Hunters and Victims

Тихонько поболтав остатками кофе в кружке, я посмотрела в ноутбук — на дисплее отображалось время: пятнадцать минут четвёртого. Утра, Господи… Устало спрятав лицо в ладонях, я зевнула и тряхнула волосами, твёрдо решив не спать. Стоило закрыть глаза, как перед ними возникала каждый раз надпись:

Ты следующая, тварь!

Зеркало я натёрла до блеска, остервенело счищая нацарапанные рукой какого-то урода буквы, и в тот момент, когда тряпка стирала их, оставляя кроваво-красные разводы по стеклу, вдруг с яростью подумала: а какого чёрта?! Какого чёрта меня колотит тремор? Почему сердце бешено стучит в груди? Почему я вообще боюсь? Так было и с отцом. Когда всё оказалось уже решённым… когда мы осознали, что болезнь не отступит… когда она захватывала с каждым днём его тело, всё быстрее и быстрее поглощая здоровые органы и изъедая ткани метастазами — тогда, в тот самый момент, вместо бешеного испуга, что всё отныне пойдёт не так, и жизнь никогда прежней не будет, и останется в ней место лишь для тёмных тонов, я поехала на заброшку. Там мы иногда собирались с ребятами, и там же, наорав на полуразвалившуюся стену и отпинав её, многострадальную, я упала на грязную землю, изрытую выкорчеванными кочками, покрытую осколками стекла, табачными окурками, крышками от пивных бутылок и прочим мусором. И наконец смогла осознать, что мой страх со временем трансформировался во что-то другое. Бояться бесполезно, долго бояться тоже невозможно. Организм рано или поздно сдаст, не выдержит: эффект будет подобен анестезии, когда тебе становится всё равно, что произойдёт дальше. Кажется, в тот вечер история повторилась. Осознание, что страх не поможет избавиться от проблемы — большой проблемы в белой «кричащей» маске — пришло так же внезапно, как и ярость. И я повторила опять: ну какого же чёрта?! Маме говорить о надписи бесполезно: она слишком неадекватна, чтобы принять это в счёт, придётся смириться с фактом — она неврастеничка и слышит только себя. Этот этап в её жизни мы уже проходили, и он также был связан с потерей отца, когда мама замкнулась в себе и никого не подпускала, жалея и баюкая собственную боль и подпитываясь каждым резким словом, брошенным нам с сестрой. Вспоминая эти два года ада, через которые я прошла уже после, казалось бы, всего плохого, осознала здесь и сейчас, что повторять этот кошмар не хочу. А значит, придётся решение всех проблем взять на себя. Разумеется, умолчав об угрожающем послании, я не махнула на всё рукой. Тщательно осмотрела и проверила дом, решила изыскать средства и поставить внутренние накладные замки на окна — вроде должны же продаваться такие?! И хотя бы сделала то элементарное, что мне было доступно: села в ночной дозор, закидавшись кофе. Почему я решила, что убийца если и решит наведаться, то сделает это обязательно сегодня? Не знаю, наверное, сработал психологический эффект ожидания. Покусывая губы уже в половине четвёртого, я боролась с искушением растянуться на кровати и наконец отдаться сну. Но, проклятье, а что если решишь отдаться сну — а отдашься маньяку с ножом?! Нахохлившись, я села на широком подоконнике, закрывшись от всего внешнего мира лёгкой занавеской, и принялась от нечего делать разглядывать вид из окна, не без удовольствия любуясь медленно розовеющим небом далеко-далеко на востоке. Вдруг в предрассветной темноте я уловила движение близ дома и замерла, притаившись и соскользнув на пол. Вот оно! То самое, чего я так и опасалась! Он всё же пришёл. Высокая фигура перемахнула через заборчик. Незнакомец пробежал рысью по дорожкам к дому — и сердце замерло… Я вслушалась в тишину спящих комнат и коридоров, понимая, что из своей спальни вряд ли услышу шум вскрываемых замков. А если у него уже есть дубликат ключей? Почему бы и нет? Ведь как-то он уже внутрь пробрался, чтобы оставить свою угрозу. Поджав губы, я крадучись вышла из комнаты, напоследок прихватив с комода внушительных размеров нож для разделки мяса, а в другой руке сжимая лак для волос. Я понимала, что этих мер предосторожности вряд ли хватит, чтобы завалить маньяка — но по крайней мере, поднимется шум и я не буду безоружной. Я скользнула по лестнице вниз и притаилась за стеной, чутко прислушиваясь… Нет, всё тихо. Даже странно. Меня вдруг прошиб холодный пот: а что, если он уже внутри?! Стоило мне так подумать как на террасе послышались тихие шаги. Под весом чужого тела скрипнула половица возле двери, а затем незнакомец двинулся вдоль окон. Я видела в них падающую на ковёр тень, и меня осенило. Чёрный вход! Наверняка он идёт туда, а я подкараулю его — и выйду следом по террасе. Страх уступил место дурацкому азарту, и, процедив девиз «слабоумие и отвага», я, согнувшись в три погибели, прокралась к входной двери и тихонько щёлкнула замком… Снаружи было пусто. Я бесшумно двинулась по террасе следом за маньяком, прекрасно представляя, как ловлю его, ничего не замечающего, со спины. А дальше что? Зависит от его дальнейших действий. В любом случае, в моей руке нож — я не безоружна и намерена действовать по обстоятельствам. В конце концов, какой у меня есть ещё выбор?! Например, вернуться в дом и оттуда наблюдать за маньяком, идиотка, а не скакать за ним по террасе с ножом в руке, которым он сам тебя и прирежет. Пойти и вызвать 911 и запереть все двери. Нет? Не судьба? Было слишком поздно возвращаться, и я последовала по задуманному маршруту, притаившись за поворотом и выглядывая из-за угла. Сердце заколотилось, в кровь впрыснули адреналин: это он. Крик. Он самый! На нём чёрная одежда с капюшоном, точнее рассматривать было некогда, и он нашёл что-то интересное в сарае, прилегающем к дому: копошится там, согнувшись, и достаёт… метёлку для сгребания листьев? Что за чёрт?! Раздумывать тоже нет времени, маньяк начал разгибаться. Он вот-вот повернётся ко мне! Я не стала ждать и медлить. Ещё чего! Абсолютно все медлили, чтобы разобраться с ним: я буду решительной! Сжав зубы, всё накопившееся напряжение я вложила в мгновенный бросок — и, выдохнув и не давая себе опомниться, прыгнула на него и занесла нож и баллончик. Сердце колотилось в горле, когда маньяк резко повернулся ко мне, точно спиной предчувствуя мой бросок… под капюшоном я не увидела маски, но и лицо его тоже растворялось в полумраке — однако он попятился, уворачиваясь от удара. Проклятье! Я постаралась как можно скорее развернуться и взмахнула ножом, но только сейчас окончательно поняла: этакий здоровяк при желании со мной справится одной левой. И чем я только думала?! Отступать было некуда, как вдруг я услышала… — С-спокойно! — вторженец быстро скинул капюшон и приподнял ладони вверх. — Л-лесли, это я! Я округлила глаза, всё ещё не убирая нож из руки — на всякий случай, потому что голова совсем отказывалась работать в свете сложившихся обстоятельств, и оторопело выдавила: — Вик?! — Д-да! — обрадованно выдохнул он в ответ и выпучился на мой нож. — Это что т-такое, Лесли?! — Э-э-э… Тут в двух словах не объяснить, придётся как-то растолковать Вику, что произошло и почему я кралась за ним с мясным тесаком в руке… как вдруг болезненное подозрение меня кольнуло, и я прищурилась: — Что ты здесь делаешь? Ночью у моего дома?! — Т-так четыре утра, — оправдывающимся голосом произнёс он, но я была непреклонна. Нет, ну разве это не странно, когда мужчина приходит к твоему дому, пока не рассвело, и копошится на территории? — Что ты там делал? — я киваю в сторону сарая и прищуриваюсь. — Что ты вообще забыл у меня дома так рано? Да ещё и без разрешения. — Д-да п-почему… — завёл было он, но я перебила, хмурясь и крепче стискивая рукоять ножа: — Проник на частную территорию?! Откуда у тебя ключ от сарая? Это очень странное поведение во время того, как весь город охотится на маньяка! Да и потом, — я сухо поджала губы и процедила, — ты очень похож под описание Крика. — Я?! — ужасается Вик, оторопело глядя на меня сверху вниз и сжимая в руке черенок от метлы. — П-побойся Бога, Лесли, не шути так. Он смотрит снова на мой нож и тихонько говорит: — С-спрячь лучше эту штуку и б-больше старайся н-не ходить вот так. Если б даже у тебя в-во дворе был м-маньяк, н-настоящий, он бы тебя с-собственным ножом… — А чем прикажешь обороняться?! И ты так и не сказал, что здесь забыл! Вик кажется мне дико подозрительным и странным. Припёрся ночью, забрался на чужую территорию и корчит из себя сердобольного! Но моё лицо стремительно вытянулось, когда он выдавил, улыбнувшись:  — Т-так твоя мать с-сама наняла меня п-почистить дорожки… Чего?! Брови поползли наверх, и судя по всему, у меня было настолько удивлённое лицо, что Вик закивал и с готовностью показал мне ключи, брякнувшие в руке, и метлу: — Я вчера п-проводил тебя до д-дома и встретился с твоей м-мамой. Мама?! Мама знает Вика?! Я смотрела на него с разинутым ртом, рассматривая вблизи крепкого мужчину в чёрной толстовке и спортивных свободных штанах, и слушала, но не верила. Хотя все обстоятельства стремительно вставали на свои места… — Она иногда п-просила меня п-почистить вам д-дорожки зимой или п-присмотреть за клумбами, пока вы отсутствовали… — растерянно произнёс он и поднял перед моим лицом ключи — ещё раз, так, что знакомые брелки, два сердца, заполненных жидкостью и блёстками, стукнулись друг о друга. — Н-наверное, ты не особенно раньше интересовалась, к-кто это делал. Чёрт! Проклятие! Да как неловко-то вышло! Как хорошо, что на улице темнотища — хотя бы не видно, что я покраснела. Выдохнув, я приложила руку ко лбу и проронила: — Прости, это правда… было для меня неожиданностью. Вообще-то я думала, что ты на самом деле страшный маньяк, решивший в ночи устроить нам кровавую баню. Стало ещё стыднее, когда он рассмеялся, чуть откинув голову назад и опершись о чёртову метлу. Смех оказался заразительным, так что я тоже улыбнулась — и стыдливо прикрыла ладонью глаза: — Мне сейчас максимально совестно, что я напала на тебя с ножом. — П-при исполнении, — заметил Вик, тепло улыбаясь. — Ещё более совестно, что я не знала, что ты иногда нам помогаешь… — вздохнула я и почесала затылок, в этот момент ощущая себя ничем не лучше мерзкого Джонни Палмера. — Д-да это ничего, — Вик вскинул брови, — я ж не за б-бесплатно работаю. Просто взял н-немного п-подработки перед школой… Наверное, у него не очень-то хорошо с деньгами, раз он берётся за любой оплачиваемый труд. Странно: молодой мужчина, спортивный, хорошо выглядит. Приодеть — будет совсем симпатяга. Неужели он так отчаялся, что хватается за любую работу? Почему не устроится на другое место, более подходящее человеку, который, в общем-то, только начал жить?.. Задавать эти вопросы было очень неудобно, мы ещё не так хорошо знакомы, и я присела на край террасы, наблюдая за тем, как Вик достаёт из сарая металлическую насадку с зубцами на метлу, надевает чёрные рабочие перчатки и, тихонько посвистывая, идёт мести дорожки. Спать не хотелось совершенно, в доме тихо и жутко. Хэлен и мама видят десятый сон в кроватях, я же как идиотка караулю их покой: завтра такой дурью больше не буду маяться! Я положила рядом на доски нож и баллончик, и, обняв себя за колени, принялась наблюдать за тем, как Крейн прибирается. Воистину, правду говорят: человек часами может смотреть на то, как горит огонь, как течёт вода и как работает кто-то другой. Я прислонилась к опорному деревянному столбу, подпирающему крышу, и зевнула. Вик покосился на меня, улыбнулся и заметил: — Может, п-поспишь пойдёшь? Я хмуро покачала головой, сжав плечи. — Что-то не хочется. Мне, если честно, одной совсем не по себе в доме, так что, если ты не против и я не помешаю… — Нет. Он продолжил работу, отвлекшись, а я поневоле залюбовалась видом. Как странно, в чём человек может иногда найти красоту. Кажется, обычные действия — что там мудрёного, мести дорожки? Но Виктор работал качественно и быстро. Он аккуратно огибал мамины гортензии и изящные клумбы, тщательно вымел все бордюры и пространство у забора. Было интересно наблюдать за тем, как золотая и багровая листва, загорающаяся маленькими огоньками в тёмной траве, сгребается во внушительные две кучки, похожие на костры. Небо уже почти рассвело, свет стал мягким, сиренево-чернильным. Силуэт Вика чёрной тенью вырисовывался на фоне осенних туч, которые уже затмили поднимающееся солнце. Двигался он быстро, но плавно, движения были удивительно лёгкими и танцующими. И глядя на то, как просто и скоро у него всё получается, я ощутила, как тугой узел в горле, мешающий дышать ещё со вчерашнего дня, словно подразвязался… Моё утро стало из кошмарного удивительно спокойным, и вдруг захотелось чем-то отблагодарить Крейна. Я закусила щёку изнутри и подумала, чем — как вдруг ответ пришёл сам собой. — Вик? — на мой оклик он задумчиво поднял глаза. — А хочешь кофе? — Н-не откажусь, — пожал он плечами и вновь вернулся к работе, мерно взмахивая метлой. Вот и славно! Я потихоньку вошла через вторую дверь сразу на кухню. Слава Богу, все в доме ещё спали… Только в коридоре мерно тикали часы — вот и всё, больше ни один звук не нарушал сонной тишины. Я налила воды из фильтра и поставила чайник греться на плиту, задумчиво глядя в окно на плавно движущийся силуэт. Такими темпами он скоро закончит работу. Я взяла две одинаковые кружки и поставила их в капсульную кофе-машину: вскоре два капучино были готовы. Я добавила себе по вкусу горячей воды, затем, подумав, быстренько сделала пару бутербродов с арахисовым маслом на тостовом хлебе: только такой и остался. Подноса не нашлось, так что я поставила тарелку на сгиб локтя и взяла в каждую руку по кружке, очень надеясь, что не обольюсь. Толкнув бедром дверь, вышла из дома на террасу и вдохнула — как же здесь хорошо. Тишина просыпающегося города, спокойствие и утренняя свежесть… Вик снял капюшон с головы и я поняла, что он уже всё смёл, а теперь убирал длинные волосы в хвост: завидев меня, подскочил, к моему удивлению, почти сразу и без разговоров забрал обе кружки, присев на край террасы. Он поставил кофе на дощатый пол, прихватил зубами край перчатки и стянул её с руки, второй рукой подбирая волосы резинкой. Я устроилась неподалёку, поставив тарелку на колени, и взяла свою кружку. — Ну, с добрым утром, — вздохнула я и отчаянно продолжила, — и прости, что едва тебя не заколола. — Д-да всё нормально, — усмехнулся он и отпил кофе, прищурившись. Сидеть вот так этим утром вдвоём и молчать, наслаждаясь тишиной и какой-то странной надёжностью, было невероятно хорошо. Неловко признаваться, но впервые с того момента, как я очутилась в этом странном, чужом мире, мне так спокойно. Он заткнул перчатки за кожаный ремень специальной рабочей сумки, пристроенной на бедро, где хранил что-то по мелочи вроде ключей, отвёртки, швейцарского ножа, верёвки… долго разглядывать было неудобно, но что, он неужели ещё и подрабатывает в других местах?.. — Чинить что-то собрался? — кивнула я, прокатывая горячий кофе на языке. Вик пожал плечами. — Я сегодня в п-полицейском участке буду вечером, в-вчера-то не вышло, пришлось позвонить и и-извиниться… — он замялся, потёр выбритый висок. — Для уборщика ты что-то слишком франтишь, — улыбнулась я, кивнув на его волосы. — Причёска у тебя очень стильная. — Это всё бабуля, — улыбнулся Вик в ответ, и в его настороженных прозрачных глазах, где всё время стыло неосознанное ожидание подкола или тычка, вдруг разлилось тепло. — Она п-приучила. Чёрт возьми, понимаю, что это с-странно, — хохотнул он вдруг и покачал головой. — У нас каким обычно уборщик должен б-быть? Ну? — Ну, — я усмехнулась и протянула ему тарелку, с которой мы и взяли одновременно бутерброды, — наверно, немолодым. — Ага, обязательно — б-брошенным на произвол судьбы стариком с в-вьетнамскими флэшбеками, — подхватил Вик, жуя. Стало смешно. — Ты ещё забыла, что он обязательно п-перебивается с крохотной пенсии на не менее крохотную зарплату, в-всегда ходит в халате уборщика, с ведром и тряпкой, — заговорил дальше Виктор, и мне стало совсем весело. Странно как. Вот он почти и не заикается. — У него н-нет личной жизни и интересов. Вообще кайф, если он к-какой-нибудь психопат или чокнутый, — Вик закатил глаза. — Я н-не подхожу по параметрам. Пусть увольняют. С усмешкой, я пихнула его кулаком в плечо и снова нырнула в кружку с кофе. И снова мне стало стыдно. Да чёрт подери, почему рядом с этим парнем во мне просыпается совесть?! — Наверное, ты много чего в таком же роде слышал про себя, — заметила я, откусывая ещё бутерброд. Он доел свой и, смешно надув щёки, стряхнул крошки с пальцев. — Н-ну, в общем-то, да, — кивнул Вик. — Просто знакомые говорят, типа: эй, К-крейн, ну чего бы не получить с-спецобразование? Не устроиться по сп-пециальности? Считают, раз я разнорабочий, значит, опустился. А что они знают о м-моей жизни? — Да ничего, — тихо согласилась я, — знаешь, есть такая хорошая фраза: легко судить. — Н-никогда не оценивай дороги другого человека, не пройдя хотя бы мили по его пути, — вдруг сказал он, неожиданно посмотрев мне в лицо. Глаза приобрели странное, отстранённое выражение. — Бабуля бы ещё добавила, не надев его мокасин. — Она индианка? — удивилась я, и Вик снова кивнул, вот только очень медленно, настороженно. Так, словно боялся, что узнав об этом, я… что? Отвернусь? Скривлюсь? Стану его презирать за это?.. — Это же потрясающе, — поспешила сказать я и смутилась. — Нет, серьёзно… я восхищаюсь вашей культурой. У индейцев потрясающее наследие. В них есть какая-то потусторонняя мудрость… — Это моё наследие, — невесело хмыкнул он. — Н-но легче не говорить о нём. В Вудсборо не очень любят т-тех, кто как-то непохож на остальных, Лесли. Запомни это, п-пожалуйста, — вдруг сказал он серьёзно, — постарайся больше никогда не встревать в такую ерунду, как вчера. Мне стало не по себе… Утренняя приятная прохлада вдруг показалась колючей и пробирающей. Его просьба звучала ужасно: словно он так часто сталкивался с ненавистью, несправедливостью, тычками и толчками, что просил просто не встревать и не получать пинка заодно с собой. От этого в душе стало холодно и пусто. — Но если все отвернутся, что будет тогда? — тихо возразила я. — Что хорошего? — Непростительно, когда за тебя вступаются и могут п-пострадать люди, которые совсем в твоих проблемах н-ни при чём, — вдруг сказал он, и в глазах, едва заглянув, я увидела удивительную твёрдость. Верно, я неправильно поняла, когда записала заочно его в несчастные жертвы. Мне хотелось сказать ему это и извиниться, но слова как-то сами затёрлись в горле. А когда я открыла рот, чтобы поблагодарить за это утро, за нашими спинами скрипнули половицы, и из-за угла дома вышла, кутаясь в халат, мама. Судя по выражению её лица, она не была рада видеть нас вместе. — Д-доброе утро, миссис К-клайд, — спокойно поздоровался Вик. — Доброе, мистер Крейн, — недовольно ответила она. — Я смотрю, вы ещё не закончили? А не забыли убрать всё с заднего дворика? — Осталось только смести. Мама замолчала, вскинув брови и улыбнувшись уголками губ, точно спрашивая — и что же вы тогда здесь прохлаждаетесь? Это так ярко считывалось, что мне стало ужасно неловко. Чтобы не ляпнуть чего лишнего, я крепко прикусила щёку изнутри и виновато проследила за тем, как он снова натягивает шапку на голову, а перчатки — на руки, точно запаковывается в свой кокон бездушной, прислуживающей машины. Без единого слова, но с вежливой, прохладной улыбкой, делающей из добродушного лица — тяжёлую, жёсткую маску, берётся за работу снова. Мама поворачивается ко мне, а глаза мечут молнии: — Убери посуду и иди в дом, — резко сказала она и развернулась на каблуках домашних туфель. Кружка легла в кружку, я взяла тарелку под мышку и, взглянув на мужчину, увидела, что он даже не повернулся. Опустив на лицо капюшон, быстро и спокойно работает, но мне кажется, что прежней лёгкости больше нет. Со вздохом, я вошла в дом и прикрыла за собой дверь. Мама уже хлопотала на кухне, Хэлен сонно наливала апельсиновый сок из пакета. Я опустила в раковину посуду и, залив водой, взяла губку, задумчиво поглядывая на работающего Вика, которого прекрасно видела в окне. — Мой тщательнее, — заметила мама, разбивая яйцо в сковороду. Я поневоле стиснула зубы, но ничего не сказала, хотя хотелось — и даже очень — напомнить, что с людьми нужно всё ещё, несмотря на своё настроение, общаться хорошо. Что он такого тона совершенно не заслужил. Что мне было стыдно выслушивать всё это. И что Виктор Крейн — не отребье ниже меня статусом, не бомж и не маргинал, с которым я вот так запросто присела выпить кофе. Да даже будь он бомжом, он всё ещё остаётся просто человеком. Вдохнув и выдохнув, я ничего не сказала — потому что это приведёт к скандалу и ни к чему другому. Понимания мы не добьёмся, общего взгляда у нас нет… За завтраком мама рассказывала про знакомую, у которой дочка поступила в Университет Огасты, так что она точно знает, как там хорошо, и уверена, что мои документы оттуда придут тоже в полном порядке. Я знала, как устроена американская система обучения, но не прониклась никаким энтузиазмом: мои проблемы пока были далеки от поступления, хотя в глубине души я почему-то знала, что хотела бы там учиться. И помнила отдалённым краешком сознания, что подавала документы на факультет лингвистики и литературоведения… Пока мы завтракали и собирались, Виктор уже ушёл. Он забрал с собой мешки с листвой, выкинул мусор в подъехавшую машину — и исчез, будто его и не было, оставив после себя лишь чистенький, прибранный двор. Мы с Хэлен, полностью собранные, вышли на крыльцо. Я закинула на плечо сумку и застегнула куртку. Похолодало как… Вдруг я услышала, как удивилась мама, брякнувшая ключами: — Ну надо же. Наверное, забыл взять деньги, хотя… — она неодобрительно покосилась на меня. — Бесплатными завтраки тоже не бывают, да? Меня как плетью обожгло. Так значит, он встал в такую чёртову рань, чтобы ничего не заработать?! Лицо опалило, я забегала взглядом, вперившись глазами в тридцать долларов, оставленных под цветочным горшком. Мама убрала их в карман и махнула рукой Хэлен: — Пойдём, милая, а не то опоздаем в школу. Мы спустились по лестнице, мама твердила что-то про выходные — она уедет в командировку на сутки, не больше, но постарается вернуться уже к ночи… Когда к нашему дому подъехал вдруг серебристо-серый Chevrolet Cobalt. Мы с мамой и сестрой наблюдали это явление с прохладой на лицах, однако стекло опустилось — и в окно показалось вдруг улыбчивое лицо Стива. Мама неожиданно тепло улыбнулась ему. — Миссис Клайд, здравствуйте! — махнул он рукой. — Привет, Хэлен! — Привет, — засмущалась сестрёнка, немного покраснев, отчего её веснушки стали ещё более милыми. — Как мама, Стивен? Всё в порядке у вас с переездом? — Да, — немного смутился он, — в новом доме места больше, а скоро у нас в семье пополнение и… и… — он светло улыбнулся. — И это хорошо, быть может, у меня будет такая же классная сестрёнка, как Хэлен. Ой, подлиза! Я хмыкнула, складывая руки на груди, но когда услышала его предложение, несколько оторопела: — Миссис Клайд, а вы не будете против, если я подхвачу Лесли? Нам всё равно в другой корпус ехать, и вместе… — он запнулся и неловко продолжил, проведя рукой по волосам. — …веселее? — Я не против, — мама взглянула на меня. — А ты как, милая? Господи, да я хоть к клингонам на летающую тарелку сяду, лишь бы не ехать в её компании! — Конечно, за! — с энтузиазмом откликнулась я и быстро клюнула её в щеку, а Хэлен — в макушку, торопливо выскакивая за ограждение к машине. Стив открыл мне дверь, потянувшись с водительского места, и я быстренько забралась внутрь, пристёгиваясь. И наконец, свобода! — мы уехали.