***
Шелковая лента под рукой, алая полоса между пальцами. Оборванная нить в его прошлое, что она означала — сказать было невозможно. Пока. Крик нащупал её в который раз в кармане и крепко сжал. Покидая лес, он чувствовал пронзительный взгляд в спину. Между лопаток защекотало, и раз обернувшись, он увидел между прозрачных сосен с тонкими стволами бескрайний луг, теряющийся в тумане. Медленно и неохотно, Крик побрел за Духом. Под тяжелыми ботинками не хрустнула ни одна веточка, не шелохнулся ни один листик. Такой же бесшумный, как Рин Ямаока, Крик шёл следом, задумчиво прокручивая в памяти клочки воспоминаний, медленно всплывавших в голове, стоило коснуться ладонью холодного камня знакомых могил. — Бабушка рассказывала, что я был рождён родителями в любви… Он качнул головой, вспоминая тёплые, сухие, морщинистые руки с натруженными долгими годами работы пальцами. Коротко моргнув, уставился в спину Рин, остекленело и задумчиво. — Выходи. Он послушно вышел из машины, взял под гробовое молчание женщины за рулем свой рюкзак и осторожно покосился на неё. — Пока иди в дом, я поставлю машину. Он чувствовал, почти кожей ощущал, что это неправда. Она не это хочет сделать. Но у него не было выбора: хорошие дети слушаются своих родителей, и худенький рыжеволосый мальчонка поплёлся к невысокому старому домику, теряющемуся в зарослях дикой розы. Стояла середина очень тёплого октября. Он услышал за спиной шум мотора, знакомого маминого, который ловил с улицы каждый вечер в надежде, что она приехала раньше, и напуганно повернул голову. Рюкзак полетел на землю, одно долгое мгновение мальчик смотрел вслед уезжающему джипу. А затем, захлебнувшись воздухом, отчаянно рванул следом за ним. — Мам! Мама… подожди! Его скорости явно не хватало, чтобы догнать машину. Мальчишка лет восьми, высокий для своего возраста, долговязый, как жеребёнок, и худенький мчал так, что в боку закололо. Он задохнулся, но сделал ещё попытку и крикнул: — Мам! Стой! Она не остановилась. Машина уезжала по неровной дороге, подпрыгнула на кочке и повернула за пляж, выезжая из резервации и теряясь из виду. — Нет! Мама! Погоди, не уезжай! Он знал, что она не вернётся. Всем своим отчаянным сердцем чуял, что никогда больше не придёт. Судорожно вздохнув раз и другой, словно намереваясь заплакать, он скривил лицо, остановившись. Долго глядел на пустую дорогу, всё ожидая, когда машина вывернет к нему. Это ошибка. Мама вернётся. Она за ним обязательно приедет. Он сжал руки в кулаки, больно вонзил ногти в ладони, оставляя на смуглой коже белые полумесяцы. В глазах вскипали слёзы, душили грудь, ложились на горло толстым одеялом. Мир расплывался и был неясным и дождливым из-за влаги, накопившейся в глазах. И мальчик тихо сморгнул слезу, а потом быстро вытер её, понимая, что его надежды враз рухнули. И больше она никогда не придёт. Никогда. Какое страшное слово. На его плечо опустилась тяжелая рука. Мальчишка резко повернулся, темными от горя глазами посмотрел в строгое лицо пожилой женщины с седыми косами, в которых всё ещё переплетались с белыми прядями чёрные, как вороново крыло. — Пойдём, Вик. Мама всегда звала его Виктор… да, Виктор… холодно, отстранённо. Но к её холоду он привык, научился радоваться ему, необласканный ребёнок, а здесь было что-то чужое. И непонятное. Женщина была величавой и прямой, пусть и не такой стройной и красивой, как мама, да и одежда у неё была гораздо беднее, как и вся обстановка кругом. Вик посмотрел вправо и влево. Разбитая дорога, покосившийся сарай, туалет во дворе, отсутствие всякого ограждения… кроме сада, всё вокруг кажется запущенным. Его родная бабушка чуть повернула к нему орлиный профиль: — Мне долго тебя ждать? Мальчишка поплёлся за ней следом, опустив голову. Вся его жизнь вмиг рухнула в пропасть. Он сморгнул воспоминания, откладывая их в уме как в отдельную комнату под замок, и понял, что они с Рин уже дошли до хижины и костра. В окрестностях совсем неподалёку от алого пламени цвета крови медленно прислонил руку к древесному стволу Майкл Майерс, маньяк по прозвищу Тень. Этот высокий, могучий убийца, одержимый призраком Самайна, был одним из сильнейших среди всех, кого взяла под своё крыло Сущность. Крик не видел в нём лишь физически крепкого мужчину, который одним ударом способен убить даже такого, как он. Тень был силён не столько телом, сколько духом. Мистический и таинственный, трудный для понимания, с пустым, ровным и чистым взглядом ничего не выражающих глаз — и в такой же ничего не выражающей, стерильной маске — он был Крику близок и приятен. Он всегда одинок и молчалив, ему не нужна компания, и он не глумится над жертвами, когда убивает. Трикстер смеётся над Тенью за спиной: говорит, он туп, одержим и примитивен, но кто не одержим среди них? Крик не слышал ни разу, чтобы кто-либо, да хоть сам же Трикстер, издевался над Майклом в лицо. Убийцы опасались его ничуть не меньше жертв. Свою работу он выполняет всегда одинаково жестоко. Его не трогают ни мольбы, ни слёзы, ни крики. Ничто не возбуждает в нём ярости и желания. Всё кажется чуждым, и единственное, ради чего он убивает — это смерть и потребность творить зло. Чистое зло… Крик молча покосился на Майкла Майерса, пройдя мимо, и едва заметно кивнул ему, как равному. К немногим здесь он испытывал приязнь и уважение, но Тень заслужил их безоговорочно с первого же дня. Но Майкл ничем не ответил: как и обычно, он равнодушно проводил Крика и Дух безразличным и пустым взглядом. Рукава его джинсового тёмно-серого комбинезона были подкатаны, а пальцы покрыты уже подсохшей коричневой кровью. Тёмные всклокоченные волосы маски серебрились на концах в тумане, и Крик прошёл мимо, оставив Тень за спиной и ещё не зная, что в его отсутствие один из маньяков всё же дорвался. — Что здесь стряслось? — медленно спросил он у Легиона, который сидел перед костром, опустив лицо под маской. Земля вокруг очага пропиталась кровью, почва напилась багровым — пламя горело особенно ровно, точно приняло жуткое подношение. Крик обвёл глазами бревно перед костром, на котором всегда собирались по одному или двое, а ныне пустое, и тронул носком ботинка серебряную пряжку от ремня, выполненную в виде кастета. — Кто?.. — Деревенщина, — глухо сказал Легион, разминая пальцы в перчатках. — И знаешь, брат, мы тут совсем не уверены в том, что с ним произошло. — Как давно? — Как только вы с Духом куда-то подевались, — пожал плечами парень и вдруг злобно сощурился, подняв глаза на Крика. — Эта хрень накрыла Хиллбилли с головой. Сначала Доктор. Затем Óни… Теперь и Макс, чёрт бы тебя побрал… Они как с ума посходили. Все по сценарию. Жребий выбрал ему, но Хиллбилли идти отказался. Напал на Дэнни. А потом вмешался Тень… Легион вдруг злобно ткнул пальцем в грудь Крику: — Вся эта свистопляска началась, когда ты появился! Не знаю, что ты за выблядок, но с тобой явно что-то не в порядке. Крик резко качнул головой, и не прошло секунды, как он прыгнул к Легиону и тряхнул его за грудки куртки, процедив: — Ма-а-асс, что ты имеешь против меня, ты, шичу?! (Прим. автора: шичу — индейское ругательство) — Кто это тут шичу, я?! Ты ненормальный ублюдок, — возмутился Легион и вскочил на ноги, сгребая безрукавку на груди Крика. Оба прищурились, оценивающе взглянули друг на друга, и под масками карие глаза поневоле встретились с тёмно-серыми. Крик перехватил запястье Легиона. Больно сжал, рывком притянул его к себе и процедил: — Понимаешь, что ты только что сказал?! — Понимаю, что ты кусок дерьма, — презрительно бросил Легион, одним ударом отцепляя от себя Крика. — Отвяжись! То, что Легион был младше, чувствовалось по голосу, виделось в жестах и движениях. Одного ловкого удара ножом и подсечки хватило бы, чтобы пролить ещё и его крови в костёр, но Крику Легион показался удивительно знакомым, а узнать больше о себе и том, что осталось позади, так хотелось… что убивать его сейчас было бы глупо. Хотя руки и чесались прикончить этого клопа. Крик недовольно прошёл мимо убийцы, толкнув его плечом, и равнодушно бросил: — Я вообще не знаю, что у вас здесь за бардак и почему вы выкашиваете друг друга, как бешеные. Разве не наоборот должно быть, м? Мы против жертв. — Кто бы говорил о единении, ты изначально вёл себя как мудак и на всех бросался. Не притворяйся, что не пытаешься слинять отсюда, — прошипел Легион так тихо, что Крик едва разобрал его слова. — Ты ходил в лес с Духом сегодня. — Да. — Там небезопасно. Те, кто туда ходит, рано или поздно подцепляют это бешенство, как все трое: Доктор, Они и Деревенщина тоже ходили, и итог? Все передохли. — Не сами же, — равнодушно ответил Крик. — Вы им здорово помогли, не так ли? Легион замолчал. Медленно опустился на бревно, взял в руку стилет, неторопливо проворачивая его в длинных ловких пальцах: — Только немногие из нас. Есть такие, как Тень, или такие, как Мор, кто совсем иначе служит Сущности. В них есть что-то странное и темное, темнее чем в прочих, разве ты не чувствуешь? — Да. Есть такое. Крик прищурился и всмотрелся в грязные, тёмные стёкла хижины. Там мелькнуло бледное лицо Чиуна, который явно наблюдал за костром и растворился в полумраке. Что ему нужно?.. Крик понимал, о чем говорит Легион. Он знал это, как знал также, что огонь из крепи (Прим. автора: крепь: очаг, костёр) Сущности не жжётся. Что кровь его жертв цветом багровая, как клок неба, которое он увидел близ лесного кладбища. И что он так же похож на тех, кто отмечен потусторонним, вечным злом, как те, кого другие маньяки боялись и обходили стороной.***
Утро забрезжило через легкие занавеси: небо было грозовым, серым, налитым дождём. За ночь погода изменилась, и я с удивлением обнаружила, что лежу под одеялом. Нежное белое облако укутало ноги мягкой пеленой, и я с наслаждением потянулась под ним и ойкнула. Черт! Испугалась: чья-то рука легла мне на живот и вдруг с громким хлопком одного обнаженного тела о другое притиснула спиной к чужой груди. Я застыла, с секунду спросонья забывая, как дышать… а потом вспомнила, что это Вик. О Боже. Мы вчера так устали после дороги и всех событий, нахлынувших за последние сутки, что просто отрубились, обнявшись. Если бы не Вик, я точно уснула бы прямо в одежде. Конечно, немного непредусмотрительно вырубиться в майке и трусах в одной постели с мужчиной, которому вчера ты, пьяная от всех эмоций, призналась в любви. Вот только мужчина этот — Виктор Крейн, и ему я доверяю, пожалуй, как себе. Ему. Но не Крику. Я поёрзала и осторожно отодвинула от себя его руку. Гладкая смуглая кожа под пальцами казалась куда грубее и плотнее моей собственной. — Доброе утро, чикала, — хрипловато сказал он, уткнувшись губами мне в шею и нежно чмокнув. — А который час? Я не успела ответить или среагировать, как Вик уже тяжело налёг сверху, перегнувшись через меня. Ничего себе привычки! Вжатая в матрас мускулистым красивым мужиком — доброе, мать его, утро — я побагровела, прекрасно чувствуя через тонкое одеяло абсолютно все особенности его анатомии. Вик не смутился ни на секунду. Он дотянулся до телефона на тумбочке, провёл пальцем по экрану и простонал, всё ещё не вставая с меня: — Уже восемь. Ох, как мы разоспались… Ну да, прямо Виктор Крейн, король сна. Я скривилась: будь моя воля, не вылезла бы из-под одеяла ещё час или два. Но нет, у одного индейца в заднице явно трубы поют. Вик снова упал на кровать у меня за спиной и притиснул к себе, обхватив руками за живот: — На тебя что нахлынуло? Что за утренние нежности? Вик, пусти! — отпихнула я его шутливо, но с таким же успехом можно было попытаться сдвинуть с места бетонную стену. — Чикала, я люблю пообниматься, и желательно, чтобы меня тоже обняли в ответ. Давай, порадуй старичка! — Ты бы ещё сказал, дедушку… Я хотела обняться с подушкой, но меня так ловко развернули лицом к лицу и уложили себе на грудь, что поневоле пришлось внять требованиям. Вик так просто не отстанет. — Я бы ещё немного поспала, — деликатно намекнуть на то, чтобы он затих ещё на часик, не вышло, и я вздохнула. Вик с утра был встрёпанным и расслабленным, волосы выбились из косы, и короткие пряди рыжим ореолом обрамляли лицо со смягчёнными чертами. Он провел большим пальцем по моей брови, пригладив её, и затем — по щеке, неторопливо лаская лицо. — Нет, малышка, — короткий поцелуй в нос был совсем неожиданным, и я вздрогнула, — нам пора выдвигаться. Дядюшки наверняка заждались, да и пока туда доедем… короче, скажу прямо: я хочу успеть на завтрак от Тео. Он готовит как бог, особенно блинчики. Ты обязана их попробовать. — Да сразу бы сказал, что дело в блинах! — я шутливо ткнула его под ребро. — Кстати, снаружи так похолодало… — В прерии ночи всегда холодные, это днём адское пекло, — заметил Вик и вдруг ухмыльнулся совсем не так, как обычно. В один миг его лицо исказилось, и то, что он прятал обычно под маской, враз проявилось: потемневший взгляд, дрогнувшие уголки губ и прищур, отчего тени легли иначе на его черты, делая их резче. — Но согреться вдвоём в одной постели можно разными способами, да? Я ушам своим не верила. Второй день он говорит так чисто и совершенно не заикается! Я ждала от него хоть одной запинки, но бесполезно: своеобразный акцент остался, но голос без заикания звучал совершенно иначе. Куда глубже, ниже и более хрипло. Из него исчезла трогательная мягкость, которая так мне нравилась… Я прищурилась в ответ и заправила длинную прядь ему за ухо. Попытавшись пробудить в нем моего милого добряка Вика, нежно коснулась высокого гладкого лба губами. Но с добряком не сложилось. Его длинные пальцы скользнули у меня под рёбрами, оглаживая их и двигаясь ниже, на живот. Если мы останемся в постели больше чем нужно, боюсь, благие намерения Вика отсрочить нашу близость превратятся в ничто. Через несколько дразнящих прикосновений меня перестало волновать то, что он неуловимо переменился, и его мозолистые, крепкие руки, сжавшие ягодицы, тоже не смущали. Я вжалась в его живот своим, приникла к губам и огладила их языком, чувствуя, как его тело подо мной напряглось, горячо пульсируя. Он обнял ладонью моё горло и медленно стиснул. Это было слишком властно, и в другой момент я бы испугалась… в другой, но не сейчас. Даже если в нём проснулось то тёмное начало, которое он прятал под маской Крика — плевать. Я податливо легла в ладонь шеей и с удовольствием сипло простонала в губы: — Сожми сильнее… Хватка моментально обрела жёсткость. Он впечатал меня в руку и внезапно подмял под себя и припал губами к ложбинке на шее. — Нельзя так… — задохнулась я, не ожидая, что он будет делать не вполсилы, и крепко стиснула его плечо, царапнув по коже ногтями. Повела рукой к затылку под рыжей косой и обняла ногами за талию, скрестив в лодыжках и сковав ими мужчину в замок. Даже если он сейчас не совсем мой Вик, пусть… Я не готова его отпустить. — Почему нельзя? — кончик его длинного, гибкого языка тяжело заворочался поверх соска, слюна смочила тонкую ткань майки, и я откинула назад голову, понимая, что в этот момент не хочу ничего другого, кроме бесконечного удовольствия, разделённого на двоих. Он без сожаления небрежно встал с меня, скинув ноги с талии, но прежде, чем обида накрыла с головой непониманием, почему так, Вик подхватил меня под бёдра и прильнул губами к животу. — Нельзя, потому что ты сам говорил что… м… нам нужно повременить… — мысли путались с каждой медленной лаской. Лобок налился жаром, под волосами на затылке вспрела испарина. — Не останавливайся… — жалко проскулила я, запустив пальцы в его волосы. Во мне не осталось никакого самоуважения: к чёрту его, зачем Вик дразнится?! Я забыла обо всём, погружаясь в мерцание света и тьмы перед глазами. Бессознательные просьбы были услышаны одним индейским божеством, нависшим надо мной: — Расслабься, — тихо сказал он. Язык опустился ниже, обвёл чашечку пупка. Вик, дьявол подери, либо уйди прочь, либо сними с меня бельё! Я рвано выдохнула и дёрнулась, на мгновение поддавшись страху и смущению, когда он провёл ладонью по внутреннему бедру, заставил меня медленно простонать: — Подожди… я не уверена, что хочу… — Но ты же сама велела не останавливаться, — ровным голосом сказал он и обжёг меня взглядом. Смотреть на смуглое лицо, застывшее между моих ног точёной скульптурой, на поднявшиеся, точно у пумы перед прыжком, лопатки, и плавно поднимающуюся мускулистую спину, по которой змеилась встрёпанная рыжая коса, было… слишком жутко и желанно одновременно. И точно выше моих сил. — Я не думала… я не ожидала! Он усмехнулся, совершенно не слушая мой лепет, и окунулся ниже, погрузив лицо в тень и втянув ноздрями воздух. — Вик, нет! — Вик, да, — рыкнул он, обдав меня горячим дыханием, и впился губами в тёплую, влажную складку белья, заставляя меня коротко застонать и громко, яростно выругаться. Вик вибрирующе рассмеялся. Ненавижу засранца. Язык вжимал и вкручивал внутрь сырую ткань, проникая на самую малость и заставляя желать больше… больше и глубже. — Ещё… Я стиснула в кулаке его волосы, вжала Вика в себя, не желая отпускать ни на секунду: мир задохнулся вместе со мной, в нем выжгли кислород, опалили грудь до самого сердца. Лица его теперь не видно; он оперся на локоть, приподнявшись, и вдруг размашисто хлопнул меня по бедру, заставляя насадиться на язык и рвануть его за рыжие пряди ещё ниже, погружая в себя. Я утонула в собственном надрывном крике, зажимая рот рукой. Темп ускорился, бедро снова обожгло хлёстким тяжёлым ударом, и я просела под ним, чувствуя, как Вик впивается в меня губами. Да… Да… Жар раскалил мои веки и опалил губы. Я проглотила живой огонь, порвавший лёгкие гортанным стоном, и услышала его низкий выдох, хлестнувший не хуже удара. Толчок за толчком, он выпивал из меня свободу, привязывая к себе не болью и страхом, а наслаждением, и бросив короткий взгляд на него, я поймала ответный — вгляделась в глаза цвета грозового неба. Он смотрел неотрывно на то, как я дрожу и извиваюсь, запоминал и казался довольным, когда поднимал голову. Некоторое время он просто лежал подбородком на моем животе, и я почти физически ощутила волну спокойной уверенности, которая исходит от него. Власти. Раз за разом он делает так, что я не могу забыть Вика Крейна. Без моего разрешения, только что ласкал меня так, как ему было нужно, и был на вид доволен не меньше моего, хотя я даже не коснулась его. Разве плечо оцарапала… Тени дрожали вокруг его глаз, делая взгляд почти ленивым, как у крупного сытого хищника. Я легонько потрепала его по загривку, и он ответил благодарной улыбкой, сразу прикрыв глаза. Ну помурлычь ещё. Говорить о случившемся не хотелось: я бы умерла от смущения быстрее, чем от ножа Крика, и мысленно миллион раз сказала Вику «спасибо», когда он погладил меня ласково по голове, из зверя превращаясь в типичного домашнего кота. И как у него это так ловко получается?! — Ты в душ первой? — глаза были тёплыми, как речное дно, пронизанное солнцем. — А… я не знаю… можешь ты, если захочешь? — Да можем вместе пойти, — Вик небрежно приподнял темную бровь и засмеялся, глядя на мое вытянувшееся лицо. — Я шучу, чикала, шучу! Не смотри так на меня. Давай вставать. Тебе сходить за кофе? Да? Какой ты хочешь, с молоком? А сахара сколько? Пока искупайся, я возьму тебе попить. Через минуту он уже был моим любимым Виком, порой даже чрезмерно заботливым и предупредительным, но совершенно точно — нежным и внимательным. Он быстренько накинул шорты и толстовку, подмигнул мне и вышел из номера, оставляя одну. Тёплый душ был как нельзя кстати: тело расслаблялось под струями, и не сразу услышала, как тихонько хлопнула дверь. Наслаждаться водными процедурами долго было чревато тем, что придётся пить холодный кофе, так что я быстро вытерлась и сразу надела то, в чем поеду на ранчо: свободные джинсы и рубашку-распашонку льняного цвета. Когда я вышла в комнату, Вик уже сидел в кресле и пил кофе, читая что-то в телефоне. Его лицо было подсвечено голубым светом экрана, волосы, все ещё встрёпанные, обрамляли лоб и спускались прядками на выбритые бока. Я подошла со спины и тихонько коснулась темно-рыжей косы, помедлив: — Ты не против, если я тебя заплету? Он вполоборота взглянул на меня и улыбнулся: — Помнишь, я сказал: тебе можно делать со мной всё, что захочешь. Да забудешь такое. Я взяла из рюкзака свою щётку и распустила его волосы, тяжелой огненной волной покрывшие лопатки. Они легли мне в ладонь, и я потихоньку начала расчёсывать. Какие густые и прямые, и ни одной спутанной пряди. Вик не отрывался от чтения, но порой — я замечала — косился на меня и ложился затылком в руки, ластясь. Если бы не поджимало время, вот так заплетать его я могла бы ещё очень долго: это удивительно медитативное, расслабляющее занятие! Я подхватывала прядки с огненного гребня на макушке, зачесала волосы со лба назад и вплела их в рыхлый колосок. Вик засмеялся: — Теперь за мою шевелюру отвечаешь ты, чикала. У тебя такие легкие руки. Он ловко сгрёб меня в охапку, усаживая себе на колено, и прихватил ладонь, целуя. Скользнув под широкий волан на рукаве пальцами прямо на запястье, тихо сказал: — За какие заслуги и кем ты мне была послана? Сердце пропустило удар. Послана… а ведь действительно, всё так и есть. Кто же послал меня в этот мир, швырнув с балкона? Кто послал в новое тело, оставив подсознание помнящим эту жизнь, этих людей, этот язык? Я постепенно вспоминала всё, что знала эта, другая Лесли, но оставалась собой. Почему многие события так перекликались с тем, что происходило со мной в прошлом? Я не знала ни одного ответа, но слова Вика тревожно укололи в грудь. Если я послана сюда, то кем и зачем?***
В девять мы были уже в шеви и выруливали на трассу. Я косилась на Вика с улыбкой от самой гостиницы. Да, элегантная одежда — явно не его конёк. Он надел смешные черные штаны для бокса, по тонкой ткани до самых колен извивались белые осьминожьи щупальца. Черная майка в рубчик плотно обтягивала мускулистый торс. Поверх он накинул нежно-голубую гавайскую рубашку в белый цветок — ну просто бог стиля! И как изюминка, последний штрих — его замшевая куртка с бахромой. Я развеселилась, со смехом двумя пальцами оттянув ткань брюк с его бедра, и он рассмеялся в ответ, щёлкнув по козырьку моей бейсболки: — Они очень удобные, не смотри так. — Да ты каждый раз меня удивляешь! Тебя кто учил так одеваться? Мне придётся заняться твоим стильным образованием. — Индейцы вообще очень крутые, ты что же, не замечала? Все эти банданы, штаны смешные… — он подвигал бровями, заставив меня прыснуть со смеху, и вдруг указал на небо. — На фестивале, надеюсь, у всех при себе есть дождевики. Смотри, там уже вовсю льёт. Низкие тёмные тучи набухшей ватой нависли над землей, готовые пролиться влагой. Рыжая прерия была прекрасным фоном для непогожего, пасмурного неба, и я залюбовалась видом, прислонившись лбом к стеклу. Асфальт летел под колёсами серой лентой. Мы миновали милю за милей и держали путь западнее Биг Бэнд, к самой его границе. Там, на территории резервации, и находилось ранчо дядюшек Вика. Пару раз вдали за нашими спинами гремел гром. Вик спокойно посмотрел в зеркало заднего обзора и посерьезнел, глядя на дорогу: — Нужно добраться до дома, пока не началась гроза, — сказал он. — Не хотел бы я повстречать молнии в прерии. В пути он постарался отвлечь меня от переживаний разговорами, но затем всё же замолчал: Вик не слишком болтлив в принципе, зато включил радио и настроил местный канал. Заиграли кантри.Johnny Cash / Ain’t No Grave
Вик бесшумно постукивал в ритм по рулю кончиками пальцев, будучи явно в хорошем настроении несмотря на то, что за нами шла полоса серого дождя и гром раскатом прозвучал ещё раз. — There ain't no grave can hold my body down… (Нет, в земле меня не удержать…) Вик тихо и хрипло мурлыкал под нос вместе с Джонни Кэшем. — Well, look way down the river, what do you think I see? I see a band of angels and they're coming after mе, Ain't no grave can hold my body down… (Что ж, гляди, кто это там, на берегу реки? Эта компания ангелов, и они идут за мной. И в земле меня не удержать…) От этой песни мне стало не по себе, и Вик, поющий от имени неупокоенного мертвеца, вдруг зазвучал совсем иначе, жёстко и угрожающе: — Well, meet me mother and father, meet me down the river road And momma you know that I'll be there when I check in my load Ain't no grave can hold my body down… (Что ж, мать и отец, встречайте меня на том берегу реки, Мама, ты знаешь, там я оставлю всю боль и грехи. И никакая могила меня не удержит… Грехи, о которых он пел, не смыть кровью, даже убив себя. Я задумчиво вгляделась в однообразную прерию, в который раз задумавшись над наказанием прижизненным и посмертным, что грозит Вику. Вернее, грозят оба. То, что мучило меня долгих три месяца — осознание, что Вика могут поймать и вычислить, понять, что он и есть Крик — догнало даже в пустыне. Я часто просыпалась в холодном поту с мыслью о его аресте. Я не смогла бы перенести суд и тем более приговор, а за те убийства, что он совершил, полагается даже не пожизненное заключение: смертная казнь. И как бы он ни был виновен, я любила его, видит Бог, сильно любила. Со мной он был добр… почти всегда. И он точно не заслуживал казни. Сейчас он ехал со мной рядом и был в безопасности и на свободе… но я знала, что всю жизнь буду бояться за него. Прав он или нет, хорош как человек или плох, не мне решать. Это только в фильмах крутой парень мочит злодеев и потому мы думаем, что он герой. В жизни любой, кто берет в руки оружие, злодей и маньяк, тем более, многие убийства Вик совершал куда более жестоко, чем жертвы того заслуживали. И, как я думала, некоторые из них не заслужили смерти в принципе… Но я любила его и не могла допустить даже мысли о том, что однажды он пострадает за совершенные преступления. Эгоистично? Очень. Но я не думала о справедливости и только тихо молилась, чтобы Вика никогда не нашли. Он точно почуял мое настроение, замолкнув. Заиграла другая песня, куда более веселая и бодрая — Okie from Muskogee. Гитара причудливо перебирала аккорды, ритм бодрил, но в машине было невесело. Вик мельком взглянул на меня и беспокойно нахмурился, вновь отвернувшись на дорогу: — Чикала… что стряслось? Ты посмурнела. Грозы боишься? Ехать уже недалеко. — Нет, — я не знала, говорить или нет: так не хотелось поднимать тему. Ни разу мы с Виком не обсуждали это… но он начал первым, точно считал мои мысли. Поджав точеные губы, он расслабил брови, опустив тяжелые веки, всмотрелся в линию горизонта узкими точками зрачков. Взгляд стал непроницаемым и холодным. И в этот момент я снова ощутила тот странный индейский дух: свободный, неукротимый и непримиримый. — Знаешь, кто такой Логан? — спросил он вдруг. Я поневоле улыбнулась: — Какой-то конкретный Логан или любой Логан в принципе? Я знаю лишь одного известного, ну, — и я пошевелила пальцами, — мутанта с адамантиевыми когтями из мультика. — Его ещё Хью Джекман играл, точно, — кивнул Вик, — нет, я не про Росомаху. Я про одного ирокеза. Логан Тахнехдорус, Раскидистый Дуб, жил в конце восемнадцатого века и был сначала главой деревни, а во время конфликта с белыми стал вождем в Войну Данмора… знаешь, что это за война, любимая? Я смутилась, когда он так назвал меня, но не подала виду и качнула головой. Вик мельком глянул и снова прищурился: — Это конфликт между белыми из Вирджинии и племенами шауни и минго, одними из ирокезов. Случилось это, кажется, в 1774м. Да, точно. Известная же история, в школе-то уж вы это точно проходили… До того Логан мирно жил рядом с белыми в деревне, в большом доме на Йеллоу-Крик, это неподалёку от нынешнего Огайо. У него была большая семья: дети, внуки, братья. Он часто помогал белым путникам. Дочь его вообще вышла замуж за белого мужчину и была на сносях, когда случилась беда… На скулах выделились две складки, точно он крепко стиснул челюсти, и Вик продолжил: — Короче, тридцать белых солдат убили двадцать одного индейца, посчитав отчего-то, что те готовят заговор. У Логана истребили всю семью. Абсолютно. Мать, дочь, брат, племянник, сестра и кузина — а ещё соплеменники… И я солгу, если скажу, что их ждала лёгкая смерть. Нет, не ждала. Прерия отвечала безмолвием, тянулась вдаль, и я слушала историю Вика, холодея от ужаса: — Это была настоящая резня. Ладно бы их просто пристрелили… но минго пытали. Безжалостно. Пощадили только двухлетнюю девочку-метиску. А над Кунай, беременной дочерью Логана, измывались особенно жестоко. Над ней поглумились, насильничая, а затем живой выпотрошили и вынули плод. С неё и с ребёнка сняли скальпы, и только после того успокоились, оставив тело. Представь, что увидел Логан, вернувшись домой. — Не могу представить и не хочу, — еле слышно выдавила я. — Он решил мстить, — ровным тоном продолжил Вик. — По нашим обычаям, кровная месть — не преступление, а священное право, и Логан, а также некоторые другие индейцы, устроили в ту пору с разрешения вождей страшную бойню, искупавшись в крови своих врагов. Вообще, карали всех, в том числе поселенцев, которые не участвовали в той резне. Кровная месть побуждала их убивать не только мужчин, но и женщин, и детей, и стариков. Губернатор был крайне встревожен обстановкой и предложил переговоры, но Логан на них не явился и прочёл свою знаменитую речь, которая потом стала известна как Плач Логана. Сейчас все спорят, он ли был его автором, но там сказаны очень правильные вещи… Меня обуял страх едва ли не больший, чем тогда, в аэропорту или на пляже. Мистическое и жуткое пришло со странным, потусторонним, холодным голосом Вика, оно было здесь — лишь протяни руку… Абсолютное зло, заключённое словно стихия в одном человеке. На миг на фоне грозовых облаков его лицо почудилось мне чужим, старинным профилем индейца, ровно чеканящим слова: — Я обращаюсь к любому белому человеку с просьбой сказать… Если он когда-нибудь приходил в хижину Логана голодным, неужели тот не дал ему мяса; если он был холоден и наг, неужели не одел его? В течение последней долгой и кровопролитной войны Логан не брался за топор и выступал за мир. Я так любил белых, что мои соотечественники, говорили: «Логан — друг белых людей». Я даже думал жить с вами бок о бок… Но полковник Кресап прошлой весной хладнокровно убил всех родственников Логана, не щадя даже женщин и детей. В жилах ни одного живого существа на земле нет больше ни капли моей крови, и я прошёл по пути мести. Я искал её, убил многих и полностью утолил свою жажду. Но не питайте надежд, что боюсь. Логан никогда не чувствовал страха. Он не станет спасать свою жизнь. Кто будет оплакивать Логана? Никто. В жилах стыла кровь. Руки заледенели, стиснутые пальцы занемели. Боль смешалась с ужасом. На мгновение я поняла, что чувствовали эти мужчины — оба: хотя между ними и было три сотни лет, но жизнь толкнула обоих на путь мести. И в тот момент я осознала. Вик не видел ничего ужасного и несправедливого в том, чтобы убить всех причастных к тому преступлению, за которое он мстил. Нет, это неправильно, это дико… но он странным образом не нагнетал и не притворялся, а искренно думал именно так. — Я с рождения в Вудсборо был чужим и нежеланным. Незваным гостем на собственной земле. Его пальцы крепче стиснули руль. — В семнадцать меня поставили на учёт в полиции. Посчитали преступником из-за одного несчастного случая, которое хотели провести за непреднамеренное убийство… но, к счастью, дело попало в суд штата, мои документы рассматривали в Огасте. Один парень сорвался из-за меня со стрелки строительного крана. Он поморщился. Болезненно дрогнул лицом. — Там высота метров в двадцать, он упал на арматуру… Штыри резали час, чтобы снять с них тело. На том месте так и осталась стройка: после неприятного несчастного случая в офисах как-то не задалось. Там решили сделать торговый центр. Затем снесли и его… А мать этого парня — она явилась ко мне и влепила пощёчину, будто я толкнул ее сына в эту пропасть. Но я не просил травить меня. И гнаться за мной. Так вот о чем говорила Рамона. То самое убийство. Я медленно протянула руку к рулю и положила ее на пальцы Вику, сжав. — Мне очень жаль, — проронила я печально. — Жаль, что ты оказался во всем этом… — Когда я вернулся спустя три месяца в подростковой исправительной школе в Бангоре, куда меня определили вместо колонии, я был совсем другим парнем. — Вик прятал боль за внешним безразличием. — В первый же день учебы один из тех, кто подтопил меня в бассейне год назад, подошёл со спины в столовой и решил в шутку вылить содовую мне на голову. Хотел посмотреть, как я вскакиваю весь мокрый и липкий, возможно, вскрикиваю. Так приятно взглянуть, как заика-маскот снова получает под задницу. Вик вдруг мрачно улыбнулся и сплёл пальцы с моими на руле. — Господи, этот идиот остался жив? — ничуть не делано испугалась я, и Вик сухо рассмеялся. — Да что ему будет? Я просто очень удивил тогда своих обидчиков, заставил того паренька сжевать эту чёртову банку, а перед тем вылил содержимое ему за шиворот. Я уже был крепче и сильнее многих из них. И мне особенно не шли поперёк. Да я бы и сейчас не шла злому Вику поперёк. Размажет по стенке и не заметит. — Алюминий, кстати, здорово режет до крови, так что красным у гадёныша был весь рот. Но выбор-то невеликий: либо жри банку, либо я изобью как умею. А умел я тогда уже много чего: меня в той исправительной школе научили уличной драке, самой, наверное, опасной, Лесли. В ней нет правил, нет чести. Ничего такого. Это просто мордобой без прикрас и благородства. Два месяца, пока я там был, ходил с вот таким лицом, — и он показал руками шар, на секунду отпустив руль. — Весь фиолетовый от синяков. Но на третий бил уже я их, а не они меня. — Они сами воспитали в тебе зверя, — я опустила глаза, грустно покачав головой. — Зверем я был всегда, только мне старались сперва внушить, что я добыча, а не хищник. Уничтожить меня им не удалось, — спокойно сказал Вик. — У нас в резервации пять или шесть ребят покончили с собой, когда я был подростком. Одну девочку в четырнадцать нашли зарезанной осколком зеркала. Убила себя. Дошла до ручки, понимая, что будет мерзкой пинто до конца жизни среди нормального общества, понимаешь, да? Ещё двоих парней лупили так часто и так сильно, что они просто слились. Лучше один раз и насовсем, чем каждый день и понемногу. В семьях у них творился кошмар наяву. Жили в основном с матерями, с бабушками, с тётками. Мужчин или не было, или они были такими, что лучше б не возвращались в семью… — Почему? — Наркотики, Лесли. Алкоголь. Они всё это делали не от хорошей жизни. Бились как черти в церковь, ломились в закрытые двери хоть с чёрного хода, раз с парадного не впускали. Им не давали нормального образования. Их не принимали в университеты и в училища. Работы им не давали: только временную, разъездную. Сезонную. Разовую. Блядь. Он крепче сжал мои пальцы, и я закусила губу, не решаясь убрать руку. — Мне крупно повезло найти стабильное место. Я не пил и не курил, был на хорошем счету. Люди поумнее это видели. Я пришёл после армии, доверие ко мне малость выросло… в первое время. А потом грёбаный шериф и ещё несколько таких же как он напомнили всем, что я гожусь только для чистки унитазов, потому что в семнадцать не дал белому парню спустить в себя обойму из травмата, и тот разбился нахер. — Ох… Он сжал мою руку так, что ее до запястья обожгло болью. Вдруг Вик дал по тормозам, резко остановился. Вик ли это был, или уже нет? Трасса пустая, ни машины, ни человека, ни здания… одна прерия от края и до края, и мне стало сильно не по себе. Меньше всего мне хочется остаться здесь один на один с ним. С Криком. — Лесли… Он повернулся ко мне, взгляд оставался тёмным и чужим. Медленно обнял меня ладонью за шею, уткнул лицом в своё крепкое плечо, коснулся губами макушки. От замшевой куртки все ещё пахло солнцем, сеном и вчерашним радостным днём, и я зажмурилась, обняв в ответ этого мужчину, кем бы он сейчас ни был… — Прости меня. Не надо было заводить этот разговор, — сокрушенно сказал он. — Очень болит рука? — Совсем нет. — Врешь, — укорил он и не ошибся. Я опустила глаза, не зная, что сказать, но Вик осторожно коснулся подбородка, приподнял лицо, чтобы я взглянула на него: — Нам нужно многое узнать друг о друге, чикала, и я надеюсь, тебя это не отпугнёт… и ты не уйдёшь от меня… — он запнулся, помолчал. Будто набираясь сил, неловко добавил. — У меня непростой характер. — У тебя нож при себе и я сижу посреди прерии в машине, как я могу куда-то от тебя уйти?.. Вик грустно улыбнулся моей шутке и прильнул своим лбом к моему, прикрыв глаза: — Если однажды я буду пугать тебя… чем угодно… просто скажи мне это. Я сделаю все, чтобы остановиться, Лесли, я клянусь тебе. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, пока жив. Раз я уже едва не ошибся, чуть сам себя не лишил счастья… Когда его пальцы коснулись моего ножевого шрама на руке, я тревожно сглотнула. Вик был крайне серьёзен. — Теперь всё у нас будет по-другому.***
Younger — Seinabo Sey
Всё кругом стало заметно зеленее, по обеим сторонам дороги выросли сначала невысокие лесопосадки, а затем и раскидистые древесные массивы с прохладной тенью. Красная почва в глубоких трещинах сменилась темной, рассыпчатой, землистой. Шеви стремительно летела под зелёными кронами, сплетающими над нашими головами прозрачный купол. Сквозь ветви било утреннее солнце. Грозу мы оставили далеко позади, а вместе с ней — и тяжёлые мысли. То тут, то там появлялись заграждения, и мы видели то темнокожего мальчика-пастуха верхом на лошади — настоящий ковбой! — с целой овечьей отарой под надзором, то пасущихся по одной или две лошадей. Я радостно приоткрыла окошко, наслаждаясь свежим ветром в лицо, и высунула руку: между пальцев заплясало тёплое солнце, обогрело и поцеловало. — Пытаешься поймать ветер? — усмехнулся Вик. — А что, нельзя? — я прищурилась, лукаво улыбнувшись в ответ. — Слушай, ты много рассказывал об индейцах, но у всех вас длинные имена, двойные. А у тебя только Пёрышко… — Перо, — поправил Вик на автомате, — И нет, не только, просто бабушка так звала. Считай — ласково, а так у меня есть, конечно, настоящее индейское имя. — Да? — я заинтересовано повернулась к нему и заметила, что он тоже растянул в улыбке губы. — И какое? Ну, скажи. — Зачем? Всё равно не вымолвишь, — отмахнулся Вик, — меня так редко зовут. — Почему? — Потому что это имя мохока. А я живу среди чероки. Другие традиции… часть имени на одном языке, часть на другом, потому что два племени смешались во время брака моих родителей. Что ты вертишься, чикала?! — Ну скажи, ну пожалуйста! — заканючила я, состряпав самое милое лицо из возможных, — Вик, я же не отстану и спрошу у твоих дядей! — О Господи, — Вик закатил глаза, лениво высунул локоть в окно и недовольно покосился на меня. — Ладно. Кархаконхашикоба. Ну? Я кивнула, постепенно переваривая новое слово и не ожидая, что оно и впрямь будет длинным и сложным. — Кархаконха… Я запнулась. Вик был доволен, что я без запинки сказала первую часть, и с гордостью посмотрел на меня: — Ты умница, чикала. У нас сложный язык, не все могут с первого раза повторить. — Прости, просто Шикоба мне нравится больше, — созналась я, и Вик заразительно засмеялся, потрепав меня ладонью по макушке. — А как оно переводится? — Ястребиное перо, — Вик поморщился. — Индейцы любят брать животных в покровители. Воронья Лапка, Перо Цапли, Чёрный Орёл… Сидящий Бык… много кого было. — А как звали твою мать? — слова сорвались прежде, чем я успела себя остановить, и быстро поджала губы. Чёрт, вот же глупая! Зачем спросила! Вик слегка качнул головой, но всё же спокойно ответил: — Лилуай, — в его голосе прозвучала вдруг нежность, и он перевёл. — Певчий Ястребок. В свою честь меня, кстати, она и назвала. Так матери часто с сыновьями делают. — Лилуай… — я повторила, оставив на губах послевкусие чего-то светлого и лёгкого, как вспорхнувшая птица. Вспомнила красивую мать Вика и сочла, что имя подходило ей идеально, как, собственно, и ему: ястребы тоже рыжепёрые хищники, совсем как мой индеец. — А отец? Ты знаешь его имя? — Да, Адсила рассказывала. Оно редкое, не то что у меня. Вик включил поворотник, и мы поехали на сбавленной скорости по дороге, зазмеившейся среди вётел. — Отоанэктовэра. Играющий с ветром. Но мать звала его просто Вэра, Ветерок… Я до сих пор помню, как она делала такие хрустальные игрушки с перьями и стекляшками, а потом развешивала их по веранде. Тоже ветерки. Красиво звенели и переливались… Они до сих пор у матери сохранились по всему дому: видел, когда был там. После ее смерти. Я с беспокойством взглянула на Вика, но он дёрнул щекой, довольно спокойно продолжив: — Всё нормально, милая. Я вполне могу говорить о родителях. И кстати… мы уже приехали. За поворотом, прячась за раскидистыми клёнами, на большом открытом пространстве вырос очень просторный одноэтажный дом с крышей-мансардой, подпираемой деревянными массивными колоннами по всему периметру. Дом был окружён террасой, спрятанной под стеклянным навесом. Неподалёку располагались высокий аккуратный амбар и внушительных размеров сарай, больше похожий на ещё один отдельный домик. В небольшом отдалении я увидела также длинную конюшню, выкрашенную в белый цвет, и простенький круглый загон, окружённый плетнём. — Какой у них… — выдавила я. — Шикарный дом, ага. Настоящее ранчо, — согласился Вик, перебивая. — О, гляди, нас уже встречают! На террасу с кружкой кофе вышел один из близнецов и сунул руку в карман шорт, внимательно наблюдая за нашей машиной. Вик припарковался возле дома: я безумно обрадовалась возможности наконец-то выйти. Полтора часа трястись в машине было очень утомительным делом, особенно после перелёта и долгой поездки. — Ребята, с добрым утром, — спокойно приветствовал нас мужчина. Чёрные волосы он убрал в хвост, одет легко, хотя на улице было так свежо, что я сразу сжалась. Вик мельком взглянул и снял куртку, накинув мне на плечи. — Мы вас ждали. — Привет, Тео, — кивнул Вик, и мужчины обменялись рукопожатием. Размеренная речь, холодный, непроницаемый взгляд, немного усталое лицо… Да, я тоже сразу поняла, что это Теодор. — Здравствуйте! — пропищала я из-за спины Вика, чувствуя себя среди этих двухметровых мужиков пигалицей. — Лесли, как доехала? — Тео опустил взгляд, и я подивилась, насколько приятные у него глаза. Такие мудрые, спокойные. — Очень устала? Ничего, мы всё поправим. Ещё не завтракали? Тогда самое время идти на кухню, мы только что сели за стол. Рашель! Ещё два прибора поставь, пожалуйста! Мы обошли дом по террасе, следуя за Тео, и на заднем дворе я увидела, что в просторную кухню настежь открыты стеклянные окна в пол, так, что внутрь можно легко зайти с террасы. За большим деревянным столом хлопотал Адам, вокруг него крутилась, нежно приобняв со спины за талию, невысокая и очень красивая молодая женщина в джинсах и вязаной короткой кофточке. — О, салют! — помахала она нам, улыбнувшись, и с прищуром оглядела обоих. Адам поймал её изящные пальцы и сжал, притянув к себе и обняв за талию свободной рукой. — Милый, не веди себя как дикарь, будь добр… — Я ещё и не старался, но раз на то пошло, я и есть дикарь, — ухмыльнулся он и в шутку пихнул женщину бедром. — Вик! Лесли! Ребята, как я рад вас видеть! Моё достоинство грубо принижают. Они не хотят подавать на стол горячие бутерброды моего собственного производства… — Как так? — Вик пожал ему руку и строго взглянул на второго дядюшку. — Что за ущемление прав коренного населения Америки? — Я приготовил столько всего специально к их приезду, а ты ноешь из-за каких-то там горячих бутербродов! — раздражённо закатил глаза Тео. — Рашель, ну так где приборы? Девушка с тёмными кудрями залилась румянцем. Белая как молоко кожа была сплошь в веснушках, как скорлупа перепелиного яйца: она шлёпнула ладошкой по запястью Адама, чтобы тот ее отпустил, и подошла ко второму мужчине, преданно заглянув в его глаза: — Прости, Тедди. Не успела, бес попутал. Бес громко расхохотался за её спиной, выуживая оливку из белой керамической миски и отправляя её в рот. Мы с Виком переглянулись с улыбками. Да, странная у Вика семейка: странная, но очень весёлая. За столом царило воодушевление. Я быстро поняла, зачем Каллигенам такой здоровенный стол и почему они наготовили так много всего. Пока мы с Рашель — домоуправительницей близнецов — клевали из своих тарелочек, эти исполины сточили практически всё, что было. Горячие бутерброды Адама тоже пошли на ура. Они, конечно, были далеко не так красивы, как омлет с чёрными томатами, украшенный базиликом, и свежевыпеченные круассаны в сливочном масле. Но когда есть попросту осталось нечего, Адам рукой фокусника достал симпатичные на вид сандвичи с поджаренными колбасками, с кольцами хрустящего лука на булочке с оливками, к которым он явно питал слабость, сметая их со стола первым. — А вы не поедете на фестиваль? — спросил Вик у дядюшек. Адам покачал головой. — Сегодня нет, у нас другие дела, да и мы планировали весь день провести с вами, молодёжь! — Мы оставили вместо себя помощника, — ровно ответил Тео и взял из рук домоуправительницы ещё чашку кофе. — Спасибо, Рашель. — Всегда на здоровье, радость моя, — она стояла возле мужчины и нежно прижала к груди его голову, чмокнув Теодора в макушку. Я немного смутилась. Вот это номер. Крутит с двумя, да ещё на глазах друг у друга… роковая штучка эта Рашель. Я во все глаза выпучилась на женщину. На вид ей не больше тридцати двух, выглядит она очень ухоженно. Большие зелёные глаза обрамлены длинными тёмными ресницами, в уголках чувственных, ярких губ спряталась улыбка. — А мне? — делано обиделся Адам. — Сделаешь сам, — отбрила Рашель и прищурилась на него. — Уже большой мальчик. Кстати, и мне тоже налей! Мы с Виком незаметно улыбнулись друг другу. Он сделал Адаму знак рукой и встал сам, решив приготовить кофе заодно и нам. — Вот кто меня взаправду любит! Виктор! — радостно махнул рукой Адам. — Кстати! Вчера уже привезли твою красавицу. Талисман в стойле, вечером мы её уже почистили, разместили… она уже познакомилась с Озером, осталась им очень довольна. — А кто это? — полюбопытствовала я, наблюдая за тем, как Вик ставит перед Рашель и Адамом кружки с кофе. — Благодарю, — деликатно улыбнулась ему Рашель, с прищуром окидывая глазами. Вик поставил кофе и нам. — Озеро — это один наш очень хороший жеребец, — сказал Тео. — Трепетный мужчина. Планируем когда-нибудь подружить его с Талисман ещё теснее… Вик, была она уже жеребой? — Нет, ни разу, — откликнулся он. — Но когда-то же надо начинать? — ухмыльнулся Адам. — Мы вот тоже ждём пополнения… И он ласково приобнял за плечо Рашель, вдруг положив ладонь ей на живот. Я расширила глаза. Вик поперхнулся кофе. — Да?! Ух ты, — пробормотал он и взял со стола салфетку, вытерев брызги с гавайской рубашки. — Здорово! Поздравляю… а… Он обвёл взглядом всех троих и замолчал. Я понимала растерянные чувства Вика: ну как тут спросишь, кто отец?! Братья невозмутимо молчали и улыбались, каждый по-своему — Тео одними глазами, Адам — широко и непринуждённо. Воцарилась неловкая тишина. Я решила быстренько перевести тему и спохватилась: — А можно потом посмотреть на конюшню? Я, если честно, никогда не каталась на лошадях. — Разумеется! — хлопнул в ладоши Адам. — Но если вы не против, ребята, мы сперва покажем вам ваши комнаты… ничего, что поселим вас рядом? Вик кивнул, погладил меня по плечу: — Я и сам хотел попросить… у нас тут… Он запнулся и замолчал, вдруг мрачнея. И я поняла, что он хотел поделиться с ними, рассказать им… что с нами происходит что-то крайне нехорошее, что побуждает держаться вместе. Не расставаться надолго. Быть в поле зрения друг у друга. — У нас тут новость, — подхватила я. — Мы с Виком официально начали встречаться. Да, Шикоба? — Да, чикала, — благодарно сказал он и чмокнул меня в висок, придвинув к себе. Вместе со стулом. Вик, блин, сама нежность! — Правда, я не в курсе, что мы не встречались до этого, но сейчас мне очень приятно. За столом рассмеялись. Рашель погрозила нам пальцем: — Вы такие милые, ребята, и так смотрите друг на друга. Я не удивлюсь, если очень скоро погуляю на вашей свадьбе. Только не тяните с этим! И она повела руками вдоль плоского живота и осиной талии: — А то не смогу покрасоваться в красивом платье! — Ты в любом платье прекрасна, Рашель, — парировал ровным голосом Тео, целуя ее в веснушчатую щеку. — А без него подавно! — подхватил Адам, взлохматив ее кудри. — Эй! Я тебя поколочу, здоровяк, — погрозила она ему пальцем. — Не делай так, их потом очень трудно расчёсывать. Завтрак прошёл бодро и весело, правда, у нас с Виком осталась куча вопросов, в частности, касаемо дядюшек и Рашель, но задавать их было слишком неловко. После мы помогли убрать со стола и прошли следом за Тео вглубь просторного дома. Обстановка меня восхитила: большую часть занимала огромная общая комната с современным камином, облицованным песчаником и закрытым стеклом. Целую стену занимали индейские головные уборы из перьев, раковин, кожаных шнурков, костяных и деревянных бус. Вик пояснил, что такие называются вампум, и носит их обычно сахем племени, то есть вождь. В лёгкий, лаконичный и, сразу видно, ни разу не бюджетный интерьер стильно вписались индейские мотивы: украшения, тотемы, гигантский ловец снов в холле… я шла как в музее, разве что рот не забыла закрыть. Наконец, Тео показал нам на две двери: — Располагайтесь. Если нужно, переоденьтесь, душ примите, в общем, отдыхайте, ребята. Мы, если что, неподалёку. Вик сходил за нашими вещами в машину и занёс мой рюкзак в одну из комнат. Как здесь хорошо! Спальня выполнена в темных тонах, во встроенной гардеробной пустуют вешалки. Двуспальная кровать застелена уютным покрывалом-пэчворк, а окна выходят как раз на луг, простирающийся к клёнам. — Тебе здесь нравится? — уточнил Вик. — Не хочешь взглянуть на вторую комнату? — Нет, мне хорошо, — я присела на краешек кровати, хотя у большого окна стояло стильное кресло. — Как здесь уютно… немного побудешь со мной? — А ты хочешь? — Сам-то как думаешь? Я потянула его за край рубашки, откинулась на спину и выдохнула с улыбкой, когда Вик упал рядом и приподнялся на локте, расслаблено развалившись на постели. — Время сплетен! — бодро объявила я. — О нет. — О да. Так что насчёт твоих дядюшек? Что за ерунда с Рашель? — Они говорили, что есть женщина, которая следит за домом и хозяйством, — Вик покачал головой, — но я вообще не ожидал, что она будет с кем-то из них крутить роман. — Интересно, с кем именно? — я прищурилась. — Думаю, это Тео. — Да? — усомнился Вик. — Это почему? — Потому что между ними есть химия… — говорить, когда тебя поглаживают по колену, очень трудно. — Да я серьезно говорю, что ты улыбаешься?! — Потому что когда ты сердишься, ты очень милая, чикала, — он наморщил нос. — У тебя сразу краснеют уши, ты знала? — Нет. Спасибо, теперь буду всегда прятать их под волосами! — Тогда я на висках сбрею твои красивые волосы, совсем как себе. Пусть ушки всегда будут видны. Он ловко притянул меня к себе и поцеловал в шею и в ухо, поглаживая скулу большим пальцем. Глаза оставались серьёзными, но обрели прежнюю мягкость. Это был мой прежний Вик, и я так обрадовалась ему, что молча уткнулась в ладонь лицом, прикрывая глаза. — Я по тебе очень скучала, — признаться было трудно, но слова сами слетели с губ. — Ты в последнее время был словно… сам не свой… — Мне страшно говорить тебе это, чикала, — он неспешно зачесал мои волосы назад, задумчиво лаская лицо, — но я такой и есть. Не только тот тихий парень, которого ты вытащила из раздевалки, понимаешь? Скорее… я далеко не всегда такой. — Понимаю… — я задумчиво кивнула и нахмурилась. — Ты сказал, что тебе страшно… чего ты боишься? — Расставания. — Он невесело усмехнулся. — Я могу пообещать, что никогда не оставлю тебя. Руки похолодели. Я не знала, как ответить ему на это признание, и будь он просто Виком Крейном, согласилась бы. Но Крик, который был его неотъемлемой частью, слишком пугал меня. Я задумчиво поправила рубашку у него на груди. Разгладила складку, закусила губу: — А если я… решу однажды… — добавить что-то ещё не было сил, больно даже думать об этом. Но грудь стянуло льдом, когда Вик тихо ответил: — Я же сказал, чикала. Я никогда тебя не оставлю. Тук! В оконное стекло что-то негромко стукнуло, и мы оба услышали женский голос: — Шикоба… Это Рашель? Я равнодушно повернулась к окну и тут же застыла: — Вик. — Что? Он обернулся и тихо выдохнул, сразу поднявшись на руках. — Туман… Туман появился из ниоткуда, как и всегда. Затянул мороком солнце и блуждал по лужайке, наползая на неё. Вдали послышалось перепуганное конское ржание. Лошадь громко взвизгнула, конюшня скрылась в серой дымке, и Вик встал с кровати, подошёл к окну. Снаружи было уже почти ничего не видно. Только седая взвесь в воздухе, оплетающая щупальцами окно, пыталась проникнуть к нам, но безуспешно. — Шикоба… — вновь позвал тот же голос, и Вик перемялся с ноги на ногу, обернувшись на меня. — Виктор… В нежных полутонах скользило змеёй что-то, что настораживало меня. Я не могла понять, что именно может так напугать, и встала следом за Виком, подойдя и стиснув его руку. Он слушал как зачарованный, подвинувшись ближе к стеклу. Прищурился, пытаясь всмотреться в туман… А затем женщина запела. Мотив был простым и нежным, словно колыбельная. В нем чувствовалось что-то индейское. Он убаюкивал, и переливчатые ноты раздавались гулким эхом в тумане. Но, пусть песня и была нежной и тёплой, мне стало неспокойно. Вик выронил мою руку из своей, разжал ладонь. Он отступил на шаг от окна и молча вышел прочь из комнаты, когда прозвучал снова этот голос: — Шикоба… Куда это он? — Вик?! Я окликнула его и поспешила следом, нагоняя. Рванула за рукав рубашки, когда он уже выбегал из задней двери, ведущей на луг, и Вик повернулся с растерянным лицом: — Вик, куда ты?! Нельзя выходить в туман. — Но там меня зовёт мама, — сказал он отстранённо и легко вырвался из моих рук. — Будь здесь, Лесли. — Вик!!! Я ухватилась за его руку и упрямо стиснула зубы: — Не иди, ты разве не помнишь, твоя мать умерла?! Прошу, закрой дверь… Он резко тряхнул рукой, так, что мне пришлось попятиться, чтобы не упасть, и равнодушно сказал: — Разве ты не слышишь? Она меня зовёт. Наконец-то. Он выглядел так, словно его околдовали. Глаза были пустыми и тревожными. Он исчез за дверью так стремительно, что я не могла отпустить его одного и не успела позвать на помощь, а прыгнула за порог, нагоняя его, пока туман не поглотил высокий силуэт: — Милый, стой! Одного шага вполне хватило, чтобы я вцепилась в его руку и крепко стиснула ее: — Я пойду с тобой, хочешь ты или нет, но одного не отпущу! Вик помедлил и кивнул, сплетая пальцы с моими. На секунду в его глазах мелькнула благодарность, но он тут же без колебаний как на зов волшебной дудочки Крысолова пошёл на тихий шёпот, манящий в туман: — Шикоба… Шикоба… Голос стихал и делался громче. Каждый раз он звал все настойчивее, и Вик шёл за ним, зачарованный. Ощущение пространства потерялось. Только трава, в такую тёплую весну неожиданно покрывшаяся инеем, похрустывала под ботинками. Вик уверенно шёл вперёд и остановился, лишь когда голос прекратил манить. Воцарилась тишина. Любой звук гаснул здесь, и я испуганно прижалась к Вику плечом, услышав позади тихое дыхание. А затем короткий хруст сбоку. — Чикала… — Вик медленно моргнул и словно пришёл в себя, совершенно растерявшись. Он огляделся и приложил ладонь ко лбу. — Боже, что мы здесь делаем… зачем я… что же ты! Иди ко мне! Я дрожала от холода, обняв себя рукой, и молча прижалась к его груди. Вик снял рубашку и остался в одной только чёрной майке. Рубашку он надел мне на плечи и растёр их, снова обняв. — Ты сам сюда пошёл… Я пыталась тебя остановить, но ты не слушал, — я обвила рукой его за талию, пряча лицо на плече. — Прошу, давай уйдём, Вик. Мне не по себе. — Мы можем пойти назад. Но я не уверен, что найдём правильное направление. Тут ни черта не видно. — Но лучше же так, чем стоять на месте? Он согласно кивнул и повёл за собой, развернувшись. Дальше шага в тумане не было видно ничего. Трава шуршала под ногами, порой мелькала сухая почва и кочки. Я случайно пнула носком ботинка плоский камень и озадаченно огляделась. По обеим сторонам от нас вдруг показались тонкие стволы деревьев, терявшихся в вышине и дымчатых кольцах. — Откуда здесь они? — тихо спросила я и коснулась рукой шершавого ствола. Какой странный на ощупь: будто наждак. — Похожи на сосны. — Здесь я не видел сосен, пока мы ехали… — качнул головой Вик и вдруг остановился, замирая. — Лесли. — Да?.. В тумане перед нами дрогнуло и заворочалось нечто большое. Я видела движение и медленно поднимала глаза вверх, следя за тем, что вырастало и выпрямлялось — пока ещё невидимое, но готовое выступить из неизвестности. Я сжалась и отступила, потянув Вика за собой. И когда дерево близ нас дрогнуло, и чёрный ствол вдруг поднялся из земли, я осознала, что ствол покрыт не древесной корой, а нечто вроде хитина. — Это не дерево! — выкрикнул Вик. — Это нога! В сторону! Она обрушилась на землю там, где мы стояли секунду назад. Вик сшиб меня плечом, и мы не устояли на ногах. Деревья кругом ожили, задвигались, как огромные лапы паука-палочника, и я увидела, как в тумане вспыхнули и заплясали наверху восемь алых огоньков. — Не смотри на них! — рявкнул Вик и поднял меня, обхватив за талию. — Беги отсюда! Мы метнулись вбок, едва увернувшись от ещё одной лапы. С громоподобным грохотом она вонзилась в землю, оставив в ней глубокую рваную рану, и проволоклась за нами. Вик ловко отскочил вместе со мной, задрав подбородок вверх, чтобы понять, куда наступит огромная лапа в следующий раз, и вдруг выпустил мою руку, откидывая меня назад. — Вик, нет! Мы оказались разлучены, когда коготь опустился рядом с Виком, а я оказалась по другую сторону. Голубые глаза прозрачным льдом заблестели на смуглом лице, узкие чёрные зрачки-точки застыли на мне. Вик рванулся вверх, но чёрная лапа вдруг согнулась в сочленении, и неведомая гигантская тварь, титан из тумана, вжала его за спину в землю, фиксируя, как наколотого на булавку мотылька. Вик трепыхался и отбивался, но сил его явно не хватало, и когда вторая лапа обхватила за талию совсем как тогда, на пляже, он отчаянно забился… — Нет!!! Оставь его, ты! Мразь! Она подняла Вика, утягивая его в туман. Он отчаянно зарычал, рванувшись из крепких объятий, но лапа сжалась вокруг него с такой силой, что Вик закричал от боли, прогнувшись в спине, и обеими руками упёрся в жуткую конечность. Я вскочила на ноги и метнулась к нему, попытавшись ухватить за руку или ногу, но лапа уже подняла его слишком высоко. Вик исчезал в тумане, все ещё продолжая до последнего сопротивляться. И когда он почти пропал из виду, нечто явилось из тумана. Огромная бурая тварь размером с медведя выпрыгнула сбоку и сшиблась с лапой, впиваясь в неё длинными, как кинжалы, чёрными когтями. Я попятилась и упала назад, сев на землю и испуганно глядя, как косматое гибкое тело, похожее на волчье, рвёт чёрную паучью лапу, роняя тяжелые капли багровой крови на землю. Вторая гигантская лапа пыталась смахнуть атакующего хищника, и я сумела рассмотреть в этой куче-мале его белый череп, подобный черепу коровы или лошади, увенчанный раскидистыми оленьими рогами. Он был у бурой твари вместо морды, в глубине глазниц светились желтые огни, разрезая туман словно фонари. Один мощный удар удивительно длинной лапой с почти человеческой ладонью — и паук высоко завизжал, разжимая свою хватку. И выронил Вика. Вик упал на траву, тут же приподнявшись на локтях и вставая на колени. Над ним, издав яростный вопль, повисла на паучьей лапе косматая тварь: рвала, терзала, раздирала хитин. По ней метил второй паучий коготь, но ранить никак не мог: противник был силён и быстр и отбивался, скаля пасть. Вик отполз назад, поражено глядя на схватку двух огромных монстров, и я едва нашла в себе силы встать и приблизиться к нему, обхватив за плечи. Мы были не более чем букашками на фоне сражения чудовищ, и могли лишь держаться друг за друга и в оцепенении наблюдать с колотящимися сердцами. А затем череп обратил на нас взор, и из глубины клыкастого рта мы оба услышали сухой, строгий голос Аделаиды Каллиген: — Беги отсюда, Пёрышко. Мы вскочили, себя не помня. Кажется, Вик подхватил меня под грудь, подняв в воздух и поставив на ноги. Мы побежали, не разбирая в таком густом тумане дороги, и едва миновали суматошно бьющие воздух огромные паучьи лапы. Вик вовремя пригнул мне голову, и мы проскочили под взмахнувшим хитиновым когтем. Один его удар — и голова с плеч. — Быстрее, Лесли! — Нет, постой! Я не поспеваю за тобой! Грудь разрывалась от адреналина, бегущего по венам, в висках стучало, а легкие жгло — Вик не бежал: летел, и тянул меня за собой, почти проволакивая над землей. За нашими спинами раздались утробный, хищный рёв незнакомого зверя и пронзительный визг паука. Туман начал редеть, мы увидели впереди неясные обломки камней и валуны, словно наваленные друг на друга. На миг показалось, что земля идёт под откос… — Стой!!! Там, впереди, обрыв! — вдруг закричали нам сбоку. Вик оступился и заскользил по камням, упав на бедро, и проволочился по сухой почве, утянув меня за собой в туче пыли. Я упала более удачно, потому что он вовремя подхватил меня: тем не менее, ногу обожгло болью, взрезало, а головой я стукнулась о каменный выступ… и затем поняла, что падаю в пустоту. — Ребята, держитесь! Не двигайтесь! Вик! Лесли! Я пронзительно закричала, когда под ногами исчезла земля, но Вик удержал меня за руку. Крепко стиснул, выдыхая от усилия, и я поняла, задрав голову, что он и сам схватился за кусок скалы одной рукой, пытаясь вдобавок вытащить меня. О Господи… Я посмотрела вниз, крик застыл в горле. Мы с Виком повисли на внушительной высоте. Рыжие скалы виднелись далеко внизу. Где-то там, между них, узенькой змейкой вился серебристый ручеёк. Если мы упадём отсюда, не выживем оба. Спустя мгновение к нам подскочили. Сначала один из близнецов схватил Вика за руку и за загривок, стараясь вытянуть. — Держите Лесли! — рявкнул Шикоба, пытаясь сбросить его руку от себя. — Её сперва, не меня!!! Мне тяжело… Вторая пара рук подхватила меня под мышки, и я вцепилась в сильные плечи, наконец чувствуя под ногами опору и упираясь в землю ступнями. Каменная крошка так и полетела вниз, постукивая по скале, когда меня затащили наверх. В следующую секунду Вик стиснул меня в руках, хрипло дыша. — Что это было?! Что, мать вашу, это такое было?! — повторял он как заведённый и вдруг совершенно ясными глазами посмотрел мне в лицо. — Ты в порядке? Ты не ранена? Он быстро ощупал меня. У самого по виску стекала кровь, затылок был разбит. Я всхлипнула, коротко приложив ладонь к его щеке, и неожиданно даже для себя расплакалась: — Я порвала твою рубашку… Вик горько усмехнулся, положив меня себе на плечо, и крепко обнял. Кругом было так ясно, словно не было в помине никакого тумана. Рашель, Адам и Теодор стояли подле нас. Женщина была ещё бледнее обычного, вцепившись в джинсовую рубашку Адама. Он погладил ее по голове и спросил: — Вы… вы как, ребята? — Не то чтобы в норме, — покачал головой Вик. — Я видел что-то, и Лесли видела тоже. В тумане… — Зачем вы вышли в туман? — резко спросил вдруг Тео. — Тедди, не надо, — предостерегающе перебил его Адам. — Ты же чувствовал, что он опасен, — процедил Теодор, отмахнувшись от брата. — Но всё равно пошёл туда! Не успей мы вовремя, вы бы уже разбились вон там, в пропасти… — Тедди! — прикрикнул вдруг Адам, и я впервые увидела, как его лицо окаменело от ярости. С минуту братья буравили друг друга холодными взглядами. Что здесь, черт возьми, происходит? — Я требую, чтобы вы немедленно рассказали обо всем, что знаете, — резко сказал Вик. — Иначе не ручаюсь, что в следующий раз спрошу по-хорошему. Живо! — Спокойно, племянник, — недобро покосился на него Теодор. — Мы и так планировали все тебе рассказать. — А раз уж вендиго откон сам показался вам, тем более. Но не здесь, — добавил Адам. — Мне все равно, где, — огрызнулся Вик, свирепо глядя то на одного, то на другого родственника, и опасливо закрыл меня плечом, когда Тео протянул руку, чтобы помочь встать. — Я хочу знать правду. — Тогда вернёмся в дом, — твёрдо сказал Адам, — и клянусь, мы расскажем абсолютно всё, что знаем сами.***
Placebo — Protect Me From What I Want
В амбаре было тихо и темно. В единственное маленькое, круглое окно сверху лился тусклый свет, но в этом проклятом мире нет ни Солнца, ни Луны, ни звёзд. Свет был призрачным и седым, совсем как туман, окутавший ферму, оставшуюся снаружи. — Как думаешь, он мёртв? — робко спросил Дуайт, и я покачала головой. — Вряд ли. Мы крадучись подошли к хищнику, пойманному в собственную ловушку. К убийце, попавшемуся в наши руки совершенно случайно. Как он оказался здесь?! И почему их в этом Цикле двое?! У дальней стены амбара вытянулся во весь немалый рост крепкий мужчина в чёрной одежде. Его лицо спрятано под белой маской, изогнувшей рот в немом вопле, а голова покрыта капюшоном. Это Крик, и он связан здесь, в амбаре. В амбаре, где прячемся от Клоуна мы с Дуайтом. — У меня из оружия лишь его нож, — мрачно сказал Дуайт, — но им могу зарезаться сам. Оружие маньяка ему самому не навредит. — Твоя суческая сверхсущность все предусмотрела, да? — хмыкнула я. — Ну что, ты насмотрелся на зверя? А теперь пойдём отсюда. — Нет, погоди! — Дуайт, не отрывая взгляда от бессознательного мужчины, сделал шаг вперёд. — Сам он никогда не освободится. Гляди какие цепи. Я хочу узнать, кто он и как здесь оказался. — Пришёл за нами, чтобы убить, вероятно? Да, гений?! — прошипела я, толкнув мужчину в плечо. — Спасибо, знаю, что гений, но, как видишь, он сейчас сам в ловушке. А кто поймал его? Кто привязал? Я ничего не понимаю. Дуайт наморщил лоб и предложил, заметив, что я настроена крайне плохо на эту сомнительную затею: — Я подойду, но ты, если боишься, можешь остаться здесь. — Сам оставайся! — возмутилась я и поискала глазами хотя бы что-то подходящее для самообороны. Вот дерьмо, тут нихрена нет! Это же амбар. Где топор?! Где вилы?! Или хотя бы лопата?! Кроме осколка точильного камня найти другое оружие было трудно, но за неимением лучшего и это сойдёт. Взвесив камень в руке, я пошла по сухой, дурно пахнущей соломе следом за Фейрфилдом. Он приподнял бровь с усмешкой: — Ты знаешь, у тебя такое зверское лицо, что я не завидую Крику. — Да пошли вы все, — огрызнулась я, не понимая, как могла снова влипнуть в какое-то дерьмо. — Я сейчас должна убегать от чокнутого Клоуна и искать генератор, а не играть с тобой в Нэнси Дрю. До убийцы оставалось лишь несколько шагов, и я всмотрелась в его силуэт. Он был прикован за запястья цепями, подвешенными на крюк, свисающий с потолка. Мускулистый торс пересекала ещё одна цепь, впиваясь в плоть. Он тяжело дышал, и я увидела то, что не сразу разглядела в темноте: из тела торчало несколько метательных ножиков, вонзившихся в живот, под правое ребро, в плечо и в бок. — Господи, — поморщился Дуайт, глядя на чёрную безрукавку, мокрую от крови. — Впервые вижу, чтобы такое случилось с убийцей. Как это вышло, интересно? Я скривилась, молча указав мужчине на крупные деревянные колья, которыми маньяку прибили к стене амбара ноги. Они вонзились в колени почти до верхушки; по голеням стекали в сено багровые струйки крови. Дуайт сглотнул и сделал ещё шаг. Даже раненый и окровавленный, прикованный и безоружный, убийца внушал нам подсознательный ужас. Мы ожидали, что он вот-вот стряхнёт с запястий свои цепи и бросится на нас с ножом. В этом мире может случиться всё, что угодно. Дуайт взял удобнее охотничий нож с чёрной рукояткой и быстро посмотрел на меня. Я пожала плечами: — Раз взялся за дело, иди до конца. Он кивнул, бледнея. Поправил очки на переносице. А затем поддел кончиком лезвия белую маску и сорвал ее с лица убийцы… Поверх смуглой кожи зажглись холодом серо-голубые глаза. Два страшных, дьявольских омута взглянули на нас, словно из глубины преисподней, и Крик медленно обвёл обоих взглядом, который ничего общего с человеческим не имел. Я застыла, всматриваясь в черты волевого, протравленного ненавистью лица, и вдруг Дуайт вскрикнул и выпустил нож, упавший на выстланный сеном пол. Маска опять опустилась на лицо Крика, и он повернул ее на звук глумливого мужского голоса: — Детки-детки, я иду искать… Клоун вас слышит… спрячьтесь от меня опять!