Позолоченные кости

      Гор тихонько говорит:       — Просто… Помни меня.       И ее бескрайнее, переливающееся закатным маревом небо в миг — серая безликая бездна, стягивающаяся на шее меж драгоценных камней.       Хатхор останавливается на месте, не смея сделать ещё один шаг; всего лишь подступ, и под пальцами ее — снова соколиные пёрышки, мягкие белые волосы. Она замирает на крыше, сокрытая за рекламным щитом, прижимая ладони к груди, что внезапно вздымается так часто, и скачет пульс. Хатхор даже не шевелится, боясь нарушить их — Гора и Анубиса — спокойствие, объединение; она боится, что ее услышат, заметят, разболтанную такую и напуганную, что даже весь гнев на мужа пропадает, словно осевшая в прибое морская пена.       Но мысли клубятся, нагнетают; ей, Небесной богине, в миг становится мало воздуха, несмотря на то, как близко Хатхор находится к своим владениям. Она же просто хотела отчитать Гора, словно непутевого ребёнка, который не соизволил сказать ей, законной жене, как плохо ему после возвращения Кроноса, что мир его кружит и зудит, слабость порой подкашивает ноги — а Хатхор чувствует. Связанные древней клятвой, они до сих пор части единого целого — не противоположности, как Осирис и Исида, а одинаковые в силе и характере, отражения друг друга, запертые в разных телах. И, когда когти Тифона, распарывают Гору бок, впиваясь и раздирая, Хатхор падает на сцене от боли, которая настигает и её всего на минуты позже. Только ее человеческая оболочка оказывается цела, Хатхор судорожно проводит пальцами по рёбрам, ожидая увидеть алеющую на белизне футболки кровь, но ее нет — однако, девушка чувствует, как, вязкая, она сочится из раны мужа на другом конце земного шара.       Вот и сейчас, уловив, как в полушёпоте Гора, лежащего рядом с братом на нагретом солнцем рубероиде, скользит смирение и обреченная печаль, вся ярость Хатхор исчезает насовсем так же яростно, как и зарождалась. Она ловит себя на единственной мысли, что ей просто хочется внимать эху его голоса — тягучему и расплавленному, будто золото, родному. Тому, кому вовек не признается, насколько сильно она скучала. И насколько горда была, чтобы приползти под его руку первой.       «Сколько меня не было рядом с тобой?»       Хатхор ощущает их силу, двух наследных принцев Дуата, сплетенных между собой, различных, но идеально дополняющих друг друга, как жизнь и смерть; она касается этого переплетения аккуратно, чтоб не заметили, но достаточно настойчиво, чтобы прощупать Гора — золотая тесьма проходит между обнявшихся крыльев. Хатхор ведь много не нужно, они с Гором — сокол, парящий в небе, и само небо, укутывающее его — настолько схожи, что он и не заметит, как совместное звучание ее систра и мената имитирует шорох зарослей папируса при малейшем дуновении ветра. Она — закатное солнце, которым хочется любоваться, не отрывая взора. А он — глаза, способные разглядеть ее свет и в мире живых, и в мире мертвых. Поэтому Хатхор чувствует лучше прочих, выглядывая из-за укрытия своего, что любимый мужчина ноющую боль и тревогу прячет за поддельной улыбкой, появившейся, пока ее не было рядом. За бравадой и спесивой храбростью — вопросы, ответы на которые даже Великий Амон-Ра не способен дать, не то, что яркая Хатхор.       Но теперь Гор ее и близко не подпустит, даже несмотря на то, как ласковы будут прикосновения, как жгучи поцелуи, как мучительна тоска. Не сейчас точно, когда Кронос вернулся и стремится разрушить Вселенную.       Потому что Хатхор, прекраснейшая из всех женщин, может пострадать, исчезнуть навсегда, а Гор не сможет защищать их обоих, если выбор станет меж ней и Анубисом — не тогда, когда неуверен, выживет ли в итоге сам.       И из-за любви к своему избранному, из-за верности клятве быть Домом ему среди грозовых туч, быть ветром в его крыльях и песней на его губах, Хатхор приходится снова уйти прочь — как бы сильно она не желала остаться.       «Я, так же, как и раньше, только твоя,       Так же, как и раньше»