***
— Я прошу прощения, милорд. Молодой человек — на самом деле мальчик, стоял на коленях, и его голос дрожал, когда он не смог подавить дрожь, сотрясавшую его тело. Его хриплое дыхание звучало глухо в холодной, похожей на пещеру комнате. Он тихо усмехнулся, заставив мальчика робко взглянуть на него с легким проблеском надежды в глазах. — Ты извиняешься? Как… странно. Он встретился взглядом с мальчиком всего на мгновение, прежде чем поднял ногу и наступил ему на голову, заставив его лоб коснуться холодного каменного пола. — Друзья мои, вы слышали это? Он извиняется. Волна неловкого смеха прокатилась по комнате. — Милорд… пожалуйста… Голос мальчика был напряженным, тонким и прерывистым. — Пожалуйста? — Пожалуйста… помилуйте… Он снова усмехнулся. — Милосердие… какая любопытная вещь. Милосердие… Он отступил на шаг, отпуская голову мальчика. — Посмотри на меня. Мальчик неохотно снова поднял глаза, отпрянув при виде злобной ухмылки, направленной на него. Действительно, не было ничего доброго, ничего доброжелательного, ничего милосердного в том, какие бы чувства ни растягивались и не кривили его губы. — Чего же ты хочешь? — спросил он медленно, покровительственно. — Милосердие… милорд. Милосердие… — Очень хорошо. Твой Лорд проявит к тебе милость… — Благодарю вас, милорд, благодарю вас… — …в конце концов. Круцио. Крик вырвался из горла мальчика, и он наслаждался этим звуком, глубоко дыша, когда темная магия кипела в воздухе вокруг них, лаская его кожу и обжигая его вены восхитительным электричеством. Порыв был невероятным — он чувствовал, как у него кружится голова от удовольствия, когда сладкая мелодия гудела у него в голове, а чувственная статика танцевала под кожей; он чувствовал себя таким там, таким настоящим, таким живым. Теперь молодой человек корчился на земле, и он чувствовал, как его ухмылка расширяется при виде мышечных спазмов дурака и сильных подергиваний, перемежающихся его хриплыми криками. Были времена, когда он действительно жаждал провала своих последователей, просто потому, что такие моменты, как этот, были такими… приятными. Однако это плохо сказывалось на моральном духе. Его последователи, казалось, действовали не так хорошо после того, как увидели, как их товарищей пытали до безумия… это было очевидно из прошлого опыта. И хотя наказывать их было удовольствием, они должны были действительно что-то сделать. Если бы они не могли этого сделать, зачем бы ему вообще с ними мириться? Он вздохнул, а затем выпустил проклятие, с любопытством наблюдая, как мальчик пытается успокоиться. — М-милорд… п-п-пожалуйста… д-даруй мне… — Милосердие? Ты уже говорил это. — П-пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… — ТИШИНА! Все повиновались. Не было слышно даже малейшего следа дыхания. — Ты просишь о милосердии, и я, твой милосердный господь, дам его тебе. — Благодарю вас, милорд, благодарю вас… — Авада Кедавра! Глаза Гарри распахнулись, и он вскочил так быстро, что почувствовал, как в животе у него зашевелилась тошнота. Он обхватил голову руками. Его кожа горела, но это был не болезненный огонь — это была страстная ласка темной магии. У него кружилась голова, он тяжело дышал и был взволнован. И он ненавидел это. Он стиснул зубы, заставляя себя успокоиться. Ему это не понравилось. Ему это определенно не нравилось. — Заблуждение — это признак безумия, Гарри. Он услышал насмешку в голосе Тома. — Заткнись, Том, — яростно прошипел он, не обращая внимания на резкую боль, пронзившую его лоб. Он выглянул в окно — снаружи все еще было темно, но он мог видеть слабое серое свечение на восточном горизонте, мягкое и едва различимое. Еще раз, какой сегодня был день? Дядя Вернон запер его в своей спальне на три дня после визита к Гермионе, который был 23-го, и это вынудило его переключиться на свой ночной график (в котором он открывал свои двери задолго до того, как Дурсли засыпали, и занимался приготовлением еды и разминанием ног). Затем он провел следующие три дня, выдергивая сорняки и болтая с садовыми змеями, снова вытесняя его из своего ночного графика. Он случайно обнаружил грязь в доме (нет, на самом деле, это не имело никакого отношения к тому факту, что он устал и хотел немного больше времени, чтобы прочитать свои зелья), поэтому он снова был заперт в своей спальне на целый день, но ему еще предстояло изменить свое расписание… Был ли уже август? Нет, так и должно было быть… — С Днем Рождения, Гарри. Голос Тома теперь звучал злобно, насмешливо, и Гарри почувствовал в нем мстительность. Он поежился и почувствовал, что Том доволен его дискомфортом. Откинувшись на подушку, он с силой закрыл глаза. Может быть, если ему повезет, он сможет поспать еще пару часов без сновидений. Пять минут спустя он снова сел. Самодовольное веселье Тома все еще звучало в глубине его сознания, заставляя его тяжело вздохнуть. Он знал, что дело безнадежно, когда увидел его. Этот день не обещал быть хорошим. Это уже было очевидно. Иногда он… Что ж, иногда ему хотелось, чтобы ему вообще не приходилось беспокоиться. — Я думаю, нам следует еще раз просмотреть расписание, — сказал дядя Вернон с некоторой долей нервозности в голосе. Его чертовы родственники были такими тупыми, что им требовалось расписание, чтобы развлекать гостей. — Мы все должны быть на позициях в восемь часов. Петуния, ты будешь…? — В гостиной, жду, чтобы любезно поприветствовать их в нашем доме. Тетя Петуния много чего умела, но никогда не была добра. — Хорошо, хорошо, а Дадли? — Я буду ждать, чтобы открыть дверь… Могу я взять ваши пальто, мистер и миссис Мейсон? — Они полюбят его! Честно говоря, сейчас он чувствовал себя немного больным. Нет, серьезно — в этот момент у него скрутило живот. — Отлично, Дадли. А ты? Великолепно, теперь настала его очередь. — Я буду в своей спальне, не буду шуметь и притворюсь, что меня там нет, — невозмутимо сказал он. — Вот именно. — Мужчине потребовалось мгновение, чтобы злобно ухмыльнуться ему, его пухлое лицо приобрело довольный оттенок красного, прежде чем он повернулся к своей нетерпеливо слушающим жене и сыну. — Я проведу их в гостиную, представлю тебя, Петуния, и налью им выпить. В восемь пятнадцать… Ровно в восемь пятнадцать Гарри захотелось съязвить. — Я объявлю об ужине, — гордо сказала его тетя, как будто была впечатлена своей способностью не забыть объявить об ужине. — И Дадли, ты скажешь… — Могу я проводить вас в столовую, мистер и миссис Мейсон? — Дадли самодовольно повторил. — Мой идеальный маленький джентльмен! Гарри чуть не поперхнулся воздухом. — А ты? — Дядя Вернон повернулся к нему с неприятной гримасой. — Я буду в своей спальне, не буду шуметь и притворяться, что меня там нет, — бесцветно повторил он, выпрямляя лицо и изо всех сил стараясь выглядеть таким же безмозглым, как и остальные члены его… семьи. От одного этого слова у него по коже побежали мурашки. Были времена, когда тот факт, что он был связан с этими глупыми маглами, действительно вызывал у него отвращение. — Вот именно. Теперь мы должны постараться сделать несколько хороших комплиментов за ужином. Петуния, есть какие-нибудь идеи? — Вернон сказал мне, что вы замечательный игрок в гольф, мистер Мейсон… Пожалуйста, скажите мне, где вы купили свое платье, миссис Мейсон… Гарри сомневался, что тетя Петуния вообще знала, какой он замечательный игрок в гольф. Она точно не знала. Она даже не подозревала, что он может быть «замечательным» в гольфе. — Идеально… Дадли? — Как насчет: «Нам нужно было написать эссе о нашем герое в школе, мистер Мейсон, и я написал о вас.» Тетя Петуния разрыдалась от радости, обнимая сына с восторженной гордостью. Тем временем глаза Гарри расширились. Это было… он потерял дар речи. Ни одной разумной мысли не удалось принять осязаемую форму в его мозгу. Глупый магл сломал его. Надеюсь, это было только временно. — А ты, мальчишка? — Я буду в своей спальне, не буду шуметь и притворюсь, что меня там нет, — автоматически сказал он с легким удивлением в голосе. Дядя Вернон как-то странно посмотрел на него, прежде чем сказать: — Слишком правильно ты говоришь! Теперь, сосредоточившись на том, чтобы собрать воедино свои собственные чувства, он заглушил остальную часть разговора, повторяя: «Я буду в своей спальне, не буду шуметь и притворяться, что меня там нет», когда это необходимо. В такие моменты, как сейчас, ему действительно хотелось заняться настоящей магией вне школы. Не просто глупые открывающие чары, разочарования и левитации. Все это было так банально, так скучно. Проклятие Круциатуса… Он чуть не стукнулся головой о стол. Его сон все еще крутился у него в голове. Он стиснул зубы, внезапно осознав, какими томными были его мысли до этого момента. Честно говоря, он совсем не чувствовал себя самим собой. После этого испытания, этого впечатляющего испытания его бесконечного терпения и долготерпения — от него, как и следовало ожидать, ожидали, что он в последнюю минуту поработает на дворе, за что он был благодарен; не было ничего лучше, чем немного тяжелой работы, чтобы заставить его чувствовать себя более похожим на себя. У Тома было не очень счастливое детство, но одной вещи, с которой он никогда не сталкивался, был список обязанностей длиной в милю. На самом деле, насколько ему было известно, Том никогда в жизни не выполнял ни одного дня тяжелой работы. Повезло ему. Ну, может быть, и нет. Того факта, что такие задачи, как прополка или стрижка газона, четко разделяли его опыт и опыт Тома, было достаточно, чтобы Гарри меньше испытывал отвращение к своим более сложным физическим обязанностям. Были времена, когда он все еще пытался отделиться от мальчика, который преследовал его во сне, на самом деле, были времена, как в то утро, когда он думал, что становится все хуже. Все больше и больше его опыт отражал опыт Тома — изучение магии, посещение занятий в Хогвартсе и даже выполнение заклинаний с помощью палочки, которая была сестрой Тома (что было удивительно похоже), и это в некотором смысле приводило в замешательство. Каждую ночь он становился свидетелем нескольких острых моментов превращения своего лучшего друга из образцового ученика Хогвартса, такого же, как он сам, в самого страшного Темного Лорда в истории, которым Гарри никогда не хотел становиться… и свидетельство этого путешествия всегда служило отрезвляющим напоминанием о том, насколько он был близок к тому, чтобы стать кем-то, кем он не хотел быть. Он не хотел получать удовольствие от причинения вреда людям — он не хотел получать удовольствие от убийства людей. Это был не Гарри Поттер — это был Том Риддл, и они не были одним и тем же человеком. Они не были. Поэтому в эти дни Гарри ценил каждый отход своей жизни от шаблона, который Том выложил перед ним; и физические нагрузки были большой частью этого. Том был чрезвычайно умным существом. Темный Лорд был умен, хитер и непревзойден в магии — он мог победить большинство своих врагов, небрежно развалившись на уютном диване (на самом деле, Гарри мог просто представить это), и поэтому никогда не испытывал потребности играть в квиддич или бегать, чем Гарри был увлечен. И они ему действительно нравились. Было так легко, когда его лучший друг был в своей голове, забыть по-настоящему насладиться тем, каково это на самом деле — быть в этом мире. Слишком часто он погружался в свой собственный разум — где все происходило на самом деле, и даже его собственное тело временами казалось далеким. Он всегда будет помнить тот первый раз, когда он потерял контроль над своим собственным телом — первый раз, когда он стал существом чистого духа, без физического основания… по крайней мере, такое физическое заземление, которое заставляет вас чувствовать себя по-настоящему живым. Он знал, каково это — чувствовать себя далеко от кончиков собственных пальцев; наблюдать за миром сквозь завесу; дышать пустыми вздохами, и иногда осознание этого не так сильно беспокоило его, что пугало его. Он не хотел терять контроль над своим телом. Это была одна из немногих вещей, которые дали ему родители, которые у него все еще были, и он скорее умрет, чем позволит отнять это у себя. Поэтому, хотя Гарри и сам был довольно умным человеком, он ценил боль в своих ноющих мышцах, ощущение пота, стекающего со лба, и поцелуй свежего летнего ветерка на лице. Он наслаждался хрупкостью человеческого тела, потому что это напоминало ему, что он был таким. Вот почему он никогда не жаловался, когда тетя Петуния давала ему список дел на день — какая-то часть его жаждала усталости и боли. Это почему-то казалось… приятным? Когда он делал это, он не мог быть виноватым, грустным, беспокойным или одиноким — он просто делал это. Но это не означало, что он не испытал огромного облегчения, закрывшись в своей комнате после нескольких часов тяжелого труда. Когда он делал это, он всегда доставал зеркало Тома из-под подушки, чтобы дружески поздороваться. — С днем рождения, Гарри, — сразу же сказал Том в тот день, сохраняя на лице выражение, которое, как полагал Гарри, он должен был интерпретировать как поощрение, но на самом деле просто выглядело так, как оно и было на самом деле — случайная попытка Тома привести Гарри в приятное для него настроение. Тем не менее Гарри слабо улыбнулся ему. — Спасибо тебе, Том. — Боюсь, у меня нет для тебя никаких подарков… — Все действительно хорошо, — сказал он с легким смешком. По какой-то причине Том стал более настойчив в таких вещах, как подарки, в последние пару лет. Гарри не собирался жаловаться. — Но мы можем забрать его в следующий раз, когда будем в Косом переулке. Глаза Гарри загорелись. — Действительно? — Действительно. — А теперь, ты собираешься открыть подарок от грязнокровки? Гарри вздохнул. — Ее зовут Гермиона, Том… — Я в курсе, — небрежно ответил Том. Гарри закатил глаза, а затем полез под кровать, чтобы достать два подарка, которые Гермиона подарила ему неделю назад. — Хммм… — задумчиво произнес он, — Что открыть первым… Одна явно была книгой, а другая… ну, он понятия не имел, что и думать об этом. Он остановился на той, которая была похожа на книгу. Сняв ярко-красную блестящую обертку, он издал вздох возбуждения. — Структурный анализ магических контрактов, Эвиатар Эрлингер! Он взволнованно перелистал страницы. — Это выглядит так сложно, и удивительно! Он взглянул на Тома, который действительно выглядел весьма впечатленным. — Возможно, я недостаточно доверяю грязнокровке. Гарри ухмыльнулся ему. — Нет, возможно, ты и не знаешь, — сказал он, игнорируя боль в голове. — Она, вероятно, помнила наш спор из-за клятвы на крови, которую я дал. — И ты был дураком, что согласился на это. — Это был единственный способ, которым я мог этично практиковать легилименцию. — Этика, — усмехнулся Том. — Интересно, — задумчиво сказал Гарри, благоговейно кладя книгу на кровать рядом с собой, — что в другой посылке? Это похоже на коробку из-под обуви. С любопытством Гарри взял другую коробку, осторожно развернул и открыл ее, обнаружив внутри пару наушников, дисковод и несколько компакт-дисков. Он моргнул. — Маггловская музыкальная технология, — удивленно сказал он. Он посмотрел на диски. На одной были написаны Прелюдии и фуги Баха I, а на другой Прелюдии и фуги Баха II; остальные были сюиты Баха для виолончели, части I и II. — Кто такой Бах? — удивился Гарри. — Волшебник, который жил примерно два с половиной столетия назад. Всемирно известный композитор. Гарри моргнул. — О, это музыка. — Да, Гарри, — покровительственно сказал Том, — это музыка. — О, что ж, это было ужасно мило с ее стороны. Том приподнял бровь. — Хотя я сомневаюсь, что она знает, что он был волшебником. В нашей истории было не так много выдающихся музыкантов, и он даже более известен в магловском мире, чем в магическом. Брови Гарри поползли вверх. — О, тогда я держу пари, что это часть ее, без сомнения, готовящегося заговора, чтобы сделать меня похожим на маглов. — Я бы так и подумал. — Ну, в любом случае, это было очень мило с ее стороны. Том вежливо посмотрел на него. — Действительно. — В любом случае, когда мы в следующий раз посетим Косой переулок? — Через неделю или две. Это зависит от того, когда ты получишь свое письмо со списком книг. Скорее всего, тебе не понадобятся новые книги для большинства твоих занятий, но учебная программа по Защите от Темных Искусств, без сомнения, будет выбрана твоим новым профессором. — О, верно, профессор Квирелл… — Мертв. Ты убил его. Гарри опустил голову, выглядя при этом очень пристыженным. — Я действительно не хотел. Я все еще чувствую себя очень ужасно из-за этого. Том презрительно посмотрел на него. — Он был плохим оправданием для замены крестража. Скатертью дорога. — Том, это ужасно. — Иногда у меня складывается впечатление, что ты забыл, что я когда-то сделал себе имя, мучая и убивая «невинных» людей. Если их действительно можно так назвать, — мрачно добавил он. — Ну, это легко забыть. Я имею в виду, ты так добр ко мне, — серьезно сказал Гарри. — И иногда я забываю, как ты жаждешь любви. Гарри нахмурился. — Ну, это не очень хорошая вещь, чтобы об этом говорить. Том насмехался над ним. Тем временем Гарри зевнул. — Вообще-то, я думаю, что сейчас вздремну. Возможно, я смогу проспать весь ужин у Дурслей. — Наверное, это к лучшему. Он встал и задернул шторы. — Спокойной ночи, Том. — Сейчас не ночь, глупое дитя.***
Когда Гарри проснулся, на него смотрели два огромных желто-зеленых глаза, невероятно широко раскрытых, пока они не стали размером с теннисные мячи. — Привет, — осторожно сказал Гарри, не двигаясь с места. — Меня зовут Гарри, а ты кто такой? Существо, у которого были, пожалуй, самые большие и заостренные уши, какие Гарри когда-либо видел, спрыгнуло с кровати на ковер, поклонившись так низко, что его длинный тонкий нос коснулся земли. — Гарри Поттер! — воскликнул он, и Гарри поморщился, прекрасно осознавая, насколько резким был голос маленького существа. — Муффлиато, — прошептал он, делая неопределенное движение рукой, надеясь, что заклинание окажет хотя бы незначительный эффект, даже если он произнесет его без палочки. Тем временем маленькое существо продолжало всхлипывать, звуча совершенно потрясенно. — …так долго Добби хотел встретиться с вами, сэр… такая честь для меня… Гарри моргнул. Ну, это было… неожиданно. — Мистер Добби… — О, просто Добби, сэр. Добби, домашний эльф, — сказало существо, слегка заламывая свои длинные костлявые руки. Глаза Гарри расширились. Он никогда раньше не встречал домового эльфа. Тому было совершенно ясно, что с Гарри обращались как с домашним эльфом, но на самом деле он никогда не встречал этих существ, с которыми его всегда сравнивали. Это был домашний эльф? Это то, с чем Том всегда сравнивал его? Он не хотел оскорблять Добби или что-то в этом роде, но… он не мог не чувствовать себя немного оскорбленным, сам, из-за сравнения. — Хорошо, хорошо, Добби, приятно познакомиться с тобой… Существо посмотрело на него глазами, до краев наполненными удивлением и волнением. — Гарри Поттер… говорит… приятно познакомиться с Добби… — Слезы навернулись на глаза эльфа. Гарри рассеянно кивнул, все еще не обращая внимания на хрупкое психическое состояние маленького существа. — Действительно, это так. А теперь, Добби, могу я спросить, почему ты здесь? — О да, сэр, — сказал Добби, взяв себя в руки. — Добби пришел сказать вам, сэр… это трудно, сэр… Добби задается вопросом, с чего начать… — Ну, почему бы тебе не присесть, и мы могли бы поговорить об этом? Однако его заявление возымело противоположный желаемому эффект, и эльф разрыдался. Гарри чувствовал раздражение Тома в глубине души. — С-сесть! — взвыл эльф, потрясенный до истерики, громкость его голоса заставила Гарри вздрогнуть, — Никогда… н-никогда, никогда… — Мне так жаль, — прошептал он, надеясь, что эльф последует его примеру, — Я действительно не хотел тебя расстраивать. В мои намерения не входило оскорблять тебя. — Оскорбить Добби! — задохнулся эльф. — Добби… никогда раньше не просили сесть… как равного… Чувствуя легкий ужас за бедняжку, он попытался слабо улыбнуться. — Тогда ты не мог встретить много достойных волшебников. Добби покачал головой. Затем, внезапно, он вскочил на стол Гарри и начал яростно биться головой об окно, крича: — Плохой Добби! Плохой Добби! — Подожди, остановись, что ты делаешь? — закричал Гарри, отчаянно отрывая существо от окна. Том перешел от раздражения к смущенному смеху про себя, без сомнения, наслаждаясь болью жалкого существа. — Добби должен был наказать себя, сэр, — сказал домовой эльф, который слегка скосил глаза. — Добби почти плохо отзывался о своей семье, сэр. — Люди, которые… владеют тобой? Добби кивнул. — Семья, которой Добби обязан служить вечно… — Они знают, что ты здесь? — с любопытством спросил Гарри. Добби вздрогнул. — О нет, сэр, нет… Добби придется самым суровым образом наказать себя за то, что пришел навестить вас, сэр. Для этого Добби придется заткнуть уши дверцей духовки. Если бы они когда-нибудь узнали, сэр… Жестокая дрожь сотрясла тело эльфа. — Но разве они не заметят, если ты заткнешь уши дверцей духовки? — нахмурившись, спросил Гарри, несколько обеспокоенный правдоподобием плана Добби. — Добби сомневается в этом, сэр. Добби всегда приходится за что-то себя наказывать, сэр. Они позволили Добби заняться этим, сэр. Иногда они напоминают мне о необходимости дополнительных наказаний… Какие ужасные люди, не мог не подумать он. Конечно, у эльфа были свои недостатки, но он явно хотел добра. И он был довольно милым, в каком-то странном смысле. Да, домового эльфа Добби, скорее всего, лишили всех до последнего шариков, которые у него когда-либо были, но, по крайней мере, его очевидное безумие было милым. Кто мог желать ему зла? Ну, Том например, но Том получал удовольствие от боли каждого. — Я могу что-нибудь сделать? Чтобы облегчить тебе все это дело? При этих словах Добби разразился воплями благодарности и благоговения. — Пожалуйста, — отчаянно взмолился Гарри, — Пожалуйста, помолчи, Добби. У меня будет много неприятностей… — Гарри Поттер спрашивает, может ли он помочь Добби… Добби слышал о вашем величии, сэр, о вашей доброте, но Добби никогда не знал… Гарри просто сейчас был очень смущен. — О… Ну, уверяю тебя, Добби, во мне нет ничего особенно замечательного. Во всяком случае, пока нет… — Гарри Поттер скромен, — благоговейно сказал Добби, его впечатляюще большие глаза почти светились в темноте комнаты Гарри. — Гарри Поттер не говорит о своем триумфе над Тем, Кого Нельзя Называть. — Ммм… — Добби слышал, — хрипло продолжил эльф, — что Гарри Поттер встретил Темного Лорда во второй раз всего несколько недель назад… что Гарри Поттер снова сбежал. Гарри медленно кивнул, гадая, к чему клонит эльф. — Ах, сэр, — выдохнул эльф, промокая влажные уголки глаз краем… грязной, похожей на наволочку вещи, которую он носил. — Гарри Поттер храбр и отважен! Он уже преодолел столько опасностей! Но Добби пришел, чтобы защитить Гарри Поттера, предупредить его, даже если ему потом придется заткнуть уши дверцей духовки, Гарри Поттер не должен возвращаться в Хогвартс. — …что? — Гарри Поттер должен оставаться там, где он в безопасности. Он слишком велик, слишком хорош, чтобы проиграть. Если Гарри Поттер вернется в Хогвартс, он будет в смертельной опасности. Гарри моргнул. — Правда? Добби кивнул. — Есть заговор, Гарри Поттер. Заговор, чтобы в этом году в Школе чародейства и волшебства Хогвартс произойдут самые ужасные вещи… Добби знает об этом уже несколько месяцев, сэр. Гарри Поттер не должен подвергать себя опасности. Он слишком важен, сэр! — Могу я спросить, какие ужасные вещи должны произойти? Добби издал ужасный сдавленный звук, а затем начал сильно биться головой о край кровати Гарри. — Хорошо, хорошо, — сказал Гарри, пытаясь успокоить его. — Я вижу, я понимаю. Ты ничего не можешь сказать. Все в порядке, Добби. — …правда? Гарри кивнул. — Я понимаю, я не вернусь в Хогвартс, обещаю тебе. При этом Добби выглядел совершенно счастливым. — Неужели, сэр? Гарри кивнул, пытаясь улыбнуться. — Я уверен, что мои родственники будут в восторге от того, что я буду рядом дольше, и тогда я смогу пойти в эту прекрасную магловскую школу, которую они для меня подготовили… Ладно, может быть, он немного сгущал краски. Тем временем Добби, казалось, купился на свое маленькое представление. — О, Добби так, так рад, сэр. Добби так счастлив, что Гарри Поттер останется здесь, где безопасно. Гарри кивнул с притворным пылом. — Большое тебе спасибо, Добби, что пришел предупредить меня. Я действительно ценю это. — И он сделал… по крайней мере, сентиментальность. — О, Добби так, так рад помочь, сэр! Добби надеется, что Гарри Поттер проведет очень приятный вечер! И, бросив последний обожающий взгляд, эльф исчез, оставив Гарри сидеть на кровати с озадаченным выражением лица. Это было неожиданно. Очень неожиданно. Увы, он был слишком измотан, чтобы даже думать об этом. Вздохнув, он полез под кровать, вытащил дискмен от Гермионы и вставил компакт-диск. Надев наушники и рухнув в постель, он заснул под убаюкивающий диалог Баховской сюиты для виолончели №1 соль мажор. В ту ночь он спал без сновидений.