***
Он уставился свысока на Невилла Лонгботтома — гриффиндорца, такого жалкого, что ему почти стало стыдно мучить его… Почти. Губы скривились в какой-то ужасной ухмылке с гримасой, отражающей смесь отвращения и веселья, свернувшуюся внутри него. — Лонгботтом, — медленно произнес он, наслаждаясь тем, как лицо мальчика побледнело на несколько оттенков, как только он открыл рот, — Разве я не говорил, чтобы вы вырезали жабьи глаза? — Д-д-да, с-сэр… — И что вы делаете? — Я… Я н-не знаю, сэр. — Ну что ж, Лонгботтом, поскольку у вас явно нет умственных способностей, чтобы осознать свои собственные действия, позвольте мне просветить вас, вы режете жабьи глаза. Мальчик всхлипнул. Краем глаза он видел, как Драко Малфой хихикает и что-то шепчет Винсенту Крэббу. — Теперь, Лонгботтом, поскольку вы явно не в состоянии осознать сами действия, которые вы предпринимаете, я полагаю, что я прав, предполагая, что вы, возможно, даже не можете представить себе их последствия. — …д-да, сэр… Его взгляд мгновенно переместился с дрожащего мальчика перед ним на его наименее любимого Слизеринца, который когда-либо существовал. — Поттер! — рявкнул он, наслаждаясь тем, как мальчик вздрогнул и немного напрягся. Это никогда не надоедало. — Что бы произошло, если бы Лонгботтом добавил такие жабьи глаза в настой мятного масла и измельченный клык гадюки? Глаза мальчика расширились, и он почти мог видеть, как быстро вращаются шестеренки запутанного беспорядка в мозгу мальчика, переходящего в овердрайв. — Они бы мгновенно отреагировали избытком кислоты, оставшейся от реакции между мятным маслом и клыком гадюки, сэр. — Голос мальчика был механическим, резким для его ушей. — И что? — он протянул. — И в лучшем случае соединение удвоило бы свою кислотность, расширилось и вскипело. — А в худшем случае? — Он бы… взорвался, сэр, — натянуто сказал мальчик, бросив на него полный надежды взгляд. Он почти усмехнулся. Мальчик, казалось, был полон решимости заслужить его одобрение, несмотря на полное презрение, которое он регулярно выказывал по отношению к нему. Он точно знал, что Гарри Поттер читал по крайней мере на два года раньше всех остальных, и не из интереса — нет, мальчик Поттер был полон решимости ответить на каждый сфальсифицированный, хитрый, несправедливый вопрос, который он задал ему. Обычно мальчику довольно успешно удавалось ловить все, что он в него бросал, что делало его собственные победы еще слаще. — И что бы произошло, Поттер, если бы жабьи глаза были добавлены после того, как была смешана эссенция орегано? Шестеренки вращались еще быстрее, и глаза мальчика расширялись с каждой секундой, когда он не мог ответить. Его рот открылся и закрылся, слова сформировались на его губах, прежде чем исчезнуть мгновение спустя. — Я… не знаю… У мальчика, все еще спокойного, в глазах было слабое выражение опустошения. Наконец-то. Джекпот. Он позволил себе легкую усмешку. — Абсолютно ничего. Рот мальчика медленно сложился в форму «о». — Да, спасибо, сэр. Снова усмехнувшись, он повернулся к Лонгботтому, который теперь дрожал в своем стуле. — Достаточно сказать, Лонгботтом, что вас только что избавили от поездки в больничное крыло. Жаль остальных из нас. Он оглядел класс. — Ну, так чего же вы все ждете? У вас осталось двадцать четыре минуты на заваривание. Он вернулся к своему столу и встал за ним, скрестив руки на груди, пока его взгляд переходил от студента к студенту. Первое, что он заметил, Нотт утешительно похлопал Поттера по плечу и прошептал ему на ухо. Это было довольно иронично — Теодор Нотт, сын Пожирателя Смерти, был почти неотделим от Мальчика, который Выжил, и завел привычку следовать за Поттером и следить за его режимом питания, которое все еще было ужасающим; ребенок питался в основном фруктами и маленькими бутербродами и все еще никогда не появлялся на обедах без книги. Действительно, Нотт и Поттер казались лучшими друзьями. Иногда он не мог не задаваться вопросом, что Нотт-старший думал об этом, в конце концов, он был очень… упрямый человек. Достаточно сказать, что он испытал облегчение, когда Теодор Нотт прибыл в Хогвартс относительно вменяемым, нормальным одиннадцатилетним мальчиком, каким он был с девочкой Розье и близнецами Кэрроу; четверо из них, несмотря на то, что у них были родители-садисты-кровопийцы, казались в целом хорошо приспособленными, в отличие от воспитанного маглами Гарри Поттера, который, честно говоря, был куском работы. Мальчик был необычайно вежлив; неестественно последователен. Каждый день он приходил к завтраку в совершенно одинаковом виде; каждый раз, когда он здоровался со своими соседями по дому и «друзьями», его лицо оставалось неизменным, и ему уже много раз приходило в голову, что все это можно было бы практиковать. Благодаря его взаимодействию с Поттером и его случайным наблюдениям за взаимодействием мальчика с другими, он пришел к пониманию того, что мальчик был совершенно социально неумелым, что ему лишь отчасти удавалось скрывать. Но он это скрывал, и ему это удавалось там, где это было важно. Его коллеги все еще любили мальчика, и, как и его отец до него, Гарри Поттер был уверен в том, что у него под контролем весь факультет Хогвартса. Когда они смотрели на него, они видели образцового ученика Хогвартса — доброго, вежливого мальчика с желанием учиться и талантом в придачу; однако, когда он смотрел на Поттера, он видел, кем он был на самом деле. У Поттера была тщательно продуманная личность, которую, казалось, никто не видел насквозь, кроме него. Мальчик прекрасно контролировал свою репутацию — лучший на своем курсе, звездный игрок в квиддич, дружелюбное лицо — и явно ценил этот контроль; отсюда скрытая отчужденность и сдержанная дружелюбность, столь заметные в его поведении; он знал, что контролирует ситуацию, и ему это нравилось. Очевидно, высокомерие его отца начинало просвечивать насквозь; однако, в отличие от своего отца, Поттер был умен. Он знал, что лучше не выставлять себя на посмешище; он знал, как сохранять контроль. Он действительно был слизеринцем, о чем, несмотря на форму мальчика, практически все, казалось, забыли — да, все удобно упустили из виду тот факт, что у Поттера были все задатки идеального маленького социопата. Был ли он на самом деле одним из них, это был другой вопрос. Ну что ж. Было слишком легко увлечься чрезмерным анализом поведения Гарри Поттера; потому что, как бы он ни хотел это признать, ему еще предстояло разобраться в мальчике. Затем его взгляд переместился на Дэвис и Гринграсс, которые, как обычно, бросали тоскливые взгляды на Поттера каждые две минуты, на что мальчик, как всегда, казалось, не обращал внимания. Перед ними Грейнджер пыталась спасти попытки мальчика Уизли сварить наполовину приличное зелье, выглядя довольно измотанной. Малфой, как обычно, успешно выполнял свои текущие задания, в то время как Крэбб сидел сложа руки и ничего не делал, так же, как Гойл делал рядом с Булстроуд, которая выглядела так, будто хотела быть где угодно, только не там. Финниган и Томас сидели позади них, постоянно болтая — на самом деле, они выглядели слишком довольными собой, подумал он, подходя к ним, чтобы ударить их по головам учебником в руках. — Сосредоточьтесь! Должным образом наказанные, мальчики попытались сделать именно это. Медленно возвращаясь к главе учебника, он с немалой долей самодовольства наблюдал, как ученики съежились у него за спиной. Он ненавидел детей. Он ненавидел преподавать. Но он не мог этого отрицать — это приносило удовлетворение.***
— Директор, — сказал Северус, когда они с Минервой последовали за пожилым мужчиной из кабинета Локхарта, — эти мальчики лгут. Старик усмехнулся. — О, я знаю Северус, я знаю. — Тогда что, по-вашему, произошло, Альбус? — спросила Минерва с явным беспокойством в голосе. — Конечно, они не могли стоять за окаменением. — Это, Минерва, для меня загадка. Все, что можно сказать наверняка, это то, что мистер Малфой и мистер Поттер действительно прибыли на место преступления после того, как преступник сбежал. — И все же, директор, нам еще предстоит объяснить, почему мальчики были так далеко и от Большого зала, и от Гостиной Слизерина. — Ах, ну, это довольно просто. Гарри услышал голос и побежал за ним. — Альбус! — Минерва укоризненно воскликнула: — Ты этого не сделал! — Только ненадолго, Минерва, чтобы убедиться в их невиновности. — Значит, ты ничему не научился? — вмешался Северус. — Я этого не говорил, — сказал Директор с легкой улыбкой, — я действительно узнал то, чего не ожидал узнать. — Что именно? — нетерпеливо спросила Минерва. — Юный Гарри, довольно опытный окклюмент. Северусу пришлось сдержаться, чтобы не разинуть рот. Поттер? Окклюмент? Как это вообще было возможно? — Директор, — резко сказал он, — вы хотите сказать… что вы столкнулись с ментальным щитом, когда исследовали разум Поттера? — О, нет, я нашел кое-что гораздо более интересное, — ответил старик, звуча вполне довольным. — Видите ли, когда я сказал, что Гарри — опытный окклюмент, я имел в виду именно это. Когда я заглянул в его разум, я встретил не щит, а скорее шквал ложных воспоминаний и эмоций. Это было довольно очевидно, но все равно впечатляет. Северус ничего не мог с собой поделать — в этот момент он разинул рот. У Минервы дела шли не намного лучше. — Но как это возможно, Альбус? — в отчаянии воскликнула старуха. — Мальчик всего год как в Хогвартсе! — Ах, но ты забываешь, Минерва, что Гарри на самом деле очень умный мальчик. При правильной мотивации, я не сомневаюсь, что он окажется самым лучшим в искусстве разума. — Но какая мотивация может быть у двенадцатилетнего мальчика, чтобы изучать окклюменцию за такое короткое время?! Северус ничего не сказал, но подумал о том же самом. Его интерес к окклюменции проявился только на четвертом курсе, и он не был на том уровне, которого Поттер, по-видимому, достиг до лета перед своим НОВЫМ годом, и все это было из-за его горячего желания защитить свой разум от его… соратников в то время. Так почему же Поттер так явно заинтересовался этим сложным предметом в возрасте одиннадцати лет? Было ли ребенку что скрывать? Какой-то шокирующий секрет? Но опять же, зная этого изворотливого мальчика, это может быть совсем не так. Директор мрачно улыбнулся. — Нам всем есть что скрывать, Минерва. Некоторым из нас больше, чем другим. — Но Альбус! Что может скрывать двенадцатилетний мальчик?! — Ну, Минерва, я осмелюсь сказать, что юный Гарри проделал достаточно хорошую работу, скрывая, что это останется тайной, пока он не пожелает иного. — Но это может быть важно, Альбус! — Возможно… но, возможно, нет. — Его… личность действительно предполагает возможность навязчивого или параноидального поведения, директор, — заговорил он. Это было правдой. Мальчик был социально неумелым, и все же явно намеревался контролировать свои взаимодействия с другими, предполагая, что он ценил порядок и контроль до неестественной степени. Опять же, начинающий социопат, он не мог не думать. Но он не осмеливается высказать свое мнение, когда там стоит Минерва. Директор улыбнулся. — Ну, вот и все, Минерва. Она хмуро посмотрела на них обоих.***
— Прошлой ночью мальчик окаменел, — прокомментировала Минерва, садясь рядом с ним за учительский стол. — Один из моих гриффиндорцев. Колин Криви. — Я слышал, — нейтрально сказал Северус. Ему не особенно нравился робкий гриффиндорец, особенно после того, как он пришел попросить фотографию в первый день занятий. Честно говоря, наглость этих гриффиндорцев просто вымораживает. — И мистер Поттер, — продолжала женщина с очень обеспокоенным видом, — Чуть не погиб во время первой игры в квиддич в этом сезоне — снова! Он приподнял бровь. — Я думал, ты почувствуешь облегчение. В конце концов, Гриффиндор мог бы начать выигрывать игры в квиддич, если бы Поттер был серьезно искалечен или убит. Минерва ахнула. — Северус! Не шути так — мы говорим о студенческой жизни. Слизеринец, не меньше! Он фыркнул. — Жизнь Поттера. Она сердито посмотрела на него. — Я не знаю, почему ты все еще так враждебно относишься к мальчику, Северус. Он прилежный, тихий и вежливый — образцовый студент. Ничем похожий на его отца! — Ходят слухи, Минерва, что ты пристрастна. Я слышал, что он исключительно хорошо учится на вашем предмете… как и его отец. — Точно так же, как он исключительно хорош в Чарах, как и его мать, — многозначительно сказала женщина. Северус поморщился. — Только потому, что он одержим учебой. У мальчика нет чувства меры… как и у его отца. — И острый ум, и милые манеры, как у его матери. Северус закатил глаза. — Он не такой… «милый», каким он может показаться, Минерва. Уверяю тебя, что по крайней мере половина из этого — притворство. — И как ты вообще можешь знать что-то подобное? — Я делаю свою работу. Я наблюдаю за мальчиком. И мне не нравится то, что я вижу. Женщина закатила глаза. — Конечно, ты бы этого не сделал.***
— Директор, — медленно произнес он, входя в захламленный кабинет своего работодателя. — Вы хотели меня видеть. — Да, Северус, проходи. Дуэльный клуб прошлой ночью, что случилось? Он моргнул, застигнутый врасплох резкостью этого человека. Взяв себя в руки, он усмехнулся. — Это была катастрофа, как я и ожидал. Локхарт, как обычно, был совершенно некомпетентен, и… — Но были ли какие-нибудь драки? — Директор прервал его, снова оставив его немного ошеломленным. — Между старшими учениками. — …нет. Кроме какой-то упрямой драки, не было ничего примечательного. Мужчина нахмурился. — А еще что-нибудь случилось? Все, что угодно. Он сделал паузу. — Был один инцидент. Драко Малфой бросил Серпенсортию в Поттера. Взгляд директора метнулся к нему. — Его укусили? — …нет, Он… — Да, Северус? — Он приручил это существо. Директор прищурил глаза. — Подробнее. Северус поморщился, вспомнив напряженную атмосферу, когда большая змея вылетела из палочки Драко Малфоя и воинственно скользнула вперед, чтобы посмотреть на студентов. — Сначала он посмотрел… испуганно, даже ошеломляюще… но потом он опустился на колени и… протянул ей руку. — И что? — И змея позволила ему погладить ее. Взгляд директора безжалостно пронзал его. — Он смог успокоить змею? Объяснил ли он поведение этого существа? Вообще? Гримаса Северуса стала еще выразительнее. — Он… утверждал, что, цитирую, «животные любят его». Лицо пожилого мужчины стало чуть светлее. — Я могу заставить животных делать то, что я хочу, не дрессируя их… — прошептал мужчина. — Директор? Он очнулся от своих мечтаний. — Да, Северус, это действительно любопытно. Очень любопытно. — Директор, — сказал он, нахмурившись, — почему? Почему вы решили, что между старшими учениками произошла… ссора? Лицо старика было мрачным. — Я почувствовал… темную магию прошлой ночью, Северус. Вспышка грубой, мощной темной магии. Его глаза расширились. — Вы верите, что это был студент? Брови мужчины поползли вверх. — Кто еще это мог быть? Это точно не был кто-то из персонала. — Он изогнул бровь. — Если только ты не хочешь мне что-то сказать, Северус. Он ничего не мог с собой поделать; он усмехнулся. — Я осмелюсь сказать, что моя магия уже довольно давно не была «грубой». — Действительно, действительно. Но это все еще оставляет вопрос о том, чья это была магия. Он кивнул. — Вы верите… Возможно, это был Наследник Слизерина? — Я боюсь, что это может быть так. Я надеялся, что ты мог что-то заметить в дуэльном клубе, но если бы не было никаких инцидентов… — У нас все еще нет подозреваемых. — Верно. Наследник Слизерина, кем бы он ни был, снова успешно замел свои следы. — И вы вообще были осведомлены, директор, о том, как мы должны… подойти к этой проблеме? — Боюсь, что нет, Северус. Я могу только надеяться, что какие-то доказательства могут появиться до того, как произойдет еще одно нападение. Северус поморщился. — Скорее всего, тщетная надежда. — Действительно, но мы мало что можем сделать, кроме как ждать. Так что они подождут.