Hunters and Victims

Я открыла глаза, смаргивая на сухую роговицу влагу, и сначала не поняла, почему слёзы медленно стекают из-под век по щекам. Во сне всё кругом было солнечным и жарким, а здесь я очнулась, сразу погружаясь в вечные сумерки. Солнца в этом мире не было, и единственный источник тепла и света — костёр — потрескивал сухими ветками, которые подкидывал, задумчиво жуя стебелёк, Эйс. Я потянулась, разминая затёкшее после сна тело. Сон был не обычным, а послесмертным: когда во время нового Цикла тебя убивают, ты при перерождении видишь порой странные и удивительные вещи. Другие выжившие говорят, что при помощи таких снов постепенно вспоминали, кто они. Откуда. Чем занимались раньше. Далеко не у всех получалось до конца узнать про себя, потому что все мы боялись умирать и уворачивались от ножа, топора, удавки или пилы. А обычные сны нам здесь не виделись. — Тут у меня консервы. Будешь? — Лори подошла ко мне справа, присела на корточки и положила руку на плечо. Не передать, насколько я была благодарна ей в этот момент. Тело всё ещё болезненно ныло после рубящего удара мачете: у Джейсона Вурхиза тяжёлая рука. Тусклое, тёмное небо с низкими тучами нависло над нами. Спальники да костёр — вот всё, что у нас есть при себе. Каждый раз на Контрольной Точке, как называют это место выжившие, мы находим некоторые запасы пищи, лекарств и воды, и благодарим неведомого помощника, который оставляет всё это для нас. В этом мире так холодно, что я обхватываю себя руками, затем сажусь и поджимаю колени к груди, трогаю шершавую ткань свободных джинсов, натянувшуюся на коленях. В том сне мне было так тепло… я поневоле улыбнулась. Помню запах конского навоза, сена и песка. С неба лилось золотое солнце, и мир вокруг был рыжим и голубым. Я помню чьи-то руки, но чьи, сказать до конца не могу. В каждом их прикосновении столько нежности, что я блаженно касаюсь щеки своей ладонью, чтобы вернуть то чувство, когда чужая рука ласкает меня. Сон хорошо помнится, когда я нахожусь в нём, а дальше утекает, как вода сквозь пальцы, растворяясь в туманном ничто. И мне снова становится холодно и одиноко. Лори здесь давно. Достаточно, чтобы с сожалением положить ладонь мне на плечо, явно понимая, отчего я пребываю в такой прострации. — Поешь, — она протянула мне открытую консерву. Я покосилась. Прекрасно. Половинки персика в сладком сиропе. Кто вообще руководствуется странным выбором, что положить в наш потрёпанный вещмешок? Еду не всегда присылали вкусной, полезной, сытной и питательной, но она была, и в целом, этого нам уже достаточно. Но персики… Я покачала головой, со вздохом взяла банку из рук Лори и шмыгнула носом. Достала из кармана джинсов железную ложку и старательно принялась за дело. Никогда не знаешь, в какой момент начнётся Игра. Нужно быть готовой ко всему, чтобы выжить. Несмотря на то, что раз за разом мы возрождаемся возле костра, мне не хочется попадаться убийцам. И пусть в послесмертном сне мне куда лучше, чем здесь, но я предпочитаю жить, и жить в реальности. А потому твёрдо намерена побороться за каждую минуту своего существования, пусть даже мир Сущности — не то место, где я хотела бы находиться. Ближе к костру сидели Фэнг и Мэг. Покосившись на меня, Фэнг Мин сказала, и отнюдь не тихо: — Я больше из-за новичков подставляться не намерена. — Она сработала нормально, — возразила Мэг, убрав назад косы, наверняка солнечно-рыжие в нашем мире, а здесь — цвета тусклой, патинированной бронзы. — Иногда не везёт всем, Фэнг. Нужно дать скидку на то, что Дуайт убежал вообще в противоположную сторону, и Лесли осталась совсем одна с Вурхизом. Я не знаю таких людей, которые могли бы с ним сладить, а ты, м? — Я могу от него скрыться, убежать, спрятаться, успеть найти Ключ или подрубить Генератор, — раздражилась китаянка, закатив глаза. — Да Господи, почему мы всегда оправдываем того, кто облажался? Почему бы не сказать: да, Лесли обосралась, и Дуайта зарубили из-за неё. — Ну, так-то она и сама попалась. Я угрюмо отвернулась, сев по-турецки и продолжив уплетать свой нехитрый… ужин, завтрак, обед? Неважно: здесь всё равно всегда темно и пасмурно. Только степень этого «темно» варьируется от «мрачного осеннего дня» до «совсем жопа и нихрена не видно». Лори провела рукой по светлым волосам, отвлекая меня от разговора девушек: — Снова тебе снилась какая-то дрянь? — Да… — я поморщилась, сглотнула. Голова была такой тяжелой, точно по ней кто-то здорово треснул со всего размаха бейсбольной битой. — Я надолго отрубилась? — Прошло часа два после общего пробуждения, — развела руками Лори. — Прости. Это значит, что времени у меня осталось слишком мало, чтобы прийти в себя. Точнее никто сказать не может: на всё воля Сущности. Лори выглядит тревожной, как и всегда. Она осторожно озирается, смотрит за плечо и по сторонам. Луг, на котором мы возрождаемся и приходим на свет костра, беспокоит её: он покрыт белёсым туманом, перемежающимся дымными кольцами, и погружает в царство вечной ночи, если быть упорным и двигаться в ту сторону без остановки. Но в тумане наши фонари, что электрический, что газовый, бледнеют, мерцают, моргают и гаснут. Их слабый свет не разгоняет тьму, и мы не знаем, что таится по ту сторону… и есть ли там вообще хотя бы что-то. — В шахтах совсем худо придётся, если мы сейчас потратим весь керосин, — предупредил Билл Эйса, когда тот залил немного жидкости из канистры в газовый фонарь. — Вообще, экономим, ребята. С чего вдруг все стали такими транжирами? — А куда экономить, Билл? — усмехнулся Эйс, присев на корточки у костра. — Никто не в курсе, сколько нам здесь срок мотать. Быть может, уже завтра этой паучьей твари в башку — если, конечно, у неё есть башка — взбредёт нас всех переубивать. — Умрём мы или нет — это только наша забота, — покачал головой Билл. На сухом, изрезанном глубокими морщинами лице появилась отстранённая холодность. На его груди звякнули армейские жетоны, и я вдруг закусила губу, потому что под ложечкой засосало странное чувство. Я где-то такие уже видела. Дрожащими пальцами крепче сжав ложку, я насилу оторвалась от двух блестящих серебряных табличек, подвешенных к простым цепочкам на шее солдата, и посмотрела в банку. Её я уже ополовинила, но сил есть персики больше не было. — В этот раз на Скотобойне я не слышала жужжания пилы, что странно. На этом месте должен был орудовать Деревенщина, — заметила Мэг. — Но вместо него появился Джейсон. Что это? Сущность решила посылать маньяков жребием, как и нас? — Возможно, — серьезно кивнула Фэнг. — Это хорошее наблюдение. Просто мы по одной уже локации готовы к тому, чтобы применить против убийцы какую-то тактику… — У меня была какая-то тактика, — со смехом проронил Эйс, — и я её придерживался. — Заткнись, пожалуйста, — отбрила Фэнг. Я задумчиво потянулась ещё раз, уже чувствуя, что мышцы приходят в норму, перестают неметь. Боль в груди становится всё менее яркой, забывается, а значит, рана почти затянулась. Лори подвинула к себе несколько цветков срезанной гвоздики, другие луговые травы — для связки. Задумчиво напевая себе под нос и не участвуя в общем разговоре, больше похожем на перепалку, она принялась плести подношение Сущности — маленький венок из гвоздики, чтобы перед новым Циклом сжечь его в пламени костра. У меня в этот раз было припасено кое-что другое. В кармане я нащупала душистый лист ширицы и тайком достала его, разглаживая на ладони. В России ширицу ещё называют амарантом — лист бледно-зелёный, с выделяющимися, точно вены под кожей, алыми прожилками. Ширица пахнет неприятно: горькой редькой, и каждый раз я морщусь, но всё же берегу чёртов лист как зеницу ока, потому что неизбежно после того, как костёр приберёт подношение, мир вокруг меняется… и в лучшую сторону. Во время охоты я чувствую, как ветки деревьев и высокая трава становятся не моими врагами, норовящими хрустом и шорохом сдать мое присутствие Убийце. Я начинаю двигаться так же тихо, как охотник, что идёт за мной по пятам. Взгляд становится яснее, темнота расступается. Другие выжившие называют это жаждой к жизни, но я здесь ещё совсем мало, чтобы понять, что они имеют в виду. Однако за те дни… точное число которых я сказать не могу, так как отследить время в вечных сумерках невозможно… мне попадалось целых два артефакта, которые вызвали у той же Фэнг Мин приступы зависти. Я видела по её глазам: китаянке очень хотелось обладать тем, что было в моих руках, и если бы не тот факт, что моё подношение было бесполезным у неё, она бы подавно отняла странные штуки, которые Лори посоветовала мне сжигать перед новым Циклом. Да, мы с Фэнг друзьями однозначно не были. И вряд ли будем. Упрямее этой стервы я, пожалуй, никого не видела и вряд ли увижу. Таких просто не бывает. Фэнг говорит про себя — девушка с задатками лидера, но я считаю, что она — типичный ходок по головам. Иногда мне кажется, что Фэнг должна была вступить в команду убийц. Среди жертв ей делать нечего, она прирожденная охотница, которая пройдёт мимо, если ты упадёшь, и руки не протянет. Всё, что имеет для неё значение — собственная жизнь, и я, чёрт возьми, не могу винить Фэнг в этом. Первые дни я наверняка выглядела как истеричка и плакса. Я часто звала кого-то, забываясь короткими снами. Помню, ко мне сразу подошла Мэг: она ни капли не смутилась и влепила пощёчину, когда я запаниковала при виде жеребьёвки. Мэг грубо сказала тогда, что вопить и плакать не время, чтобы не подвести никого из команды, мне нужно взять себя в руки, и быстро. Пришлось действовать по ситуации и хорошенько слушать. В первый же раз меня, как ни странно, не убили. Моим первым охотником был Легион… Лори закончила плести венок и серьезно взглянула на меня: — Пойдём, бросим жертвоприношения? — Да. Лори всегда серьезно относилась к этому. Она подходила к костру с явной надеждой, сжимала в руках мешочки, букетики, статуэтки и венки. Каждая жертва, кинутая в пламя, сопровождалась беззвучной молитвой Лори. Я не могла разобрать ни слова, но с таким беспокойным, отмеченным печатью горя и волнения лицом только молятся. Мы поднялись с земли, я отряхнула джинсы сзади и на коленях, и прошла мимо Фэнг и Мэг. Китаянка покосилась на меня с явным неодобрением. Она считала, что за последний Цикл я показала себя очень неважно, и это из-за меня Джейсон первым из всех убил Дуайта. Херня. Каждый на этой локации был сам за себя, генераторы, которые мы должны были запустить, чтобы выбраться из жуткой Скотобойни к костру, разбросаны слишком далеко друг от друга, чтобы мы действовали сообща. А если мы работаем в одиночку, значит, и вины ничьей в смерти нет и быть не может. Не моя вина, что Дуайт ломанулся в кусты с треском, которому позавидовал бы даже кабан-бородавочник. Теперь же он сидит как ни в чем не бывало рядом с Биллом. Они тихо разговаривают, и Дуайт показывает старому солдату одну из страниц дневника, которые периодически все мы находим на тех или иных охотничьих угодьях и собираем по кусочкам. Из них Дуайт, неисправимый гик и отчаянный сторонник теории заговоров, однажды надеется собрать подсказку, которая позволит нам вернуться домой. Ну а я просто развлекаюсь, почитывая иногда записи некоего Бенедикта, который некогда был здесь… или все ещё находится в этом мире. Точно сказать невозможно, записи путаются, время, когда хозяин вёл дневник, неясно. Лори подошла к оранжевому пламени, шепча свои молитвы и прикрывая глаза. Она мяла в руках венок из свежих гвоздик, заметно волнуясь, и, когда тот упал в языки костра, огонь развеял цветы в пепел за секунду. Лори ещё полминуты стояла неподвижно, и если бы так повела себя я, та же Мин обязательно бы сказала какую-нибудь колкость. Но все слишком уважали Лори Строуд, чтобы язвить ей. Однажды Эйс задумчиво сказал при мне, что она связана с одним убийцей, и что она — его идеальная жертва. Я не знала, о ком идёт речь, но спросить у Лори не решалась, хотя знала: она явно хорошо помнит своё прошлое, в отличие от меня. Я подошла следом, задумчиво сжала в ладони свою ширицу. Из-за дыма она запахла ещё резче, и я поспешила бросить ее в огонь, наблюдая, как растение тут же оборачивается прахом. Мне показалось, что пламя, как в жертвеннике, довольно вспыхнуло и заискрило, принимая свою дань. Подумать о чем-то ещё я не успела: огонь вдруг поднялся в небо высоким столбом, высекая искры. Заволновался и затрепетал, ритмично вспыхивая, точно пульсирующее сердце. Все тут же повскакивали со своих мест: у кого остались подношения, в спешке покидали их в пламя. Фэнг швырнула мешочек с мелом, отряхивая испачканные руки. Мэг кинула фиолетовый душистый вереск, названный так не зря: он источал сильный аромат чая и окутал воздух приятной дымкой прежде, чем сгорел. И вот выжившие окружили костёр, словно в намерении водить свой жуткий хоровод. Мы с Лори беспокойно переглянулись и встали рядом. Как и всегда это бывает при жеребьёвке, тело охватил озноб, а затем запястье вспороло болью. Я медленно приподняла рукав своей тонкой чёрной кофты и сжала зубы: прямо на моих глазах невидимое лезвие вело по коже, оставляя тонкую, узкую полоску поверх застарелого белого шрама, который протянулся от локтя до запястья. Я не помнила, откуда он, и смотрела сейчас на новый, что появился впридачу к таким же восьми — по числу Циклов, в которые вынуждена была выживать. За руку схватилась также Мэг. Билли, морщась, поднял рукав футболки и смотрел, как метка проявляется на его коже. Последним был Дуайт. Он со стоном, полным разочарования, наверняка думал «за что», и я могла его понять: в моих мыслях были те же самые слова. Мы с ним с сожалением взглянули друг на друга, отмечая, как быстро луг затягивает туманом. Белые клубы набежали на траву и скрыли нас друг от друга. Пламя костра погасло, и я с тупым страхом в груди ощутила, что проваливаюсь в никуда… чтобы всмотреться в кромешную тьму и осознать, где нахожусь.

***

Thelema / ofdream (slow & bass boosted) благодарю за музыку Selena_B

Каждая локация кажется мистической и какой-то однообразной. Каждый раз я просыпаюсь и дрожу от страха, думая о том, какой новый кошмар меня ожидает. Каждый раз, покидая костер, я прихожу в замешательство. Медленно, я изучаю различные места, запоминаю их особенности и сооружения, но никогда особо не понимая их принципа. Как если бы некая мощная сила перемешивала мир также как мы перемешиваем колоду карт. Возможно мы всего лишь пешки на очерченной доске. — ИЗ ДНЕВНИКА БЕНЕДИКТА.

Старая хижина в самом сердце леса лишь казалась необитаемой и ветхой. В мутных окнах трепетало тусклое пламя свечи, а среди высоких сосен на крохотной опушке горел костёр, и кажется, вокруг него никто не собрался. Но это было обманчивым впечатлением. Тёмные силуэты скользили в отдалении друг от друга. Взглянешь на них — и поймёшь, почему: все они выглядели угрожающе, были вооружены и предпочитали не находиться друг к другу слишком близко. Туман извивался вокруг древесных стволов кольцами, плыл в воздухе, проникал в лёгкие и дурманил разум. Он казался живым и разумным, особенно здесь и сейчас, среди тех, кто не выглядел ни капли испуганным. Близ костра расположился высокий мужчина, одетый в чёрную безрукавку и чёрные же армейские штаны. На бёдрах у него были прикреплены крест-накрест ремни специальных рабочих кожаных сумок, где он хранил всё самое необходимое. Капюшон, накинутый на голову, не давал тепла, но дарил уже позабытое чувство приватности: то, чего он был лишён с тех пор, как жил здесь, среди прочих убийц. В руках, покрытых чёрными эластичными перчатками, он держал охотничий большой нож, которым резал по маленькому деревянному бруску. Стружка падала прямо в траву. Слышен был шум веток, потрескивающих в костре, и только — все прочее казалось беззвучным и стерильным. Неясно, раздражён ли был мужчина или предельно спокоен. Он резал по дереву уже очень долго, периодически подносил фигурку к чёрным глазницам своей маски, призраком белеющей в ночи, и вновь неторопливо продолжал работу. Охотница вышла из леса, спокойно прошла к костру и села близ мужчины в белой маске. Задумчиво глядя на мелькающий в его руках серебристый нож, наблюдала за тем, как он снимает слой стружки с бруска, один за другим, вытачивает что-то, упорно превращая деревяшку в лишь ему ведомый образ. Темные глаза Охотницы блеснули в глазницах деревянной заячьей маски. Старая, потрёпанная и истёртая временем и непогодой, покрытая въевшимися пятнами забуревшей крови, она была ей вторым лицом, скрывающим давно подавленное настоящее — и помяла в руках венок, скрепляющий стальной леской вороньи перья. Мужчина поднял свою маску, всмотрелся в её подношение и равнодушно вернулся к работе. Охотница тоже не планировала заводить с ним беседу. Ни с кем не планировала. Здесь она — одна из тех, кто первым был захвачен Сущностью в качестве убийцы, и ей пришлось через слишком многое пройти, чтобы примириться, кажется, со своей ролью… И уж тем более ей всё равно, что делает этот новенький. Те, что жили в хижине, прозвали его выскочкой. Едва объявившись здесь восемь Циклов назад, он был в своей маске Призрачного лица, точь-в-точь такой же, какую носил один из них… Дэнни Джонсон. Убийцы, похожие друг на друга, существовали в мире Сущности бок о бок. Такими были Легион. Похожими были и Охотник с Охотницей. Но не этот. — Ребята, смотрите-ка, — весело вскричал Дэнни, выходя из хижины, где обитали те, кто опасался сидеть у костра ночами, близ охотников высшего ранга, мистических или экстремально сильных. — Кажется, у меня появился фанат! Кто ты, кем будешь и каков изнутри? Дурацкая привычка Дэнни болтать сыграла с ним злую шутку. Он критично осмотрел незнакомца, всё ещё недоумевающего, напряжённого, не знающего, что происходит и как он здесь очутился… настороженного, как дикий зверь, попавший в клетку к другим хищникам. Задира-болтун Дэнни взбесил его слишком быстро. Обойдя его стороной, сперва Крик — как он сам глухо назвался — сел в отдалении ото всех, у костра. Охотнице он был неинтересен. Ещё одно проходное лицо в числе убийц. Тень не обратил на него внимания, занятый своими мыслями. Джейсон затачивал острие топора и взглянул на новичка через маску, но только и всего. Дух не вышла из хижины. Трикстер встал в дверях, с усмешкой поглядев на Крика — и бормотнул: — Бесконечно порождающие друг друга бесполезные копии всегда хуже единственного в своём роде оригинала… Посмеиваясь, он ушёл и захлопнул за собой дверь. Но Дэнни не давал покоя тот, кто носил его маску. И где он теперь?.. … Крик закончил вытачивать. Придирчиво поднёс к глазам фигурку и покачал головой, крепко сжав её в пальцах. С каждой секундой его хватка становилась всё ожесточённее, и он яростно обернулся к костру и метнул вдруг в него незавершенную поделку, мрачно наблюдая за тем, как деревяшка вспыхивает и обращается в пепел. Следом туда же летит и его венок, сплетённый из перьев пятнистой совы и скреплённый терновой лозой. Крик даже не смотрит на то, как его редкий талисман сгорает в пламени, развеиваясь зеленоватым, мглистым дымом и проходя сквозь тело. Он слишком устал за эти дни охоты, кажущейся короткой вылазкой из клетки, где его заперли без собственного согласия, и ожидания у костра, подобного смерти. Лучше бы бесконечная слежка за жертвами… Лес тихо зашумел, предвещая начало нового Цикла. Каждый убийца чувствовал это нарастающей по телу дрожью. Каждый ощущал адреналин, вскипающий в крови. Крик не был исключением. Он не помнил, как его зовут, и не знал, как сюда попал. Старожилы говорили — из тех, кто всё же обмолвился с ним парой фраз — что Сущность сама выбирает охотника и забирает его в лучший из миров, где он может бесконечно выслеживать и убивать. На простой вопрос, можно ли выбраться отсюда, все они замолчали и разошлись по своим делам. Так Крик понял, что это невозможно. Чем тогда его участь лучше судьбы выживших, за которыми он охотится? И те, и другие здесь невольники, вот только он вдобавок ещё и не помнит прошлого. — Чем больше ты убьёшь, — раз сказала ему Рин Ямаока, бледная, всегда тихая, потусторонним шёпотом, приблизив бледные губы к маске и опершись покрытой резаными ранами рукой на смуглую грудь, — тем больше вспомнишь. Ты полагаешь… почему кто-то из нас… проливает столько крови? Крик мрачно поднял на неё взгляд, и Дух увидела в нём знакомое: неугасимую ярость и мстительность. Но только кому он мстит, вот хороший вопрос. — Я хочу вспомнить всё, — шепнул он в ответ. Рин с пониманием склонила подбородок и кивнула. Её волосы чёрной сажей летели в воздухе, извиваясь кольцами над плечами и над головой. Бледная, хрупкая фигура таила в себе недюжинную силу, дарованную потусторонним проклятьем. Но Крик не боялся её и не обходил стороной, как это делали некоторые другие. — Для этого нужно спать и видеть сны. Мы так не можем. Нам нужна их кровь... чтобы вспомнить... … Пламя костра взвилось ввысь, опалило воздух. Нож в набедренном ремне Крика раскалился лезвием, точно его сунули в огонь, и задрожал. Крик молча взял его в руку и пристально посмотрел в костёр, а затем переглянулся с Охотницей. — Когда же придёт моя очередь, — медленно произнёс Трикстер, глядя на пламя жеребьёвки, выбравшее снова не его, — и я выйду на охоту вместо этих тупоголовых амбалов… Крик шагнул в костёр, чувствуя, как одежду подхватывает пламя, а тело превращается в живой факел. Боль объяла и ослепила, приняла во тьму, и убийца с радостью отдался ей, сгорая в пепел и возрождаясь, чтобы сеять смерть.

***

Под ботинками захрустел талый грязный снег. Огромная гора с белой шапкой нависла над маленькими домиками, словно молчаливый мрачный наблюдатель, и снег медленно падал с неба белой пылью в свете редких фонарей. — Ормонд, — тихо сплюнул в сугроб Билл. В сухой, крепкой руке он держал ящик с инструментами, старый, пошарпанный, но ценный далеко не этим. Любой сломанный Генератор благодаря ним Билл или кто угодно, кроме, кажется меня (ха-ха, самоирония — наше всё!) смогут починить куда быстрее обычного. — Чтоб его черти драли, мерзкое местечко… Мэг уже ушла, судя по цепочке следов, удалявшихся от нас за угол одного из домов вверх по улице. Я нигде не видела Дуайта, но это и к лучшему: если с ним снова что-то случится, меня никто в этом не обвинит. — Расходимся, Лесли, — тихо сказал Билл. — Каждый займётся делом. Ищи генератор, у меня сегодня очень нехорошее предчувствие, что всё добром не кончится. — Смотри так Фэнг не скажи, — угрюмо произнесла я, — мигом устроит тебе самосуд у костра. Усмехнувшись, Билл хлопнул меня рукой по плечу и потрусил в сторону угледобывающих вышек, удаляясь к горе, а я побрела между домов, оглядываясь и вслушиваясь в тишину. Сожженная ширица действительно помогала, развеивала морок белого тумана, покрывшего часть территории Ормонд. Кто знает, что может скрываться в его клубах? Но я сегодня видела всё ясно и торопилась найти и починить генератор, чтобы выбраться к чёртовой матери отсюда. Старые развалюхи-дома — вот и весь город, близ некоторых размещены потёртые временем и непогодой вывески: «Ормонд — горнолыжный курорт недалеко от вашего дома», «Лыжи, сноуборды, склон: Ормонд ждёт вас!». Интересно, какой дурак поедет сюда кататься на лыжах? Ормонд выглядел как город-призрак, и, скорее всего, был им. Мои ботинки оставляли глубокие следы подошв в снегу. Меня беспокоили все эти сугробы и непролазные задворки местных улиц: когда придётся бежать от убийцы, придётся очень трудно. Единственный вариант — вслушиваться и избегать столкновения с маньяком, пока не окажусь в более удобном для бегства месте. Здесь же я и двух шагов не сделаю. На провисших под тяжестью снега электрических проводах, протянувшихся над домами, сидел чёрный ворон. Он внимательно наблюдал за мной глазами-бусинками, умными, блестящими, невероятно человеческими — и на миг мне стало настолько не по себе, что я буквально ощутила, как сердце едва не вырвалось из груди. Я опустилась на колено, сгребла холодными руками снег из сугроба и сформировала снежок. — Кш! — шикнула я на ворона и запустила снежком в него. Мой снаряд даже не долетел до цели, и ворон снисходительно моргнул и хлопнул крыльями, точно в насмешку надо мной. И почему мне каждый раз кажется, что вороны сопровождают нас не просто так? Следят. Подсматривают. Подслушивают… Я с опаской отвернулась от жуткой птицы и пошла вперёд, но не сделала и двух шагов, как услышала громкий крик, полный боли и ужаса. Дуайт! Чёрт бы тебя подрал, ты опять попался! Крик был гортанным и надрывным, но очень скоро прервался стоном, всхлипом и затем — долгим молчанием. Всё смолкло, точно близ горы и не кричал никто. Ормонд вновь погрузился в зловещее безмолвие, но теперь я знала: убийца уже здесь. Я торопливо всматривалась в темноту и туман; снежная пелена окутывала этот тёмный, недружественный мир. На близость к генератору мог указать лишь единственный намёк: мерцающий фонарь, да, быть может, тихое покашливание задыхающегося и требующего починки мотора. Но пока всё было тихо, и я пошла дальше, свернув вправо на совсем заброшенную улицу… и вдруг ощутила тяжелое биение сердца прямо в собственных висках. Террор. Так выжившие называли это странное ощущение колотящегося сердца убийцы. Как он может быть так близко ко мне, если только что убил Дуайта?! Я испуганно сжала плечи и осмотрела старые террасы под козырьками крыш. Прошла вдоль одного из заброшенных домов, где в окне слабо светил фонарь. Сглотнув, ощутила неистовый ритм ещё ближе и громче. Я не знала, откуда ждать удара. Смотрела вправо и влево, взад и вперёд, не оставаясь на месте, и вдруг что-то заставило меня поднять голову и застыть от ужаса. Сердце прекратило свою гонку. Воцарилась мёртвая тишина. Расширив застекленевшие глаза, я сглотнула, и желудок молча ухнул вниз, а бока скрутило от страха. На крыше, крадучись, притаился убийца. Под чёрным капюшоном, обветренным непогодой, лицо таилось под белой маской, изогнувшей рот в немом вопле. Смуглым рукам, кажется, совсем не холодно, хотя он и одет в безрукавку. Армейские ботинки скользят по черепице абсолютно бесшумно, а в руке он сжимает нож… Крик. Я знаю его. Это Крик. Я рванула с места, не дожидаясь, когда он бросится на меня, и в панике проскочила дом. Над головой я услышала похрустывание обледенелой черепицы и в ужасе сообразила, что Крик бежит надо мной прямо по крыше… Ещё миг — и он спрыгнул передо мной, приземлившись мягко и тихо. Я попятилась, поскальзываясь в сугробе и плюхаясь на задницу. Проклятье! Крик не медлит и в один прыжок оказывается возле меня, но я успела увернуться, и нож опустился в нескольких сантиметрах от моего плеча. Я вскочила на ноги, с поразительной прытью бросилась назад, к дому с лампой в окне, и не помня себя от ужаса влетела в открытую дверь. Крик не отставал. Я успела накинуть цепочку на дверь и сразу налегла грудью на задвижку возле замка. В ту же секунду тяжелое тело врезалось в дверь, и убийца едва не вынес её, но стальная задвижка лишь дрогнула и чуть соскочила, всё же сдержав его напор. В этот самый момент лампа моргнула, и я, озираясь, бегло оглядела комнату. И тогда случилось три вещи. Первая — я увидела драгоценный генератор, заваленный в углу каким-то тряпьём, и сердце подпрыгнуло в горле. Вторая — я услышала завывание ветра, что означало лишь одно. Где-то здесь есть люк, в котором я могу спастись и попасть к костру. А это значит, что кроме Дуайта мертвы либо Мэг, либо Билл, либо оба сразу. Насколько же быстр этот убийца? И третья — он запрыгнул на террасу, перемахнув через деревянное ограждение, и прямо на моих глазах влетел в окно. В серебристых осколках стекла, во взвихрившемся снегу, он упал спиной на письменный стол, сшибая собой всё, что было на нём, и, перекатившись, рухнул прямо на меня, подминая под сильное, мускулистое тело и вонзая нож мне в плечо. Я отчаянно закричала, упираясь второй рукой ему в маску, стараясь закрыть обзор и отвернуть жуткое лицо. Крик подхватил меня под бёдра, вжимая в себя, и зафиксировал их, обхватив ногами. Второй удар он не спешил наносить: скрутив меня, как анаконда оленя, убийца прихватил за волосы на затылке и со всей немалой силы опустил о дощатый пол. Голова загудела, как колокол, и в глазах потемнело, а перед внутренним взором пошли пятна. Я коротко застонала и обмякла, все ещё стараясь уже обеими руками отбиться от Крика, но всё казалось бесполезным. Он сгрёб обе мои руки в ладонь и сжал её на запястьях, так, что те хрустнули и заныли. А я закричала снова, когда он повёл лезвием вдоль шеи и ниже. — Наконец-то я размялся, — процедил он. Один из осколков стекла, большой и неожиданно острый, вошёл глубоко в его торс, в подреберье, окровавливая безрукавку. Я возилась и пыталась ударить его коленом между ног, но всё было тщетно. Крик как минимум вдвое больше и сильнее, и я предвкушаю удар его ножа в грудь. Нет речи о том, зарежет ли он меня. Я задаюсь вопросом, когда и как он это сделает. Клинок Крик перехватывает удобнее в руке, садится поверх меня, и мне кажется, что под маской он тихо улыбается. — Убивать тебя куда приятнее, чем их, — вдруг тихо поделился Крик. — Ты сопротивляешься. Неожиданно нежно, он провёл лезвием под моим подбородком, и я ожидаю, что убийца просто перережет мне глотку, как свинье. Но он так не делает. Он медленно выдыхает, с радостным предвкушением запускает руку с ножом в мои волосы, поглаживая висок большим пальцем. Медлит. Смотрит. И в его глазах, с мрачным нетерпением глядящих в прорези глазниц, почти незаметных в двух чёрных безднах на кричащей маске, я читаю столько желаний, что забываю о боли и скорой смерти. Он стиснул ладонь на моей шее, встал и поднял меня, задыхающуюся, на вытянутой руке перед собой. Я била ногами в воздухе, извивалась и хрипела, цепляясь за его запястье. Мышцы окрепли под смуглой кожей, мускулы напряглись, когда он тряхнул меня и поднял выше своей головы, почти под потолок. Я проводила жалобным, прощальным взором незапущенный генератор, свою последнюю надежду, когда Крик понёс меня на улицу. Он толкнул задвижку и пнул дверь, вышел на террасу. Холод окутал меня, кусая за лицо и руки, и я увидела, как стягивается туман, чтобы показать то, чего боялся каждый выживший… то нечто, что является каждый раз из ниоткуда и утаскивает нас в седую пелену. Паучья лапа опускает прикреплённый к ней на цепи крюк. Он уже обагрён чужой кровью, капающей в снег алым… и я сжимаюсь, понимая, что в следующую секунду он пробьёт мою грудь. Я не хочу умирать в очередной раз и так больно. И медленно стискиваю руку вокруг запястья убийцы, всматриваясь в его маску: — Прошу… убей сейчас… Он знает, что Сущность любит свежую жертву. И что крови на его руках останется больше, если он нанижет меня на крюк ещё тёплой и дышащей. Крик привлёк меня на мускулистое плечо, усмехнувшись. Я на миг вцепляюсь в него и неожиданно для себя обвиваю руками, слыша, как гулко бьется его сердце. Умолять бесполезно. С чего вдруг я решила?! Почему захотела воззвать к его жалости? Между мной и крюком, спускающимся из туманного облака над Ормондом, теперь стоит лишь он, и только он мог решить, как я умру. — Мне было приятно поохотиться, — мягко шепнул Крик мне в ухо, перехватил на миг, подкинув в воздухе, поперёк талии, вжимая в себя. Даже если я ударю его, это ничего не даст. Но я вспомнила, что в боку убийцы торчит осколок стекла… и осторожно опустила руку ниже, роняя ее себе на бедро. — Как-нибудь повторим? Я уже нащупала острый край осколка. Раня пальцы, ухватилась за него и вдруг резко вынула из тела Крика, заставив его рыкнуть от боли. Странно, что я нашла в себе столько сил и вынула своё импровизированное оружие так быстро. — И не мечтай, ублюдок! — рявкнула я, всаживая в его шею острое стекло. Из-под капюшона мне на лицо брызнула его кровь, и убийца кашлянул, дёрнулся… — Масс, — прорычал он на незнакомом мне языке, вновь обхватывая за горло и без промедления двигаясь к крюку, покачивающемуся на ледяном ветру. Нет, нет! Я сжалась и зажмурилась. — Ты мне нравишься, мразь. В другой раз я буду убивать тебя подольше. Я закричала, брыкаясь, но всё тщетно. Он силён и одним ударом прошибает мою грудь крюком, так, что торс взрывается болью, и с губ слетает такой истошный вопль, какого Ормонд наверняка ещё не знал. Крюк подтягивается, цепь гремит, а боль не прекращается. Паучья лапа тащит меня вверх, в пелену тумана, и я смотрю на Крика, остающегося внизу. Он проводил меня глазами в ответ, подняв вдруг руку и издевательски помахав. И в тот момент, когда сознание помутилось, а боль сломала тело пополам, я перевела взгляд наверх и увидела множество горящих красных глаз над головой. Свет ослепил меня. Я застыла, как муха, попавшая в паутину, и провалилась в агонию. И там, поедаемой Сущностью, мне приснился сон…