Стив вёл спокойно, положив локоть в открытое окно. Свежий ветер гулял по салону: в нём не пахло ничем. Буквально — ничем, и мне это нравилось. Ни одного постороннего запаха или ненужной вещи… чистая приборная панель, ключи без брелка. Стив провёл ладонью по лбу, приподнимая светлые волосы — и вдруг перевёл на меня взгляд, улыбаясь, но устало и как-то вымученно:
— Спасибо, что согласилась, — произнёс он вдруг дрожащим голосом, и меня охватил испуг. Парень выглядел так, словно ему было
очень и очень плохо. Он побледнел как-то враз и чуть подсогнулся, выдохнув шумно губами.
— Стив… — процедила я и тряхнула его за плечо. — Стив, останови! Немедленно!
Он послушно, безо всяких колебаний, направил свой шевроле к обочине и заглушил мотор, уронив руки на руль. Их колотила мелкая дрожь. Видно, что ему стало физически нехорошо — а затем, покачав головой, повернулся ко мне и выдавил, вдруг коснувшись руки:
— Лесли. Прости меня за всё.
Я буквально остолбенела, не понимая, о чём он говорит и за что просит прощения — но смущённо кивнула:
— Если тебе полегчает…
— Нет! — горячо перебил он меня и развернулся полубоком, перехватив и вторую руку в свою. — Я не хочу, чтобы ты сделала одолжение. Я правда прошу: прости… Если ты не можешь этого сделать или не хочешь, только скажи. Но я пойму тебя, ты скажешь, я подонок и трус…
Я пережила слишком тяжёлую, бессонную и полную страхов ночь и очень приятное, но омрачённое нанесённой обидой утро. И вот теперь ещё и Стив… Вздохнув, я коснулась взглядом лазурных глаз, обрамлённых длинными тёмными ресницами, и безошибочно считала в них вину.
— О чём ты говоришь? — ласково спросила я, тихо сжимая его руку в ответ. — Стив, как ты мог меня обидеть?
— Вчера, — тут же вымученно выпалил он и тоскливо вгляделся мне в лицо. В его взгляде читалась странная отрешённость, и он продолжил, глядя словно сквозь меня. — Вчера ты видела меня в плохой ситуации, тогда, с Палмером и Крейном, с которой я справился не лучшим образом. Я налажал и сильно, да?
Словно за секунду перед глазами пролетела картина: мужская раздевалка, запах пота и освежителя воздуха. Вик на колене, прикрываясь руками, терпит удары, хотя на лице у него — бессильная ярость. Стив отвернулся. Он с прищуром глядит в никуда, сложив руки на груди, и не участвует в издевательстве, но и не останавливает друзей. И от одного взгляда на Стива, на первый взгляд, добродушного парня, и осознания, что хороший человек, такой, как Виктор Крейн, может оказаться бессилен, мне становится больно.
— Я не сержусь, — покачала я головой, — и да, ты налажал, Стив.
Он сдержано вздохнул и дрогнул бровями, настолько болезненно, что мне самой стало стыдно.
— Но ты живой человек. Ты мог ошибиться. Ты мог испугаться. Кто угодно испугался бы, честно говоря… — мой голос тоже задрожал в конце. В горле запершило, и, встретившись с его удивлённым взглядом, я лишь крепче стиснула длинные пальцы в своей ладони. — Не кори себя за это. Я не корю.
— Я не ожидал, что останусь в стороне, — пробормотал он и пожал плечами, обтянутыми синей футболкой с эмблемой «пум». — Но бездействовать порой, как ни кошмарно, проще…
Я не стала расспрашивать его ни о чём и допытываться. Захотелось вдруг крепко стиснуть его руку и увести отсюда, забыть этот день и вчерашний — и кончики пальцев закололо, точно я была знакома со Стивом и уже чувствовала подобные прикосновения.
Он ласково отвёл прядку волос от моего лица и заправил её за ухо, мягко улыбнувшись. От этой тихой улыбки веяло дружественным и светлым, и я выдохнула, откинувшись на спинку кресла:
— Тебе уже стало легче?
Он скривил в усмешке точёный рот и кивнул, проворачивая ключи в зажигании.
— Да… — он неуверенно запнулся. — Иначе точно опоздаем.
Я сокрушённо вздохнула и уставилась в окно с выражением лица крайне безнадёжным: как же мне туда не хотелось… В голове всё смешалось, мне совсем не до занятий — всё произошедшее в последние два дня слишком выбило из колеи. Но шевроле уже завёлся, и мы поехали по дороге, в молчании приближаясь к школе.
Однако, к моему удивлению, Стив не останавливается возле неё и не паркуется вместе с остальными машинами. Он тронулся дальше, вновь расслабленно выставив локоть в окно. Ветер трепал и поднимал короткие светлые волосы, складка на лбу разгладилась.
— Стив… — я нахмурилась и осмотрелась. Школа осталась позади, и я насторожилась, положив ладонь на ручку двери. — Куда мы едем? Ведь школа…
— Я посмотрел на выражение твоего лица и подумал: к чёрту учёбу! — твёрдо сказал Стив и бросил на меня быстрый взор. — Погоди, ты что? Лесли… не паникуй. Я не собираюсь делать ничего плохого, Ли! Мы просто съездим куда захочешь. Отдохнём. Блин, да мы просто прогуляем занятия! Ничего такого, что ты могла бы подумать.
— Что, — выкатила я глаза, — и даже не расчленишь в процессе?!
Стив хохотнул, медленно барабаня пальцами по рулю. От былой бледности на загорелой коже не осталось и следа. Он спокойно вёл, и вот мы уже очутились на одной из центральных улиц.
Сказать честно? Мне было не по себе. Я с замиранием сердца ждала, что Стив выкинет что-то странное... боялась, что у его действий есть подвох. Но сегодня готовность не посещать душные, угнетающие, давящие стены школы сочеталась со странным безрассудством. Почти граничащим безразличием, за что немногим позже и поплатилась…
— Чего хочешь? — оживился парень. — Кафе или кино?
— Чёрт, — разочарованно протянула я, — оба варианта слишком хороши, может, ты сам решишь?
— Тогда кафе, — усмехнулся он. — Я еще не завтракал. Ты же не против?
Стив провернул руль, паркуясь, и остановился возле небольшого здания, обособленно стоящего в окружении зелёных папоротниковых растений и невысоких декоративных ёлочек. На плоской крыше горела неоновая надпись: «Кафетерий 24/7».
— Не люблю это место, — поморщился Стив, — и прости, что веду тебя сюда, но пока так рано работает только оно.
Я с наслаждением вдохнула прохладный воздух, выйдя из машины, и всмотрелась в тёмные витрины. Отсюда кафетерий показался безжизненным, но Стив уверенно поравнялся со мной и, накинув на ходу куртку, завёл за руку внутрь. Он первым толкнул прозрачную дверь, над нашими головами звякнул колокольчик, и я оказалась внутри типичного кафе из американских подростковых фильмов.
Пол в шахматную клетку, стены, завешанные плакатами и постерами. Открытая кухня, где сейчас никого нет — посетители тоже отсутствуют. Под потолком туго проворачивают воздух вентиляторы.
— Выбери сама, где сядем, — сказал Стив и в ожидании посмотрел на меня. Я ткнула пальцем в столик у окна. — Замечательно.
Два узких алых диванчика словно располагали к тому, чтобы присесть вдвоём, но мы устроились друг напротив друга. Стив протянул меню, напечатанное на глянцевом листе.
— О, гамбургеры с утра пораньше? — улыбнулась я, разглядывая позиции и понимая, что голова хочет содовой. Желательно — покислее, всё же в машине меня неплохо укачало.
Стив шутливо напряг руку и наклонился ко мне, налегая грудью на стол:
— Видишь? — он ткнул пальцем в фотографию бургера с двумя котлетами и сырной прослойкой. — Я — растущий организм, нуждающийся в микроэлементах, белках и углеводах. Стараюсь поддерживать себя в форме, как могу.
Я рассмеялась, покачав головой, и тепло взглянула на Стива: иначе было нельзя. Этот парень буквально излучал позитив, словно он сегодня и он вчера — это два совершенно разных человека. И заметно повеселевшим он мне нравился куда больше, чем в образе надменного популярного парня, каким я видела его вчера.
У мрачной немолодой официантки, с неодобрением взглянувшей на нас, заказали каждый своё: я — картофельный хашбраун, Стив — «ковбойский» гамбургер с луком и говядиной. В ожидании заказа мы молча смотрели в окно, наблюдая копошащийся город, но были всё же в отдалении от основной улицы. Жизнь обычного буднего дня сегодня не касалась нас. Другим людям можно было спешить на работу, опаздывать на учёбу, на ходу пить кофе, бегло трещать по телефону… но не нам и не в это утро. Молодая привлекательная женщина в бежевом костюме энергично шла по пешеходному переходу с кожаным портфелем под мышкой: она говорила с улыбкой по телефону и вообще, судя по виду, очень спешила.
— Какая деловая, — кивнула я на неё.
— Очень похожа на мою мать, — медленно промолвил Стив и вдруг опустил глаза в стол, усмехнувшись. — Прямо она в молодости.
То, как печально он это сказал, не могло не насторожить. Я пожала плечами и вдруг вспомнила:
— Ты вроде говорил, что у вас в семье скоро ожидается прибавление?
Стив снова усмехнулся, его как перекосило. Мускул на лице дрогнул, отчего показалось, что по нему прошла судорога. И он снова нервно зачесал наверх пшеничные волосы торчком.
— Да, всё так, — подтвердил он и вдруг высыпал на стол зубочистки из подставки, небрежно разметав их пальцем и вдруг начиная складывать в разные геометрические фигуры. Он явно нервничал, пытаясь скрыть дрожащий голос. — Но ты же знаешь, как это бывает: где-то прибыло, где-то убыло…
Я непонимающе нахмурилась, наблюдая за тем, как он складывает пятиугольник, и промолвила:
— О чём ты?..
БАМ!
Официантка подошла так внезапно, что мы, увлекшиеся друг другом, сперва её не заметили, а теперь вздрогнули, когда она громко опустила обе тарелки на стол, зыркнула недовольно на Стива и, что-то бормоча, удалилась. Фартук у неё был не первой свежести, кудрявые волосы неряшливо собраны в пучок. Я недовольно отвернулась от женщины, так бесцеремонно прервавшей наш разговор, и посмотрела на Стива.
Он смёл рукой получившуюся фигуру и принялся за новую. Невесело кивнул:
— Видишь, как легко? Жил вот такой... к примеру... — он посмотрел на фигуру из зубочисток и улыбнулся. — ...треугольник. У него была мама. Отец-подонок собрал вещи, когда ему было четыре года, и уехал в Денвер с секретаршей. Я думал, глупый, по работе, но оказалось, что навсегда.
В горле встал противный комок, особенно горько было оттого, что он рассказывал так буднично, словно параграф из учебника зачитывал.
Аппетитный хашбраун дымился на тарелке, гамбургер тоже выглядел вкусно. Но сейчас даже долетавшие до ноздрей запахи не будоражили.
— Мама родила меня в семнадцать, — продолжил он, — и ей было нелегко. Гулянки, учеба, университет — всё оказалось перечёркнуто мной. Я в детстве был худым хилым пацаном…
— Ты? — улыбнулась я, невольно разглядывая его спортивный торс, обтянутый футболкой. — Да ни в жизнь не поверю.
— Придётся! — заулыбался в ответ Стив. — У меня даже кличка была — Глист. Потому что уж очень тощий…
Он подвинул ко мне тарелку и продолжил:
— Я вообще часто болел и всё такое, так что мама с этим не смирилась и отдала меня в спорт, подумав, что клин клином вышибают. И оказалась в моём случае права!
Он взял бургер в руки и откусил — сразу много и сочно, так, что намял обе щеки. Дико захотелось подразнить его хомяком, но вдруг обидится?
Мой хашбраун оказался удивительно тающим на языке. Только корочка хрустела — картофельная начинка была как крем. Вкусно!
— Хофешь у меня попвобовать? — пробубнил Стив, выпучив глаза и протянув мне гамбургер. Я замотала головой, смеясь.
— У тебя грешно отбирать еду, — заметила и откусила свой хашбраун. — Боюсь, такими темпами это мне придётся делиться с тобой.
Почему с ним так легко и так приятно? По телу разливается лёгкость. Я словно беседую с дорогим другом, хотя ещё недавно не испытывала к нему никаких тёплых чувств. Он даже не был мне симпатичен — вчера… но не сегодня. Сегодня я нехотя любуюсь яркими глазами цвета морского прибоя.
— Так что дальше, Стив? — вздохнула я и заметила, как он рвано выдохнул, выпрямившись. — Расскажешь?..
Он усмехнулся, покачал головой и отложил бургер.
— Нечего рассказать, — грустно развёл он руками, — мы долгое время жили вдвоём, а когда мне исполнилось четырнадцать, она нашла нового мужа. Бен оказался очень хорошим человеком… достойным, обеспеченным… — Стив явно подбирал слова, стараясь быть чутким, и меня тронуло это желание никого не очернить. Я поджала губы, протянула руку и медленно стиснула его запястье, перегнувшись через стол. Но через секунду села удобнее: Стив и сам протянул мне руку. Мы неосознанно скрепили пальцы, и тогда он продолжил:
— Мой отчим — замечательный человек. Он был моим другом все эти годы, но мне уже восемнадцать… — Стив усмехнулся. — … и у них с мамой будет ребёнок, УЗИ показывает, что дочка. Мама всегда мечтала о девочке. А Бен — о собственной семье.
Я непонимающе моргнула, собираясь спросить, но Стив подчеркнул:
— Без посторонних.
Меня как молотком к дивану пригвоздило. Посторонний — это он? В собственной семье чужой и никому не нужный с появлением нового ребёнка? Парень, который так тепло отзывался о рождении будущей сестрёнки, он уже автоматом был отброшен в сторону?
— Но почему… — мой голос зазвучал неожиданно хрипло, и Стив погладил вдруг мою ладонь большим пальцем.
— Потому что Бена самого в шестнадцать турнули из дома, и он военный. То, что он прекрасный муж и отец, не отменяет факта, что он невероятно строг. Но не в нём дело, он же мне в принципе чужой. Но мама… Она немного забыла, что у неё есть сын, и это нормально. Просто она уже начала собирать мои вещи, хотя до колледжа ещё как-никак… эээ, семь месяцев или около того.
— Но как же…
— Ну, я понимаю, что малышке нужна будет отдельная комната.
Чёрт, сколько покорности в его голосе. И безнадежности. И пустоты. Он явно устал бороться со всем этим, так что смирился оттого, что сделать ничего нельзя. Его раздирали внутренние противоречия: он осознавал, что в своей собственной семье вдруг стал лишним, и становилось горько… но не хотел препятствовать личной жизни матери, которая в своё время лишилась всего в семнадцать из-за него. Чёрт! Что за день?!
Легче он не становился, хотя и был в какой-то степени удивительным — но глядя сейчас на Стива, хотелось лишь одного. Поддержать его.
Мы наспех закончили перекусывать и вышли на улицу как раз в тот момент, когда пошёл дождь. Холодный, осенний, мелкий, моросящий. Он пролился из серых туч, низко нависших над кажущимся золотым из-за деревьев Вудсборо, и, вскрикнув, мы побежали скорее под кроны, прячась там от влаги. Моя куртка безнадежно намокла: сразу стало холодно, я обняла себя за талию, выдыхая пар изо рта, и вдруг ощутила, как тёплые руки — удивительно тёплые для насквозь мокрого парня — прижали меня к себе за плечи.
Он распахнул спортивную куртку с эмблемой школьной футбольной команды и медленно привлёк к себе на грудь.
— Я же вся мокрая, что ты…
Он тихо шикнул и положил подбородок мне на голову, крепко обвил руками, согревая — и, вдруг поцеловав в макушку, застыл, любуясь дождём.
Я не могла оттолкнуть его: не хотела. Мне не казалось, что всё происходит слишком стремительно. Почему-то от прикосновений этих рук было так мирно, что я позабыла о своих горестях хотя бы на эти пять минут, любуясь вместе со Стивом хрустальной стеной из дождя.
Когда он поутих, мы вышли за руки под пасмурное небо и побрели между луж. С этим дождём пролились и ушли печали: взгляд Стива стал тихим и лучащимся, и мне не хотелось бы портить обсуждением того, зачем он меня обнял, почему это сделал и как с этим быть дальше. Мы болтали обо всём и ни о чём, и я любовалась умытым осенью Вудсборо, чувствуя крепкую руку в своей руке.
***
Был уже восьмой час, когда мы, прогуляв целый день, подъехали к дому. Я предупредила маму заранее, что задержусь со Стивом, и, к моему удивлению, она охотно согласилась — даже обрадовалась, что он привезёт меня домой.
— Может, зайдёте на чай? — предложила она бодро, но я уже бросила трубку. Стив усмехнулся, явно расслышав её слова.
— Слишком навязчиво?
Я немного смутилась, пожав плечами. Вспомнила, как, расстелив его куртку на газоне среди опавших листьев, мы лежали то на спине, разглядывая небо, то на животе, изучая взглядами карту штата Мэн — Стив рассказывал, как он с отчимом ходил три года кряду в поход. Одна история была веселее предыдущей, взять хотя бы ту, где Стив выкупался в одном озере, а потом с отчимом они два часа прижигали ему пиявок...
Мы снова перекусили, а затем доехали до центральной площади и прошлись там.
Время пролетело незаметно, я даже оглянуться не успела, как город накрыли сумерки. Но впервые за долгие месяцы — и даже той, настоящей моей жизни — я ощутила внутренний покой.
Этот день был волшебным с самого утра, волшебно и должен был закончиться… Я поняла это, когда Стив бережно и без лишних слов положил руку на мою скулу, поглаживая кожу. Только сейчас, в такой близости от его лица, я ощутила запах одеколона и лёгкий яблочный аромат от волос. Захотелось коснуться их — и я коснулась, пропустила сквозь пальцы, прикрыв глаза веками. Кончик его носа коснулся моего… и бархатный вечер разлился в уголках глаз, неожиданно брызнувших тёплыми искрами в предвкушении поцелуя.
За секунду до того, как соприкоснулись наши губы и я, двинувшись навстречу Стиву, опёрлась о его колено, он шепнул:
— Я так рад, что ты доверилась мне. Дрю была мне лишь другом… хорошо, что ты это поняла…
Волшебство момента нарушил скрип сверчков за окном. В грудь прокрался холод, а перед глазами встала кричащая девушка с копной волос, намотанных на кулак убийцы. Нож пронзил грудь, багровые пятна расплылись по ткани. Имя Дрю слетело с губ Стива так легко, что теперь к ним прикоснуться я не могла.
— Прости, — бегло сказала я, отстранившись, и прокашлялась. — Но меня ждут дома.
Он непонимающе нахмурился, не спеша убирать руку с моего лица. Я дернула дверную ручку, но дверь не поддалась и не открылась. Тогда страх проник под кожу, как ядовитое жало — уколол и остался холодом. Он меня здесь запер.
— Стив, — голос прозвучал отстранённо, — выпусти меня.
— Погоди, Лесли, — он заметно смутился и привычным жестом взвихрил волосы. — Почему ты сбегаешь? Что не так?..
— Выпусти, прошу, — я нервно выпалила это — так громко, что парень тут же отщелкнул замки кнопкой на приборной панели и проводил меня, вылетевшую пулей из машины, долгим взглядом.
— Спасибо за день, — сказала я, махнув ему рукой, и подбежала к ограждению, глядя на расстроенное лицо в окне. — До завтра…
Показалось мне или нет, была эта паранойя — или он повёл себя действительно странно… но его слова прозвучали диссонансом, словно он был даже рад, что Дрю погибла и, по его мнению, больше не стоит между нами.
Я открыла дверь ключом, машинально взглянув на вычищенный газон. Ещё один укол — взрослые серо-голубые глаза, окружённые короткими ресницами, похолодевшие и ставшие из понимающих — кусками льда. Воспоминание больно стиснуло сердце стыдом, и я поспешила скрыться от него дома, прижавшись к запертой изнутри двери спиной и выдохнув.
— Ну, как прошёл день? — выглянула мама из гостиной. Сто процентов, наблюдала за нами из окна! Подумав об этом, я вспыхнула и кивнула.
— Отлично! Мы… э… вместе приехали в школу и… вместе доехали. Он меня просто проводил.
Она усмехнулась, добродушно окинув взглядом мою красную физиономию, и отвела со лба тёмные кудри.
— Тогда мой руки и садись ужинать.
В доме из всех громких звуков преобладал телевизор. Шёл «Тихоокеанский рубеж», Хэлен смотрела с разинутым ртом, уже интересуясь симпатичными парнями, спасающими мир, и пару раз забывала о пюре с зелёным горошком.
Я тоже была далека мыслями от маминых разговоров. Она рассказывала про работу, говорила, что ей предложили в Огасте хороший номер на ночь во время командировки — но она лучше два часа проведёт в дороге. Я возразила:
— Лучше поспи. На ночной трассе может случиться все что угодно…
— Но вдвоём вы в такое неспокойное время, когда к нам залезли в дом, — мама сжала губы ниточкой. — Мне эта затея не нравится вовсе. Попробую отказаться от поездки.
После ужина Хэлен засела в комнате за бисероплетение: она увлеклась им, на моей памяти, ещё там, в моей прошлой жизни, совсем недавно, и я улыбнулась. Как сплелись два время-пространства, как причудливо пересекли одно другое. Чем дольше я нахожусь здесь, тем больше мне кажется этот мир родным и привычным.
Мама ушла к себе за ноутбук, подбивать расчеты и таблицы по работе — она всегда была трудоголиком. Сегодня моя очередь убирать со стола, так что я задержалась в кухне и неторопливо помыла посуду, духовку и плиту, убрала остатки ужина в контейнеры и, налив сок, присела перед плазмой, досматривая фильм.
На экране огромные роботы рубились с кайдзю, а я машинально пила и думала, что хотел сказать Стив своей последней фразой. Захотелось связаться с ним, позвонить, спросить — но что-то останавливало. Я не доверяла ему? Возможно.
Когда в комнатах постепенно выключился свет, а мама закрыла у себя дверь, я проверила, заперто ли всё достаточно надёжно, и поднялась в комнату, чтобы помыться и лечь. Вчерашняя бессонная ночь дала о себе знать. Глаза слипались, пока я раздевалась и принимала душ. Накинув батистовую легкую сорочку, поправила на плечах белые оборки — вообще узнаю мамин вкус, я б такую себе не купила… и вышла в комнату, зевая и нашаривая выключатель, чтобы зажечь верхний свет.
Church / Fall Out Boy
Сердце пропустило удар, когда мои губы вдруг накрыла широкая, жёсткая ладонь. Я чувствовала эластичную ткань на коже и замычала, испуганно и громко, однако тут же осеклась, когда к горлу приложили холодную сталь.
Это он. Он вернулся за мной.
Лезвие провело по шее, едва касаясь, почти неощутимо нажимая. Спину притиснули к крепкой груди. Я лопатками чувствовала, как убийца глубоко дышит, и грудь его вздымается и разворачивается, точно он выпрямляет плечи. В ложбинку ключиц мне ложится подбородок, и краем глаза я вижу сбоку белое пятно — маску, под которой он прячется.
Как он проник?! Я мельком посмотрела на окно. Оно заперто… дом закрыт, я проверяла. Когда он вошёл? В порядке ли мама и Хэлен?!
Вторая его рука, пережимая меня поперёк талии, вдруг медленно движется на бедро. Гладит кожу под тонкой ночнушкой, ложится на белую ткань чёрной лапой. От страха голову повело, и я ощутила, как мягко оседаю в его руках, потому что ноги отказываются держать.
Он скользнул из-за спины, выпуская меня и растворяясь в полумраке комнаты. Глаза, постепенно привыкнув к темноте, различали предметы, мебель, невнятный рисунок на стенах… я едва смогла повернуть голову и обомлела от страха: он высокой тенью обходил меня кругом, точно хищник, кружащий вокруг добычи, пойманной и раненой. Он играл со мной и пугал, медленно поигрывая в руке блестящим лезвием ножа и прокручивая его за рукоять.
Каждый шаг был крадущимся, гибким и плавным, точно он и впрямь был охотником. А затем, скользнув передо мной, он вдруг опустился на колени, возвышаясь всем своим немалым ростом и комплекцией — и приподнял вверх обе руки в коротких перчатках. По коже и мускулам, вычерченными стальными узлами, плясали тени от луны, переменчивой и светящей в окно. Он взглянул мне в лицо своей ужасной маской — она словно повисла в воздухе кричащим призраком с безднами вместо глаз и рта, но я увидела, как напряглась и изогнулась сильная жилистая шея под ней, точно он в одно мгновение откинул голову назад.
Это было похоже на экстаз. На восторженный трепет. На молитвенное припадание, судя по тому, как покорно изогнулось его тело, и в каком едва не ритуальном жесте он держал руки — теперь уже вдоль моих бёдер. В нем было столько сквозящего, нескрываемого безумия, что я испугалась — куда больше, чем когда видела его убивающим — и застыла. Этот громадный и злой зверь стоял на коленях, сжимая по-прежнему в левой руке охотничий нож, а затем осторожно приподнял правой подол моего платья, прижимая его к зияющему провалу рта.
В висках запульсировало, мерзкое возбуждающее чувство провалилось внизу живота, в лёгких зажглось, точно мне не хватало воздуха.
Крик провёл рукой по обнажённой ноге, скользя пальцами по лодыжке, вдоль колена, едва ощутимо касаясь ляжки и чуть задевая маской ногу… Он прижался к коже на бедре белой пластиковой щекой, едва слышно выдохнув:
— Ты можешь убегать, можешь прятаться, запираться от меня, быть с другим… но однажды отсюда именно моя рука снимет повязку.
Холод выжег дыру в моей груди от этих страшных слов. Он обдал горячим дыханием кожу, покрывшуюся мурашками. Нож коротко взмахнул… и он вонзил его в прорезь своей маски, раскраивая на месте рта дыру. Он поднял на меня лицо, высоко вдохнув — и я увидела поджатые губы. В темноте не понять формы и черт лица: я вижу лишь тень от ямочки на подбородке и верхней губы. А после он приникает к бедру горячим, влажным дыханием, скользит по коже кончиком языка и оставляет резкий укус, такой сильный, что я поневоле вскрикиваю.
Скажи, что тебе это не нравится… признайся себе…
Я могла бы кричать, но не кричала. Могла бы уже давно поднять панику и рискнуть: получить нож в сердце — или выгорело бы и убийца метнулся бы в окно… Единственное, что я сделала — крепко обхватила голову рукой, сжимая пальцы на затылке и, не отдавая отчёта, притиснула его к себе ближе.
— Умоляю… — только и смогла выдавить, но не понимала, о чём именно молила: чтобы ушёл и не тронул или чтобы не отпускал.
— Опасно, — покачал он медленно головой, и губы провели по коже, шепча, — беги, детка… беги.
Он подсказал, прервал мой шок, дал шанс — и я вздрогнула и отшагнула. Нож прервал мой порыв сорваться прочь. Крик взмахнул острым лезвием и размашисто вогнал его в дощатый пол в сантиметре от моей ступни. Нож глубоко засел в дерево: останется насечка как напоминание о том, что он был здесь. Свободными руками он скользнул по ногам и подхватил, вставая вместе со мной — держа крепко под коленями и заставляя опереться ладонями себе о плечи.
Безумие. Сумасшествие. Я податливая, как глина. Мне не хочется кричать и звать на помощь — тот, кто мог бы помочь, вдруг оказался рядом. Я впиваюсь пальцами в плечи и оглаживаю их, срывая громкий вздох. Всё, что я ощущала до… люди, к которым испытывала желание… сегодняшний несостоявшийся поцелуй… всё утонуло и погасло, как в мутной проруби, обжигающей холодом, опаляющей пламенем. Страх смешался с похотью, томным предчувствием охватил меня — а в его хватке и глубине горящих как две пригоршни глаз, едва видневшихся в прорезях глазниц, я видела немую, фанатичную, тёмную потребность обладать. Я не понимала, как, но лица притёрлись друг к другу. Оставалось лишь запустить руку под чёрный капюшон… Но пальцы лишь нащупали края маски, скользнули по шее — и упали на грудь.
Громкий скрип половицы за моей дверью спугнул нас. Миг — и он опустил меня на пол, столкнул со своих бёдер и метнулся вбок. В приоткрывшуюся дверь упал столб света из коридора… представляю, какой я предстала перед матерью.
В моей комнате убийца. В моей комнате Крик.
Мысль билась в голове, едва я представила, как он наносит жестокий удар в грудь или в плечо невовремя появившейся маме — и вышла к ней навстречу, спиной повернулась к нему, понимая, что там, за плечами, темнота скрывает голодного зверя.
— Ты в порядке? — она выглядела сонной. — Мне кажется, ты вскрикнула…
— Да что ты, нет! — слабо улыбнулась я и изобразила зевок. — Я уже сплю. Прости, мам, тебе показалось.
Она окинула взглядом комнату за мной. Рука нажала плотнее на дверь, и она отворила её до конца, осматриваясь…
Я со страхом повернула голову и обомлела. Комната была пустой. По счастью, нож, пронзивший доски, терялся в темноте. Но Крика нигде не было.
Где он?!
— Доброй ночи, — бормотнула мама и ушла к себе, затворив дверь.
Я осталась в полном замешательстве. Замерла, положив руку на грудь и глубоко дыша. Первым делом заглянула не без опасений в шкаф… прошла в ванную… подёргала запертое окно.
Он как растворился. Только нож с чёрной рукоятью остался зловещим, немым напоминанием, что он был здесь — и укус, обжигающий бедро. Я задрала сорочку и провела по покрасневшей коже пальцами. На ней остался отпечаток зубов.
Ладони ещё горели, словно я опалила их, касаясь его, а тело продолжало ныть, изнемогающе напоминая о себе разлившейся в низу живота горечью.
Я обошла нож кругом. Он казался мне идолом, поставленным в честь зловещего божества. Присев на колено, ухватилась за рукоять, которую стискивала его рука, и старательно потянула на себя. Бесполезно… Как бы я ни пробовала, сил моих не хватало вытащить лезвие.
Я устало прилегла на кровать, накрывшись пледом и обняв себя. Дрожь выколачивала страх и желание, всё смешивалось и перетекало из одного в другое. Потихоньку глаза мои слипались, но пугающее понимание, что я, кажется, поддалась убийце, осталось тяжелым камнем на душе.
Я заснула беспокойно, буквально провалившись в беспамятство. Но наутро, едва открыв глаза, застыла от испуга и едва сглотнула вязкую слюну.
Нож пропал, словно его и не было.
