***
По оба конца обеденного стола сидели король и королева Камомэ, Аманэ с Нэнэ — друг напротив друга. Беседа шла непритязательно, легко, без множества светских формальностей: король и королева, очевидно, делали скидку на возраст и положение их гостьи, и очень скоро Нэнэ забыла о потливости рук и стала увлекательно и по-детски ярко описывать своё первое впечатление о королевстве. Ей было стыдно говорить так просто и примитивно в присутствии столь эрудированных и благовоспитанных людей, но она уже не могла себя остановить, и, может быть, это стоило того, если королева беззлобно, понимающе рассмеялась, глядя в её красное лицо. Аманэ беспечно слушал и каждый раз, когда она поднимала на него свой застенчивый взгляд, улыбался — просто, без издёвки, в качестве поддержки. Он был уверен, что в конечном итоге она оставит о себе наилучшее впечатление. Не заботясь о том, что кладёт в рот, он лениво прожевал морскую капусту и скривился. — Я же просил больше не подавать её, — буркнул Аманэ впервые за весь вечер, и это невольно привлекло внимание его родителей к тарелке Яширо, съевшей только горстку овощей и ни разу не притронувшейся к мясу и вину. — Вам не понравилось? — с досадой обратился король. Нэнэ сразу же дёрнулась, ударившись об стол коленом — Аманэ подавил смешок, но она не обратила на это внимания: её глаза были обращены к его Величеству в смутной, но искренней попытке оправдать своё поведение. — Нет, дело не в этом, — сказала она. — Просто я не ем такое. И рыбу тоже не ем. — Разве я не говорил, что мисс Яширо вегетарианка? — вертя вилкой в воздухе, спросил Аманэ с отчётливым недоумением, и, когда никто не видел, подмигнул. Нэнэ улыбнулась, благодаря его за быструю реакцию и незамедлительную помощь. — Вегетарианка? — повторил монарх. — В нашем королевстве такие идеи неразвиты, и у наших соседей тоже. Интересно, как далеко вы родились. — Невероятно! Это всё похоже на какой-нибудь приключенческий роман, — махнула рукой королева и, смеясь, отпила из бокала. Нэнэ выдохнула. Она была рада, что никого не обидела, и счастлива, потому что её не допрашивали о том, почему она такая: почему не ест такую-то еду, не может говорить о таких-то вещах, много краснеет и не пьёт. Ей было всё равно, если её считали больной и обездоленной, потому что она сидела вновь вовлечённая в разговор, понимающая людские шутки и дрожащая от восхищения. Главный человек в стране и первая леди наслаждались её компанией, и Яширо не знала, как будет спать после этого. Она уже знала, что, едва коснувшись подушки, будет вспоминать громадную блестящую люстру, обивку длинных, как штыки, стульев, зелень, застрявшую в зубах, и то, как она тёрла носки ног друг о друга, когда стеснялась отвечать на вопрос. Было уже темно, когда они с Аманэ вернулись в комнату. Её всё такое же возбуждённое настроение и появившаяся вследствие этого манера безудержно хохотать не обошли внимание Юги стороной. — Такая весёлая, — заметил он с ухмылкой. — Наверное, случилось что-то очень хорошее. — Наверное, — подыграла Нэнэ, загадочно улыбаясь, и наконец распустила волосы. — Не поделишься? — Не-а, — взлохматила она пушистые локоны. Аманэ надул губы, но пробыл в этом амплуа недолго: Нэнэ пора было переодеваться, а ему, заложнику гибкого графика, ложиться спать. Стоя у окна и бездумно наблюдая за дворовыми слугами, он вспомнил то, о чём должен был сказать намного раньше: — Завтра утром придёт врач. Веди себя... — он скривил рот в одну сторону. Как? "Естественно"? Аманэ слишком поздно понял, что поддерживать имидж невинной чужестранки без чёткого плана довольно проблемно. — Как сегодня, — приземлилась рядом Нэнэ. Недолго думая, он кивнул. — Как сегодня, — подтвердил Аманэ. — Ты отлично справилась и без моей помощи. К комплиментам его Высочества, как и к его насмешкам, было легко привыкнуть, и Яширо боялась, что её избалуют. В один момент её вдруг окружили всем, о чём она грезила раньше, и если и было что-то, о чём она жалела, так это о том, что не может прямо сейчас рассказать об этом Аой. — Я должен идти, — сказал Аманэ так, словно его комната не находилась в двух шагах отсюда, но Яширо всё равно улыбнулась и поблагодарила его за вечер. — Спокойной ночи. — До нового света, — ответила ему Яширо. — Так говорят у нас. Вскоре она надеялась рассказать ему как можно больше о своём мире, о том, как она однажды каталась на скате и спасла месячных моллюсков от кальмара, и Аманэ, она видела, остался бы и теперь, но теперь была ночь и рано или поздно им бы всё равно пришлось расстаться; через минуту она уже была одна и надевала ночное платье. Смешинка всё ещё сидела в горле, когда она пыталась уснуть и ёрзала на матрасе. Сакура исчезла из её мыслей на долгое время.***
Нэнэ спала, как младенец, но была на ногах с первыми лучами солнца и до прихода доктора ни разу не выходила из своих покоев. Кажется, она только и делала, что всё время прихорашивалась и пыталась изобразить уверенное, в меру печальное и рассеянное выражение лица. Она думала, какие вопросы ей могут задать, и импровизировала, чтобы поставить голос. По привычке увлекшись, Нэнэ чуть не подскочила от тяжёлых ударов в дверь; она немедленно откашлялась и пригласила войти. Врач был самым высоким мужчиной, которого она видела до сих пор: долговязый, с широкими плечами, больше уставший, чем расслабленный, со спущенными на нос очками, мундштуком в зубах и прорезью белых, но ещё не седых волос. Длинные руки напоминали паучьи, пристальный взгляд, в противовес сгорбленной позе, внимательно оценивал её состояние. Даже присев, мужчина по-прежнему занимал много места и придавливал Нэнэ своей аурой. Она неловко ломала руки в ожидании первого слова и не сразу поняла, когда он кивнул ей с предложением сесть напротив. — Мне показалось ты с кем-то разговаривала, — сказал он, перебирая вещи в своём саквояже, и его голос не показался Яширо таким же страшным, как его фигура, наоборот, самым обычным. — Я разговаривала сама с собой. Мне было... Одиноко, — ответила она, краснея. Он перекатил мундштук во рту, и его брови насмешливо подпрыгнули. — Вполне объяснимое чувство, — отозвался он ровно и хрипло, а затем пожал плечами. То, что он не посчитал её чокнутой, обнадёживало Нэнэ. — Но не думай, что я составлю тебе хорошую компанию. Не то чтобы он был расстроен этим. Да и не то чтобы Яширо чего-нибудь от него ожидала. Ох, ну разумеется! — Извините, я не представилась! — подпрыгнула она на месте. — Меня зовут Яширо Нэнэ. — Я знаю, — его глаза блеснули, губы выпустили терпкий, щипающий очи дым. — Если для тебя это важно, меня зовут Цучигомори. Я придворный лекарь. Не самая важная шишка здесь, но вроде как уважаемая. — Очень приятно, — просияла Нэнэ, ненамеренно выбиваясь из образа. Цу-чи-го-мо-ри — какое любопытное экзотическое имя! Очень подходит человеку со столь отличительным телосложением и необыкновенным внешним видом. Она бы никогда не подумала, глядя на него, что он врач, тем более королевский — он больше походил на торговца каким-нибудь антиквариатом в старой родословной лавке. Интересно, а что первым делом подумал он, увидев её? Какое впечатление производила она? — Как себя чувствуешь? — спросил, вырвав её из очередного приступа мечтаний, Цучигомори. — Отлично, — с чувством ответила Нэнэ, хотя планировала сказать это более беспристрастно. — Я выспалась. Цучигомори кивнул, сделал в своём журнале несколько пометок и приступил непосредственно к работе: посмотрел горло, проверил реакцию зрачка на свет, послушал сердцебиение и бегло оглянул её тело и голову на предмет видимых повреждений. Плановый осмотр быстро превратился для Нэнэ в конкурс на сообразительность, и она откровенно веселилась, когда ей стучали молотком по колену или просили с закрытыми глазами дотянуться до кончика носа. В какой-то момент она забыла о прежде испытываемом дискомфорте, опрометчиво приняла Цучигомори за друга и уже не пыталась предопределить его действия и слова. Один-единственный вопрос, заданный с той же узнаваемый рабочей вальяжностью, не сквозящий лукавством, поставил её на место: — Ты не испытываешь мигреней? — он сделал особенно долгую затяжку и выдохнул в сторону, заставляя Яширо думать о том, способен ли высокий ранг простить это крайне пошлое, но неподражаемо харизматичное своеволие; ответ ему не понадобился. Её до этого продемонстрированный энтузиазм говорил обо всём сам. — Ты спала, с твоих же слов, хорошо. Признаков сотрясения я у тебя тоже не нашёл. Это удивительный анамнез для пациентки с полной амнезией. Запах крепкого табака был повсюду — в воздухе, в раме зеркала, в ткани её повседневного сарафана и на кончике носа. Слизистую неприятно защекотало. Внезапно возникшее напряжение ни чем не отозвалось в Цучигомори — ни один мускул на его лице не дрогнул, осанка осталась равнодушно твёрдой. Нэнэ сидела молча, не зная, что нужно говорить и нужно ли вообще: ультимативный тон не предполагал послесловий. — Начнём сначала, — потёр переносицу Цучигомори, утомлённый впустую убегающим временем. — Ты помнишь своё имя. Нэнэ кивнула. — Помнишь, как тебя выбросило на берег, или что-нибудь, что случилось до этого? — он не расстроился, когда она покачала головой. — Ну да. Это очень маловероятно, но попытаться стоило. Может, что-нибудь, что связано с твоим домом? Имена друзей? Что-то, что часто готовила мама? Любимая музыка? Конечно, она помнила; ни за что на свете она не могла забыть это, сколько бы её ни заставляли и сколько бы она ни перерождалась. Теперь, помня это отчётливо ярко, врать было всё равно что предавать и оттого особенно мерзко и больно. Нэнэ сокрушенно покачала головой. Больше она ничего не слышала — а потом почувствовала, как исполински большая ладонь взъерошила ей волосы. — Всё в порядке, — сказал Цучигомори, и ей захотелось поверить ему: всё в порядке. Было и есть. В жизни не обходится без тяжёлых решений, и, может быть, Нэнэ Яширо не первая, чьё решение привело её в чужой дом и заставило безостановочно лгать. — Ты осталась цела, и это главное. Всё остальное придёт со временем. Нэнэ поддакнула. Её трясло, ей было стыдно за себя, но терпеливая и спокойная, как будто заранее подготовленная реакция мужчины помогла ей быстрее прийти в себя. Она сделала несколько глубоких вдохов, — Аманэ рассказал ей про этот трюк ещё вчера — и шум крови в ушах утих, стук сердца выровнялся, пальцы перестали смятенно искать спасательный круг. — Постарайся не перенапрягаться, побольше читай и пиши и не забывай про мелкую моторику. Предупреждаю, мгновенного результата не будет: память возвращается медленно. Это сложно, но я не вижу перед собой слабачку, — он широко ухмыльнулся, и эта ухмылка показалась ей знакомой. — В любом случае, ты всегда можешь обратиться ко мне. Я помогу чем смогу. Договорились? Нэнэ всегда была излишне эмоциональной, и эти добрые слова и непрошенное обещание заставили её поверить в происходящее, проникнуться уникальной связью врача и подопечного, и она улыбнулась, говоря, что будет рассчитывать на него и его поддержку.***
После Цучигомори Нэнэ никого не ждала, — по крайней мере, ни о чём таком её не предупреждали — и поэтому очень удивилась, когда на выходе наткнулась на юношу. Миловидного юношу, подчеркнула она почти сразу: розовые, как в сказке, волосы, стройный стан, милая родинка под глазом. Несмотря на рост, в нём угадывались шестнадцать лет — самый прекрасный, по мнению Нэнэ, возраст, и он ему соответствовал. Красивый, скромный, немного загадочный: не поделился, зачем пришёл, словно ждал разрешения госпожи войти и представиться. Нэнэ и думать забыла о булочке с повидлом, встречи с которой ждала целое утро. Очарованная, она сдвинулась на дюйм и пропустила его внутрь; будь она внимательнее, заметила бы, во-первых, что раззявила рот, а во-вторых, что молодой человек даже не поблагодарил её. Она не помнила, стучался ли он; это казалось пустым. Перед ней стоял принц! Вернее, оммаж принца, но тем не менее. — Здравствуйте, а я вас знаю? — сказала она, блаженно опираясь на косяк. — А? — вырвался писклявый, ясно передающий недоумение и брезгливость голос. Яширо моргнула, и розовый блеск перед её глазами исчез: незнакомец не смотрел на неё, это она всё время неотрывно на него пялилась. Более того, единственный раз, когда он удостоил её взгляда, его лицо перекосило от неприветливого, грубого оскала. Он склонился над столом, доставая бумаги, и теперь, обращаясь к нему, Нэнэ не могла скрыть разочарования. — Ты от Аманэ-куна? — спросила она напрямую и махнула рукой, избавляясь от последнего намёка на глянец, как от назойливого насекомого. — Да. Он просил зайти потом, но я слишком дорожу своим расписанием, чтобы потакать всем желаниям его Высочества. Нэнэ решила, что чего-то не понимает. Мир людей работал... специфично. От противного, если быть точным. Большой и страшный Цучигомори оказался деликатным добряком, а худой, слащавый парнишка — эксцентричной язвой. Эксцентричную язву звали Мицуба Соскэ и он работал портным, и Нэнэ совсем не расстроилась от мысли, что в своём возрасте он уже добился того, что шил одежду для знати. Ну, разве что чуть-чуть. Булочка, казалось, не могла стать ещё желаннее. Нэнэ не верила, что ещё секунду назад была готова променять её на кого-то вроде Мицубы. — Могу я поинтересоваться, что ты собираешься делать? — встряла Нэнэ, и волна энергичного сарказма не заставила себя долго ждать. — Можешь, интересуйся, — брякнул он, вытаскивая сантиметровую ленту, и Яширо очень захотелось пошутить о том, что его собеседники, наверное, чаще смотрят в потолок, чем на него, но у Яширо было чувство такта, а ещё цель не вылететь отсюда в первый день. — Ты язык что ли прикусила, барышня? — Что? Нет, ничего я не кусала. Он оторопел и нахмурился, как будто потерял нить разговора, а потом показательно фыркнул. В то мгновение он, можно сказать, положил начало непрекращающимся конфузиям красной как свёкла мисс Яширо. — Что такого смешного я сказала? — Ничего, — развёл руками Мицуба, делая "я не знаю о чём ты" выражение лица. — Возвращаясь к теме разговора, мне поручили снять мерки и сшить для тебя несколько нарядов. — Нарядов? — взбудоражилась Нэнэ и сцепила руки в замок. — А каких? Можно я выберу цвет? Когда будет готово? Что, если мне не понравится? Последний вопрос метко попал в хрупкое, горделивое сердце юного портного. — Тебе не может не понравиться, потому что они будут сшиты лично мной! — рявкнул он не слишком угрожающе, и Нэнэ усмехнулась тому, как фальшивил его высокий голос. — Довольно вопросов! Я сейчас же сниму мерки и больше не потрачу на тебя ни минуты своего времени. Нэнэ пожала плечами: им обоим так будет выгоднее. — Чего стоишь? Приподними сарафан. Странно, что Яширо не сгорела от стыда сразу, как услышала это, — вместо этого она стояла, как вкопанная, пытаясь обработать двусмысленный приказ, пока, наконец, не повалил пар из ушей. — Что?! — вскрикнула она, отталкивая его. — С какой стати?! Неужели того факта, что в её жизни стало на одного мнящего себя пупом земли задиру больше, было недостаточно? Он должен был оказаться извращенцем с обманчиво симпатичным лицом? Нет, мир людей определённо был сумасшедшим. Мицуба откашлялся и посмотрел ей в глаза самым что ни на есть индифферентным, ещё более пугающим, императивным взглядом. — Мне просто нужен точный обхват талии и бёдер. Грудь можешь не оголять. Она сглотнула, зная, что не может допустить даже этого, и поэтому забрала у него ленту. — Я сама всё измерю, — заверила она. — Только отвернись. И не подглядывай! Скрестив руки, он со вздохом повернулся к окну и вскоре услышал шорох ткани. Тишина раздражающе звенела от неловкости и недопонимания. Собственное дыхание чудилось Нэнэ странно громким, одежда скользила между пальцами, обнажённые лопатки тянулись вверх, как щит для оголённого тела. — А ты, видимо, в хороших отношениях с его Высочеством, — усмехнулся Мицуба; он как обычно говорил с надеждой уколоть, но Нэнэ угадала в этой реплике ещё и желание разбавить обстановку. Может, он делал это только ради собственного комфорта, но как бы то ни было, она была ему благодарна. — Почему ты так думаешь? — Называешь его Аманэ-куном, — он попытался спародировать её голос — вышло скверно, но смешно. Нэнэ слышала, как он топтался на месте, видимо, изображая её. — Вся такая милая, невинная, а сама-то виды, наверное, на него имеешь, да? Опять эти фигуры речи, сетовала Яширо. Им всё не было конца. Когда она научится писать, то обязательно заведёт собственную книжку по их толкованию. — Я не знаю, о чём ты говоришь, — призналась она, и в комнате снова послышалось шуршание. Зной смущения постепенно рассеивался. — Можешь поворачиваться. — Ну и как? Яширо указала на цифры; к счастью, Мицуба был достаточно изведён, чтобы не думать о том, почему она их показывает, а не озвучивает. В глазах других это был бы пустяк, но Нэнэ знала, что дай она слабину, — дай она Мицубе понять, что не умеет считать — и он вдоволь насмеётся над ней, а такие как он, успела приметить Нэнэ, смеются злее и крепче других. Она не могла поставить себя в неловкое положение дважды. Трижды? Она устала считать. Мицуба собирался уходить, но что-то, покоящееся в углу комнаты, случайно привлекло его внимание. Два широких решительных шага спустя он столкнулся с предметом своего интереса — стулом, на который Нэнэ ещё вчера без задней мысли скинула камзол рыцаря Коу. Королевский портной был манерным себялюбцем; может, он грубил, но не позволял эмоциям брать вверх — все его эмоции работали на то, чтобы создавать ауру величественной непринуждённости, поэтому Нэнэ смешалась, когда он резко схватил камзол, как будто тот его чем-то обидел. Милый, почти нарисованный мальчишка в мгновение ока стал свирепо красным. — Ты порвёшь его! — успела она сказать первой, но Мицуба её не послушал. — Откуда он у тебя? — Мне дал его рыцарь Аманэ-куна! Коу-кун! Ты его знаешь? Мицуба повёл плечами, сказал жутко спокойно и сладко: — Как же, знаю. Даже лучше, чем ты думаешь. Его слова едва ли поддавались интерпретации. — Значит, он дал его тебе, — констатировал Мицуба. Хаотичный лейтмотив его мыслей делал и так быстро сменяющееся настроение почти невозможным для восприятия. Что-то ускользало от Нэнэ. — Почему? — Было ветрено, — она перебирала пальцы, заправляла вечно выпадающую прядь за ухо — словом, делала всё, лишь бы не смотреть на Мицубу. Это было... недоразумение. Нелепица. Он как будто хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой, но она не понимала за что. — И он предложил мне камзол, чтобы я не замёрзла и не простыла. Сказал, что я могу вернуть его потом. Её слова не произвели грандиозного эффекта, но лицо Мицубы разгладилось. Гнев сменился задумчивостью, дав почву каким-то неведанным для Нэнэ мыслям. После всей этой сцены можно было ожидать чего угодно. — Ты не против, если я передам его сам? — спросил в итоге Мицуба как-то расстроенно. — Не против, — подхватила Нэнэ. Такому человеку по многим причинам было трудно отказать. — Мне не принципиально. Налёт печали на челе королевского портного был заметен невооружённым глазом, и это ему не шло — не шло никому, а ему с его по-детски одутловатым лицом в особенности. Нэнэ не представляла, как с ним толком попрощаться, и в конце концов сделала это весьма своеобразным способом. — Эм... Мицуба-кун? — его заметно передёрнуло от обращения, но он не перебил. Истина заключалась в том, что Нэнэ многого не знала и периодически боялась в этом признаться. Но она хотела познавать мир вокруг и не могла так просто отпустить людей, которые могли ей в этом помочь. — Мицуба-кун, а ты... Ты имеешь на кого-нибудь виды? Она сказала это как-то не так? Много чувства? Любознательности? Почему он так удивился? Почему в какой-то момент поворотил носом? Почему засмеялся — кажется, немного истерично? — Не задавай больше таких вопросов, — ответил он с водянистой, печальной улыбкой. — Смешная ты, редьконожка. Всего хорошего. Может, ещё увидимся. Ох. Она ненавидела людей.***
Два пролёта вниз, повернуться в противоположную от королевской трапезной сторону, пройти до конца коридора, свернуть налево, открыть первую дверь справа и — готово! Путь до столовой залы слуг Нэнэ выучила поразительно быстро, а главное, что ей было несвойственно, ни разу не потерялась. Этот этаж был интересен не меньше королевского сада: в зависимости от времени здесь всегда стоял свой неповторимый запах. Сейчас, когда солнце готовилось закатиться за горизонт, комнаты наполнились ароматом свежих фруктов и цветочного чая. В животе сладко заурчало от предвкушения. С утра Нэнэ торопилась познакомиться с другими служанками, а теперь от самой мысли о расспросах кружилась голова. Она молила высшие силы быть к ней благосклоннее, и они, должно быть, услышали её, раз в обеденной в этот час было пусто. Вернее, так показалось на первый взгляд. На столе осталось не так много, — виноград, сыр и немного выпечки — но для человека голодного этого предостаточно. Нэнэ кошкой подобралась к сладостям — и услышала вздох. Вздыхало то, что она легкомысленно приняла за часть обоев: не её вина, что халат женщины (тоже по какой-то причине её не заметившей) был такой же ослепительно белый. Она сидела себе на уме, безразличная как до сменяющихся звуков, так и до полной тишины. Но что-то — то ли нарочитая уединённость, то ли натянутая поза, то ли собственное уязвимое положение — заставило Яширо почувствовать стеснённость. Она взяла несколько булочек, сунула виноградины в рот и на носках поползла к двери, надеясь продолжить застолье в своей комнате. — Уже уходишь? Нэнэ почти подавилась косточкой. Она немедленно развернулась. — А, я, эм... Извините, если помешала, — говорить с едой во рту, в руках, на уме было очень тяжело. Она была красивой, она, эта женщина. Такой мечтают стать все девочки, когда вырастут: ни одной морщинки, гладкие волосы, проницательный взгляд, полуулыбка, обещающая всё и ничего. Однако у Нэнэ, желавшей просто спокойно поесть, не было шанса оценить это по достоинству. — Это ведь ты новая подруга его Высочества? — женщина подпёрла голову рукой и по-лисьи оглянула её из-под длинных ресниц. — С твоей стороны будет невежливо оставить без внимания старшую служанку. Старшую служанку? — Ты стесняешься? Ну же, иди сюда, присаживайся. Что за манеры? Думаешь накрошить на лестнице, чтоб другие потом убирали? А? Ладно, не делай такое лицо. Меня зовут Яко. А тебя? — Нэнэ, — пробормотала она. Яко было скучно. Яко устала и ей нужна была компания, и она быстро уболтала Нэнэ остаться, а в качестве поощрения распорядилась, чтобы им принесли немного горячего, которое через час должны были подавать на королевский стол. В этом и прелесть быть старшей служанкой, сказала она и рассмеялась. Затем всё произошло так быстро, что Яширо, легко подкупленная вкусной едой, не успела заметить неладное. Она ела, и ела, и ела, и Яко не возражала, потому что хоть она и сделала вид, что искала собеседницу, на самом деле говорила только о себе и о своих проблемах. Она жаловалась на то, что все в замке тупоголовые и работают спустя рукава, говорила, что лучше бы она осталась преподавать в сельской школе, что там был мужчина всей её жизни, Мисаки, и что она до сих пор ненавидит себя за то, что ушла в надежде, что он когда-нибудь переберётся в столицу. Плачась о том, что, возможно, он уже сто раз завёл семью с другой, Яко налила себе вина. А потом, на половине бурного рассказа, налила и Яширо тоже. Довольно забавно, что всё обернулось вот так. Нэнэ не уговорил выпить сам король, а старшая служанка, властная и любящая брать на слабо, уговорила. Как бы она ни сопротивлялась, Яко не сбавляла обороты: да ты не пробовала, да я чуть-чуть, да выпей, сразу расслабишься, да я тебе такое расскажу... Ну и, в общем-то, она согласилась. На полбокала, не больше, но кто теперь вспомнит, сколько было таких вот бокалов? Как Яко и обещала, обстановка действительно изменилась: стало душно, туманно, горячо, до ужаса просто и очень-очень эмоционально. До этого поддакивающая из вежливости, Нэнэ включилась в беседу, переживая жизнь Яко как собственную: они и смеялись, вспоминая моменты из её бывшей школы, и вздыхали по Мисаки, и проклинали всех его возможных девушек. Яширо была так растрогана этой трагичной историей любви, что не придала значения внезапно вошедшей горничной: та выпучила глаза и, не сказав ни слова, стремительно выбежала обратно. Яко предложила чокнуться за благополучие в семейной жизни, когда девушка вернулась. Она была не одна, и того, кого она привела с собой, игнорировать было уже невозможно. На пороге стоял белее обоев, халата Яко, белее всего, что вообще можно найти в природе, Аманэ. И он смотрел прямо на неё.