, это моя племянница Маура. Моя маленькая муза.       Карло издает невнятный звук и кивает своей огромной головой в знак признания.       — Привет, Маура, — серьезно говорит мистер Клируотер, пожимая ей руку. — Просто Карло, и не надо называть меня мистером Клируотером; Ларс будет хорошо.       — Как и Гарри, — быстро добавляет Гарри.       — Значит, вот и познакомились! — объявляет мистер Клируотер, снова ухмыляясь. — Прелестно. Должен признаться, я с нетерпением ждал встречи с вами, Гарри. С тех пор, как Пенни сказала мне, что не так давно столкнулась с вами на одном из министерских приемов.       Гарри медлит, прикусывая губу и размышляя. Пенни. Конечно, Пенелопа Клируотер, хогвартская подружка Перси, — дочь этого активного человека. Лучше бы сказать что-нибудь.       — Я тоже рад с вами познакомиться, — говорит он, скрещивая пальцы за спиной и надеясь, что лесть действительно поможет ему. — Пенелопа говорила о вас удивительные вещи. Она очень горда вами.       Мистер Клируотер смеется.       — Ах, если бы только дети могли говорить такие вещи в лицо.       Гарри улыбается, чувствуя тупую боль в груди, когда тут же вспоминает о Джеймсе, который, вероятно, скорее подожжет себя, чем сделает Гарри комплимент в лицо.       — Верно. Но дети всегда говорят комплименты, что приятно в тех редких случаях, когда мы их получаем, — наконец говорит Гарри, пораженный собственной откровенностью. На самом деле, удивительно, но есть что-то очень искреннее в мистере Клируотере — Ларсе, — что меняет все его взгляды на прессу.       — О, хорошо сказано, — восхищается он, сияя и слегка касаясь локтя Гарри. — Не возражаете, если я запишу это? Нет? Ах, где же оно? — бормочет он, по очереди обшаривая каждый из своих многочисленных карманов, извлекая носовой платок, палочку, карманные часы, на которые смотрит мгновение, прежде чем сунуть их обратно в жилет и снова торжествующе вытащить руку с гладким серебряным блокнотом и соответствующим карандашом.       Удивление Гарри, должно быть, ясно читается на его лице, потому что Ларс хрипло смеется, когда открывает блокнот и начинает что-то писать — рука движется по странице с потрясающей скоростью.       — Ни слова здесь не будет Прытко Пишущим Пером, Гарри. Видите ли, мы с Карло любим делать все по старинке. Мы работаем вместе много лет, не так ли, Карло?       — Да, — говорит Карло, не отрываясь от камеры, в которую он с напряженным любопытством смотрит на Мауру.       — Он не разговорчивый, — сообщает Ларс, жуя кончик карандаша.       — Я не заметил, — говорит тихо Гарри, сдерживая улыбку. Он думает, что, возможно, начинает получать удовольствие.       — Я подозреваю, что у меня хватит слов для нас обоих, — признается Ларс. — Это довольно интересно — наконец-то исследовать мир искусства, — я провел двадцать семь лет в Пророке, почти все из них писал о Еде и Напитках. — Он вздыхает и пожимает плечами под твидовой тканью. — Пришло время кому-то другому писать рецензии на рестораны.       — Боюсь, я не очень увлекателен, — говорит Гарри. — Но перемены — это всегда хорошо.       — Ох, вы такой и есть, Гарри. Хотя рецензии и не лишены прелестей, — размышляет Ларс, заговорщицки глядя на Гарри. — А вы не откушивали в Вертлявой Ящерке на Карнаби-стрит? Магловское место, модное — принадлежит ведьме и ее мужу… маглу, очень милому, приятному парню. Там очень любят волшебников, и у них великолепное восточное меню… — Он замолкает, качая головой и ухмыляясь Гарри. — Извините за это — издержки профессии! Может, пойдем дальше?       В течение следующих двух часов Гарри отвечает — или, по крайней мере, пытается ответить — на гору вопросов от, кажется, неутомимого Ларса, который, несмотря на то, что по крайней мере на двадцать лет старше Гарри, излучает заразительную энергию, которая уносит Гарри далеко за пределы обычной границы «к черту все это, мне нужен перерыв на кофе». Вопросы варьируются от невзыскательных («С каким деревом вы больше всего любите работать, Гарри?») до сложных («Что для вас значит ваша работа? Изменение стиля указывает на какие-то перемены в другой области вашей жизни?») и другие вопросы, которые можно найти между этими категориями.       Карло, тем временем, топчется на заднем плане, едва ли издавая хоть какие-то звуки, когда перемещает свое оборудование и щелкает, бормоча короткие, но мягкие ответы на непрерывные вопросы Мауры. Несмотря на то, что она находится рядом с этим тихим гигантом, она помнит о своем обещании Гарри защищать его от страшного репортера через регулярные промежутки времени и ускользает от Карло, чтобы втиснуться между Гарри и мистером Клируотером, высказывая свое мнение так часто, как только может.       — Итак, вы, видимо, очень ценный помощник Гарри, — наконец произносит Ларс, тепло глядя на нее от одного из рабочих столов. Гарри пытался уговорить его сесть на вполне приличный деревянный стул, который он специально для этого случая вытащил и почистил, но Ларс и слышать об этом не захотел. Итак, они сидят друг против друга, но примерно в восьми футах, свесив ноги и купаясь в солнечном свете, пока Гарри мямлит, жестикулирует и медленно, но начинает говорить о своей работе с уверенностью — это, в конце концов, его работа, а не то, что принадлежит его другому «Я», и в этом огромная разница.       — Да, — отвечает Маура, сверкнув своей самой очаровательной улыбкой. — Когда я не в школе.       — Понятно, — кивает Ларс, что-то записывая. — В какую школу вы ходите? Не хочу пропустить ни капли информации.       — Начальная школа Оттери-Сент-Кэтчпоул. Но я собираюсь в Хогвартс, — поспешно добавляет она, моргая большими глазами на Ларса, словно провоцируя его на возражения. Гарри отворачивается, чтобы скрыть улыбку, как раз вовремя, чтобы услышать щелчок фотоаппарата Карло.       — Хорошо вышло, — бормочет он.       — Думаю, многие люди хотели бы знать, особенно со всеми этими чудесными абстрактными произведениями, что вдохновляет вас на работу? — говорит Ларс, и когда Гарри поворачивается к нему, тот снова смотрит на свои карманные часы. Возможно, это нервное. Гарри гадает, что бы сказал об этом Драко.       — Что меня вдохновляет? — повторяет Гарри, пытаясь выиграть время и теребя полы своего — Драко — джемпера. Он не знает, что ответить. Он просто создает вещи; в этом деле не так уж много размышлений. Но, возможно, в этом-то все и дело. Он подавляет тревогу и сжимает край скамьи, холодные пальцы прижимаются к изъязвленному дереву. — Все, что угодно. Погода… время года… мои… дети, друзья, эмоции; разочарование — хороший стимул, — признается он, подстрекаемый теплыми морщинками вокруг глаз Ларса. — На самом деле, все, что заставляет кровь течь быстрее. Я не начинаю создавать с определенным планом в голове. Я просто все подготавливаю и отпускаю себя.       — Мне это представляется, как настоящий кайф по сравнению с абсолютной точностью, которая требуется для создания одной из ваших обычных работ, — говорит Ларс экспансивно, громкость увеличивается с энтузиазмом, и серебряный карандаш почти вылетает из его руки, когда он размахивает им.       — Ага, — смеется Гарри. — Это определенно совсем другое чувство. И я думаю, что рисковать очень важно. В работе… и в жизни. Так легко застрять, позволить всему пройти мимо… — Гарри кашляет. — Под этим я подразумеваю, что важно пробовать что-то новое.       — Риск! — вскрикивает Ларс, ухмыляясь. — Риск — это сок жизни!       — Именно, — спотыкается Гарри, лицо его пылает.       — Как насчет нескольких снимков вас и ваших великолепных рискованных работ? — предлагает Ларс, спрыгивая с верстака и пряча блокнот и карандаш. — И мисс Мауры, конечно.       — М-м-м? — Маура, сидящая на корточках рядом с Карло, который показывает ей радугу разноцветной линзой, поднимает глаза. — Мне нравится, — шепчет она, указывая.       — Пойдем, Мора-Федора, — говорит Гарри, подзывая ее. — Давай позировать рядом со странными скульптурами.       — Великолепно! — Ларс ставит их в позу, по пути сверяясь с часами. — Почему бы нам не посадить художника и его помощника за эту прекрасную стеклянную чашу? Что думаешь, Карло?       — Да, — соглашается Карло, сосредоточенно опуская свои большие светлые брови. И затем, самой длинной фразой, которую Гарри до сих пор слышал от него, добавляет: — Прекрасная стеклянная работа, мистер Поттер.       — Спасибо, — говорит Гарри, неожиданно тронутый.       — Замечательно, — бормочет Ларс, отступая в сторону и сжимая обеими руками карманные часы.       Маура хихикает и держит Гарри за руку. Он делает глубокий вдох, вбирая в себя запах опилок, воска и остывающего стекла после демонстрации, цитрусовой свежести Драко, которая каким-то образом прилипла к джемперу, жарящегося лука и пекущегося хлеба из гастронома напротив. Это крошечный идеальный момент, и он хочет удержать его, как дым между пальцев; его улыбка становится широкой и искренней, когда он обнимает Мауру, сжимая в своих руках.       — Не двигайтесь, — ворчит Карло.

**~*~**

      Ларс прощается с Гарри крепким рукопожатием, сжимая руку обеими своими теплыми сухими ладонями и искренне улыбаясь, в то время как Карло вежливо кивает и похлопывает Мауру по плечу, от чего — несмотря на то, что похлопывание явно постарались сделать крайне осторожно, — Маура спотыкается о каменные плиты. Однако это не умаляет ее восхищения этим человеком, и она просто сияет от восторга, когда они вдвоем стоят в дверях и машут на прощание мужчинам из Ежедневного пророка.       Гарри сообщают, что статья должна появиться в газете в следующие выходные. Как оказалось, его в прессе опередил Драко, чье разоблачение Фицуильяма наконец было отправлено в последний четверг января, готовое опалить первые страницы пятничного выпуска и потрясти основы магического политического сообщества.       — Мне не нравится, — вздыхает Драко, яростно складывая утренний выпуск и бросая его на кухонный стол. Он неуверенно откидывается на спинку стула и постукивает пальцами по чайной чашке в бело-зеленую полоску. — У меня было на него гораздо больше информации, я знаю, что мог бы лучше, но он начал подозревать, и… ну, таких людей, как Фицуильям, очень мало мучают угрызения совести, когда дело доходит до устранения улик. — Он бросает на Гарри многозначительный взгляд, на который Гарри изо всех сил старается ответить, не делая вид, что испытывает какую-то мимическую судорогу. — У меня не было особого выбора. Хотя это и не так мощно, как мне хотелось бы.       — Ты поступил правильно, — говорит Гарри, протягивая руку за газетой и разворачивая ее на коленях. — Тебе пришлось работать с тем, что у тебя было.       — Опубликовать или погибнуть. — Драко пожимает плечами, осушает чашку и ставит ее на стол.       Гарри кивает. Он тянется к намазанному маслом треугольнику тоста и задумчиво хрустит им, читая.       В тот же день, когда выступил перед Визенгамотом, Министром Магии и сотней наблюдающих людей, объявив о строгой новой политике в отношении работы Аврората, необходимой для осуществления его «Однозначного, Безопасного, Надежного» плана, Франц Фицуильям провел тайную встречу с двумя подпольными группировками, в том числе словенской «Požar Riba» — одной из организаций, занимающих видное место в печально известном «Списке опасностей» Фицуильяма за 2015 год.       Гарри рассматривает несколько зернистых, но безошибочно узнаваемых фотографий Фицуильяма, его бывшего босса, глубоко погруженного в разговор с несколькими различными группами людей, в некоторых из которых, с ужасом отмечает Гарри, он узнает очень опасных людей из своих полевых дней. Он смотрит, переполненный горячей гордостью за Драко, который рисковал гораздо большим, чем своей безопасностью, чтобы сделать эти снимки. Собрать эту информацию и написать эти слова.       — Он в дерьме, — говорит он, отрывая взгляд от газеты и глядя на Драко. — Сейчас начнется официальное расследование, и он потеряет работу… в лучшем случае.       — Боже, будем надеяться, что так. Мне нравится думать, что я все еще могу вызвать небольшой переполох.       — Не думаю, что ты когда-нибудь растеряешь эту способность. Вероятно, ты просто родился с ней.       — Я не отрицаю, что это умение Малфоев, но думаю, что ты ответственен за мою одержимость правдой сейчас, — говорит Драко, возвращая ножки стула на пол и решительно кусая треугольник тоста, украденный с тарелки Гарри.       Гарри ничего не говорит, только улыбается, вспоминая те горячие слова и яркие глаза в темноте, которые теперь стали почти реальными воспоминаниями.       — Знаешь, — доверительно говорит Драко, отодвигая черный вязаный рукав и рассматривая резкие буквы и линии на бледной коже. — Даже после всех этих лет мне нравится думать, что каждый ублюдок, которого я раскрываю, — это еще пара танцевальных движений на могиле Волдеморта, — говорит он, презрительно сузив глаза, когда имя слетает с его губ.       Сердце Гарри колотится о грудную клетку, раздуваясь от одобрения, и он позволяет себе на долю секунды насладиться изумленно расширенными глазами Драко, когда бросает газету, вытирает маслянистые пальцы о джинсы, поднимает Драко на ноги и крепко целует.

**~*~**

      К тому времени как выходит субботний выпуск Пророка, все могут говорить только о статье Драко. Сам Фицуильям как сквозь землю провалился, тем самым только придавая дополнительный вес правдивости слов Драко, и представитель Министерства — волшебник пресс-службы — уже отчаивается в своих усилиях убедить общественность в том, что тщательное расследование уже началось.       Статья Ларса, спрятанная в разделе «Искусства и Культура», несколько затенена, но Гарри не возражает. Его распирает от гордости за Драко, и он совершенно не заинтересован в том, чтобы быть в центре внимания. Драко, однако, гораздо счастливее видеть Гарри в печати и, кажется, забывает о неудовлетворенности собственной работой, когда открывает соответствующий раздел и видит большие цветные фотографии Карло. Гарри смотрит вместе с ним, положив подбородок на плечо, и находится под впечатлением. Немногословный человек, как следовало бы понять, и сам художник.       Гарри никогда особенно не нравилось фотографироваться, и он никогда не получал удовольствия от результатов, но эти фотографии — это что-то другое; полные тепла, искренних улыбок и красивых, ярких цветов, они освещают двухстраничный разворот и вдыхают жизнь в искрящиеся, наполненные похвалой слова Ларса.       — Почему всегда хоть на одной ты пытаешься выглядеть сексуальным? — бормочет Драко, уголок его рта дергается.       Гарри фыркает.       — На какой именно?       Драко постукивает бледным пальцем по снимку Гарри во время демонстрации выдувания стекла. Естественно, там много дыма и огня, и его глаза сужаются от жара, когда он медленно поворачивает трубку — это довольно драматичная картина, но нет никакого способа на Земле, чтобы он был, или есть, или когда-либо попытается выглядеть сексуальным, черт возьми.       — Я концентрируюсь! — протестует он.       — Концентрируешься на том, чтобы возбудить своих поклонников среднего возраста, — бормочет Драко, широко ухмыляясь.       — Отъебись, — говорит Гарри, вытягиваясь на скрипучем диване и подталкивая Драко коленом.       — Язык, — беззаботно говорит Драко, рассматривая фотографию Мауры, улыбающейся и стоящей на коленях рядом со скульптурой Лилии, которая почти такая же большая, как и она.       — Я не обещал не ругаться, — указывает Гарри. — Она отлично выглядит, правда?       Драко кивает.       — Думаю, вы оба довольно хороши, на самом деле. — Он показывает на самую большую фотографию, прямо под надписью «Гарри Поттер Совершил Большой Поворот».       Гарри наблюдает, как его фото-я обнимает фото-Мауру, когда они оба стоят за огромной разноцветной стеклянной чашей. Какое-то мгновение они ровненько стоят, улыбаясь и создавая видимость хорошего поведения, прежде чем оба ухмыляются друг другу и заходятся смехом.       — Это блестяще, — говорит он, отчаянно желая протянуть руку и взять фотографию. И носить ее с собой. Он мысленно делает себе пометку купить экземпляр, как только доберется до Косой аллеи. Этот, в конце концов, принадлежит Драко, и Гарри подозревает, что только вопрос времени, когда он попадет в альбом с пометкой «2018».       — «Когда я услышал, что этот талантливый и необычайный художник периодически возвращается к истокам, отказываясь от своей обычной искусно вырезанной мебели и углубляясь в абстракцию, мне пришлось вмешаться. Поттер отреагировал на мою сову с поразительной быстротой и пригласил меня утром в свою мастерскую на Косой аллее, так что в прошлую субботу мы с верным Карло навестили его. Действительно, мистер Поттер, 37 лет, и его замечательная ассистентка, Маура Забини-Уизли, 7 лет, очаровательные личности», — читает Драко, удивленно приподняв одну бровь. — Эта очаровательная личность обвела Клируотера вокруг своего маленького пальчика, не так ли? — Он замолкает. Хмурится. — Клируотер… Клируотер… Разве он не из раздела «Еда и Напитки»?       — Так и было, — соглашается Гарри, поглядывая на сияющую фотографию Ларса. — Он очень рад попробовать что-то новое, что я могу сказать? Вообще-то славный парень.       — «Я призываю поклонников Поттера и любителей искусства принять участие в этой фазе, пока она длится, — спуститесь на Косую аллею и заполучите в свои руки что-нибудь странное и красивое для вашего дома. А пока вы будете там, почему бы не заглянуть в магазин Драгондейл по соседству, где вы можете попробовать лучшую тыквенную закваску по эту сторону Темзы», — говорит Драко, читая часть из конца статьи. — Выходит, он не забыл, что пишет о еде.       — Нет. Вообще-то, он подсказал мне хорошее место, — говорит Гарри, потягиваясь и следуя за Драко, который берет газету под мышку и направляется в кабинет.       — Отлично, — говорит Драко, шагая по коридору первого этажа и скрываясь из виду за углом. — Сегодня вечером мы празднуем с Джиневрой и Блейзом, и теперь твоя очередь выбирать ресторан.       Хвала богу за Ларса, думает Гарри, ускоряя шаг, чтобы догнать Драко. Однако, когда он пересекает выложенный плиткой вестибюль, его колено, которое уже несколько дней хорошо себя вело, подкашивается и роняет его, руками и здоровым коленом, на твердый пол.       — Ебаный в рот, — бормочет он, переводя дыхание и слегка морщась. Чувствует, как скрипят кости. Он медленно поднимается, держась одной рукой о прохладную стену и осторожно сгибая колено.       — Ты в порядке? — спрашивает Драко, выходя из кабинета с альбомом «2018» под мышкой.       — Хреново колено, — ворчит Гарри, и Драко сочувственно морщит нос. Он поигрывает пером в руке, а потом прячет его за ухо.       — Тогда чашку чая? А потом мне нужно добавить свои мысли. — Он показывает на альбом. — Очень важные мысли. Серьезные, важные мысли, имеющие большое значение… — бормочет он и, не дожидаясь ответа, несется по коридору на кухню.       Гарри на мгновение теряется, загипнотизированный движениями лестничного паука, который пробирается между несколькими верхними перилами, нанизывая новый аванпост для своей и без того внушительной паутины.       — Молодец, — бормочет Гарри, делая несколько шагов назад, прежде чем отправиться на кухню, чтобы спасти свою чашку чая от Драко. Он любит пауков, а этот — как и он сам, по его мнению, — прошел долгий путь.       Добравшись до кухни, он обнаруживает голову Артура в камине.       — Замечательная статья, Гарри, — восхищается он. — Есть настроение, чтобы еще раз попробовать со стеклом?       — Абсолютно, — говорит Гарри, аккуратно поворачиваясь и выхватывая свою чашку из руки Драко, как только она касается его губ. — Сделай себе, дерзкий… э-э… слизеринец, — заканчивает он, вспоминая об Артуре. — В любом случае, да, конечно, приходи, но думаю, нам лучше отложить это до следующих выходных — у меня такое чувство, что сегодня может быть немного больше работы, чем обычно.       К середине утра Гарри понимает, что был прав, проявив осмотрительность. Статья Ларса привлекала клиентов толпами, наполняя магазин интересной смесью потенциальных покупателей, любопытных читателей Пророка и группы дам, некоторые из которых достаточно взрослые, чтобы быть бабушками для Гарри, но которые, похоже, довольны, просто наблюдая за его работой и восхищенно болтая о его скульптурах маленькими компаниями. Он покидает мастерскую в изнеможении в половине седьмого и спешит обратно в двенадцатый номер, чтобы смыть с себя дневную усталость и найти что-нибудь подходящее для ужина.       Помня о правилах сочетания цветов, по крайней мере, насколько их понимает, Гарри задерживается перед открытыми шкафами на несколько минут, притворяясь, что не слышит нетерпеливого бормотания Драко из ванной или шипения распылителей и скрипа тряпок, которые дают ему знать, что Драко что-то моет, пока ждет.       — Если ты испачкаешь отбеливателем свои новые брюки, я не возьму на себя вину, — кричит Гарри, отталкивая Фрэнка с дороги, чтобы снять с вешалки темно-красную рубашку и осмотреть ее.       — Не все из нас чувствуют необходимость разбрызгивать жидкость повсюду, моясь, — говорит Драко, входя в дверной проем ванной, держа тряпку подальше от своего безупречного наряда.       Гарри корчит рожу в зеркало и натягивает красную рубашку.       — Не все из нас смертельно самодовольны.       — Ты ранишь меня своими словами. Попробуй мой коричневый пиджак с этой рубашкой, — предлагает Драко, указывая. — Нет, не тот. Тот, что с головой Франкфурто на нагрудном кармане.       — Хорошо.

**~*~**

      Ночь свежа и прекрасна, когда Гарри, Драко, Джинни и Блейз неторопливо пробираются через Лондон к Вертлявой Ящерке, разговаривая и смеясь под бархатистым темно-синим небом. Тонкие высокие каблуки Джинни стучат по тротуару, когда она идет впечатляющим темпом со своими более высокими спутниками, а грохочущий смех Блейза уносит прохладный воздух, тяжелый от древесного дыма и смешанных пряных ароматов ресторанов, мимо которых они проходят. Расслабленный и теплый, Гарри шагает рядом с Джинни и не делает никаких усилий, чтобы защититься, когда Блейз берет на себя задачу дразнить его по поводу «сексуальной» фотографии в Пророке.       — Он просто завидует, что не смог бы получиться горячим, даже если бы попытался, — высказывает свое мнение Джинни, беря Гарри под руку.       — Конечно. А я ведь человек с тысячью лиц.       — Возможно, мне следовало бы выйти за тебя замуж, — притворно задумчиво размышляет Джинни, когда легкий порыв ветра хлещет его по лицу ее пахнущими цветами волосами. Его сердце сжимается.       — Да, — бормочет он с пересохшим горлом. — Интересно, на что бы это было похоже.       Джинни смеется. Великолепный смех.       — Было бы ужасно, я полагаю… О нет.       — Что? — хмурится Гарри, прослеживая за ее взглядом. Конечно, да. Он повсюду.       Голдштейн, одетый в черное с головы до ног, направляется к ним по тротуару по другой стороне дороги. Он все еще находится по меньшей мере в сотне ярдов, но острые глаза Джинни позволяют Гарри тайно понаблюдать за ним пару секунд, и этого достаточно, чтобы заметить стройного темноволосого мужчину рядом с Голдштейном, обнимающего его одной рукой за талию.       Блейз и Драко, сильно вовлеченные в дискуссию, которая включает в себя много тряски головой и махания руками, еще его не замечают, но Гарри и Джинни замедляются почти до остановки, когда Голдштейн и его спутник приближаются.       — Мне неприятно это говорить, Гарри, но он выглядит…       — Очень похожим на меня? — бормочет Гарри, щурясь на поношенные джинсы и растрепанные волосы парня.       — О, это жутко, — выдыхает Джинни.       — Чего остановились? — спрашивает Драко, наконец обнаружив замедление; они с Блейзом заканчивают разговор и останавливаются позади Гарри и Джинни.       — Это то посмешище, смотри! — громко указывает Блейз, тыча Драко в ребра огромным локтем. — И он с кем-то, похожим на Гарри. Чертовски крипово.       Драко вздыхает и раздраженно прикрывает глаза на долю секунды.       — Как всегда, Блейз, твои способности подводить итоги не имеют себе равных.       — Мы же не собираемся просто стоять здесь, да? — уточняет Джинни, плотнее закутываясь в пальто и переступая с ноги на ногу. — Я умираю с голоду, и, честно говоря, потребуется что-то гораздо более интересное, чем он, чтобы оторвать меня от ужина.       — Я с Джиневрой, — говорит Драко, бросая взгляд на Голдштейна и его друга, когда они переходят с тихой стороны дороги, очевидно, не подозревая о дискуссии, происходящей дальше по улице. — Неизменно шикарная женщина.       Джинни фыркает.       — Твое здоровье, Драко. Ну что, пойдем дальше? Цыпленок Сатэй? — говорит она, шевеля пальцами. — Пад-тай? Хрустящая лапша с…       — Неважно, я думаю, он уже увидел нас, — перебивает Блейз.       — Вот блять, — бормочет Джинни.       — Он мог бы и не увидеть нас, если бы мы не стояли здесь как на собрании матушек, — говорит Драко, не без оснований.       — Что за собрание матушек? — спрашивает Блейз.       Драко пожимает плечами, пряча лицо в шарф.       — Понятия не имею.       Пытаясь отгородиться от них, Гарри отворачивается, как раз вовремя, чтобы встретиться с глазами Голдштейна. Тот немедленно высвобождается из объятий темноволосого парня (который, при ближайшем рассмотрении, кажется Гарри моложе и гораздо красивее его самого) и одним быстрым движением аккуратно толкает его в сторону на тротуаре. Не прерывая зрительного контакта, он разглаживает невидимую складку на куртке и несколько раз приподнимает уголки губ в улыбке.       Гарри смотрит, слегка приоткрыв рот, и проходит несколько секунд, прежде чем он отрывает взгляд от Голдштейна и сосредотачивается на отвергнутом молодом человеке, который стоит на краю тротуара, переводя большие расстроенные глаза между Гарри и Голдштейном и судорожно проводя рукой по волосам. Сердце бешено колотится, Гарри хочется швырнуть Голдштейна в сточную канаву, пожать этому человеку руку и сказать, чтобы он убирался отсюда, пока может, что он достоин гораздо лучшего. Ему не нужно знать этого парня, чтобы понять это.       А так он просто стоит, как будто попал в Дьявольские силки, не в силах отвести взгляд от испуганного молодого человека, смутно слыша шарканье ног и скрип пальто за спиной, когда Драко, Джинни и Блейз смотрят на него в тревожном молчании.       — Гарри, — наконец произносит Голдштейн, нарушая тишину, — я не ожидал увидеть тебя здесь.       Все еще чувствуя себя немного ошеломленным, Гарри смотрит на него.       — Здесь? Здесь, на тротуаре, рядом с этим фонарем? — требует он, демонстративно вскидывая руку, уже чувствуя, как начинают сдавать нервы. — Ты уверен? Потому что у тебя определенно есть талант появляться везде, где бы я ни был! Как так выходит?       — Гарри, в самом деле, нет никакой необходимости накручивать себя, — мягко говорит Голдштейн.       — Не могу сказать, что меня интересуют твои советы, — парирует Гарри. — Особенно теперь, когда я увидел, как ты обращаешься со своими партнерами.       Когда он многозначительно смотрит на темноволосого молодого человека, глаза Голдштейна на мгновение следуют за его взглядом, а затем пренебрежительно прищуриваются.       — Ничего подобного, Гарри. Просто ерунда.       Парень издает невнятный звук и медленно качает головой, словно пытаясь понять, почему он все еще тут стоит.       — Ты невероятен, — бормочет Гарри, глядя на Голдштейна. — И не в хорошем смысле.       — Давай, Гарри, пойдем, — мягко говорит Джинни, нежно кладя руку ему на спину.       — Я не заметил вас, — говорит Голдштейн. — Добрый вечер, Джинни. Блейз. — Он замолкает, слегка скривив губы. — Драко. Все еще держишься обеими руками, да?       Одних слов уже было бы достаточно, но что-то в его тоне, что-то чертовски презрительное, воспламеняет внутренности Гарри яростью. В течение нескольких секунд он вытаскивает палочку и делает несколько шагов ближе к Голдштейну.       — Довольно! Что мне, блядь, сделать? — кричит он, дыхание вырывается короткими хрипами, палочка держится в нескольких дюймах от лица Голдштейна в твердой руке.       Темноволосый инстинктивно отступает на дорогу, но Гарри едва замечает это. Голдштейн смотрит в ответ, глаза пустые, дыхание учащенное.       Гарри понижает голос:       — Оставь его в покое. Оставь нас в покое.       — Гарри, — шепчет Голдштейн, и Гарри закрывает глаза, крепко сжимая палочку. Он не совсем уверен, что собирается делать сейчас, но самообладание быстро исчезает.       Он дергается от твердой руки на своем плече.       — Он не стоит и секунды твоего времени, Гарри, — раздается за его спиной глубокий голос Блейза. — Или вашего, молодой человек, — добавляет он, и Гарри открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть неохотное согласие на лице парня на дороге; он резко вздыхает и бросает короткий, но многообещающий взгляд в сторону Голдштейна, а затем Блейз уводит его прочь, вокруг двух мужчин и вдоль тротуара, мощной рукой обнимая за плечо.       Он не оглядывается, и, когда они сворачивают за угол, а Драко и Джинни яростно шепчутся за ними, гнев начинает угасать. На смену ему приходит горячее, гудящее раздражение, которое разливается по венам и заставляет его скорее топать, чем идти, засунув руки в карманы и гудя головой.       — Знаешь, я бы не сделал ему что-то серьезное, — говорит он Блейзу, когда тот наконец отпускает его. — Всего лишь небольшое заклинание. Совсем крошечное.       Блейз фыркает.       — Я уверен, тебе тоже было бы очень приятно наблюдать за этим, но утром ты бы почувствовал себя ужасно виноватым — я знаю, какой ты.       — Мне все равно. Это того стоило бы, — вздыхает Гарри. — Я чувствую, что все это — моя собственная вина. Знаешь, то, какой он.       — Ты действительно берешь на себя ответственность за некоторые нелепые вещи, — говорит Блейз, глядя на него сверху вниз с его огромного роста и выглядя совершенно сбитым с толку.       — Нет, правда, — настаивает Гарри. — Если бы я, наконец, не заметил, что он делает, и не заговорил об этом, он бы в конце концов и начал вести себя… ну… вот так?       Блейз задумчиво поджимает губы.       — Не знаю. Однако точно уверен, что ты ни в коей мере не ответствен за чужое психическое расстройство. — Он замолкает, оглядываясь. — Посмотри на Драко — прекрасный образец повернутости. И это не твоя вина.       Гарри смеется. Он не хочет всю ночь думать об Энтони Голдштейне. В идеале он не хочет тратить ни капли времени на мысли об Энтони Голдштейне. Сделав глубокий вдох, он поворачивается и ловит взгляд Драко.       — Прекрати, Джиневра, — говорит тот, качая головой и улыбаясь Гарри. Он прекрасен.

**~*~**

      — Эта лапша потрясающая, — бормочет Джинни, держа палочки под углом и засасывая несколько пряных спагеттин в рот.       — Даже не знаю, — говорит Блейз, поднимая темную бровь. — Ты мне вообще ничего не оставила.       — Ты преувеличиваешь. И ты знал, что я голодна, — говорит она, ухмыляясь и слизывая капельку соуса с нижней губы.       — Я уверен, ты не умрешь с голоду, Блейз, — говорит Драко, потянувшись за последним рыбным пирогом и бросая притворно неодобрительный взгляд на живот своего друга.       Блейз смеется.       — А я уверен, что ты никогда не перестанешь держать палочки, как перо, — бросает он в ответ, удивительно быстро выбрасывая руку и крадя у Драко рыбный пирог; он оказывается у него во рту прежде, чем Драко успевает запротестовать, а когда он неизбежно делает это, то возмущается из-за пренебрежения к манерам за столом, а не из-за украденной еды.       Он смотрит на свою палочку, а затем переводит хмурый взгляд на Блейза; глаза сужаются, брови сдвигаются, но в них нет никакой злобы, только добродушная, бессмысленная обида, которая возникает в результате сочетания хороших друзей, рисового вина, смеха и слишком большого количества еды. Вертлявая Ящерка, полная свисающих бумажных фонариков, аквариумов с экзотическими рыбами и тайных магических вмешательств, например, столы, которые тонко приспосабливаются к каждой группе обедающих, до сих пор имеет оглушительный успех.       — Нет ничего плохого в том, как я держу палочки. Если вы твердо решили придраться к кому-нибудь, то почему бы не к Гарри — он растяпа.       — О, спасибо, — говорит Гарри, тыча в руку Драко вилкой, которую взял в знак поражения палочкам где-то в середине ужина. Он никогда не был силен в обращении с палочками для еды и не видит никакой необходимости страдать чисто для видимости.       — Бедный Гарри, — бормочет Джинни, поднимая еду со скатерти и протягивая ему в качестве утешительного приза. — Лапши?       — Мне, — заявляет Блейз, запихивая лапшу в рот и поворачиваясь к Драко. — И нет, потому что Гарри знает свои ограничения. У Гарри нет мании величия.       Гарри смеется, отчасти из-за обвинений Блейза, отчасти из-за ужаса на лице Драко. Не раздумывая, он обнимает Драко и целует в щеку, наслаждаясь знакомым острым запахом кожи и легким прикосновением щетины к губам, чувствует улыбку Драко и закрывает глаза на секунду, позволяя себе наслаждаться быть влюбленным. Это легко.       — Не обращай на него внимания, Драко, — вставляет Джинни, когда официантка подходит и начинает собирать пустые тарелки. — Когда мы дома, он ест в ванне Тараканьи узелки.       — Джин! — восклицает Блейз, театрально раскрыв рот.       Официантка делает героическую попытку скрыть смех, но ее плечи трясутся, когда она отходит от стола, держа в руках тарелки.       — Что у тебя с ванной? — спрашивает Гарри, уже сомневаясь в мудрости расспросов. Он складывает руки на столе и опирается на них, устремив на Блейза любопытный взгляд.       — Ванна — чудесное место, Гарри, — громыхает Блейз, поднимая бутылку рисового вина и освежая бокалы остальных, затем ставит ее на стол.       — О, боже, только не это снова, — вздыхает Драко, протягивая руку за бутылкой и выплескивая оставшуюся прозрачную жидкость в бокал Блейза.       — Но это правда так, — серьезно увещевает Блейз, но Гарри не успевает вникнуть в это, потому что официантка снова появляется у стола. Она ставит на стол маленькую тарелку и колеблется, беспокойно переводя взгляд с одного на другого, а тонкие пальцы с отполированными черными ногтями то и дело щелкают ручкой.       — У вас все хорошо? — спрашивает она, стараясь не смотреть на Блейза. Гарри не винит ее.       — Было прекрасно, особенно лапша, — говорит Джинни, заправляя волосы за ухо и улыбаясь официантке. — Полагаю, я не могу оставить здесь мужа?       Официантка моргает.       — Нет, мадам. У нас здесь нет ванны. Извините, — говорит она и исчезает за аквариумом прежде, чем кто-либо успевает ответить.       Драко, Гарри и Джинни за столом буквально через несколько секунд разражаются смешками и хихиканьем. Блейз, который все еще довольно паршиво притворяется обиженным, тянется к тарелке и раздает печенье с предсказанием.       Гарри берет свое, щелкает хрустящей оболочкой и извлекает бумажку.       — Когда начинаешь идти менее протоптанной дорогой, остерегайся неожиданных медведей.       — Очень трудно найти кошку в темной комнате, особенно если ее там нет, — читает Джинни. — Что ж, приятно это знать.       Драко откашливается.       — Надутые головы собирают паутину со скромных потолков.       Блейз улюлюкает от смеха.       — Это личное послание для тебя, мой друг. — Он игнорирует грубый жест Драко и смотрит на свой листок. — Твоя жена умирает от желания помассировать тебе ноги… правда? — бормочет он, поворачиваясь к Джинни.       — Продолжай мечтать, — ухмыляется Джинни. — У меня есть дела получше, чем массаж твоих ног.       — Мне будут сниться кошмары, — жалуется Драко, осушая свой маленький бокал и заглядывая в него. — О чем там на самом деле?       — Тут говорится: «Ваше терпение будет вознаграждено». Возможно, массажем ног, — добавляет он с надеждой.       — Ты ужасный человек, но я люблю тебя, — заявляет Джинни, хрустя печеньем.       Гарри фыркает. Он откусывает кусочек печенья и запивает его рисовым вином. Через стол Блейз приговаривает свое в два больших укуса. Драко, однако, с подозрением ковыряется в половинках печенья. Джинни вздыхает.       — Драко, если ты его не съешь, оно не сбудется.       — Ну, тогда это не очень хорошая магия, разве нет? — Драко хмурится. — И вообще, я не хочу собирать паутину головой.       — Не обращай на это внимание, — вставляет Гарри. — Это магия печенья с предсказанием. Это запутывающе мистично.       Драко кривит губы так, что становится похоже, будто он надулся.       — На вкус не очень-то приятно.       — Ешь, — нараспев произносит Блейз, расширяя глаза так, что вокруг темных радужек показываются яркие белки.       — Я не хочу.       — На вкус прекрасно. На самом деле, у него нет никакого вкуса, — говорит Джинни.       — Да, потому что это очень выгодно. Во всяком случае, так и есть — на вкус оно как твердый тост с сахаром.       Джинни ахает.       — О, тост! Мы еще не подняли ни одного тоста!       — Значит ли это, что я не должен есть эту мерзость? — с надеждой спрашивает Драко.       — Драко, просто съешь. Я уверен, что у тебя во рту были вещи и похуже, — вздыхает Гарри, протягивая руку, чтобы чокнуться, когда стаканы снова наполняются.       Джинни наклоняется через стол, чтобы хлопнуть Гарри по ладони, ухмыляясь; Драко закатывает глаза и запихивает половину печенья с предсказанием в рот.       — Хороший мальчик, — объявляет Блейз.       Драко морщится и сглатывает.       — Почему я вообще ваш друг?       — Потому что мы любим тебя! — поет Блейз, сверкая широкой белозубой улыбкой и поднимая свой крошечный бокал. — За Драко: величайшего сыщика, защитника истины, карателя продажных!       Драко фыркает, но поднимает бокал, чтобы чокнуться с остальными. Гарри втайне думает, что он выглядит чрезвычайно довольным.       — За Драко!       — И Гарри за то, что он появился в газете и поразил тысячи бабушек своей ослепительной красотой, — добавляет Джинни, смеясь в свой бокал и обмениваясь улыбками с Драко.       — За неугасающую сексуальность Гарри! — провозглашает Блейз.       Гарри осушает свой бокал и решает не оборачиваться и не выяснять, сколько людей смотрят. Через минуту или две он встает из-за стола, слегка пошатываясь, и направляется к бару, чтобы расплатиться, глядя на мечущуюся в аквариумах рыбу.       — Привет, — говорит он, улыбаясь молоденькой официантке, а затем опускает глаза, чтобы порыться в карманах. — Я бы хотел заплатить за наш столик… — Он поднимает глаза — официантка исчезла. — Хорошо проводишь время? — вздыхает он, рассматривая аккуратную белую рубашку Бориса и черный фартук, украшенный сверкающей бронзовой ящерицей.       — Я не против небольшого разнообразия, парень, ты же знаешь. — Борис кладет свои большие, чуть пополневшие с возрастом руки на темный мрамор и пристально смотрит на Гарри своими молочными глазами. — Мы все должны что-то пробовать.       — Да, — с улыбкой соглашается Гарри. Он засовывает руки в карманы и мнет в левой руке пачку бумажных денег, а в правой — галеоны и сикли.       — И мы должны знать, когда увидели все, что можем, — продолжает Борис. — Когда приходит время уходить.       Гарри смотрит на него, и внутри все холодеет.       — О чем ты?       — Ты знаешь, о чем я, парень, — говорит Борис чуть мягче, чем обычно.       Гарри оглядывается на другой конец ресторана, где Драко, Джинни и Блейз смеются и допивают бутылку рисового вина. Его тошнит. Голова кружится, сердце бешено колотится, но он заставляет себя снова посмотреть на Бориса. Сухо сглатывает.       — Я должен уже уходить?       — Это был только проблеск, сынок. Проблеск — это временное явление по определению.       Гарри цепляется за край стойки.       — Да, я… я знаю. Я знаю, просто… — Он делает глубокий вдох, безуспешно пытаясь взять себя в руки. — Когда? — справляется он.       — К утру ты будешь дома.       Чувствуя, что сейчас упадет, Гарри опирается на стойку и скребет себя по волосам.       — Завтра? Ты не можешь!       — Ты думал, что не останешься здесь навсегда, не так ли? — тихо говорит Борис. — Никак не мог понять, что тебе с этим делать. Так что сейчас я бы сказал, что ты проделал долгий путь.       Гарри поднимает голову.       — И это все, что ты можешь сказать? Что я проделал долгий путь? Ты послал меня сюда, оставил меня здесь, и теперь я влюблен в него, — яростно говорит он, впиваясь взглядом в старика. — Ты это слышал? Я люблю его! И теперь все? Сейчас?       Мгновение Борис молчит. Замерев, Гарри прислушивается к резкому звуку собственного дыхания, звяканью и шепоту ресторана за спиной. Борис неторопливо проводит рукой по своей огромной бороде.       — У меня нет никакого желания видеть тебя расстроенным, парень. Речь шла о том, чтобы увидеть то, что могло бы быть… а правила гласят, что когда ты это увидел — а ты это совершенно ясно увидел, — то проблеск идет дальше своим чередом, понимаешь?       — Нет, — огрызается Гарри. — Я еще не готов! Я не… я просто не… — Его голос затихает до хрипоты, и он трет глаза, прежде чем выпрямиться, упираясь обеими руками в мрамор. — Мои дети… с моими детьми все в порядке?       Борис кивает, и слезы, покалывающие в глазах Гарри, беспрепятственно проливаются, прежде чем он смахивает их тыльной стороной ладони.       — Они никогда не узнают, что ты уходил, — говорит Борис, и Гарри с удивлением получает чистую льняную салфетку из стопки на барной стойке.       — Спасибо. — Он грубо вытирает глаза и прерывисто вздыхает. Джеймс, Ал и Лили. И его Джинни — другая Джинни. Гарри снова смотрит на стол, его сердце разрывается от смятения. Эта Джин — веселая, счастливая, удовлетворенная версия — делает шляпу из салфеток и устраивает ее на голове мужа.       — Что же мне делать?       Борис качает головой, и усы его колышутся.       — Просто знать об этом.       — Ты иногда бываешь невероятно бесполезен, знаешь?       — Не моя работа говорить тебе, чего ты хочешь, парень, — говорит Борис.       — В чем конкретно заключается твоя работа?       — Ты должен вернуться за свой стол, — говорит старик, старательно игнорируя вопрос, как Гарри и ожидал. — За мой счет.       Гарри немного истерично смеется.       — Значит, ты полностью запудрил мне мозг, запутал эмоции и все остальное, черт возьми, но собираешься угостить меня ужином? Блестяще. Да… блестяще, — бормочет он, поворачиваясь спиной к Борису и заставляя себя вернуться к столу. Несмотря на невероятное искушение броситься в туалет и аппарировать куда-нибудь в безопасное, тихое место, он не хочет потерять ни секунды своего времени рядом с этими людьми.       — Все в порядке? — спрашивает Драко, передавая Гарри его куртку, когда они начинают собираться и выходить из-за стола.       — Да, конечно, — врет Гарри. Он смотрит в пол, натягивая куртку, собираясь с силами, и когда снова встречается взглядом с Драко, уже улыбается.       — Это печенье с предсказанием, — невозмутимо произносит Джинни. — Он отравился им.       — Ты пожалеешь, если это так, — говорит Драко, нежно кладя руку Гарри на поясницу, когда они выходят из ресторана на улицу.       Ветер резкий, и они вчетвером плотно закутываются в пальто и шарфы, медленно, извилисто продвигаясь по городу. Набитые едой и приятно опьяненные, Джинни, Драко и Блейз начинают непринужденный разговор, но Гарри едва слышит их. Это все, что он может сделать, чтобы не забывать дышать, продолжать ставить одну ногу перед другой.       Потому что он уходит. Через несколько часов все это закончится, и никто из этих людей — ни Джинни, ни Блейз, ни даже Драко — не вспомнят, что он был здесь. У них будет свой Гарри, его талантливое второе «Я». Мужчина, который умеет делать красивые лампы, нарядные шкафы и маленькие столики. Мужчина, который умело общается с прессой и пользуется уважением и любовью публики. Мужчина, который действительно спас Драко Малфоя.       Драко заслуживает этого мужчину.       Беда в том, что, как бы Гарри ни верил в то, что это правда, это не смягчает боль внутри, которая сжимается каждый раз, когда он думает о том, чтобы отпустить все это. Мысль о том, что вернутся его дети, что он будет обнимать их, смеяться вместе с ними и слушать, как они спорят, — эта мысль резко тянет его в другом направлении, создавая пузырь ожидания в груди, почти слишком сладкий, чтобы справиться. Никогда в жизни он не был так растерян.       Холодные пальцы Драко проникают между его пальцами и крепко сжимают; сердце Гарри раздувается, горячее и больное.       — Уверена, Маура еще не спит, — говорит Джинни. — Мама всегда разрешает ей ложиться поздно. Она никогда не была такой чертовски либеральной, когда мы были маленькими.       — Если бы я думал, что моя мать будет лучшей нянькой, я бы предложил ее, — говорит Блейз. — К сожалению, она мертва.       Маура, думает Гарри. Что-то холодное будто окатывает его с ног до головы. Его яркий, изворотливый маленький гид принадлежит этому миру. Она не существует там, куда он уходит, и это кажется чем-то бессмысленным.       — Гарри? Прие-ем?       — Оставь его, он размышляет о смысле жизни, — говорит Блейз, хватая Джинни и поднимая ее на руки. Она звонко вскрикивает. — О сложности самого нашего существования!       — Я очень сомневаюсь в этом, Блейз. Посмотри, как остекленели его глаза — он думает о постели, — смеется Драко.       Гарри ничего не отвечает.

**~*~**

      Как только они входят в дом, Драко направляется к лестнице. Гарри задерживается на секунду, наблюдая, как тот скрывается из виду; через минуту или около того он слышит звук бегущей воды, который указывает на начало подготовки к ночи в ванной. Зная, что у него есть, по крайней мере, пять минут до того, как Драко может прийти за ним, раздумывая о чашке чая, он бросается в гостиную и становится на колени у кофейного столика с пергаментом и пером, сердце бешено колотится. Он сидит с пером наготове, зажав губу между зубами, чувствуя себя тупым и косноязычным; он понятия не имеет, что писать. Но он должен что-то написать, только вот загвоздка в том, что Маура Забини-Уизли, семи лет от роду, — единственный человек, который знает правду о его визите — единственный человек, который знает, что за последние несколько недель что-то изменилось.       Он хочет увидеть ее, поблагодарить и накормить самым большим шпинатным пирогом, который она когда-либо сможет съесть, но этого не произойдет. Уже почти одиннадцать часов вечера, так что в итоге придется это сделать.       Дорогая Маура, пишет он. Делает глубокий вдох. Пусть все будет просто. Он не помнит, насколько хорошо умел читать, когда ему было семь, но Маура ужасно умна, и она ни разу не споткнулась, когда читала тексты песен Селестины, так что он надеется, что она сможет прочитать письмо.       Пишу тебе, потому что мне очень скоро надо отправляться домой. Боюсь, мы больше не увидимся, но завтра к тебе вернется твой настоящий дядя Гарри, и ты, вероятно, ничего этого не вспомнишь, но я хотел попрощаться. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделала — ты была просто великолепна. Я уверен, что ты вырастешь красивой, удивительной девушкой.       Мне очень понравилось быть твоим дядей Гарри.       Чувствуя тяжесть в животе, Гарри складывает письмо и ищет сову Драко. Он высовывается из окна, когда птица взлетает в ночное небо, позволяя холодному ветру взъерошить волосы и охладить кожу.       — Чай-голубая-в полоску? — с надеждой окликает Драко с лестницы.       Гарри вздыхает и улыбается. На кухне он листает Пророк, который купил на Косой аллее, не сводя глаз с фотографии, на которой они с Маурой стоят за большой стеклянной вазой. Он смотрит на нее, постукивая пальцами по столешнице, и к тому времени, как начинает свистеть чайник, уже держит страницу и осторожно вырывает фотографию. Охваченный нелогичным чувством вины, он складывает ее, засовывает в карман, заваривает чай и несет наверх.       Драко, лениво приподнявшийся на локте в постели, загорается при виде дымящейся чашки.       — Иногда ты действительно чудесный, — вздыхает он, беря свой чай и вдыхая пар с восторженным выражением на лице.       — Никто не может подергать пакетик чая так, как я, — соглашается Гарри, опускаясь на кровать и сбрасывая ботинки. — Это очень недооцененный навык.       Из-за спины доносится тихое фырканье, а затем вздохи и прихлебывания счастливого, почти горизонтального пьющего чай человека. Гарри упирается локтями в колени и смотрит на ковер, желая, хотя бы на мгновение, погрузиться в разноцветные волокна и исчезнуть из виду. Не то чтобы исчезновение действительно кому-то поможет. По словам Бориса, еще не время исчезать.       — Тебе обязательно сидеть здесь в одежде? — сонно спрашивает Драко. — Ты заставляешь комнату выглядеть неопрятной.       Гарри прячет улыбку, уловив зевок в голосе Драко. Ему не очень-то хочется спать, но день выдался длинным, а в постели лежит голый Драко. В последний раз. Гарри закрывает глаза.       — Я просто думал, но не волнуйся, уже перестал, — говорит он.       — Какое облегчение, — бормочет Драко, и слышится шорох ткани, когда он заворачивается в простыни; когда Гарри оборачивается, в море белого хлопка видны только его лицо, взъерошенные волосы и одна рука. У Гарри болит в груди.       — Я люблю тебя, — шепчет он, едва осознавая слова, пока Драко сонно не улыбается, его серые глаза теплеют, и он отвечает:       — Я тоже люблю тебя, ненормальный. Давай спать.       Гарри повинуется, не говоря больше ни слова, пальцы скользят по пуговицам и застежкам, но руки уверены, когда распределяют предметы гардероба по своим местам. Наконец, он скользит под простыню и даже не вздрагивает, когда Драко обнимает его, весь ледяной, с запахом лимонно-пряного рисового вина и горячим ртом, прижимающимся к коже. Гарри вдыхает, отчаянно обнимает его, окутывая собой, и пытается не паниковать.       Пытается.       Ноющая вина, которую он испытывал с момента первого приступа чувств к Драко, теперь кажется такой же несущественной, как и прошлое — это его мужчина и он любит его, включая причуды, странности и сложности. Ему нравятся выразительные глаза и острый ум, навязчивая натура и любовь к полосам. Стремление исправить ошибки, которые он совершил в молодости, и эти четыре аккуратно написанные буквы — T.U.R.N. — которые напоминают ему… напоминают им, что перемены всегда возможны.       А может, и так, туманно думает Гарри, и в глубине сознания вспыхивает какая-то мысль.       — Я на самом деле не устал, — бормочет Драко, поднимая голову и кладя подбородок на грудь Гарри. Тихонько вздохнув, он внимательно осматривает Гарри из-под копны растрепанных светлых волос, прежде чем нахмуриться и стянуть очки с его носа. — Я молод и энергичен. И активен. — Он широко зевает в грудь Гарри, а затем моргает, глядя на него слегка испуганно.       — Я знаю, — серьезно говорит Гарри, скользя рукой по затылку Драко и притягивая их губы друг к другу в медленном, ленивом поцелуе, который, кажется, длится очень долго, но на самом деле оказывается неторопливым. Пальцы Драко обвиваются вокруг его плеча, когда Гарри заставляет его рот открыться и томно делает поцелуй глубже, прослеживая, лаская, исследуя; Гарри одновременно пропитан теплом и пронзен осознанием того, что он теряет.       Драко отстраняется, закрыв глаза и причмокнув зацелованными губами, и снова прижимается к шее Гарри.       — Спокойной ночи, — шепчет он, снова зевая.       — Ночи, — говорит Гарри, прислушиваясь, как дыхание Драко становится мягким и ровным. Драко засыпает, и Гарри ничего не остается, как смотреть, как он спит.       Он разглядывает светлые волосы Драко, мерцающие в слабом свете лампы. Щурится на фотографии на комоде. Смотрит на тени, бегущие по потолку. Беспокойство в животе усиливается с каждой минутой, и когда Драко ворочается во сне и перекатывается на бок, Гарри лишь на мгновение колеблется, прежде чем тихо выскользнуть из постели. Закутавшись в длинный зеленый халат, он на цыпочках спускается по лестнице; что-то тянет его в кабинет и к полке, где хранятся альбомы в кожаных переплетах. Он берет подборку тяжелых томов в руки и тащит их наверх, ныряя на ходу под паутину полуночного трудолюбивого паука.       Он не совсем уверен, что делает; все, что он знает, это то, что должен сосредоточиться на чем-то, прежде чем полностью потеряет рассудок. Устроившись в кресле у окна, он гасит лампы и листает альбомы при свете волшебной палочки, позволяя мягкому дыханию Драко успокаивать его расшатанные нервы. Он смотрит фотографию за фотографией, читает статью за статьей, твердо решив во что бы то ни стало держать глаза открытыми; хотя и знает, что это нелогично, он не может избавиться от ощущения, что, может быть, если он не заснет, Борис не сможет его увести; у него будет больше времени, чтобы найти решение этой проблемы… только может быть.       К раннему утру, однако, Гарри начинает слабеть. Он уже наполовину закончил третью стопку альбомов и, читая, лихорадочно потягивает вторую кружку крепкого кофе. Кофеин, никак не помогая его тяжелым конечностям и воспаленным глазам, заставляет его ерзать и дергаться на стуле каждый раз, когда Драко ворочается или бормочет во сне. Когда Фрэнк выскальзывает из темноты и заползает к нему на колени, Гарри вздрагивает так сильно, что чуть не выливает горячий кофе на голову змеи.       — Что ты делаешь? — спрашивает Фрэнк, уворачиваясь от кружки Гарри и щелкая языком над фотографией их с Драко, покупающих сэндвичи на Косой аллеи.       — Читаю. А ты что делаешь, пытаешься напугать меня до смерти? — спрашивает Гарри, ставя кружку у своих ног, подальше от греха.       — Слышал тебя. Слышал, как ты поднимался и спускался по лестнице, издавая эти скрипучие звуки. Уже очень поздно, — подсказывает Фрэнк, аккуратно сворачиваясь на коленях у Гарри и полностью закрывая альбом.       — Да, спасибо. — Гарри трет глаза. — Я думал, тебя не интересуют часы.       — Нет. Но я могу видеть темноту, и могу видеть, что другой спит. Не дурак, знаешь ли. Наблюдательный.       Маленькие черные глазки Фрэнка блестят, и он отворачивает голову от Гарри, явно уязвленный. Гарри пытается исправить свою ошибку, осторожно кладя руку на гладкие кольца.       — Конечно, нет, я знаю. Мне просто было любопытно. Наверное, лучше просто не обращать на меня внимание.       — Ты устал.       — Нет, я в порядке, — бессмысленно настаивает Гарри; он сомневается, что последовавший за этим зевок переведется на парселтанг, но от Фрэнка невозможно скрыть предательское выражение лица.       — Ты устал. Чего же ты ждешь? Ты поссорился с другим? — спрашивает Фрэнк, медленно поднимаясь, чтобы оказаться на одном уровне с глазами Гарри.       — Нет, — говорит Гарри. — Нет. Я просто не готов спать.       — Позволю себе не согласиться, — отвечает Фрэнк, устраиваясь в складках халата Гарри и прижимаясь теплой гладкой головой к обнаженной груди. Вскоре он тоже начинает дремать. Гарри водит пальцем по его красивым узорам, устало поглядывая то на змею, то на человека в постели. Он осторожно закрывает альбом на коленях и тянется за альбомом с надписью «2018», снова и снова перечитывая комментарий Драко.       Дым, огонь и длинные трубки — инструменты соблазнения стареющего гриффиндорского художника.       Пусть заметка покажет, что это твое первое интервью с мистером Клируотером, который, кажется, чрезвычайно увлечен тобой. Лесть — замечательная вещь, Гарри, но я готов поспорить, что в спальне от меня будет гораздо больше пользы.       Было бы губительно для моего имиджа, выйди это наружу, но тут фотография двух моих самых любимых людей в мире.       Гарри улыбается. Он сможет не спать. Ему нужно только на секунду закрыть глаза.

**~*~**

      Наверху лестницы горит свет.