mixtape

Саматоки давится своей же кровью, грациозно сплёвывает её на асфальт и утирает рот тыльной стороной ладони. Опять загнали в угол. Семь на одного. Чертовски несправедливо, но он и не из такого говна выпутывался. Главное сейчас — напасть первым, своим неожиданным манёвром отобрать у противников преимущество, хоть в глазах и темнеет, а всё тело болит так, что хочется позорно скулить. Но нельзя. Саматоки не может позволить себе такого. Поэтому он бросается на того, кто ближе всех, отчаянно пинает в живот, хватает за волосы и смачно прикладывает лицом к стене. Кажется, его кто-то пытается ухватить сзади, но Саматоки выворачивает чужую руку, отпихивает нападавшего в толпу остальных и на момент останавливается, чтобы перевести дух. Это его роковая ошибка. Члены чужой банды вновь окружают его, словно гиены. Мерзко гогочут, скалятся и взглядом снимают мясо с костей. Саматоки не может дышать, он выброшенной на берег рыбой судорожно глотает воздух, но этого недостаточно. Перед глазами всё расплывается, будто бы сознание ускользает от него. В реальность снова выталкивает острая боль. Его снова бьют. Лицо никогда не было визитной карточкой Саматоки, и за очередную ссадину никогда страшно не было. Но, когда по голове хуярят так, что в ушах звенит, что-то внутри сжимается. Кажется, он кричит, когда через этот густой звон слышит, как хрустят его рёбра. Лишь бы не проткнули лёгкое. — Саматоки! — Кто-то из толпы зовёт его, почему-то очень громко и жалобно, так, что заглушает шум в ушах. — Проснись, пожалуйста. Проснись? И Саматоки просыпается, путается в ловушке из простыней и дышит так, что в груди болит. Фантомная боль распространяется и по всему телу, пока он не чувствует горячую руку на своём плече и непроизвольно дёргается от прикосновения. — Всё хорошо. Это просто сон. — Ичиро аккуратно выпутывает Саматоки из одеяла, не отводя глаз от чужого лица. — Видишь, всё в порядке, ты в безопасности. Саматоки закрывает лицо руками, игнорируя сильную дрожь, проводит ладонями по щекам. — Блять, я опять кричал, да? — Да. — Ичиро обеспокоено смотрит, выжидает, но не давит, даёт собраться с мыслями и прийти в себя. — Снова кошмары? — Можно и так сказать. Однако говорить о таком откровенно не хочется. Саматоки просто бы покурил на балконе, позволяя сигаретному пеплу осыпаться вместе с мерзкой тревогой, и выпил бы кофе, чтобы взбодриться. Но Ичиро оглядывает его так, что внутренности скручивает тугим узлом, кладёт свои горячие ладони на бледные плечи и тихонько сжимает. Саматоки невольно хмурится. Но он подаётся на прикосновение, мажет губами где-то в районе чужой щеки, утыкается носом в шею и бубнит: — Всё уже нормально, правда. Ичиро решает не отмечать, что Саматоки до сих пор потряхивает всего. Такое пробуждение ещё не стало для Ичиро чем-то обыденным. Да, он уже привык к утрам, когда Саматоки греет свои ледяные ступни об его спину, обвивает его торс всеми конечностями, зовёт завтракать с кухни или злобно щекочет чувствительную кожу, потому что Ичиро «пиздец, как опаздывает». К хорошему быстро привыкаешь. И не всегда за фасадом Саматоки Аохитсуги можно разглядеть ночные кошмары, бушующую тревогу, навязчивые мысли и дёрганные порой движения. Это страшно. Ичиро правда боится этой ответственности, боится того, насколько Саматоки ему открылся. Однако не устаёт любить. Любить Саматоки сложно, больно порой так, что Ичиро задумывается, стоило ли оно того? Но он здесь, чтобы исправить ошибки прошлого, чтобы не предать чужое доверие, вновь заработанное не в один миг, поэтому так же обнажается перед Саматоки, до самого нутра, открывает всё потаённое и сокровенное, изо всех сил старается забыть леденящий душу взгляд алых глаз и привыкнуть к тёплому, нежному, страстному, почти так, как это было раньше. К великому сожалению, может быть, к счастью, Ичиро устал думать о том, что было раньше. И если сейчас его спросят это идиотское: «Так стоило ли оно того?» Он однозначно ответит «да». Поэтому он всё с такой же аккуратностью укладывает Саматоки к себе на грудь, накрывает их одеялом, и несмотря на чужие протесты целует светлую макушку, заправляя за ухо прядь непослушных волос. — Давай ещё немного поваляемся. Саматоки бурчит что-то неразборчивое, но всё-таки прикрывает глаза. И думает, что ещё поваляться стоит однозначно. Не зря же у них двоих в руках всё время этого мира.