Hunters and Victims

В жизни каждого из нас наступают переломные моменты, когда мы можем что-то делать и делаем, или, напротив, не предпринимаем ничего, хотя могли бы. Вообще весь род человеческий можно разделить на два типа. Первые не ждут ничего и всё берут в свои руки. Они не оглядываются ни на кого, их нельзя назвать фаталистами. Они не тонут в ведре с крабами, погружаясь на дно, утянутые себе подобными. А в условной банке с пауками именно такие в итоге — те самые крупные пауки, которые съедают более мелких и ленивых особей. Вторые выжидают. Думают: что предначертано судьбой, того не миновать. Не торопятся. Наблюдают. Это бывает полезным, если ожидание подобно засаде хищника в вельтах — но чаще всего оно вызвано нежеланием напрягаться и суетиться. И если кто-либо ещё мог при виде Сущности растеряться, пасовать, начать диалог или уговоры, Крик выбирал действия. Сызмальства он, слабый и неухоженный, со сбитыми коленками и лохматой рыжей копной, постриженной весьма грубо неровной материнской рукой — всегда тощий из-за немалого роста мальчишка с чопорным именем Виктор, уяснил: те, кто ничего не делают, оказываются в пролёте. Пожалуй, решил он тогда, эти люди достаточно умны или влиятельны, чтобы не делать ничего. Либо слишком ленивы и безразличны. Два конца одной палки. И он оказался чертовски прав. Он не мог позволить себе такую роскошь и бездействовать. Когда мать оставила его с Адсилой («не уезжай, погоди!»), попросту выкинув из машины и закрыв у себя окно, он долго думал после, почему она так поступила. Что сделал не так. Быть может, был непослушен? Возможно, но не больше других мальчишек. Ну да, на него кричали порой. Но он был уверен, что проступки прочих сыновей были подчас не лучше. Однако их матери не бросали… Или неважно учился? Но что делать, если в школе его не слишком-то жалуют, а дома мать проявляет больше интереса к бутылке виски и изучению деловых бумаг, чем к сыну? Вик пытался наладить контакт с одноклассниками и учиться получше, короче, был паинькой. Он засел за книжки и приносил какое-то время только А, В и А+ отметки — но вскоре увидел, что матери плевать на них, как и на него, и рваться из кожи вон перестал. Какие ещё причины остались? Он не мог разгадать эту тайну, но уже жил у Адсилы, и с этим ничего не попишешь — поэтому приспосабливался. Робко звал её на вы, помогал по дому и хозяйству, спал на отдельной раскладушке за комодом, который она отодвинула от стены и сделала своеобразную перегородку для мальчика, чтобы в небольшой комнате у него появился свой угол. Но Вику было этого мало. О нём начали заботиться, но это была не его мама. Она запекала курицу в духовке (не ту пластиково-крахмальную дрянь из вакуумного пакета, как у матери дома). Когда оказалось, что он вырос из тёплой зимней куртки, так как Селена не потрудилась обновить его гардероб к холодам, Адсила вернулась из магазина с новой — и очень хорошего качества. Вик до сих пор её помнил. Красная, очень красивая, с нашивкой «Аляска» на рукаве, с енотовым пушистым капюшоном и двумя заклёпками на горле. Он снимал капюшон — и рыжие волосы падали на плечи и смешивались с огненно-красным цветом. Бабушка иногда гладила его по голове перед сном, и сквозь смуглые натруженные пальцы скользили гладкие мальчишеские пряди, обрезанные по скулы. Вик приехал к ней совсем коротко стриженным. — Ты как не индеец, — говорила она и качала головой. — Мать совсем забыла, кто она… но ты помни, Шикоба. Он равнодушно слушал и не реагировал на второе имя, всегда казавшееся ему придурошной глупостью. Однако она кормила его и он жил у неё, так что нагло сказать в лицо всё, что вертится на языке и на обиженном уме брошенного мальчика, он не мог. Был колючий декабрь, с позёмкой и ледяным ветром, когда он сбежал. В школе в тот день его жестоко побили, потому что били всегда — и у обидчиков было настроение сделать это. Ему посекли бровь острым углом школьного подноса из тяжелого пластика, и Вик обалдело стоял, глядя на компанию ребят двумя годами старше себя — совсем ещё мелкий, пусть и высокий, нескладный, как подросший жеребёнок. Парни ухмылялись. Они были из благополучных семей, всё буквально этим кричало, так что таких как Вик привычно обламывали сразу, чтоб он вырос уже запуганным. Совсем как в собачьей стае, они подсознательно чувствовали, что этот вырастет для них достаточно опасным, если его не сломать. И они в первую очередь иронично сломали о него поднос. Вик как одуревший выскочил из столовой, ухватив куртку и рюкзак. С брови на глаз и щеку натекала кровь, он думал — что вообще сделал такого, но сердце колотилось быстрее, чем мысли вспыхивали в голове. Он споткнулся и упал, пачкая куртку, джинсы и руки о слякотный снег и грязь, но тут же вскочил и побежал ещё быстрее прочь. В ушах пульсировал смех его обидчиков: они радовались, что Вик покинул поле боя с таким позором. Его всё очень достало. Он уже шесть месяцев жил у Адсилы и не видел мать. Наивно утешал себя мыслями, что это она, мерзкая старая индианка, не даёт им встретиться. В глубине души Вик знал лучше всех, что это не так, но знать и верить — разные вещи. Перепрыгивая через живые изгороди и устремляясь по задворкам прочь от школы, он бежал что есть сил, поскальзываясь на обледенелом асфальте и забыв надеть шапку и застегнуть куртку, к своему дому, настоящему дому, откуда его за что-то выгнали. Так поступает брошенный или потерявшийся пёс, который напал на хозяйский след. Даже если он на последнем издыхании, и даже если там его ненавидели и держали на цепи в вонючей конуре, всё равно домчится, чтобы умереть, упав у этой самой конуры. Это была абсолютная преданность, которую Селена не заслужила ничем. Детское чистое доверие, полное слепого обожания. Он обожал и помнил досконально те десять раз за всю жизнь, как она читала ему сказку или укладывала на ночь, усовестившись или забыв приложиться к бокалу вина, чтобы заглушить свои голоса в голове иногда они звучали не только в голове, но и на заднем дворе, буквально сводили Селену с ума безумным шёпотом и резким, до боли в сердечной мышце знакомым голосом покойного мужа, который говорил громче прочих. И Виктор думал: это всё неправда, она меня не бросала. Её заставили. Так было нужно. Причина неважна — к черту причину! Я сбежал от Адсилы и больше туда не вернусь. Он предвкушал, как удивится мама, что сын примчался домой. Он думал, она заплачет и распахнёт для него руки, чтобы Вик влетел в крепкие объятия. Так она раньше не делала никогда, но обязательно сделает сейчас. Задыхаясь, Вик протаранил костлявые и острые кусты орешника, с колотящимся сердцем наблюдая за тем, как за кронами старых вязов и темнеющего леса на окраине Вудсборо показалась крыша его дома. Сердце заколотилось. Он криво улыбнулся и вылетел к высоким кованым воротам… И сшибся с ними грудью, ухватившись грязными руками за прутья. В желудке всё дрожало, его скручивало от волнения. Отросшие по плечи волосы выбились из резинки, и Вик, жадно глотая холодный воздух ртом, искал глазами маму. Ее машина у гаража, значит, она дома. Вспыхнула слабая надежда, когда он заметил огонёк лампы на террасе. И закусив губу, Вик увидел, как она выворачивает из-за угла в тёплом чёрном пальто, а плечи окутаны её любимым алым кашне. Он хотел крикнуть громко, во всё горло — мам, я здесь!!! — но крик застрял в глотке, и он скривился с открытым ртом потому что мама была не одна и она улыбалась. Она держала под руку высокого белого мужчину, брюнета с породистым волевым лицом. Он был тоже в пальто до колен, как и она, и носил костюм под ним. Оба тихо общались и смотрели либо вперёд себя, либо друг на друга. И в их узком поле зрения не было места щуплому мальчишке с взлохмаченными рыжими волосами. Селена усадила мужчину в машину и склонилась над ним, поцеловав в губы. Темные волосы упали стеной между ними и остальным миром, но Вик знал, что ни с кем другим мать не была так нежна. А когда машина тронулась, а ворота раскрылись автоматически, водитель гудком шугнул прочь с дороги зазевавшегося пацана. Вик отскочил, споткнулся и плюхнулся на задницу, изумлено перевёл взгляд с машины и безразличного мужчины в ней на Селену. И затем встретился взглядом с матерью, а она наконец увидела его. Глаза у неё потемнели, а щеки залил густой румянец. И резко развернувшись на каблуках, она побежала прочь в дом — так же отчаянно, как сын мчался к ней. Вик не помнил, как дошёл до дома Адсилы. Спотыкаясь, он брёл, сжавшись и накинув на голову капюшон, чтобы окутать себя безопасным вакуумом, тишиной и мнимым теплом, будто бы оно выгонит стужу из его сердца. В горле нарывало слезами, но он не позволял себе расплакаться. Бровь и содранные ладони болели. Виктор Крейн чувствовал себя самым жалким и потерянным мальчишкой в целом штате Мэн. Устало обнаружил, что порвал красивую куртку на боку так, что теперь среди алого белел утеплитель. Вик кое-как добрался до пляжа у озера, закованного в лёд, и упал на топляк, обняв руками голову и опустив её к коленям. Злые, очень злые слёзы медленно заструились по лицу, закапали в песок, смешанный со снегом. Почему так? За что она его бросила? Он не замечал, как день перевалил за половину, а кости заболели от сырого холода. Руки давно уже перестали чувствовать, он просто вцепился себе в капюшон и покачивался из стороны в сторону, стараясь пережить второе предательство и вторую острую боль, застрявшую под грудью как опухоль возле сердца. Наконец услышал громкую ругань на индейском, доносившуюся с песчаной насыпи, и вниз на пляж быстро спустилась Адсила в своей неизменной коричневой шляпе и простом пальто. Он думал, будет злиться и кричать за разбитое лицо, порванную куртку и побег из школы, но вообще-то она просто подняла его лицо за подбородок, тяжко вздохнула и погладила его по макушке. Вместо всех возможных слов она устало взглянула на мальчика, которого не хотела воспитывать, но ей пришлось, и так уж вышло, что она чертовски привязалась к нему. И произнесла, когда он поднял на неё темно-серые, с голубыми холодными бликами у радужки, глаза: — Пойдём домой, Шикоба. С тех пор и трёх слов их жизнь как-то переменилась. Вик был неглуп и понял очень быстро, что твой дом — там, где тебя любят. Он был благодарным. И умел любить в ответ, правда, уж очень сильно. Иногда это было неудобно тому, кого он так душил своей любовью, но ничего не попишешь — её хватало с лихвой, потому что он всегда придерживал в себе запас для матери. Давал изо дня в день ей шанс, чтобы полюбить, так долго, что плевать ему было на все нанесённые раны. Но затем Адсила стала ему матерью больше. Она погрузила его в мир индейской культуры, к которой он принадлежал, и что-то внутри него нашло покой. Его мысли перекликались с мыслями соотечественников, и Вик понял: он не странный, он не глупый, он не нелюдимый бирюк — он просто другой. Такой, как Том, и Рик, и Джонни, и Эдна, и Адсила — как все эти люди из резервации, куда бабушка возила его раз в месяц так точно, чтобы он пообщался с ребятами и старшим поколением. Он также был дружен с теми двумя стариками, кто жил на земле Адсилы и тоже отказался покидать её. Маленькая резервация в Вудсборо, отделённая от остального племени, чтобы не утратить священную землю предков. И бабушка наущала: — Никогда не бросай это место, потому что они его отберут у тебя, если ты покинешь свой дом. Не продавай, сколько бы денег они не предложили. Это временное, это пыль. Земля живая, Вик, и она помнит, как по ней ходили поколения наших предков. Не будь косным, как они, и не дай себя купить. Так Вик понял очень рано ещё одну простую истину. Человек при деньгах опасен. Он может и не отнять у тебя свободу силой: ты сам ее с радостью отдашь, потому что другого выхода выжить просто может не быть. Вик извлекал уроки из всего, что посылала ему судьба. Он стал подчёркнуто интересоваться тем, что любили другие индейцы, потому что понял: он — часть них, и если он перестанет следовать их пути, путь сотрется и исчезнет. Но сейчас, в мире, где морок управлял реальностью, Вик готов был поступить как должно, и как поступил бы любой из его племени. Стрелок вывел Лесли из тёмного закутка, завернув ей руки за спину, и упёр в спину пистолетное дуло. — Никто и не собирается решать твою проблему по-хорошему, Крик, — протянула Сущность и медленно, неторопливо, вальяжно поднялась с места. — Думаешь, сможешь сейчас спасти её? Давай это проверим. Полагаю, Стрелок достаточно решителен, чтобы прострелить девчонке лёгкое. — Как раз плюнуть, леди, — подтвердил тот и усмехнулся, щуря безразличные глаза. — Но только если это ваш приказ. За просто так я и палец о палец не ударю. Крик скрипнул зубами, переведя взгляд с него на Сущность, а уже затем заглянул в лицо Лесли. В нём поднималась и клокотала ярость, и ослепительная вспышка застлала разум, потому что увиденное его не ободрило. Столько решительной злобы, отчаяния и ненависти в любимых чертах он не ожидал увидеть. И пусть то было не для него припасено, однако не хотел бы он, чтобы она чувствовала всё это. Она не ждала его помощи и не верила, что он спасёт. Оттого Крику стало лишь больнее. — Если ты сделаешь это, — сказал он угрожающе-спокойно и удобнее перехватил топор, — считай, вы все здесь трупы. Стрелок внимательно сощурился на него. Этот парень не похож на человека, готового шутить и пустословить, и взгляд его — затравленный и ясный — уже говорит об очень многом. Он крепче стиснул Лесли за плечо и развернул её грудью к Крику. Отчаянная девчонка рванулась из его руки, прорычав: — Пустите! И Сущность кивнула. Повинуясь немому сигналу, Стрелок помедлил мгновение: что-то внутри него слабо воспротивилось приказу, но он был должен подчиняться… таков у них с Сущностью уговор. Палец лежал на курке, ещё мгновение — и он убьёт девчонку. А дальше на всё воля Иктоми. — Чёрта с два!!! — рявкнул Крик. Секунды ему хватило, чтобы метнуть нож. Серебряный блик разрезал воздух, Сущность в изумлении моргнула, когда клинок пролетел мимо неё — и не сумела бы увернуться, но целился Крик не в неё. Раздался оглушительный выстрел, Лесли вскрикнула, от пистолетного дула из-за её спины закурился тонкий дымок. Застонав, она обмякла в руках Стрелка, а по плечу под тонкой кофтой расползалось кровавое пятно. Однако зеркально её ране из плеча самого Стрелка торчал нож. Все четверо в салуне застыли, только дыхание Лесли было шумным и всхлипывающим. И тогда Сущность громко, фальшиво рассмеялась. Крик оцепенел, чувствуя, как волосы на загривке встают дыбом. Так животное замирает ощетинившись перед тем, как атаковать большего чем он противника. Слабый и тусклый свет ламп бросал кривые тени на мнимое человеческое лицо Сущности, отчего черты казались зыбкими и дрожали. Губы казались испачканными в крови. Глаза были двумя ямами, чернеющими в безупречно гладком кукольном лице. Смех её отскакивал от стен и пола, заполнил лающим грохотом всё кругом, весь воздух, так что стало тяжело дышать. И казалось, он становился всё громче и безумнее, потому что крохотная телесная оболочка не могла вместить в себя всё титаническое содержимое Иктоми. — Я прежде никогда не видела кого-то настолько же упёртого, как ты, — прозвенели её слова, когда смех стих. — Будем считать, тебе повезло, — с отвращением бросила Лесли. В тёмно-карих глазах вскипали злые слёзы от боли. Крик презрительно смерил Сущность взглядом. — Ещё одного такого же ты бы просто не пережила. — Ты хочешь узнать, в чем смысл, — произнесла Иктоми, поднимаясь из-за стойки. И сейчас она была ещё меньше похожа на человека, чем когда-либо: статуэтка или кукла, набитая песком — вот это и есть Сущность. Что-то грозилось вырваться из неё наружу, что-то огромное ворочалось под кожей, изредка натягивая её и выпирая костями под складками делового костюма: такие в штатах отшивают только в дорогих ателье. Прекрасное строгое лицо было неподвижно, и даже наклеенная холодная улыбка не придавала ему живости. — А смысл всего этого прост. Я люблю играть, мой милый Крик, и паутину свою сплела вовсе не для того, чтобы такие мошки как ты трепыхались и рвали её. — Спокойный голос с каждым словом звучал всё злее. — В вашем никчёмном, ограниченном законами жизни и смерти мире есть свой глупый цикл, который меня отнюдь не устраивает. И я создала свой мир, лишённый такого недостатка. Жизнь и энтропия… — она издала нехороший смешок. — Две очень мощные энергии, способные созидать и уничтожать. А главное, питать меня. Но качественнее, лучше, сытнее всего — тот кровавый след, что оставляет после себя убийца, охваченный гневом, безумием и ненавистью. Он фонит ещё так долго, что заставляет единожды убившего снова и снова делать это. Искать идеальную жертву, свою высшую цель, которая настолько захватывает его, что он неспособен не убивать. Такие люди зовутся одержимыми. Их клянут маньяками, потрошителями, зверьми — хотя нет на этой жалкой планете других существ, кроме людей, кто уничтожал бы с таким сакральным восторгом себе подобных. Я же, друг мой, питаюсь вашей одержимостью — а точнее, её следами. Раз за разом убивая своих некогда уже помеченных смертями жертв, все вы, охотники, кормили меня. Раньше я покидала свою паутину, вынужденная что-то есть, в мир людей, и они нашли выход — устраивали кровавые ритуалы. Вырезали сердца прекрасных и главное — безвинных юношей и девушек на вершинах огромных пирамид и воздевали их над головами прежде, чем скормить мне. Организовывали культы в белых одеждах, уничтожающие всех, кто неугоден — и их энергия тоже уходила ко мне. Травили женщин, говоря, что сотни их летают на мётлах тёмными ночами, чтобы совершить шабаш с Сатаной — и убивая не сотни, а уже тысячи, озарив Салем всполохами костров, не подозревали, что давали пищу самому дьяволу. А сколько убийц было среди вас, моих нежданных кормильцев? Тэд Банди, Зодиак, Гарольд Шипман, Йоркширский потрошитель, Янг Синхай. Всё это настоящие имена всех тех, кто стал одержим убийствами. Нет дела до возраста, сложения тела, образа жизни и чего угодно у их жертв, кого-то они отпускали, а кого-то жестоко резали, душили, расчленяли, трахали и потом всё равно уничтожали ни за что. И я всегда была рядом, поедая эту восхитительную энергию смерти и безумия, влечения охотника к своей добыче. Ведь в ней заключены и жизнь, и смерть — две самые мощные силы, сплетенные воедино. И я решила тогда создать свой мир… Лесли покачала головой. Не верилось, что она стала частью плана голодной потусторонней твари, сломавшей ей жизнь. — Я забрала и поместила сюда, в мою банку с пауками, самых опасных и страшных убийц своего времени. Джек-потрошитель, безумный учёный Джекилл, жрецы Ада, то ли демоны, то ли ангелы — сенобиты, которые ищут в страданиях — наслаждения… Психо… Кожаное лицо… их было бесчисленное множество, и все они сменяли друг друга, как и жертвы, которые были помечены их безумием в вашем мире. Эти жертвы стали выживающими. Я сколотила их в стайки, дала им и вам костры — и создала идеальные условия для воспроизведения бесконечного азарта охоты у маньяка. Вы кормили меня раз за разом, и я становилась всё сильнее, чтобы из осколка и подобия вашего мира… — она обвела руками салун и широко улыбнулась. — …создать свой. — Создать? Крик так глумливо сказал это, что Сущность осеклась, услышав издёвку в его голосе. Он улыбнулся не менее широко, чем она сама, хотя вот её-то улыбка как раз угасала, а лицо покрывала пелена слепой ярости, точно она уже знала наперёд, что он скажет. — Ты ничего не создаёшь, глупая паучиха. — Бросил он, морщась. — Ты просто засунула нас всех сюда, лишила памяти и воли, а ещё — всех желаний, кроме одного: жажды крови. Те, кто оказался духом слаб, стали служить тебе. А очнувшихся, кто осмелился тебе возразить, я видел снаружи, в тех домах — они там до сих пор стоят безмолвными чёрными тенями. Так вот открою тебе секрет, тварь. Ничего ты не созидаешь. Ты только жрёшь, жрёшь и жрёшь, паразитируя у таких как мы. Ты даже неспособна убить никого собственными руками, чтобы прокормиться, потому что зависима от чужой энергии. И я не намерен больше в этом участвовать. — Разве тебя кто-то отпускал, м? — в голосе Иктоми зазвучали резкие опасные полутона. Снаружи рык и карканье ворон стали лишь громче. Сущность заметно заволновалась, и Крик незаметно скользнул ступнёй в сторону, принимая стойку для броска топора и крепче сжимая на нем пальцы. — В отличие от многих твоих убийц, — процедил он, и Лесли по голосу его почувствовала: нужно быть наготове, — мне у тебя разрешения спрашивать нахер не упало. Короткий замах, напряжение в пояснице, бёдрах, шее и ягодицах. Всё тело разом заработало, как высокоточный механизм, ожило. Крик резко выдвинул правую ступню к цели, отклонился назад, и расслабленная кисть подняла томагавк… Сущность не успела даже сделать вздох, а плечо Крика как тугой поршень вышибло вперёд мощным броском — мастерски точный контроль собственного тела заставил снаряд пролететь, быстро вращаясь в воздухе с ритмичным свистом. Лесли застыла. Ей уже приходилось видеть, как Крик бросает топор: но если тогда, в лагере Паканак, это было сделано почти лениво и величественно, сейчас мимо просвистела смерть. До Сущности было метров восемь — топор при вращении хитро перекрутился, скошенное лезвие режущей кромкой глубоко вошло в худощавый торс и застряло между грудей, но крови, вопреки ожиданию, не потекло. Он метнул томагавк мастерски, лучше вряд ли можно было бы — но по глумливому, клокочущему хохоту, зарождающемуся в груди Сущности, понял: это бесполезно. Однако в следующую же секунду она вдруг булькнула и потемнела лицом, стремительно видоизменяясь — и под туго натянутой на скулы и виски кожей забугрились и выкатились наружу шесть алых паучьих глаз. — Раз так, поищи её ещё немного! — прокаркала она сипло и Протяжно зашипев, паучиха отшвырнула от себя топор, одним ударом выбив его из своей груди. Никто не успел ничего поделать: она уже метнулась к Стрелку и выхватила у него Лесли за горло, а затем обе прыгнули в окно. Сущность расшибла его своим тяжёлым, чудовищно меняющимся с каждой секундой телом. Длинные конечности замелькали в воздухе. Крик не медлил. — Сучья мразь! — выругался он и на ходу поднял топор, вскакивая на подоконник и выпрыгивая следом в разбитое окно. Осколки стекла больно посекли бёдра и руки, но ему было плевать — он оцепенел и смотрел, как Сущность исчезает в тумане, швыряя Лесли на седло одного из трёх мотоциклов, а прислужники в чёрных лохмотистых балахонах уволакивают её вслед за своей хозяйкой, теряясь за седой клубящейся стеной. Крик крепко сжал кулаки. Она была так близко, мать их, так близко к нему! — Тва-а-а-арь! — взревел он яростно в туман, но ответом ему была лишь тишина. Тяжело дыша, он замахнулся топором на эту бесплотную стену и рубанул её — точно столб дыма, он на миг развеялся в воздухе, а затем всё вернулось обратно, покрыв стальное серебрящееся лезвие плотной пеленой. Жуткий снег перестал сыпать, над головой у Вика послышались громовые раскаты. Глубокий и густой звук мощностью всех децибел заставил воздух и землю содрогнуться, но молнии следом не было. Сердце в груди заколотилось как безумное, зашлось лихорадочной, дикой болью. Он не успел, не успел, не успел… За спиной послышались тихие шаги. Он не отрывал глаз от тумана, отчаянно опустив плечи и бессильно сжимая и разжимая руки. В глазах впервые за всё время прорезалось отчаяние. — Мы не смогли бы ничего сделать, — тихо произнёс Теодор. Пепел прекратил сыпать с неба снежными хлопьями, но вместо него вдруг не капля по капле, а сразу тяжёлым ведром обрушился дождь, словно Господь прихватил могучими руками мокрую тучу и выжал её, скрутив, точно сырую ткань, в верёвку. Адам стоял поодаль, болезненно прищурившись и вонзив когти в спину лежащей на земле и уже дохлой твари с длинными, неестественно подсечёнными лапами. На них напали совсем ещё голодные вендиго — с четырьми братья расправились и сожрали их плоть, насыщаясь. Рин прикончила ещё одного и теперь стиснула в ладони рукоять катаны, обмотанную кожаной оплёткой.

Hurricane — Theory of Deadman

Вик поднял глаза к небу и подставил ладонь, наблюдая за тем, как тяжёлые алые капли низвергаются из туч и стекают по его рукам и лицу. Кровавый дождь — кровавому убийце. В груди стало резче и больнее. Мокрые рыжие волосы тоже окрасились в красный и слиплись прядями на выбритых висках. Заалевшее лицо вдруг вспыхнуло. Он не принял такой расклад событий. И не собирался принимать. Решительно развернувшись на каблуках ботинок, Вик ладонью стёр с лица кровь и стремглав бросился обратно к салуну. Свирепо пнул ступнёй двери — и одна вылетела из петли, жалобно скрипнув. Стрелок был там. Он сел на низкую скамью близ барной стойки. Шкафчик был заткан за бутылками дорогим стеклом. Усмехаясь и качая головой, он только сказал: — Не круши мне здесь всё. Сам же понимаешь, я только выполняю её приказы. — Мне плевать, — выплюнул Вик и быстро осмотрелся. Он подошёл к стойке и опрокинул на тряпку, которой её так тщательно натирали, весь стакан виски, а после с остервенением принялся тереть себе лицо и руки. — Мерзкая паучиха. Думает, меня этим запугать, да?! Чёрта с два. — Чёрта с два, — эхом повторил Стрелок и вдруг повеселел. — Да, парень, к дьяволу её. Чёрта с два! А что, ты, гляжу, воевать с ней собрался? Вик бросил на него короткий взгляд. Седые волосы, тусклая борода и усы. Худощавое лицо, зубов не хватает, но глаза — молодые, цепкие, острые, как нож. И Крейн неприятно усмехнулся, пнув стул, некстати встрявший перед ним. Тот с грохотом отлетел вбок. — Собираюсь. — Тихо ответил он и ещё раз провёл по почти чистому лицу тряпкой, побагровевшей от крови. Стрелок ухмыльнулся. — Пока только с мебелью моей воюешь, так не пойдёт, — он покачал головой и прищурился. — Знаешь же, что Сущность поиграть любит? — Игрунья, мать её. Скучно ей. — Именно. Скучно. — Стрелок поднялся, крякнув, и встряхнул полы старого потрёпанного макинтоша. — Не думаешь же ты, что она поволочёт девицу в своё логово? — Я в этом не был уверен. — Крик помедлил. — Хотя… Так поступают обычно для отвода глаз. Лисы… уводят охотника подальше от норы. Зайцы… подкапывают свои же ходы. А перепела взлетают из-под ног, даже если их пристрелят, чтоб человек отвлёкся от гнёзд среди травы. — Ты, смотрю, неплохой знаток всякого зверья. Траппер, никак? Ну так вот что, охотник, — Стрелок прищурился. — Перво-наперво запомни две вещи. Раз — я тебе не враг и не друг, а так, лицо, заинтересованное в том, чтобы эта тварь вырядилась в деревянный костюм. Только вот подсобить тебе никак не смогу, я всё же крепко с нею повязан. И как видишь, ослушаться приказа никак не могу. — А говоришь, что хочешь помочь. — Крик откинул тряпку в сторону. — Как же ты нарушишь обещание ей служить? — Она разве приказывала мне не помогать тебе? — изумился Стрелок. Смуглые губы индейца в ответ изогнула кривая ухмылка.

***

Большой сундук был окован железом. От него пахло сырой могилой. Тленом. Землёй. Сладковатыми духами, забившимися пылью в ноздри. Стрелок вытащил его из-за стойки и грубо швырнул на скамейку, подпёр крышку сапогом. — Я понял сразу, как только ты бросил свой сраный томагавк: он настоящий. — Голос его зазвучал торжественно и низко. — У настоящего оружия здесь другой блеск металла, другая тяжесть. Оно никуда не девается. Вот вонзи ты нож в столешницу — так он и останется в ней, если только не задумаешь прихватить его с собой. Со штучками Сущности такой хрени не прокатывает. Всё куда-то ускользает словно само по себе… — Ближе к делу, — хрипло сказал Крик. — У меня нет на это времени. — Не беспокойся, она даст тебе возможность вдоволь погоняться за своими жополизами, чтобы отвлечь от главного. Об этом наверняка расскажут твои косматые дружки-людоеды, — и Стрелок хмуро усмехнулся и кивнул Вику за спину, явно указывая на вендиго, оставшихся снаружи. — Я же спрошу о самом главном. Хотя рассчитываю от краснокожего услышать ответ положительный… — Господи, — закатил глаза Вик, — и ты всё туда же, мужик? — …но задать вопрос будет не лишним. Держал ли ты в руке револьвер хоть раз, сынок? Вик поджал губы и сузил глаза. Посерьёзнел. На короткий миг его лицо превратилось в маску с тяжёлыми, презрительно нависшими веками. — Дай кольт, — не спросил, а потребовал он, протянув руку в коричневой перчатке. Стрелок без сомнений вложил в неё Colt Model 1848 Percussion Army Revolver: старое оружие, которое когда-то давно, ещё во времена Дикого Запада, сделало шаг навстречу человеческому равенству. Вик коротко дрогнул уголками губ, взвесил в ладони оружие. Такого ему держать ещё не доводилось. Но все эти болванки действуют схожим образом, и если в пугаче есть пуля, он пошлёт её куда надо. Аминь. Он отвёл курок и услышал щелчок; небрежным, но точным движением откинул барабан влево и прокрутил его. Три пули. — Будешь стрелять по мне за то, что я палил в твою подружку? — сразу спросил Куинн, но Вик смолчал. Он прокрутил барабан и закрыл камору. Удержал курок на предохранителе большим пальцем и с мстительным блеском в темнеющих глазах нажал на спусковой крючок. — Наверное, зря я тебе это в руки дал, — буднично заметил Стрелок. Вик вскинул руку, уже поставив ноги на ширину плеч. Взвёл с жадным, хищным щелчком курок. Цель была прямо по линии выпрямленной руки. Глаз зорко поставил цель по двум мушкам, Вик выдохнул и вдохнул… и в промежутке между ровными ударами сердца выстрелил. Всё это заняло секунды. Прокрутка-барабан-предохранитель-стойка-цель! Стрелок даже не вздрогнул, когда первая пуля сбила шляпу с его головы, а вторая расшибла бутылки текилы в осколки и влажное пятно на стене. Осталась одна пуля, и Крик молча пустил её в молоко, глядя себе под ноги. Он пальнул в потолок, так что проделал в крыше дырку, и довольно кинул в руки Стрелку его оружие. — Занятно, — похвалил убийца. — Не то чтоб что-то выдающееся… — Было бы выдающимся, если б вышиб из тебя мозги? — хмуро спросил Вик. — Пожалуй, да! — охотно откликнулся Куинн. — Всё равно своим оружием меня не завалить. А так хоть какое развлечение. Но что ж, за мной должок. Так что держи, малец. Он развернулся, откинул крышку с сундука и распрямился над ним, сунув руку за жевательным табаком на ременном поясе. Вик подошёл и встал рядом, заглянув в полутьму деревянного нутра. Там на куске савана лежало два простых кольта и россыпью — пули. Крейн покосился на Стрелка. — Это мои, — тот опрокинул в ноздри табак и глубоко вдохнул. — Не спрашивай, как я их получил здесь. Господь свидетель, за них погибло тогда много хорошего народу. — Как Сущность их не нашла? — А она что, пыталась? — Куинн горько покачал седой головой. — Ты забавный, парень. Уж больно важно да хорошо о ней думаешь. На деле это только огромный паук, и ничего-то она, как ты верно сказал, не делает, кроме как жрёт. Считает нас букашками. Но однако ж припирается ко мне в городок, чтоб свести сюда всех неугодных за прежние её Циклы. — Гляжу, таких тут много. — Люди всякий раз просыпаются и начинают задавать вопросы, как здесь оказались, кто они и каким образом будут выбираться, — кивнул серьёзно Стрелок. — Но вот что я скажу тебе, красный. У всякого места, даже такого тошного, как эта дыра, есть вход и выход. Главное, что сделай, когда отобьёшь свою подружку — разыщи ключ. Но берегись. Если паучиха о том узнает, начнёт играть с тобой уже по-настоящему.

***

Мотоцикл прокрутил задним колесом, увязая в кровавой каше и костяном прахе. Адам наспех заглотил останки человечины, давясь в горле оторванной и объетой до кости рукой — Теодор шустро расколол в клыках череп и перемолол его в крошево. Вик никого не ждал и никого не звал за собой. Он решительно вылетел из салуна, только в тусклом свете вечно пасмурных сумерек очень ярко сверкнули ручки двух кольтов в кобуре на бёдрах. Не прощаясь и не благодаря Стрелка, Крик вскочил на байк, седлая его, и резко обернулся, вглядываясь в изрезанное глубокими морщинами лицо под шляпой. — Как тебя зовут, меткий? — хрипло спросил он, и тот щёлкнул по поле шляпы пальцами. — Меня, почитай, все кличут Стрелком, малец. Но ты лично можешь Калебом Куинном. Вполне себе заслужил. Вик кивнул, поджал газ на ручке. Второй рукой походя накинул на голову островерхий истрепленный капюшон, и байк взрыкнул и заскользил рвано по земле, чтобы ворваться в туманную пелену. Теодор бросил истерзанную на части добычу и проскочил по оторванным головам с бледными, бесцветными глазами и щербатыми пастями, усеянными зубами-иглами. Он разрезал туман следом за племянником. — Да дери вас всех раком, подождать не можете минуту, что ли, — возмутился Адам и взмахнул рогами, на ходу цепляя в пасть оторванную ногу. Промчавшись мимо Стрелка, подмигнул, отчего глазница вспыхнула жёлтым светом. — Прикольная шляпа, дедуль. Земля задрожала под когтистыми лапами пронёсшихся в туман, точно буро-сизые тени, вендиго. На спину здоровому и ершистому запрыгнула мёртвая девка с катаной, словно так оно и надо. Ухватилась ему за рога и оседлала враз. Куинн проводил их глазами, вынув ещё щепотку табака, и задумчиво бросил вслед: — Удачи вам, уродцы. Он подошёл к истерзанным, но всё ещё живым и шевелящимся останкам. Мёртвая плоть вендиго не погибает так. Только измолотая и искрошенная такими же зубами, как у них, или сожжённая, она наконец-то обретает все свойства обыкновенного мяса. А пока месиво из когтей, рук, ног и голов, щёлкающих зубами, стремилось расползтись, чтобы повиноваться одному лишь инстинкту голода. Куинн покачал головой, стиснул в руке горлышко бутылки. — Нет, родные, — медленно сказал он, поливая виски рычащие четыре головы, три мужских и одну женскую, с рыжими косами. — Вы никуда отсюда не уйдёте. Упокой ваши души Господь с миром. Серная спичка вспыхнула в обступающем со всех сторон тумане, разогнала его — и в бледных, остекленелых глазах вендиго страхом зажглось пламя. Головы завизжали и застонали от охватившего их огня. Визг этот донёсся до ушей вендиго, легко нагнавших мотоцикл Крейна. Адам качнул рогатой головой и заметил: — Обычное дело, если кончаешь таких как мы. Всегда так надрываемся. — Чуешь, палёным пахнет? — подхватил Теодор. — Ну так что. Куда мы, тебе известно, Вик? Крейн буркнул из-под капюшона, пригибаясь ниже в седле к рулю мотоцикла: — Мне нет, откуда? Но вот ему… — он указал рукой в небо, и вендиго задрали головы наверх. Там, над их головами, стремительно летел, редко хлопая громадными чёрными крыльями, аспидный ворон. — …ему, возможно, да. Рин Ямаока поджала губы. Тот ли путь она избрала, последовав за этой сумасшедшей компанией? Она крепче ухватилась рукой за шершавый изогнутый рог Адама, удобнее умащиваясь между его лопаток. Вендиго под ней дышал как паровоз, из его пасти вырывались неровные клубы пара, а изо рта индейца под костяной живой маской — парок спокойный и небольшой. Рин крепче стиснула косматые бока коленями, и Адам вильнул вправо. — Вижу-вижу, — крикнул он звонко, — на три часа, в тумане. Вик резко свернул правее. Ворон огибал изящный полукруг, громко каркая и исчезая в белёсой пелене. И тогда Крейн действительно заметил заднее колесо и блеснувшую раму мотоцикла одного из прислужников Сущности локтях в двадцати перед собой.

Brothers in Arms — L’Orchestra Cinematique

Он гнал прочь, его байк буквально скакал по холму, изрытому норами и кочками, взлетая и пружинисто ударяясь колёсами о землю. А затем чёрный всадник вдруг нырнул куда-то вниз и пропал. — Блядь, не уйдёшь! — рыкнул Крик и устремился следом. Он нырнул за байком и осмотрелся. Двое других ехали впереди, и под одним из чёрных плащей он чётко услышал короткий полустон-полувопль, который издала Лесли. Её голос он узнал бы из тысячи таких же голосов. Всадников трое — но и их трое. Вендиго помчались по обе стороны от Вика, переговариваясь: — Бери на себя одного, я другого, — сказал Теодор. — И лови, но осторожно, можешь ранить Лесли. — Я?! Ранить?! — Адам фыркнул. — Я раню только трепетные женские сердца, братец. Ну и ещё тебя, когда трачу слишком много на, как ты выражаешься, побрякушки. — Цацки, — поправил Теодор, закатив на бегу глаза. — Я говорю — цацки, брат, а не побрякушки. — Ну да не суть, какая разница! — досадливо отмахнулся Адам. Рин на его спине клокотнула, захрипела, стукнув ладошкой ему по загривку: — Anata ga bakagete iru baai ni shōten o ateru! — Опять она обласкала мой слух этой дивной музыкой! — восхитился Адам. Он буквально летел над землёй, по-волчьи распластавшись в быстром беге. Рин мерно покачивалась у него на спине, налегая на неё грудью, чтобы не свалиться, и ловко поджала колени. Она взглянула вниз. Земля так быстро мелькала под когтистыми лапами вендиго, что стала едва различимым бело-багровым пятном. — Прискорбно огорчать, — усмехнулся Теодор, перемахнув с холма на другой. Как гончая, преследующая лису, он пошёл след в след и щёлкнул пастью у левого плеча всадника на байке. Тот ловко увернулся и поддал газу, отрываясь вперёд, — Эд, но она тебя снова обругала. — Да? — Адам хмыкнул. — Ну и как же на этот раз? — Словно с прошлого что-то изменилось! — фыркнула Рин и вздёрнула подборок, сжимая в кулачках жёсткую шерсть. Вик гнался за тем, кто был дальше всех от него. Ему казалось, Лесли по закону подлости именно там. Один мотоцикл нагонял другой. Холмы стали глубже и круче, и теперь железные кони мчали с одного на другой, подлетая в воздух. Отрыв между Крейном и беглецом стал куда значительнее, и он стиснул зубы, в отчаянии глядя в чёрную спину. Нужно решаться и действовать, причём быстро! Второй мотоциклист вырвался вперёд, взрыкнув мотором, и Вик резко повернул к нему голову, услышав и у него среди шума двигатели тихий плач Лесли. — Так где же она?! — Тео нёсся за третьим, нагоняя. — Я слышу её и здесь! — Они нас путают. Хотят, чтоб мы пометались! — Что делать?! — воскликнул Адам. — Подцепим хоть одного — и на такой скорости Ли просто разобьётся! — У нас другого варианта нет! — Вик рванул наперерез, взметнув землёй из-под заднего колеса. — Но вот вопрос, как их поймать. Они петляют и уходят в туман, я их теряю! — Да это просто, — сказал вдруг Тео, равняясь с племянником, — засалим их. — Чего?! — хмыкнул Адам. Рин недоуменно нахмурилась. — Салки верхом, помните такие? Идём перекрестьем, подрежем им! — Теодор прыгнул на холм и остановился. Даже в полном безветрии густо всколыхнулась его длинная густая шерсть на плечах и груди. Он прищурился, наблюдая за погоней и всматриваясь в туман. Вик взлетел следом за ним, тормозя боком так, что поднял клубы пыли и белого пепла. Адам встал по другую сторону, зорко всматриваясь в исчезающие силуэты в тумане. — Все они движутся по своей траектории. Они не могут пропасть в тумане, при них такие же как у Вика мотоциклы. Если бы были на своих двоих, их в мире Сущности раскидало бы кого куда, — промолвил Теодор. — Помните же, ненормальная физика пространства? — А ты предлагаешь на них поохотиться. — Ухмыльнулся Вик под капюшоном. — Всё лучше, чем бестолково гоняться. — Да. Обычные индейские салки на лошадях, ничего особенного! Адам, ты будешь слева. Идёшь по большому кругу, примерно рассчитай хоть на глаз траекторию, кого салить будешь. — Чего я всегда слева… — пробурчал вендиго, тряхнув чёрной гривой. Ему тут же прилетело ладошкой по рогам от Рин, но он то ли не заметил, то ли не решил нужным реагировать. — Я ж насмерть засалю. — Вик — ты центральный. Мы с Эдом их с боков будем загонять к тебе. И в тех, при ком твоей женщины нет — безжалостно стреляй. Вик невозмутимо кивнул. — Безжалостно? — хмыкнул Адам. — Это его обычное состояние. Я знаю, я у него ремонт в доме делал. Теодор первым соскочил с холма вниз по насыпи, и из-под лап комьями полетела земля. Адам пустился левее, как и было оговорено, и массивное тело врезалось в туман, нанизывая его лоскутами на рога. Рин медленно коснулась катаны, привязанной к отрезу ткани у себя на бедре. — Я выведу их из строя аккуратно, — крикнула она достаточно громко, чтобы даже в тумане разлетевшиеся в стороны преследователи услышали её. — Одного — точно… Тупица, поднеси меня ближе! — Неважная такая кличка, — заметил он, но ускорился. Длинные лапы замелькали в воздухе, земля дрогнула под тяжестью стремительно несущегося вендиго. Вик завёл мотоцикл. Пристально и внимательно наблюдая за тем, как его дяди широкими дугами срезают путь байкам, не давая разъехаться в стороны. Стиснув зубы, он отсчитал отведённых десять секунд, а затем дал короткий круг по шапке холма, отчего колеса завизжали — и слетел вниз, приподнявшись в седле. Трое преследуемых вынуждены были съехаться ближе и потерять в скорости: вендиго не давали им других вариантов — они щёлкали челюстями, а когда один из отчаянных гонщиков решил прорваться мимо Теодора, тот толкнул его мотоцикл боком. — Какой из них нужный?! Где она?! — вскричал Адам. — Сейчас узнаем! — решительно ответила Рин. — Тупица, чуть быстрее! Адам невесело хохотнул: — Чувствую себя женатым мужиком… с чего бы это? Когти взрыхлили почву, цепляясь за землю и придавая ему ускорения. Выдохнув, Адам краем глаза заметил Вика: тот уже нагнал по прямой похитителей и на ходу достал кольт. — Решайте там быстрее! — рявкнул он, удерживая руль одной рукой. — Рин! С коротким призрачным вздохом Дух привстала на спине вендиго и прикрыла глаза, исчезая. Среди всех маньяков Сущности никто не мог сравниться с ней в скорости. В вакууме застывшего пространства она прыгнула там, в другом слое измерения, на седло позади чёрной фигуры, где под плащом бугрились десятки вороньих тел. Перехватив катану, Рин сорвала капюшон с твари и встретилась с чёрной тучей перьев и клювов лицом к лицу. Вороны облепили её руки и легли крыльями на грудь, оглушительно и хрипло каркая, плащ сорвало на скорости. — Не у меня! — крикнул Адам и поравнялся с Рин, щёлкнув пастью и распугивая птиц. Дух ухватилась за его косматый бок и упёрлась в выступающие белые рёбра ступнями, намотав на руку шерсть. Потеряв седока, мотоцикл взвизгнул и перекувырнулся, загрохотал по холмам. Адам ловко перескочил через него и оставил за своей спиной вспышку огненно-оранжевого взрыва. Вороны облепили вендиго, метясь острыми клювами в глаза, но Рин, так и повиснув на боку Адама, на лету сняла с пояса катану и устроила мерзким птицам кровавую мясорубку, разрезая их в воздухе и защищая его и своё зрение. — Спасибо, малышка! — весело крикнул Адам. — Не очень-то хочется их жрать, чтоб потом от перьев отплёвываться! — Ещё раз назовёшь малышкой, — тихо бормотнула Рин, карабкаясь по его рёбрам и цепляясь за рога, чтобы прыгнуть на спину, — и я отрежу тебе язык. Вик стиснул зубы. Нужно со всем этим кончать скорее. Минус один — это хорошо, но где Ли?! — Меня тревожит тот обрыв впереди! — Теодор ускорился, вывалив длинный язык из пасти от усталости. — Хорошо бы найти Лесли до того, как оба байка слетят с него к дьяволу! Вик поднял глаза к небу, заметил, что из тумана и тучи кружащего воронья вынырнула чёрная тень. На секунду ему показалось, что из галдящей массы отделилась крупная птица с гладким, блестящим оперением и крепким клювом. Она нагоняла оба мотоцикла, пока крылатая тень не легла на один, точно пометив его для Вика. И он стиснул зубы, выдохнув. — Я знаю, где она. Он резко свернул вбок и взлетел на холм повыше, следуя чуть позади нужного мотоцикла. — Вали второго! — рявкнул он Теодору, и тот ощетинился, прижался к земле всем телом, нагоняя седока и подсекая колесо острым рогом. Мотоцикл, наехав на кочку, взлетел назад и опрокинулся, подминая под себя чёрный плащ. Воронья стая вспорхнула прочь, галдя и исчезая в небе. Вик нагонял последнего. Он прикинул расстояние до обрыва, узнавая этот самый обрыв и проступавший в седой облачной дали остров, на котором небо резали острыми пиками небоскрёбы. На этих холмах его убили сенобиты, здесь они с Лесли были вместе в последний раз. Пора бы заканчивать с этой погоней. — Рин! Адам и Дух поняли сразу. Она вспыхнула в воздухе и исчезла, оставив после себя лишь чёрные трещины, похожие на след электрического разряда — и очутившись за спиной ездока, запустила руку под плащ, чувствуя, как секут её запястье и предплечье острые когти и клювы. — Она здесь! — выдохнула Рин. — Я её ухватила! Рин нащупала сперва её плечо, затем — волосы, и почувствовала, как бьётся под плащом туго спелёнатое человеческое тело. Вик нагонял по верху, выжидая нужный момент. Рин вздрогнула, когда с её пальцами вдруг сплелись, хватаясь, чужие — и потянула на себя пленницу, вытягивая её из чёрных вязких объятий твари, созданной Сущностью. — Не отпускает! — отчаянно откликнулась она. — Поверь, ему придётся! На счёт пять! — Вик поджал мотоцикл коленом, готовясь отпустить руль. — Раз! — Я вас приму, цепляйся! — крикнул Адам, сближаясь с седоком и стряхивая с морды облепивших её птиц. — Два! Рин протянула руку, стараясь нащупать ветку рога или косматый вздымающийся бок вендиго. Он ткнулся ей прямо в ладонь, но рука соскочила. Лесли не отпускали. Из-под плаща показалось её лицо, и она сделала судорожный глоток воздуха. Вся облепленная перьями и израненная, она выпучила глаза, в ужасе глядя на приближающийся обрыв. Ещё немного — и она полетит с него и разобьётся… — Три! — Вик добавил скорости, группируясь. Шерсть скользила в пальцах Рин на такой скорости и с дополнительным весом. Она тянула Лесли на себя со всех сил, но похолодела, когда десятки чёрных рук ухватились за девушку из-под капюшона и плаща, пережали ей горло и потащили назад, чтобы уже никогда не отпустить. — Всади в меня катану! — закричал вдруг Адам и поравнялся ближе с Рин. — Что?! Вик рявкнул: — Четыре! Давайте!!! Уже поздно отступать. Он выцарапает её оттуда, сам сдохнет, но сделает это! И Рин провернула катану в руке, с сожалением взглянув в желтый узкий глаз вендиго. Не думая — сожалеть будет потом — она пронзила его бок клинком, всаживая как гарпун, и Адам тихо взвыл от боли и со всех своих сил рванулся вбок. Рин ухватилась за рукоять катаны так, что побелели пальцы, и вендиго потянул их обеих — её и Лесли — за собой из чёрных рук, жадно хватающих воздух и вытягивающихся из-под плаща следом за упущенной добычей. — Пять, суки! — прорычал Вик, отпуская руль. Он выхватил второй кольт, понимая, что одна пуля может не разорвать колесо или пробить топливный бак. И слетая с холма, выстрелил, вдыхая и выдыхая ровно, словно от этого не зависела жизнь его любимой. Дышать нужно при стрельбе, словно ты лежишь на лугу и любуешься безоблачным небом. Вот он и любуется, сукины вы дети. Одна пуля прошила ухватившуюся за Лесли руку, и тварь отпустила, взвизгнув и дёрнувшись от боли. Вторая пуля влетела в бак. И Вик слетел с седла, надеясь, что на такой скорости и с такой высоты не разобьётся насмерть. Удар о землю был немилосердный. Вик сгруппировал тело, как тогда, на крышах — но теперь он разогнался достаточно, чтобы точно расколоть себе голову и сломать пару рёбер. Его мотоцикл сшибся с тем, другим, и оба сцепились колёсами и отлетели к обрыву. А затем ударились о камни, сминая металл, и вспыхнули ярким заревом взрыва. Крейн упал набок, не шевелясь. Мир обретал заново звуки, до этого стоял оглушительный звон. Из левого уха на безрукавку потекла струйка крови. Тяжко выдыхая и боясь ощупать тело, которого пока не чувствовал, он услышал звенящий крик Лесли: — ВИК!!! Она отскочила от Адама и Рин, отбилась от их рук и бросилась бежать через холмы к неподвижному телу. Сердце колотилось у неё в горле, пульсируя и отдаваясь в затылок и виски. Исцарапанная, с простреленным плечом, к которому прилипла в крови ткань кофты, она упала рядом с Виком на колени и схватила его за чёрную ткань, сгорбившуюся на спине. И он раскашлялся, вставая сначала на локти и чувствуя, что в груди подсипывает при дыхании. Затем оперся о ладони, крепко обнял Лесли за шею, стиснув так, что она захрипела. И притиснув к себе, онемевшими губами тихо выдохнул ей в волосы: — Цела… Она сглотнула тугой ком в горле. Хотела выдавить то же самое, но расплакалась, уткнувшись носом в потную шею и размазывая слёзы по щекам. Руками обхватила что есть сил его поперёк груди, почти не слыша, как Вик застонал от боли. Он разбил голову, и теперь по загривку с затылка натекла кровь по саднящей ране. Мир всё ещё не был таким же ясным и чётким, как раньше, он схлопнулся до тонких сбитых пальцев, впившихся ему под рёбра. И Крейн прикрыл глаза, садясь на землю и крепко обнимая Лесли в ответ.

***

Разжечь костёр в мире Сущности было делом очень неблагодарным. Стоило Вику кое-как найти два подходящих камня, выкопать небольшую ямку и устроиться в, казалось бы, неплохом для этого занятия месте, как подул свирепый холодный ветер, разом задувший искры. Лесли коснулась его плеча и шепнула: — Ладно тебе, чёрт с этим костром. Отдохни. Они решили сделать привал прямо на обрыве, устроившись неподалёку от него в низине холма и в то же время — близ темнеющих лесных крон. Сам же лес высился густым каре, то и дело привлекая внимание вендиго. Теодор улёгся на землю, вытянув передние длинные лапы и откинув на спину ветвистые рога. Он устал, был голоден, но держал себя в руках, как мог, проявляя чудеса выдержки. Адам таким стойким не был. Вик и Лесли привалились к густошёрстому боку Тео, устало обнявшись. Впервые за всё время их встречи оба чувствовали опустошающую радость от простой близости друг с другом. Коснуться рук или сплести пальцы им вполне хватало, чтобы найти свой мир и свой покой, хотя ни тем, ни другим здесь и не пахло. — Странное чувство, — признался Вик, расслабленно опустив голову на медленно поднимающийся в дыхании бок Теодора. Лесли слабо улыбнулась ему в ответ, глядя в лицо. — Будто я долго спал, забыв себя, и вот наконец только сейчас проснулся. И был бы не против выкинуть из головы всё, что творил в этом безумии. — Да… Лесли была немногословна. Она вспоминала новых друзей, обернувшихся в жутких тварей, голодающих по чужой плоти. Она помнила, как боялась Крика и других охотников. Покосившись мельком на Духа, тихо спросила у Вика: — А она что здесь делает? Вопросов к ней, пока спасала, у Лесли не было. Под плащом у слуги Сущности было жутко. Мгла обступила её со всех сторон. Заточенная в тесноту и обхваченная как в тиски чужими руками, она боролась как могла, но рана, собственная усталость и бессилие делали своё. Тогда Лесли, выцарапанная из закостеневших чёрных пальцев, была рада увидеть кого угодно. И даже покойницкое лицо Духа со впадинами белых призрачных глаз с бледными дисками зрачков она восприняла как знакомое. Всё лучше чем здесь, в этом гробу из перьев, клювов и когтей. Вик помедлил с ответом. Пожав плечами, прокатил под рукой спутанные темные волосы Лесли, погладил её по голове — от макушки к виску. Большим пальцем очертил изгиб щеки, прихватив всей ладонью скулу. Лесли прижалась к ней и прикрыла глаза, совсем как ластящаяся кошка. — Нашла нас сама и захотела покинуть этот мир. Чужая помощь нам с парнями не повредит, и я согласился. Тем более, Рин знаю хорошо, она вполне нормальная… — Рин, — задумчиво повторила Лесли. — Рин Ямаока, — кивнул Вик. — Одна из самых здравомыслящих подобных мне, кого Сучность приволокла сюда для разделки мяса. Лесли тихо хихикнула, прикрыв глаза и тут же шикнув от боли. Простреленное плечо прихватило резко и жгуче, будто в него вдруг ткнули раскалённой кочергой. Вик дрогнул бровями, придвинувшись к ней ближе, и мягко развернул к себе. — Позволь я посмотрю? Крик сделал бы не так. Он просто молча рванул кофту с её плеча, бесцеремонно ощупал и тут же до дрожи нежно поцеловал в шею. С ним кинуло бы в жар и в холод, боль сменилась бы блаженством. А затем снова окунулась в саму себя, возвращая в ту точку, откуда пришла. Но Лесли была благодарна Крику за то, что он стиснул руки в кулаки до дрожи, сдержавшись. В его глазах быстро ушла промелькнувшая бешеным сталь. Он помог Лесли аккуратно снять видавшую виды рваную чёрную кофту и внимательно осмотрел её плечо. Только в фильмах показывали аккуратные и даже эстетичные пулевые отверстия от ран. В жизни Вик болезненно скривился, ощупывая спину и грудь своей жены. Он осторожно осмотрел её руку и заметил, что проверит, чувствует ли она кисть и пальцы. — И как же это сделаешь? — Лесли поморщилась, когда от надавил чуть сильнее возле плеча. Вик ухмыльнулся и взял её за запястье, поднеся его к губам и медленно целуя. — О… Теодор, погруженный в молчание, тихо хмыкнул. — Не завидуй, — парировала Лесли, любуясь мужем, припавшем к её руке. Он сузил глаза, вновь расцвеченные не только серой сталью, но и ледяными голубыми искрами. Его прежние глаза, такие дорогие и такие любимые. Лесли грустно улыбнулась, вспомнив, что их Сущность похитила прямо со свадьбы, пронзив ему грудь насквозь и уволакивая в туман. А её отшвырнула когтем прочь, так, что Лесли ударилась о дерево и потеряла сознание, очнувшись уже у костра. Одинокой, потерянной, всё забывшей. — Я не завидую, — мягко ответил Тео. — Просто скучаю по Рашель, и глядя на вас двоих, понимаю это ещё яснее. Вик привлёк к себе Лесли, слыша, как она дышит. Чувствуя её улыбку кожей. Оторвав от безрукавки широкий и длинный лоскут, он старательно перевязал её рану и погладил по плечам. — Ничего, чикала, скоро мы отсюда выберемся. Правда, не уверен, что ты опять не попадёшь в плен. — Да ладно, какой? — скривилась она. Вик ухмыльнулся. — В мой, конечно. Лесли расширила глаза: — А куда в этот плен сдаются, вы не подскажете?! Адаму среди всех единственному, пожалуй, было не до скуки. Он скулил неподалёку и мотал головой-черепом, увиливая от Рин и поворачиваясь к ней не больным боком, а плечом. Однако она была быстрой даже для вендиго, а потому ловко поднырнула под длинные мускулистые конечности и, проскочив у него под грудью, ухватилась за катану, насмерть застрявшую в белых рёбрах. — Стой спокойно, Тупица! — прошелестела она, упираясь коленом в косматый бурый бок. Адам плясал как норовистая лошадь, вонзая когти в землю, и фыркал белым паром в холодный воздух. — Ты меня на куски режешь, а я стой спокойно! — Какой ты капризный… — покачала головой Рин Ямаока. — А я слыхала, такие как ты боли не чувствуют. — В другой раз давай воткну в тебя меч, — весьма вежливо заметил Каллиген, — а потом скажу: ну что ты воешь, Ямаока, ведь было же совсем не… у-у-у-у!!! Он взвыл, задрав голову к тусклому беззвёздному небу, так, что на горле резко выделился кадык. Рин вынула катану резким рывком, тяжело дыша. С холодной яростью взглянув на вендиго, подвязала меч обратно на бедро. — Ты сам кричал что есть мочи: давай, Рин, пронзи меня! — передразнила она его низкий голос. — Я был в отчаянии! — завопил Адам, вздыбив шерсть на загривке. — Я думал, всё, ещё чуть-чуть — и мы уже не успеем спасти Ли, а она мне так нравится! Я её под венец вёл, черт тебя дери! Да что ты вообще понимаешь о семейственности, ты, хикикамори недобитая… Он досадливо полоснул ноющими рёбрами по земле, потёрся о неё псом, пытающимся унять боль в саднящей ране. Чёрная прямая грива, в которую превратились его волосы, свисающие из-под черепа гладкими струями вдоль индейского лица, разостлалась по белому праху ковром. И Рин, тоскливо глядя на неожиданно красивый блеск этих волос, вдруг осознала, что он — это рогатое чудовище, каннибал и воплощение безраздельного голода — более живой и настоящий, чем она. И прав на боль у него тоже больше. Вроде бы… — Да, верно, — проронила она. — В вопросах семьи я не понимаю ничего. Рин Ямаока помнила день своей смерти так ясно, словно это случилось вот только вчера. Хотя в мире Сущности она была одной из старейших убийц, и множество Циклов прошло через её руки, она как сейчас видела перед глазами свой дом и старое кладбище близ него. Разорившееся от бедности целых поколений поместье Ямаока в старой части Кагавы, которым заправлять из всего некогда важного рода остался один только отец, да и тот бормотал стылыми вечерами в пустых коридорах, что ему мерещится некое злое присутствие, и, верно, это неупокоенный дух — юрэй — пришёл мстить в его дом. Он слышал шёпоты из стен и видел смутные тени, путешествующие по пустым пыльным залам поместья. Думал, переутомился. Думал, истощён. Но не ожидал, что предчувствовал первым беду. Рин работала в две смены, в кофейне на стойке и по ночам мыла полы в супермаркете неподалёку от дома. Днём она училась в частном университете Такаматсу на экономическом факультете, понимая, как важно получить хорошее образование и потом — не менее приличную профессию. Рин было некогда взглянуть на себя в зеркало лишний раз или выкроить время, чтобы провести хотя бы час или день так, как может его с удовольствием проводить красивая беззаботная студентка. Была ли она беззаботной, вот в чём вопрос… Чтобы оплатить обучение, отец брал на себя дополнительные задачи в компании. Он очень скоро влез в долги и взял вторую смену на работе, а мать слегла незадолго до поступления. Возили её по больницам, обследовали, искали причины. И ищущий всегда находит. Так и семейство Ямаока узнало, что у Минако — рак желудка в терминальной стадии. Делать было нечего, ей дали сперва государственную сиделку, когда выяснилось, что муж и дочь не могут посвятить себя полностью больной. А уже затем супруг нанял медсестру, выделив на то деньги из семейного бюджета. Вот так Рин и крутилась изо дня в день, из недели в неделю. Но в холодном промозглом октябре всё переменилось враз, словно окунулось в кошмар… Началось с увольнения. Её отца в компании «Масато Хоторо» подставило руководство. Сумма, по которой ему предъявили обвинение — в плане расхищения имущества и взяток — была такой, что у отца перед глазами посыпались искры. Он зашёл на ковёр к начальству в надежде просить о хотя бы минимальном повышении… а получил такое. Компания запустила дефектную производственную линию, обошедшуюся слишком дорого. Так что отец Рин Ямаоки, отслужив двадцать два года, был уволен с досудебным квитком на руках. Тем вечером Рин крутила педали велосипеда, надеясь как можно скорее попасть домой и нырнуть в тепло поместья из-под промозглого ливня. Даже её жёлтый дождевик промок насквозь. Тихо напевая себе под нос любимую детскую песенку, Ямаока соскочила с велосипеда, едва завернула в высокие каменные ворота, и завела его в сарай, привычно пристёгивая на замочек, украшенный пластиковым розовым кристаллом. «Сейчас в душ и спать» — блаженно подумала Рин и потянулась так, что в пальцах от удовольствия защекотало. Но крик матери, полный ужаса и отчаяния — а ещё мольбы, от которой в жилах смёрзлась кровь — разорвала воздух на полосы. И юная Ямаока встрепенулась и застыла в сарае, выдыхая холодный пар изо рта… чтобы затем бегом метнуться в дом. В голове колотилось дурное: а вдруг она упала с лестницы? Вдруг опрокинула на себя кипяток? Вдруг просто свалилась с кровати и теперь, беспомощная, кричит от боли? — Мама?! Рин, перепрыгивая через ступеньку, ворвалась по лестнице в спальню родителей. Прежде она никогда без спроса не отодвинула бы бумажную дверь, но теперь, взволнованно толкнув её вбок, оцепенела и отшатнулась, прижав ко рту ладонь. Она была готова вытошнить свой давний обед в любой момент. В комнате стояла звенящая тишина и точно такая же оглушающая чистота. Только на циновке у низкой татами лежала груда конечностей, голова матери с приоткрытым в немом вопле ртом, забрызганная кровью и отделённая от туловища, а также её перевязанное верёвкой и посечённое тело. Разломанная грудь и разрубленные кости демонстрировали пустоту на месте сердца. Рин умолкла, крик застрял в горле, и она лишь ощутила, как тяжёлые слёзы скатываются из-под ресниц по щекам, горячо обжигая кожу. А затем боль обожгла её левое предплечье. Это отец своей катаной атаковал её, нанёс первый удар из множества. Его всегда доброе и отзывчивое, понимающее лицо сейчас исказилось, и Рин даже не узнала отца. Не узнала — но закричала: — Постой, погоди! Папа, что же ты! Я пришла… Катана резко опустилась на её руку, заставляя плоть повиснуть на кости. Рин врезалась спиной в деревянную балку, отступила назад и побежала прочь так быстро, как могла. Она скатилась довольно удачно вниз по лестнице, пытаясь унять здоровой рукой хлеставшую кровь из раны. Всё тщетно. Рин вылетела в коридор и взвизгнула, поняв, что половицы залиты кровью. Поскользнувшись на ней и едва успев ухватиться за деревянную раму, Рин услышала шаги за тонкой бумажной перегородкой — и ладонь её разрезало острейшее лезвие катаны, порвавшее стену. Отец с рыком вломился в коридор, ударил дочь локтем в переносицу, отчего брызнула яркая кровь. Рин не понимала. Рин не понимала, за что, не понимала, почему он решился на это — и дрожащими изрезанными руками попыталась остановить замахнувшегося отца… Сделать это было невозможно. Скорее легче было войти в движущийся торнадо и приказать ему не сметать всё на своём пути. Лезвие блеснуло тусклой сталью, дождь барабанил по крыше, когда глава семейства Ямаока взрезал катаной живот собственной дочери и пинком отправил её с лестницы прочь. И Рин захлебнулась стоном, вывалившись в тонкую бамбуковую перегородку и выламывая её своим телом. Сверху на неё обрушилась посуда с полки и сама полка: оглушённая тяжёлым ударом прямо по виску, она придерживала вываливающиеся кишки, расползающиеся кровавыми змеями между пальцев, и думала, какова глубина её безумия. Отец приближался. Он процедил что-то очень невнятное, когда наступил ботинком на чёрные длинные волосы Рин, и дочь рванулась, болезненно и протяжно закричав. Катана обрубила ей бедро, заставив глубочайший порез — фактически почти отсечённую конечность — закровоточить. Пена пошла с губ Рин Ямаоки. Девушка девятнадцати лет, примерная студентка и хорошая дочь, вытирала своей кровью полы поместья, где бегала со звонким смехом ещё малышкой в цветастом платьице, сжимая в пухлых ручках деревянных кукол. Где те куклы, малышка Рин? Она зашептала последние слова о мести и скорби. О смерти и зле, притаившемся в стенах. Одержимое поместье вняло ей и услышало её, согласно кивая каждой болезненной вспышке умирающего мозга. А отец всё шёл на неё, наконец пиная носком ботинка в поясницу и заставляя Рин взвыть. Серебряная стрела старой катаны, которая даже отцовской не была — с ней ещё прадед Рин был запечатлён на одном из первых в Японии снимков, поскольку был рода знатного, а предки Ямаока так и вовсе служили сёгуну, говорят — стала последним, что увидела Рин. Только вспышку — и больше ничего… Адам слабо коснулся её плеча когтем, длинным и сверкающим как клинок. И Рин, вздрогнув, отшатнулась от него поневоле, отчего-то разом вспомнив блеснувшую в дождливой ночи катану отца. — Чего ты? — растерянно протянул Каллиген и неожиданно тихо добавил. — Всё в порядке? У Рин не могло быть в порядке. Она ведь, кажется, умерла уже давно — и предпочла бы этого не помнить никогда… но сильно было проклятие, которое и воплотило её в форме мстительного Духа-юрэй, существующего лишь ради одной цели, что удерживает мятежную душу в мёртвой плоти. Ради мести. Она сглотнула ком в горле и хотела отвести лапу вендиго от себя, но заглянула не в жёлтые глазницы, а в два человеческих тёмных глаза под черепом. Прежде — затянутых бельмом и чудовищно неживых и безразличных. Теперь, кажется, даже их выражение изменилось. — Хотелось бы, чтобы в порядке, — прошептала Рин, сжав плечи. Адам болезненно нахмурился, не понимая, почему её ответ подразумевает обязательное «нет». Что с ней-то не так? — Когда говорят таким тоном, как ты, — заметил он, — есть какое-то «но». В чём смысл твоего? Раскрыться ему? Ещё чего. Рин отвернулась, и призрачный голос зазвучал грубо и многоголосо, недовольно, резко: — Это не твоё дело, Тупица. Не лезь в него. Однако от вендиго было трудно отвязаться. Он не боялся её, как выжившие, и не трепетал перед ней. И кажется, он не понимал слов «нет» и «отстань». Он и сам был, пожалуй, порождением смерти не менее худшим, чем сама Рин — а потому, когда она развернулась и пошла прочь, потрусил следом. — Я просила оставить меня в покое! — Я таких слов не слышал, — возразил Адам. — К слову, ты прогуливаешься здесь ради вымещения собственного гнева, так? А я — чтоб поискать, чего можно было бы зажевать… — О, боги… — простонала Рин и остановилась. Адам остановился вместе с ней, словно ручной пёс. — Тупица, прошу, ищи себе еду в другом месте. Мне действительно нужно побыть одной. — Я так не думаю, — снова возразил он, — нет ничего хуже, чем в такой раздрай, как у тебя на душе, а это видно невооружённым взглядом прям по лицу, оставаться од… Катана с тихим шелестом выскользнула из оплётки на бедре и прислонилась к горлу вендиго. Зарылась в густую всклокоченную шерсть, упёрлась в кадык, и надави Рин капельку сильнее — взрезала бы его… Но Каллиген не пасовал. Он лишь холодно опустил лицо — человеческое — на лезвие и процедил удивительно серьёзно: — Смотри не срежь шнурок. Сделаешь это — останешься без рук. Рин непонимающе дрогнула бровями, на миг даже хватка её ослабела — и рука, стиснувшая украшенную ромбами и зигзагами рукоять, опустилась вместе с мечом. В гуще шерсти она заметила это — тонкую кожаную верёвочку, обнявшую могучую шею и спрятавшуюся под бурыми клоками. И крохотное серебряное колечко, блеснувшее так ярко, что Рин даже изумилась — как это она могла его только сейчас заметить? Оно же горит на груди у вендиго. — Чьё оно? — ровнее спросила Рин, касаясь кольца. Оно легло ей на ладонь; Адам не отпрянул и не зарычал. Ровно и спокойно ответил, не отрывая взгляда от Ямаоки. — Кого-то очень мне близкого. Не только у тебя есть свои призраки из прошлого. Рин усмехнулась. По одному лишь размеру определила, что кольцо женское. — И где же она? Осталась в твоём мире? Тогда символично, что он в разлуке носит это в знак памяти. — Она умерла очень давно. — Ответил Адам и вдруг встрепенулся. — Тихо. Со стороны леса слышу шаги… Вик поднялся на ноги, выпрямился. Мягко отстранив от себя Лесли, он опустил руку с топором вдоль бедра, всматриваясь в туманный пролесок. Обострённое чутьё говорило ему, что к ним приближается один из убийц. Кто именно — это ещё предстояло узнать. — Ты видишь… — начала было Ли, однако Вик сделал ей знак второй рукой, чтобы замолчала, и пошёл навстречу туману, поравнявшись с Адамом и Рин. Поневоле Ямаока опустила ладонь в чёрную гриву Каллигена, выжидая незнакомца. Дурное предчувствие охватило их троих, заставило встать плечом к плечу. — А если это один из её вендиго? — спросил Адам и горько вздохнул. — Жаль не поел тогда… — Кто о чём, Тупица, а тебе лишь бы кого-нибудь зажевать! — прогневалась Дух, сверкнув глазами, но гриву его из рук не выпуская. Вик коротко покосился на них двоих и усмехнулся. — Спокойно, Мононоке, — невозмутимо откликнулся Каллиген, и Рин побагровела. — Я не к тому веду. Сил у сытого меня куда больше, чем у голодного, и если понадобится биться в полную силу, лучше бы мне кем-то перекусить. Вик прищурился и чуть склонил набок голову. В тумане он цепко углядел показавшийся сперва и зажелтевший плащ. Затем — ало-полосатые брюки. Крепко сложённую грудь, забрызганную кровью. Лиловые волосы, зачёсанные назад… — Узнал тебя по глумливой роже, — громко произнёс он, и Трюкач улыбнулся, приветственно подняв обе руки в воздух. Тонкие длинные пальцы взметнулись изящным сплетением в жесте, почти искусству подобном. Трюкач всё так делал. Каждое его движение было полно томления и огня. — Крик, — ответил тот. — вот так встреча. Без маски не узнать, да и выглядишь жалко. А что это за отощалый бизон возле тебя? — Он прищурился и обрадованно продолжил. — О, смотрю, и Дух здесь! — Отощалый бизон? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, елейно пропел Адам. — Это он про меня? — Угомонись, — отсёк Крик и сложил на груди руки, демонстрируя Трюкачу топор сразу: уж пусть лучше видит, с чем свяжется, если пришёл сюда напасть. — Какими судьбами, Чиун? — Бреду к двери в мир живых, Крик. Моих фанатов здесь как ни искал, так и не нашёл. Да и концерты даю явно не я… — он невесело усмехнулся. Уголки изящных губ приподнялись. — А заодно пытаюсь сбить со следа тех, кто решил преследовать меня — не все, знаешь ли, с потухшим костром перестали служить Сущности. — Вот как? — эхом откликнулся Крик и встал удобнее, приподняв бедро и морщась. Боль в голове и подреберье никуда не ушла, только усилилась. — Ну и что же это за отряд самоубийц на минималках? — Призрачное лицо… — Хак остановился напротив Крика на почтенном расстоянии, не решая приближаться. Пока что. — Затем эти смешные ребята, ну, ты их знаешь, Легион… — А-а-а, подростки, — Вик вздохнул. — Моя специализация. Они иногда — самый мерзкий контингент… — Согласен, я таким обычно пою со сцены, — невозмутимо кивнул Хак, и оба мужчины сухо рассмеялись. — Затем — ты не поверишь, но по следам моим идёт Траппер. — И он туда же! — расстроился Крик. — Придётся его завалить. — Других маньяков пока не знаю, — развёл руками Трюкач. — Уж прости, останавливаться и знакомиться с ними не стал. Хотя… — он заглянул Вику за плечо и улыбнулся. — Вижу новые лица, ну кроме этих твоих трёхметровых рогатых товарищей. Адам терпеливо вздохнул и преисполненным страданием взглядом посмотрел на Вика. — Можно я его сожру, а? — умоляюще спросил он. — Нет! — покачал головой Крик. — Он нам может вполне ещё сгодиться! Как перестанет, попробуешь на зуб. — А, ну то есть, моё присутствие вас, джентльмены, не смущает? — уточнил Хак. Густая аура террора окутала холмы, и Лесли за спиной мужа неосознанно вжалась в косматый бок Теодора, озираясь. Вик ощутил это, но остался сознанием куда трезвее. — Гости к нам пожаловали, — медленно сказал он. — Будем драться? — Их немало, — меланхолично заметил Трюкач. Но Адам хмыкнул в ответ ему, тряхнув космами, а Вик медленно вытер лезвие топора о штаны, взвесив его в руке и взвалив на плечо: — Так и нас тоже.