***
Гермионе Грейнджер было тринадцать — почти четырнадцать лет, и в отличие от многих других детей того тревожного возраста, она любила свою жизнь. Она действительно любила. У нее было двое родителей, которые безоговорочно любили и поддерживали ее, верные друзья, которые, как она верила, заботились о ней с полной искренностью, острым умом и естественным любопытством, которое позволяло ей наслаждаться миром в полной мере. Но это было не все, что было у Гермионы — у нее была магия. Когда она была маленьким ребенком, вокруг нее происходили странные вещи — свет мерцал, когда она злилась, одежда меняла цвет, когда ее мать покупала ей вещи того кричащего оттенка розового, который она так любила, и в течение долгого времени она старалась объяснить это, придумывая «разумные», «совершенно логичные» объяснения этим неестественным явлениям. Однако только два года назад она узнала правду — она была ведьмой, и ее пригласили изучать магию в Школе чародейства и волшебства Хогвартс. Хогвартс… это была сбывшаяся мечта любого ребенка — заколдованный замок, столь же массивный и внушительный, сколь причудливый, наполненный движущимися лестницами, говорящими картинами и призраками, а также сотнями других юных ведьм и волшебников, все с горящими глазами и стремящиеся продолжить свое образование в магических искусствах. Ну, может быть, она немного проецировала — Рон никогда не казался особенно стремящимся продолжить свое образование, но все, казалось, были искренне рады быть там. А почему бы и нет? Их обучали магическим заклинаниям в заколдованном замке одни из самых талантливых ведьм и волшебников в мире. На самом деле, однако, это было грубое упрощение — магия была не просто несколькими заклинаниями или одной-двумя книгами заклинаний; это была обширная и сложная сеть идей и техник, вековое изучение использования сил, превосходящих возможности обычного человека. В Хогвартсе она научится вызывать воду и огонь, одним словом лишать кого-то сознания, варить зелья, которые могли бы превратить ее в точную генетическую копию другого человека или отправить кого-то в бесконечный, непостижимый покой. Возможности были почти безграничны. Было так много всего, чему можно было научиться и открыть, так много знаний, творчества и потенциала, которыми можно было наслаждаться. Магия — некая универсальная, всемогущая сила, к которой некоторые счастливчики могли получить доступ, чтобы использовать ее и улучшить свою жизнь. Конкретная позитивная сила во Вселенной. Но ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что ее первоначальное впечатление о волшебном мире было, откровенно говоря, несовершенным и вопиюще ошибочным. Теорема: Там, где есть свет, есть и тьма. Темная магия — уродливая тень человечества, отбрасываемая блестящей, сияющей славой магии. Магию можно использовать во вред так же легко, как и во благо. Сначала она была полна решимости держаться подальше от этой запретной формы магии, от которой ее предостерегали учителя и одноклассники, несколько напуганная ее зловещим названием, которое несло в себе всевозможные негативные коннотации в контексте маггловской культуры. Но потом кое-что случилось. Люди страдали. Люди, которых могла спасти темная магия. И люди, которые заслуживали того, чтобы на них наложили темную магию, отделались относительно невредимыми. Ее мысли тут же вернулись к урокам самообороны, которые заставлял ее брать отец. Удары руками и ногами — у них не было другой цели, кроме как причинять вред людям… прямо как темная магия. И все же она с готовностью согласилась с тем, что самооборона — это оправданный набор навыков, которым нужно научиться. Даже ответственно. Именно тогда она поняла — она была лицемеркой и совершенно неразумной. И Гермиона не была неразумным человеком. Теперь она поняла — правда заключалась в том, что было гораздо больше того, чему могли научить ее учителя и библиотека Хогвартса. В магии было нечто большее, чем то, чему она могла научиться в книге или в классе. И, таким образом, ее исследования в области магии приобрели собственный, гм, более мрачный оттенок. Но темная магия была не единственным аспектом волшебного мира, который разрушил ее первоначальные впечатления. Войдя в волшебный мир, она не только познакомилась с множеством предметов — трансфигурацией, заклинаниями, зельями, о существовании которых она даже не подозревала, но и получила дом в совершенно новом обществе, группе людей с тысячелетней культурой и традициями, основанными на чудесах магии. У них были свои собственные системы образования и здравоохранения, информационная сеть и правительство — волшебный мир действительно был похож на скрытую вселенную, тайный мир, сплетенный с гораздо более приземленным, правдоподобным миром, в котором она выросла. Но, как и ее собственный мир, волшебный мир был глубоко, глубоко порочен. Поначалу это казалось идеальным. В конце концов, у этих людей была магия — что еще им могло понадобиться? Конечно же, волшебный мир был свободен от истории голода, рабства, расизма и колониализма, которые преследовали мир магглов. Только это было не так. Конечно, голод не был проблемой, но, например, рабство все еще было приемлемым. Надежный источник сообщил ей, что на самом деле это не было рабством, и что Домашним эльфам предоставляли бесплатную комнату и питание за их услуги, и что они вполне наслаждались заданиями, которые им давали, но она точно знала, что со многими из них ужасно плохо обращались. Упомянутый источник мог относиться к своему Эльфу с уважением и заботой, но многие другие не разделяли этого чувства. Но жестокость ведьм и волшебников была направлена не только на Домашних эльфов. Грязнокровка. Это было расовое оскорбление, и оно было направлено в ее сторону. Гермионе было не привыкать к оскорблениям — она никогда не была популярной; она всегда была «ботаником», «заучкой», «книжным червем». Но никогда прежде ее не избегали из-за того, с чем она ничего не могла поделать; никогда на нее не смотрели свысока из-за того, кем были ее родители, откуда она родом — кем она была. Были ведьмы и волшебники, которые видели в ней низшее существо, такое же грязное, как и недочеловек, из-за ее крови. И это было сложно — возможно, гораздо более сложная проблема, чем расизм в мире магглов. Салазар Слизерин считался чемпионом чистоты крови, возможно. Но, как сообщил ей вышеприведенный надежный источник, не было никаких исторических свидетельств того, что он действительно верил, что «кровь» на самом деле была реальной проблемой. Это была безопасность. Магглорожденные представляли серьезную угрозу безопасности волшебного мира — но так же поступали и любые ведьмы или волшебники, живущие с маглами. Таким образом, предубеждение против магглорожденных было совершенно необоснованным. Итак, как оказалось, у волшебного мира была темная сторона, как и у самой магии. Она была намного сложнее, разнообразнее, чем она думала вначале. Магия была не просто силой или способностью, это было намерение, решение, моральная дилемма и образ жизни. Она была светлой и темной, красивой и уродливой. Под ней маячила тьма, так близко к поверхности, но все же она предпочла верить, что магия — это действительно замечательная вещь, которая делает мир лучше. Как Гарри. Гарри Поттер и магия — понятия были неразделимы в ее сознании. Гарри был действительно лучшим другом, который у нее когда-либо был; он был храбрым, замечательным, умным, творческим, добрым и стремился помогать людям. У них было много общих интересов и амбиций, а именно — быть лучшими во всем, ну, в общем, во всем, — и она искренне верила, что он заботится о ней. Его, безусловно, интересовало все, что она хотела сказать. Честно говоря, если бы кто-нибудь спросил, она бы не сказала о нем ничего, кроме хорошего. Но иногда часть ее думала, что это может быть ложью или упущением. Потому что Гарри не был совершенен. Но кто был? У Гарри был вспыльчивый характер. Он очень хорошо скрывал это (большую часть времени), но теперь она была уверена, что это было там. Что еще более важно, однако, она поняла, что на самом деле он был довольно жестоким человеком, что было более чем немного тревожно, учитывая его характер. В первый год Драко Малфой оскорбил мать Гарри, и в ответ он сломал Малфою ногу. Сначала она подумала, что это был странный несчастный случай — единичный случай… В конце концов, он вылечил ногу Малфоя и сильно извинился. Но потом произошел инцидент с «грязнокровкой». В октябре прошлого года Малфой счел нужным назвать ее отвратительным прозвищем, и Гарри был в ярости. Действительно, она никогда не видела кого–то настолько рассерженного — это было действительно ужасающее зрелище. Он не взорвался, не кричал, не бросался заклинаниями или ударами. Нет, он был просто… холоден… по крайней мере, снаружи. В его глазах она увидела огонь, ненависть, направленную на Малфоя, которая обещала возмездие. Она умоляла его ничего не делать, но он ушел, и угрожал другому мальчику, и она могла сказать, что он не думал, что сделал что-то не так, и не чувствовал бы себя плохо, если бы сделал гораздо хуже. Что это говорило о нем? Что ж, он глубоко заботился о своих друзьях и считал, что она заслуживает уважения. Затем произошел инцидент в дуэльном клубе — Малфой чуть не раскрыл тот факт, что Гарри был змееустом, оставив Гарри очень недовольным. И снова она увидела это выражение на его лице — тот холодный взгляд, который едва сдерживал пылающий внутри гнев. На следующее утро Малфой и другие слизеринские мальчики из общежития Гарри пришли на завтрак, выглядя ненормально раскаявшимися и испуганными, и она снова поняла, что Гарри что-то сделал. Но он чувствовал угрозу, так что, возможно, это тоже было простительно. Теперь может показаться, что все вспышки ярости Гарри происходили вокруг Малфоя. Так что, может быть, это действительно было всего лишь разовое действие — может быть, Малфой просто неправильно его потрепал, и на этом все закончилось. Но потом она вспомнила случай с троллем, в котором Гарри без колебаний убил тролля, обезглавив его простым заклинанием. Придя в Хогвартс на второй курс и наблюдая, как первокурсники, полные невинности и удивления, распределяются и идут на свои первые занятия, ее поразило, насколько ненормальным было поведение Гарри. Она даже не могла представить Колина Криви обезглавливающим кого-либо, и она поняла, что мысль о том, чтобы одиннадцатилетний ребенок обезглавил разумное существо, не задумываясь и не сожалея, была непостижимой. Так что нет, это был не просто Малфой, не совсем так. Конечно, Гарри проявлял и другие странные поступки — например, его болезненное увлечение отвратительными темными проклятиями. В этот момент у нее не было сомнений в том, что в голове Гарри Поттера происходило что-то… странное, чего она не понимала — что никто не мог понять — что-то темное. И все же она обнаружила, что не боится его. Ни капельки. …но был еще и расизм; Гарри был очень предубежден против магглов. Конечно, он был достаточно умен, чтобы не афишировать это — в отличие от Малфоя, — но это было там, совершенно очевидно для любого, кто хорошо его знал… Не то чтобы было много людей, подходящих под это описание; в то время как Гарри был дружелюбен почти со всеми, он был скорее… замкнут, но это оправданно. В любом случае, да, Гарри определенно был расистом… но корнем его ошибочных убеждений были травмы и жестокое обращение, а также предубеждения, которые часто были направлены против него, всю его жизнь. Это было убеждение, приобретенное в результате событий, которых не должно было произойти, — и если бы Гарри осознал это, возможно, он переосмыслил бы свои взгляды. На самом деле, она была уверена, что он так и сделает. Гарри был очень разумным человеком — она была уверена, что если он справится с психологическими проблемами, которые у него были, он изменится к лучшему. Потому что внутри он был таким хорошим человеком; возможно, в нем была тьма, но был и свет. Так много света. Гарри не был виноват в том, что он был нечувствителен к насилию, точно так же, как на самом деле не его вина, что он был предубежден против магглов; не его вина, что жизнь нанесла ему ужасный удар. Он вырос одиноким, ненавидимым и беззаботным, и вместо того, чтобы стать жестоким, злым человеком, он подавил свой гнев и жестокость состраданием и добротой. Гарри был по-настоящему хорошим человеком и замечательным другом — она никогда в жизни не была в чем-то так убеждена. Он преодолел так много и продолжал прогрессировать; на самом деле, в настоящее время он направлялся на ужин с ней и ее родителями-магглами. И в этот момент раздался звонок в дверь. — Я открою! — услышала она крик отца, который пылесосил в гостиной. Она улыбнулась про себя. Вот и все — это был ее шанс помочь своему лучшему другу преодолеть один из его недостатков. — Гарри, верно? Приятно наконец-то познакомиться с тобой, — услышала она слова отца. — Я тоже рад познакомиться с вами, мистер Грейнджер, — вежливо ответил Гарри. — Следуй за мной — Гермиона и Джин как раз сейчас накрывают на стол. Через несколько секунд Гарри и ее отец появились в дверях, и она сразу же крепко обняла его, и ему потребовалось мгновение, чтобы обнять ее в ответ. — Я так рада, что ты смог прийти! Она отпустила его, показав ослепительную улыбку на своем лице, но она почти соскользнула, когда она увидела его. Его лицо было пепельно-бледным и еще более худым, чем она его помнила, и она видела, как его рука подергивается в кармане черных джинсов, лишь слегка прикрытых серой пуговицей, которую он носил. Он не выглядел больным… На самом деле, он был немного похож на ее дядю Бенджамина, когда тот отходил от морфия после операции на спине. Но, конечно же, Гарри не употреблял наркотики, верно? Нет, определенно нет. Ему было всего тринадцать, и он был слишком умен, чтобы сделать что-то подобное. Наверное, он просто устал. Очевидно, Дурсли обращались с ним неправильно. Должна ли она что-то сказать? Должна ли она что-то сделать? Гарри сказал, что у него все хорошо в своем последнем письме, и чтобы она не беспокоилась о нем, но… — Я тоже рад тебя видеть, Гермиона. Она расправила улыбку на лице и указала на свою маму. — Это моя мама! Гарри протянул руку ее маме, которая стояла справа от нее. — Рад познакомиться с вами, миссис Грейнджер. Она улыбнулась и взяла его за руку. — Боже, Гермиона была права — какой вежливый мальчик. Пожалуйста, присаживайся — надеюсь, ты любишь спагетти. — Да, мэм. Гермиона усмехнулась. Пока все идет хорошо. — Итак, — сказал ее отец, когда они сели, — ты тоже учишься в Хогвартсе? — Мы с Гермионой учимся на одном курсе, — вежливо сказал Гарри, разминая руку, прежде чем взять вилку. — Вы в одном и том же… факультете? — спросила ее мама. Гарри покачал головой. — Нет, я в Слизерине. Ее мама улыбнулась ему, совершенно не обращая внимания на подтекст. Она так и не удосужилась объяснить своим родителям статус крови и магические предрассудки. — И как ты к этому относишься? — Ну… хорошо. — Гермиона говорит нам, что между факультетами есть какая-то вражда… Гриффиндор и Слизерин? — с любопытством спросил ее отец. — Да… — Гарри сделал паузу, — На самом деле, я думаю, что наш друг Тео и я, возможно, единственные слизеринцы, у которых есть друзья в Гриффиндоре. Это определенно было правдой. Она никогда не переставала быть благодарной за то, что ее друзья оставались верны ей, несмотря на то, что она была магглорожденной и гриффиндоркой. — Да, Гермиона сказала нам, что вы трое вместе проводите кружок внеклассных занятий, — с улыбкой прокомментировала ее мама. Гарри искоса взглянул на Гермиону, приподняв брови. — Я рассказала им, как мы практикуем более продвинутые заклинания и дуэли… и все это при соблюдении надлежащих мер предосторожности, конечно, — ободряюще вставила она. Она не могла сказать им, что они практикуют темные искусства… Не то чтобы ее родители действительно знали, что это значит. Гарри медленно кивнул. — Мы начали это на первом курсе. — Гарри знал несколько заклинаний, которые мне было интересно изучить, и после этого мы просто продолжали встречаться, — продолжила Гермиона, надеясь, что Гарри поймет историю, которую она рассказала своим родителям. Тем временем ее отец кивал. — Гермиона сказала нам, что ты знаешь много этих… заклинаний. — Ну, я много читаю. — И он великолепен, — вставила она, — Гарри знает больше заклинаний, чем многие пятикурсники. Ее родители усмехнулись, и Гарри поморщился. — Гермиона преувеличивает… — натянуто начал Гарри. — Нет, это правда! — перебила она, — Я разговаривала со старшими учениками, и половина из них не знает и половины того, что знаешь ты. Ты просто слишком скромен. — Она фыркнула, избавив его от легкой ухмылки. Это было немного забавно, смущать Гарри. О боже… Теперь она чувствовала себя как Тео. Ее мама и папа выглядели очень удивленными. За обеденным столом на пару минут воцарилась тишина, прежде чем ее мама посмотрела на Гарри. — Итак, Гарри, какие у тебя планы после Хогвартса? — Ммм… — Гарри, казалось, был очень удивлен вопросом. — Преподавание или политика, я думаю. Гермиона приподняла бровь. Преподавание или политика? Она предположила, что это имело смысл. Гарри всегда стремился помогать людям. — Гермиона сказала нам, что после Хогвартса у вас будет возможность пройти двухлетнее обучение по предмету по вашему выбору. Она сказала нам, что ее интересует… гм… — Амулеты и руны, — предложила она. На самом деле она еще не изучала Древние руны, но первые два года читала учебники и была почти уверена, что влюблена. — Ах, да… ты планируешь сделать то же самое, Гарри? Гарри задумчиво нахмурился. — Да, я почти уверен, что хотел бы сделать хотя бы одно Мастерство… Думаю, я бы начал с Трансфигурации или Арифмантики. Это звучало почти правильно. — Трансфигурация, — начал ее отец, выглядя немного взволнованным, — Это превращение одного в другое, да? Гарри кивнул, настороженно глядя на отца Гермионы. — Примерно так. — Мне это очень любопытно, — продолжил мистер Грейнджер, и Гермиона сдержалась, чтобы не закатить глаза. Ее отец был потрясен, когда услышал, что она сказала о трансфигурации летом после первого курса. Однако она недостаточно знала теорию, чтобы ответить на его вопросы; в отличие от Гарри, она на самом деле не очень много читала об этом, кроме их исследований анимагии (профессор МакГонагалл уже назначила огромное количество классных чтений… что большинство студентов не беспокоило). — Гермиона рассказала нам несколько очень неожиданных вещей о трансфигурации — о том, как может изменяться вес и объем предмета, даже если это не только иллюзия. При этих словах глаза Гарри заблестели, и Гермиона подавила усмешку. Надеюсь, это его расслабит. Казалось, все шло хорошо, но атмосфера за столом все еще была определенно напряженной. — Да, это действительно очень интересно. Можно было ожидать, что объекты могут быть преобразованы только в объекты одинаковой массы, но на самом деле это гораздо больше. Проще всего преобразить, например, миску в тарелку аналогичного размера, но я также мог бы преобразить ее в пианино, просто для этого потребовалось бы гораздо больше магии. Она кивнула в ответ. — Но откуда на самом деле берется дополнительная масса? — нахмурившись, спросил ее отец. — Ну, это мне не совсем ясно, если честно… Хорошо, что даже Гарри был сбит с толку этим. — …об этом, конечно, много написано, но все это очень технически. Однако из того, что я могу сказать, это похоже на преобразование энергии в массу в соответствии с формулой Эйнштейна E=mc². О. Тем временем глаза ее отца блеснули в знак узнавания. — И я полагаю, что ваша магия будет энергией? — Вот именно. — Блестяще! — Он довольно долго ломал голову над этим, — объяснила ее мама с кривой улыбкой на лице. — Тогда, я полагаю, тебе нравится трансфигурация? Я вижу это по твоим глазам, — прокомментировала ее мама, смягчая улыбку. — Гермиона говорит, что это очень трудный урок. — О, это так, но этот урок любимый. Однако в этом году мы начинаем Арифмантику и Древние руны, так что это может измениться, — уточнил Гарри, явно начиная чувствовать себя более непринужденно. — О, да, она упомянула — в этом году вы можете выбрать факультативы. Гарри кивнул, взглянув на Гермиону. — Я предполагаю, что ты будешь брать руны и Арифмантику со мной? Она жадно кивнула. — И Прорицания, Уход за магическими существами и Магловедение. Глаза Гарри комично расширились. — Ты хочешь записаться на Прорицания? И это единственное, что он уловил? Она думала, что у него сразу же найдется что сказать по поводу ее решения изучать маггловедение. — Да, — сказала она, нахмурившись. — Но… но… это… это… ерунда, Гермиона. Никто не знает будущего. Ее отец кивал вместе с ним, высказав аналогичное мнение несколькими неделями ранее. Она пожала плечами. — Возможно, но мне все еще любопытно. Честно говоря, Гарри иногда мог быть немного замкнутым. Кто знает? Может быть, Прорицания окажутся очень информативными. — Хорошо, но как насчет изучения магглов — ты выросла с магглами. Ах, вот оно что. Никто другой не заметил бы, но она снова заметила короткую паузу в его речи прямо перед тем, как он произнес слово «маггл», которое, как она поняла, указывало на неприязнь, которую он испытывал к ним. Она также обратила внимание на то, как его глаза почти незаметно метнулись между ее родителями, очевидно, осознавая легкую насмешку, которая иногда звучала в его голосе, когда он произносил это слово. По крайней мере, он активно пытался не обидеть ее родителей. По крайней мере, это было что-то. Честно говоря, Гарри и Тео повезло, что она так сильно заботилась о них — иначе она никогда бы не смирилась с их нелепыми предрассудками. Ну, у Гарри это не было нелепо. А вот у Тео… Она улыбнулась ему. — Я думаю, что будет интересно изучить их с точки зрения волшебства. — Мы всегда поощряли Гермиону интересоваться взглядами других, — с гордостью сказал ее отец. Гарри медленно кивнул, явно все еще не убежденный. — Ты тоже живешь с… магглами, Гарри, верно? — спросил ее отец. О нет… о нет… нехорошо. Она наблюдала, как Гарри изо всех сил старался не морщиться. — Да. Его голос был нейтральным. — Как они отреагировали на твое письмо из Хогвартса? Она не могла не поморщиться от этого. Гарри, однако, сохранял невозмутимый вид, к ее большому облегчению. — Ну, моя мама была ведьмой, а мой отец был волшебником, так что моя семья магглов уже знала заранее. Ее родители кивнули, и она подавила вздох облегчения. — А мы были шокированы, — сказала миссис Грейнджер с улыбкой. — Это… совсем вас не расстроило? — деликатно спросил Гарри. Хорошо, она надеялась, что он спросит что-нибудь в этом роде. — О нет, — ответил ее отец, — Мы всегда знали, что наша Гермиона была особенной — просто оказалось, что она была более особенной, чем мы думали! Гермиона покраснела. — Мы так гордимся ею, — сказала ее мама, — мы, конечно, хотели бы, чтобы мы понимали больше и могли испытать магию вместе с Гермионой… но мы так рады, что у нее появилась возможность найти место, где она чувствует себя комфортно и с вызовом. Гермиона пристально наблюдала за Гарри, как побелели костяшки его пальцев, когда он крепко сжал вилку. Что-то темное промелькнуло на его лице — но это не был гнев или презрение. На самом деле, это было очень похоже на… ревность. — Гарри? Ты в порядке? — спросила ее мама обеспокоенным голосом. — Да, я просто… — голос Гарри прозвучал глухо в ее ушах. — Гермионе очень повезло, что у нее есть вы. Ее родители лучезарно улыбнулись ему. Кризис предотвращен.***
— Итак, как все прошло? — спросила она, ведя Гарри вниз. — Ты была там, Гермиона, — указал Гарри. Она закатила глаза. — Каково твое мнение? Гарри сделал паузу. — Это было… приятно. Твои родители… очень хорошие магглы. «Очень хорошие магглы» — боже, он произнес это так, как будто они были животными или инопланетянами или чем-то в этом роде. Ну что ж, они добились прогресса, так что она просто улыбнулась ему. — Они прекрасны, не так ли? — Да, похоже на то. — Значит, магглы не так уж плохи, не так ли, Гарри? — многозначительно спросила она. Гарри нахмурился, глядя на нее. — Они всего лишь два маггла, Гермиона, — сказал он с беспокойством. — Но есть много других магглов, таких же милых, как они. — Я поверю в это, когда увижу. Она вздохнула и повела его к дивану. — Итак, — начала она, — мама и папа сказали, что если ты хочешь, то можешь спать сегодня здесь, внизу, на этом диване. Может быть, мы можем позвонить Дурслям и сказать им, что они не должны забирать тебя? Во сколько они придут? Гарри покачал головой. — Нет. Я только недавно понял, что все это время мог бы ездить на такси. — Ты взял такси? От Литтл Уингинга? Это, должно быть, стоило так дорого! — воскликнула она с легким упреком. Гарри, однако, только пожал плечами. — Оказывается, мои родители оставили мне много денег. Это действительно не проблема. Гермиона снова вздохнула. — Хорошо, как скоро твое отсутствие будет замечено? — Ну, мне, вероятно, следует уехать завтра вечером. Она усмехнулась. — Превосходно! Тогда у нас будет время сравнить домашнее задание! Он улыбнулся… но мгновение спустя оно превратилось в хмурое выражение. — Могу я задать тебе вопрос? Ее брови заинтригованно приподнялись. — Конечно. — Я думал насчет этого сценария. Она усмехнулась. — Только не говори мне, что ты о проблеме вагонетки. Гарри закатил глаза. — Нет, ответ на этот вопрос очевиден. — Нет, это не так! — Да, это так. — Хорошо, тогда каков ответ? — возразила она, уже зная, что он, вероятно, скажет. — Ты нажимаешь на рычаг и убиваешь одного человека. — Ты действительно убил бы кого-нибудь, чтобы спасти горстку других людей? Его лицо внезапно стало очень мрачным, а глаза потемнели до стеклянно-зеленого цвета. — Позволить кому-то умереть, когда… ты могла бы легко спасти их, не причинив себе никакого вреда. — Даже если бы я согласилась на это — и это большое «если» — ты причинил бы себе вред; ты бы сел в тюрьму за убийство, — торжествующе отметила она. Гарри, однако, покачал головой, выражение его лица внезапно прояснилось. — Только если бы были свидетели. И я бы просто сказал, что не видел человека на других путях и инстинктивно нажал на рычаг, чтобы перенаправить поезд. — Ты бы солгал в суде? — возмущенно воскликнула она. — Да, — сказал он, как будто это было очевидно. Она вздохнула. — Я должна была предвидеть это, я полагаю. Скользкий слизеринец. Он слегка ухмыльнулся. — Да, ты должна была это сделать. Каков твой ответ? Она поморщилась. — Я все еще работаю над этим. — Достаточно справедливо. — С его лица внезапно исчезло всякое выражение. — Может быть, у тебя будет ответ на мой вопрос. Она нетерпеливо кивнула. — Какой? Он колебался. — Хорошо, итак, допустим, кто-то делает что-то плохое… — Насколько плохое? — Как… убийство. Скажем, кто-то убил кого-то… но у него не было выбора. Другого разумного варианта не было. — Как в целях самообороны? — Может быть, — сказал он неопределенно, — Так что этот человек делает эту плохую вещь, но потом он чувствуют себя ужасно из-за этого. Настолько ужасно, что он не может ясно мыслить и чувствует, что не может двигаться дальше с этим. Что ему делать? Гарри выглядел физически уязвленным этим вопросом. Она нахмурилась. Признавался ли Гарри в убийстве? Конечно, нет, сказала она себе. Конечно, нет… Ах! Конечно! Гарри говорил об убийстве Волан-де-Морта! Он был обеспокоен тем, что ему придется сделать это самому, и он не сможет справиться с чувством вины. — Ну, — медленно начала она, — Если у него действительно не было выбора, тогда он не сделал ничего плохого, не так ли? — Она попыталась выглядеть ободряюще. Он нахмурился. — Ты действительно так думаешь? Она кивнула, возможно, слишком поспешно. — Если ты подумаешь об этом, это имеет смысл. Как ты можешь винить кого-то за действие, когда он должен был действовать, но не мог действовать никаким другим способом? Он медленно кивнул. — Но, что если он знал это, и это не помогло. Что, если он все еще чувствовал себя так плохо, что не мог должным образом выполнять свою работу? Она сделала паузу, не совсем понимая, о какой работе он говорит. Ну что ж, возможно, это был просто пример. — Ну, он мог бы пойти на консультацию… — Но он никому не мог рассказать, что он сделал, — перебил он, слегка поморщившись. — Ему и не пришлось бы; он мог бы просто сказать, что сделал что-то не так, и чувствует себя из-за этого очень виноватыми. — И… если бы он не хотел этого делать? Что, если бы он захотел решить все в одиночку? Она поджала губы. — Ну, если он все еще чувствует себя плохо, он, вероятно, не убедил себя должным образом, что его не следует винить за то, что он сделал. — Но как он это сделает? — Я полагаю, что каждый раз, когда он начинал чувствовать себя плохо, он мог просто сразу сказать себе: «Это была не моя вина». — Но что, если он действительно захвачен своими чувствами и не может вспомнить, что нужно делать? Она нахмурилась. — Я полагаю, что он мог бы сделать себе физическое напоминание. Я слышала, что некоторые люди обвязывают веревочку вокруг пальцев, чтобы помочь им вспомнить что-то. Он выглядел очень задумчивым. — Да, хорошо. Это кажется хорошим ответом. Она улыбнулась, снова пытаясь выглядеть ободряюще. — Ну, — резко сказал он, — о чем нам теперь поговорить? Ее брови приподнялись при очевидной попытке сменить тему, но она решила ничего с этим не делать. — Мы могли бы поговорить о правах домашних эльфов. Он вздохнул. — Я же сказал тебе, дело не в правах, дело в… — Культуре, я знаю. — Она сделала паузу. — Мы могли бы посмотреть фильм. — Фильм? Она поднялась на ноги и подошла к шкафу рядом с телевизором. — Какие фильмы тебе нравятся? Гарри пожал плечами. — Никогда их не смотрел. Ее глаза расширились. — Ты никогда не смотрел кино? — У меня будут неприятности, если меня поймают за просмотром телевизора, — сказал Гарри в качестве объяснения. Она фыркнула. — Глупые Дурсли. Хорошо. Тогда давай посмотрим «Звездные войны». Как оказалось, «Звездные войны: Новая надежда» были хорошим выбором; по крайней мере, это, казалось, привлекло внимание Гарри. Хотя Гарри явно не обращал внимания на какой-либо этикет просмотра фильмов и почти непрерывно задавал вопросы и давал комментарии. — Почему они восстают против Империи? — Почему она так причесывается? Это выглядит действительно непрактично. — Они роботы, какой дурак подумал, что будет полезно дать им эмоции? Это явно заставляет их колебаться, что неэффективно. — Почему он носит эту маску? — Это было бы ужасно. Вся планета — это пустыня. Можешь себе представить? — Как работают космические корабли? Они не могут работать как ракеты, так как же они перемещаются в пространстве? — Они не должны быть в состоянии слышать вещи в космосе. — Сила? Это в основном магия? — Как получилось, что Люк все это время обладал магией, но не знал об этом? А как насчет случайной магии? Ах, может быть, это больше похоже на силу мутанта. Но все же. — Подожди, так этот старик знал отца Люка, но никогда не думал, я не знаю, представиться сыну своего друга? Они же соседи! — Ух ты! Они взорвали планету! Это великолепно! — Световой меч — это какой-то магический предмет, который излучает устойчивые режущие чары или что-то в этом роде? Это как бы разрушает мою теорию о мутантах. Почему они разного цвета, если это одно и то же заклинание? Или это лазер? Но это все равно не объясняет цвета. — Я немного разочарован тем, что мы не увидим, как Оби-Вана разрежут пополам. В деталях, то есть. По мере продолжения фильма его комментарии начали затихать, и она почувствовала, как он начал опускаться ей на плечо, в то время как она начала делать то же самое. К тому времени, как фильм закончился, они с Гарри начали засыпать друг у друга на плечах, и ей потребовалась минута, чтобы убедить себя встать и достать видео из видеомагнитофона. Вытаскивая его, она сонно моргнула, глядя на телевизор, который переключился на новостной канал. Женщина в обтягивающей юбке в данный момент говорила о погоде. Она рассеянно отметила, что от шеи и ниже женщина выглядела не так уж плохо, но ее макияж был абсолютно кричащим; у нее были синие тени для век на глазах и красная помада на губах, и это выглядело совсем не хорошо. Честно говоря, она не понимала, почему женщины так поступают. Она была так поглощена своими размышлениями, что вздрогнула, когда мгновение спустя канал сменился, и на карте Лондона появилось лицо грязного мужчины с безумным блеском в глазах. — Мы прерываем нашу обычную программу, чтобы сделать следующее объявление — массовый убийца Сириус Блэк недавно сбежал из местного учреждения строгого режима и… Она услышала резкий вздох и, обернувшись, увидела Гарри, уставившегося на экран телевизора широко раскрытыми глазами с выражением ужаса на лице. — Гарри? — она смущенно спросила: — Ты знаешь этого человека? Мрачное выражение промелькнуло на его лице. — Нет, — решительно сказал он, — ничего особенного. Она укоризненно посмотрела на него. — Все в порядке, Гермиона, правда. — Если ты так говоришь. И она оставила все как есть.