dwell

Последующую неделю Чонгук проводил в больнице. Он прихватил с собой Хосока, тот ранее специализировался в области психиатрии, получилось немало пользы, и хотя узнали они совсем немного, - практически ничего, - Чонгук полностью определился с тем, какой язык понимал их психопат. Однако вот уже через два дня, после нового внесённого метода, тот сдулся, и расхотел говорить. Нёс всякую херню, и доктор Мин, остерегающийся рецидива, попросил Чонгука работать с тем, что уже есть. В пометках чётко расписано, что имелось: Пак Чимин ("Чимини", "мой Чимини"; вероятна гомосекусальная связь между омегой Ким Юнсоном и жертвой, упоминались оральные ласки) направлялся в определённую точку, упал и утерял возможность передвигаться (его могли толкнуть, сломать ноги, надрезать ступни). Голос он не потерял, громко кричал, вероятнее всего сопротивлялся. Никакого упоминания о наркотиках. Кишки (собачьи/свиные) – верёвка? Его душили, но не с целью умертвить. Ким Юнсон говорил о ярких оргазмах, впоследствии чего приходилось «утирать мокрой сучке рожу» - мыть лицо от выделений? Альфа делал фотографии Пак Чимина, имеется целый альбом, но он «хорошо упрятан в сундучке». Так говорил Юнсон: - В сундучке наш альбом. Как, капитан, не найдёшь? Ты ведь мореплаватель. Воду тоже включили в вероятность местонахождения омеги. Так впервые пересекаются два свидетельства: свидетельство восьмилетней давности, когда при показаниях было оглашено, что мальчика засунули в бочку и выбросили, и последние откровения пациента – мореплавание и «сундук». Чонгук сообщил об этом Донсу, но тот ответил, что уже предупреждал подобный исход, и команда прочищала все озёра и реки, вплоть до самых границ. Просили граждан «водных» префектур быть начеку, и не прозевать чемодан, сумку или бочку. Марки фотоаппарата Ким Юнсон не запомнил, никаких инструментов для улучшения съёмки он тоже не упоминал. - Вы купили «фотик» специально для Чимина? – Спрашивал Тэхён. - Нет. Я вообще не секу откуда у шефа такие заначки. «Шеф», альфа, вероятней всего, позиционировал себя главным, вожаком. Садистские наклонности – иногда он бил Юнсона «за пустяки». Имени мужчины так и неизвестно. Предположительный возраст – тридцать-пятьдесят лет. Никакого описания внешних признаков. Множество раз было повторено слово «царь» (когда делом занимался Донсу, омега называл напарника вождём и «его величеством»). Царь горы, царь зари, царь с посохом. Чон шарил в интернете всю информацию о царствованиях. А потом о доминировании, садомазохизме и фетише подчинения, не нашёл ничего, что собирало бы его пазл воедино. Сдаваться – не вариант, хотя конечно поджимали сроки. - Меня уже тошнит от этой суки, - Тэхён громко сюрпал лапшой. Они обедали в машине. В сранной клинике ком в горло не лез. – Что за мразь? Упечь бы его в местечко похуже. – Прожевывал пищу тщательно, - уж слишком хорошо он устроился здесь. Тут хорошо кормят, пекутся о нем, как о птенчике… - Как считаешь, это Юнсон похитил Чимина? – Спросил Чонгук, и Тэ посмотрел на него округлившимися глазами. - Ты считаешь, что не он? Задумавшись на какое-то время, Чонгук отмахнулся. - Правдивые эти его сказки или нет, сейчас Чимин не имеет никакого к ним отношения. Юнсон здесь, в дурке, Чимин – где-то там. Мы вовсе не в том дерьме копаемся. - Расчёт на то, что Чимин жив? – Ким не подбирал слов, не видел необходимости. Чонгук как-никак уже взрослый мальчик. - Вероятность того, что он умер – просто огромная. – Ответил честно, - подумай, столько лет прошло. Человеку нужна еда и вода, содержаться он должен в чистом месте, чтобы не подцепить болезнь или не умереть от заражения крови. – Чонгук крутил пакетиком из-под палочек для еды, пока не приступая к трапезе. – Исходя из слов нашего психа, с моим братом обращались, как с последним скотом. Он мог умереть хотя бы от истощения. Мне просто нужно найти место. Место, где он всё это время находился. - Его могли транспортировать, - Тэхён тоже растянул гипотезу, - в Китай, куда-нибудь ещё. Чонгук заходил на легальные и нелегальные порноплощадки. Нашёл массу педофилов-ублюдков, маленьких детей, животных, прошёлся почти по каждой вкладке. Вбивал в теги «свинья» или «потрошить», глядел в пустые обугленные глаза несчастной мелкотни, и ему было жаль, жаль бесконечно, было хреново и плохо, не попускало неделями, месяцами. И он даже не знает – хорошо это или плохо, что Чимина он не находил вообще нигде. Чаще на детей и омег налепляли маски, или вмешивались медикаментозно, чтобы видоизменить своих секс-рабов до неузнаваемости. Один ролик его особенно зацепил, в нём не было никаких изощрений и пыток, молодое тело просто насиловал какой-то обдолбанный урод – вот и всё. Он не видел лица мальчика, но знал, что ему очень-очень больно. Что он боится и устал, что это не первое их видео, что ему предстоит ещё долго так. Что спасения не будет. Чонгук мог только надеяться и умолять безмолвные силы свыше, чтобы Чимин не знал такого отчаяния. Доктор Мин Юнги и Хосок оказались знакомыми, причём очень даже хорошими. Тэхёна корежила ревность, хотя он ее не признавал – «да брось, Гук, я бы не втрескался в омегу за пару недель сотрудничества». Его горячее отрицание выдавало симпатию с потрохами. Тем не менее, Юнги с Хосоком были дружны, и оба настоятельно рекомендовали копам отдохнуть пару деньков. - У тебя уже пар с головы идёт, - заметил Хосок, когда они разбирали запись признаний Юнсона. Сколько бы ни упирался Чонгук, условия были поставлены: или они оба убираются вон по своим койкам на «хате», хорошенько отоспаться, или Мин запретит им допрашивать пациента. Омега заявил, что в полном праве, а спорить с ним не очень-то и хотелось – если Намджун или Донсу прослышат, что Чон усложняет всем жизнь и пудрит мозги… несдобровать. Благодатью зря лучше не баловаться. Поэтому вот он Чон Чонгук, одиноко волочащий бренное свое тело по центральному парку. В руках у него коробка с сэндвичами, в плаще – бумажки с отчётами, два телефона, кошелёк да зарядка. Начался сентябрь, осень разгонялась, преисполняясь красным цветом. Вокруг чонгуковского силуэта семенили ребятишки, бегали очаровательные собачки, галдели пролетавшие над головой птицы. Всё стояло печально, двигалось живо. Чтобы развеяться, альфа пригласил омегу, за которым ухаживал, и тот должен был подойти с минуты на минуту. Су Джинри, симпатичный, дитя интеллигенции, у него был богатый батя и молодой папаша. Те Чонгука недолюбливали за закрытость и «сомнительную» репутацию. Мажоры полицейских на дух не переносили, но Чонгуку, если честно, поебать. Он и не мечтал обручаться с их драгоценной принцесской. Омега, впрочем, что надо, раскрепощённый и опытный, в постели выжимает из Чона все соки, соблазнительная штучка. Обжигает. Подарков не любит, не отмечает дат и не тыкает в фильтры, когда они вместе фотографируются. Крайне строг к еде, мясо не жрёт, агитирует Чонгука в вегетарианство, говорит – там вся жизнь. Один раз они чуть не залетели, благо пронесло, но альфе потом потребовалось очень много времени на переосмысление вообще всего. Если говорить уж точно – он чуть не обосрался. Расстались, сошлись снова. Вообще никакой драмы. Джинри слыл беспощадной сукой, чему Чонгук охотно верил: отношения у них в принципе неплохи, только одно соблюдать нужно было свято – не трахаться на стороне. - Привет, - омега чмокнул его в губы, ухватившись за руку. На нём был бежевый тренчкот, тёмные брюки и солнцезащитные (наверное модные, альфа правда не знал) очки. Длинная шея, маленькие золотые серьги, красивая кожа, изумительный запах. В паху у Чона сладко заныло, он уже и забыл, когда последний раз чувствовал высвобождение и эйфорию. Трудно угождать отпрыску озолоченного дядьки, но Чонгук всё-таки полагал, что он неплохо справляется. Покупал дорогие украшения (цацки Джинри очень любил), билеты в театр, шарил в искусстве – водил омегу по закрытым выставкам. Они оба слушали и читали классику, оба одинаково смотрели на людей, по-разному – на мир. Чонгук нравился Джинри за то, что тот обладал тонким проницательным умом и харизмой, Чонгука же омега привлекал за хладнокровность и хороший чёрный юмор. Ругались они нечасто, в основном из-за ерунды. Занимались сексом, Чонгук вылизывал его текущую щель до звёздного блеска и сочных визгливых стонов, Джинри обладал блистательным дарованием заглатывать чонгуков член до самого конца. Ему нравилось слушать утробное мужское рычание, ощущать на себе чужую силу и сексуальную агрессивность. - Пёсик, - улыбнувшись, омега ласково потянул Чонгука за локоть в сторону пушистика. – Правда прелесть? - На тебя похож. - Очень смешно. А вон тот страшила – вылитый ты. - Спасибо. Бульдоги, вообще-то преданные собаки. За сэндвич Джинри его всё-таки отругал, заставил пройтись с ним по ресторанам, выбрать самый удобный и хорошенько отужинать. Корейская культура была срублена в нём под самый корень. Джинри говорил, что это были жалкие и дурацкие попытки его родителей вытравить из него всё «южакское». Острой пищи он не ел, соджу называл гадким пойлом, от запаха кимчи или острого перца его начинало тошнить. Такое гурманство слегка выбешивало Чонгука, сколько раз он сдерживал в себе порывы рявкнуть «ешь, что предлагают» и «ну или не ешь вообще», сколько раз приходилось унимать раздражение и предлагать альтернативу. За сэндвич обидно, Джинри буквально избавился от него, вышвырнув в мусорное ведро. Целую коробку! Ссаное феттучини они поглощали молча. Чон сидел в телефоне, а омега увлечённо строчил в своём дневнике. Кроме них в ресторане сидело ещё трое человек, каждый за разным столиком, из динамиков плавно растекалась музыка. «Чем занят?» - написал Тэхён. «Обедаю с Ри» «Ясно» «Ты?» «Заскочил к родне. Сто лет их не видел» «Ок.» Родители Чонгука, кстати, тоже омегу не совсем оценили. То ли оба подозревали, что сыновий роман – ненадолго и без серьёзностей, то ли смущались присутствия такой дивы в их скромном доме. Отцу не очень нравилось, что Чонгук, не поженившись, вёл постельную жизнь, но ничего по этому поводу не говорил. Человек он был глубоко верующий, старался воспитать так и маленьких своих детей. Конечно на то они и дети – не поддавались дрессировке. Чимин постоянно юлил и прикидывался дурачком, Чонгук делал вид, что слушает, и не слушал. Их воротнички пришлось отпустить, пускай делают, что хотят. Пак Сынхён был молчаливым человеком, никаких наставлений от него Чонгук особо и не помнит. На самом деле, Чон шёл своим путём и был благодарен, что родители как могли поддерживали. И идею с полицией, и финансами, и документами. Альфа-отец возился с восемнадцатилетним сыном, отыскал ему хорошее училище, не жалел никаких денег на мечту мальчика. За это получил с головой – новая тачка приятно сверкала у самого порога дома. Папе Чонгук сделал подарок попрактичнее – купил новую мебель, оплатил ремонт. Коллеги по работе его за это ненавидели – не понимали откуда у такого щегла, пляшущего с ними под одну дудку, столько бабла и признания. Наверное всё-таки хорошо быть любимчиком командира полиции. С другой стороны, Намджун к Чонгуку был не очень-то и благосклонен. Возможно дело было в чоновской смекалке, он лет с двенадцати приучал себя уважать и ценить деньги, просто так по киношкам и компьютерным клубам не гулял, осторожничал и постоянно копил. Парень он предприимчивый и изворотливый. Конечно, находясь в академии, о «дополнительном» заработке пришлось пока позабыть, но стоило выпустить его наружу, как оголодавшего пса, разрешить возиться с заданиями и поручениями, так он и работал, не переставая, брался за любое дело, которое только совали под нос. Сжирал эти «миссии», как витаминки. Куда полиции без такого. Будущее страны, так? Джинри засмеялся. - Что? – Чонгук тут же проверил, не запачкался ли в соусе. - Да нет, чисто, - спешно успокоил его омега, - ты просто, когда о чём-то задумываешься - смешно выглядишь. Ты глубоко в мыслях. Куда убегаешь? - Прости, малыш, - они попросили ещё вина, - всё еще в работе. Как тебе паста? - Неплохо. Хотя, может быть потому что я голоден? - Ты не обедал? - Нет. - И что, это по-твоему хорошо? - По-твоему я похож на твоего сыночка? – Хитрая белая улыбка озарила его лицо, - а, папочка? Чёрт. Его шальная ножка под столом потянулась по брюкам альфы вверх. Ну что за клише. Чонгук схватился за его лодыжку, и омега подавил заинтересованный вскрик, слегка дёрнув плечом. Массажируя омежью косточку, Чонгук не сводил глаз со своей крошки. - Поехали ко мне, - прошептал Джинри, и облизнул пересохшие губы. – У меня течка начнётся через пару дней. Переезжай на недельку? Захотелось ответить, что он бы с радостью, честно с радостью, но работа не позволяет, не позволяет главная цель. Всё же лучше будет пока умолчать. Зачем портить атмосферу? Счёт уплачен, вызван личный шофёр Джинри. Добравшись до омежьей квартиры, они бросились друг на друга, принялись срывать одежду. Уже в кровати, порвав трусики своего омеги, Чонгук получил настоящую оплеуху, оторопел на секунду, и схватил дрожащее под собой тело, бешено дыша в маленькое очаровательное ушко. Джинри щедро раскрывался, потёк почти сразу, и альфа погладил мокрое пальцами, натолкнулся, ощущая узость и тепло. Раздвинутые ноги приветствовали своего короля жгучей гладкостью. Он расстегнул ремень, отбросил в сторону брюки и носки, от нетерпения скапливалась во рту слюна. Войти в это волшебное тело – самое настоящее блаженство. Чон закрыл глаза, свирепо прорычав. Внутри увлажнилось ещё пуще – кажется кое-кто тоже соскучился по их космической ебле. Не романтика и не любовь. Чонгук прошипел: - Сука, - но не Джинри, а просто, от того, как хорошо, как больно. Принялся биться вовнутрь, беспощадно и страстно, вылизывал шею, засасывал мочку уха. По зубам приятно стучало маленькое золото. Джинри подмахивал задницей, стонал на нотах, выше, выше. Прямо как клавиши. - Малыш, - выпалил надсадно, пустив пальцы альфе в волосы, - да… да... Чонгук зверел. Боже, а действительно: секса у него не было уже очень давно. Облизнув мягкую грудь омеги, он впился в сосок и оттянул зубами. Ему нравилось, как изворачивается от лёгкой боли Джинри, поэтому и награждал себя зрелищностью. - Господи, - стоны с придыханием, нежный голос, - вот так... - Тебе нравится? - Да, альфа… Грязные словечки Чон не использовал, хотя омега уламывал его пару раз. Испытывал какое-то внутреннее сопротивление и горечь. Как тебе мой член, грязная шлюха? Ну не загоралось в нём нихрена. Выдавливать он из себя не мог, и самое большое – заламывал тоненькие ручки, если те трепыхались в воздухе. Грубиян. Чонгук почувствовал: стенки у омеги вдруг сократились, затихли сладкие вскрики, потекло по бёдрам обоих вязкое и пахнущее необузданностью. Его малыш уже кончил. Всё из-за грядущей течки. Пришлось усилием воли отлепиться от распаренного влажного тела. Он прорычал, и довёл себя до разрядки рукой. Забрызгало на постель и плоский светленький животик. Чонгук решил «а почему нет», и тяжело завалился на своего дикого любовника, тот пискнул смазливое «ах!», но прогонять не стал. У них разница в двадцать пять килограмм, и она приятно ощущалась. Грудь Джинри поднималась и опускалась, и ему было тяжело, тяжело и очень классно. - Я скучал. – Прохрипел Чонгук, мазнув губами по розовому соску. Джинри лениво промычал взаимное, затрепетав мокрыми ресницами. - Тебе было хорошо? - Да, - обнимались, сцепив пальцы, - очень. А тебе? - Тоже. Я стал очень чувствительным из-за течки, извини, если ты хотел подольше. - Да повторим ещё, - он не хотел, чтобы омега переживал, - и мне нравится, когда ты кончаешь первым. - Что-о, почему это? - Внутри тебя охуенно. Стенки ж сжимаются. Пульсируют. - Он сжал и разжал кулаки. - Вакуум. Джинри фыркнул. Он всегда так делает, если смущён. - Кстати, что ты писал в своем дневнике? – Чонгук вдруг вспомнил, что омега не отрывался от тетрадки весь ужин. - Хорошо, а что ты писал в телефоне? - Ри, серьёзно, ну. - Писал мысли обо всём. - Обо всём? А о Чон Чонгуке? Ха-ха. Я есть в твоём дневнике? Тот вскинул бровь. Очень грациозно это выходило, как у персонажа из мультфильмов. - Всё тебе скажи. - Я бы писал о тебе, если б вёл записи, Джинри. - Ты и так их ведёшь. Чонгук окаменел. Выбравшись из объятий, он нахмурился, замолчал. - Ну что..? - Это - другое. Не сравнивай никогда, это… просто ужасно. - Хорошо, извини, - Джинри поцеловал альфу в губы, - я не подумал. Джинри знал о пропавшем старшем брате очень-очень мало. Сам Чонгук ему рассказывать не стал, на одном из ужинов, папа Чона объяснил омеге, что детей у него двое, а не один. До подробностей не дошло, Борама одёрнули, потому что не надо, это вообще не должно иметь ничего общего с Джинри. Расспрашивать альфу омега не стал, предпочёл притворяться, наверное, что ничего не слышал и ничего не узнал. Ещё ни разу за весь период их отношений, Чонгук не вымаливал, чтобы его, несчастного, пожалели, не требовал внимания и заботы, как человеку, потерявшего близкого. Он не взрывался и не рыдал, падая омеге в колени, вопрошая, представляет ли тот хотя бы на секунду, что он испытывает, как сильно это дерьмо мешает ему жить. Джинри не приходилось приводить его в чувства, успокаивать, защищать от кошмаров. Чонгук не лез в жизнь омеги со своими травмами и шрамами. Также и Джинри – он не рассказывал в подробностях о своих болях, не плакался в крепкое плечо альфы, чтобы побыть тем самым слабым и беззащитным. И оба были благодарны за такие отношения. Обоих устраивало абсолютно всё. Сейчас Джинри испытывал большой стыд и сожаление. Ощущал себя провинившимся. - Я правда не хотел, Чон. - Ничего страшного. Иди сюда, - Чонгук ответил почти сразу, притянул омегу и жарко поцеловал. Они снова распалились. Снова слились в одно, но в этот раз, кончая почти одновременно, альфа впервые заметил то, чего раньше не замечал (или, может, не обращал внимания, игнорируя, как назойливого насекомого): извергаясь, он чувствовал дикую пустоту в самой груди. Так, словно в нём пробилось дно. И вытекает из него масса, по цвету напоминающая чёрную мертвую воду.